ься. Если раньше  раскаяние  лишь  мимолетно  посещало  его,  то
теперь оно захлестнуло все его существо. Ужас и отчаяние охватили Оливера от
сознания  непоправимости  содеянного.  Он  обманулся  в  своих  чувствах   к
Розамунде: он не только не ненавидел ее, но  любил  со  всем  пылом  прежней
страсти. Если бы он ненавидел ее, то от мысли, что  она  будет  принадлежать
Асаду, испытал бы злобную радость, а не эти адские муки.
   Спокойный голос Розамунды прервал размышления Оливера:
   - Почему вы отказали ему?
   Оливер быстро обернулся.
   - Вы все поняли? - спросил он.
   - Я поняла достаточно. Лингва-франка не очень отличается от французского,
- ответила Розамунда и повторила свой вопрос:
   - Почему вы отказали ему?
   - И вы еще спрашиваете?
   - Вы правы, - с горечью проговорила она, - вряд ли это необходимо. И  все
же - неужели жажда мщения так велика,  что  вы  готовы  скорее  пожертвовать
собственной головой, чем уступить хоть на йоту?
   Лицо корсара помрачнело.
   - Конечно, - усмехнулся он, - как еще вы могли истолковать мой отказ!
   - Вы ошибаетесь. Я спрашиваю именно потому, что сомневаюсь.
   - Понимаете ли вы, что значит стать добычей Асад ад-Дина?
   Розамунда пожала плечами и, не глядя на него, спокойно ответила:
   - Неужели это страшнее, чем стать добычей  Оливера-рейса,  Сакр  аль-Бара
или как вас там еще называют!
   - Если вы скажете, что вам все равно, то я больше  не  стану  противиться
паше, - холодно проговорил Оливер. - Можете отправляться к нему.  Я  отказал
ему - что, возможно, и глупо - отнюдь не из желания  отомстить  вам.  Просто
сама эта мысль привела меня в ужас.
   - В таком случае, подумав о  себе,  вы  тоже  должны  прийти  в  ужас,  -
заметила Розамунда.
   - Возможно, - едва слышно проговорил Оливер.
   Розамунда  вздрогнула  и  хотела  что-то  сказать,  но  он   взволнованно
продолжал:
   - О Боже!  Чтобы  я  понял  всю  низость  своего  поступка,  понадобилось
вмешательство Асада! Мы преследуем разные цели.  Я  хотел  наказать  вас,  а
он... Боже мой...
   Оливер застонал.
   Розамунда медленно поднялась с дивана, но корсар был слишком взволнован и
не заметил этого.  Вдруг  поглотивший  его  мрак  осветил  луч  надежды:  он
вспомнил слова Фензиле о той преграде, которую Асад не осмелится  преступить
из благочестия.
   - Есть один  выход!  -  воскликнул  Оливер.  -  Только  изобретательность
коварной сицилийки могла подсказать  его!  -  Оливер  было  заколебался,  но
собрался с духом и коротко закончил:
   - Вы должны выйти за меня замуж.
   Розамунда  отшатнулась,  как  от  удара.  У   нее   возникло   мгновенное
подозрение,  которое  тут  же  превратилось  в  уверенность,  что  внезапное
раскаяние Оливера - просто уловка.
   - Замуж.., за вас! - повторила она.
   - Да, - подтвердил Оливер и принялся объяснять ей, что, только  став  его
женой, она будет неприкосновенна  для  правоверных  мусульман:  из  опасения
нарушить закон Пророка никто и пальцем не посмеет  коснуться  ее,  и  прежде
всего - благочестивый паша. - Только так, - закончил он, - я смогу  избавить
вас от его преследований.
   - Даже в моем ужасном положении этот выход слишком ужасен, - презрительно
заявила она.
   - А я говорю: вы должны, - настаивал он. - Иначе вас сегодня же  доставят
в гарем Асада, и не как жену, а  как  рабыню.  Ради  собственного  блага  вы
должны верить мне, должны!
   - Верить вам! - Розамунда язвительно рассмеялась. - Вам!  Вероотступнику,
нет, хуже, чем вероотступнику!
   Оливер сдержался. Только соблюдая полное спокойствие,  он  мог  надеяться
убедить ее с помощью логических доводов.
   - Вы слишком безжалостны, - с  упреком  сказал  он.  -  Вы  судите  меня,
забывая, что в моих страданиях есть и ваша вина. Ведь  меня  предали  именно
тот мужчина и та женщина, которых я любил больше всех на  свете.  Я  утратил
веру в людей и в Бога. Я стал мусульманином,  отступником  и  корсаром  лишь
потому, что это был единственный способ избавиться от невыносимых мучений. -
Он грустно посмотрел на Розамунду. - Неужели все это нисколько  не  извиняет
меня в ваших глазах?
   Слова Оливера не оставили Розамунду равнодушной.  В  ее  ответе  сквозила
враждебность, но уже не было презрения. Его сменила печаль.
   - Никакие лишения не могут оправдать вас в том, что  вы  опозорили  честь
дворянина и запятнали мужское достоинство,  преследуя  беззащитную  женщину.
Как бы то ни было, вы слишком низко  пали,  сэр,  чтобы  я  сочла  возможным
доверять вам.
   Оливер опустил голову. Он более чем заслужил это обвинение и  чувствовал,
что ему нечего возразить.
   - Вы правы, - вздохнул он. - Но не ради меня я умоляю вас довериться мне,
а ради вас самой.
   Под влиянием внезапного порыва Оливер вытащил из ножен тяжелый  кинжал  и
подал его Розамунде.
   - Если вам  необходимо  доказательство  моей  искренности,  возьмите  мой
кинжал, которым вы пытались лишить себя жизни. Как только вам покажется, что
я изменил данному слову, воспользуйтесь им против меня или против себя.
   Удивленно посмотрев на Оливера, Розамунда приняла от него кинжал.
   - А вы не боитесь, - спросила она, - что я сейчас же  воспользуюсь  им  и
разом все покончу?
   - О нет, я верю вам, - ответил он. - И вы можете отплатить  мне  тем  же.
Более того, я дал вам оружие на самый крайний случай. Если придется выбирать
между смертью  и  Асадом,  будет  лучше,  если  вы  предпочтете  смерть.  Но
позвольте заметить, что пока есть возможность жить, выбирать смерть было  бы
глупо.
   - Возможность? - В голосе Розамунды послышалось презрение. -  Возможность
жить с вами?
   - Нет, - твердо ответил Оливер. - Если вы доверитесь мне, то, клянусь,  я
постараюсь исправить причиненное мною зло. Слушайте. На рассвете мой  галеас
выходит в море. Я незаметно доставлю вас на борт и найду способ  высадить  в
какой-нибудь христианской стране - Италии или Франции, - оттуда  вы  сможете
вернуться домой.
   - А тем временем, - напомнила Розамунда, - я стану вашей женой.
   Оливер улыбнулся.
   - Вы все еще боитесь западни. Христиан мусульманский брак ни  к  чему  не
обязывает. Я же не буду настаивать на своих  правах.  Наш  брак  -  предлог,
чтобы оградить вас от посягательств, пока вы находитесь здесь.
   - Но как могу я положиться на ваше слово?
   - Как? - Оливер растерялся. - У вас есть кинжал.
   Розамунда задумчиво взглянула на сверкающий клинок.
   - А наш брак? - спросила она. - Каким образом он свершится?
   Оливер  объяснил,  что  по  мусульманскому  закону  надо  в   присутствии
свидетелей объявить о браке кади <Кади - судья.> или тому,  кто  стоит  выше
него. Не успел он закончить, как внизу послышались голоса и  замелькал  свет
факелов.
   - Это Асад со своим отрядом! - воскликнул он срывающимся голосом. - Итак,
вы согласны?
   - А кади? - спросила Розамунда, из чего Оливер заключил, что она  приняла
его предложение.
   - Я ведь говорил о кади или о том, кто выше его.  Сам  Асад  будет  нашим
священником, а его стража - свидетелями.
   - А если он откажется? Он обязательно откажется! - воскликнула  Розамунда
и в волнении сжала руки.
   - Я и спрашивать его не стану. Поймаю врасплох.
   - Но ведь.., это разозлит его. Он непременно догадается, что его провели,
и отомстит вам.
   - Я уже думал об этом, но другого выхода нет. Если мы проиграем, то...
   - У меня есть кинжал, - бесстрашно заявила Розамунда.
   - Ну а для меня остается веревка или сабля, - добавил Оливер. -  Возьмите
себя в руки. Они идут.
   Дверь распахнулась, и на террасу вбежал испуганный Али.
   - Господин мой, господин мой! Асад вернулся с целым отрядом воинов!
   - Ничего страшного, - спокойно ответил Сакр аль-Бар, - Все будет хорошо.
   Торопясь проучить своего взбунтовавшегося  лейтенанта,  паша  взбежал  по
лестнице и ворвался на террасу. За ним  следовала  дюжина  янычар  в  черных
одеяниях. Их обнаженные сабли в свете  факелов  отбрасывали  кроваво-красные
блики.
   Паша резко остановился перед Сакр аль-Баром, величественно скрестив  руки
на груди.
   - Я вернулся, - произнес он, - применить силу там, где бессильна доброта.
Но я не перестаю молить  Аллаха,  чтобы  он  осветил  светом  мудрости  твой
помраченный рассудок.
   - И Аллах услышал твои молитвы, господин мой, - сказал Сакр аль-Бар.
   - Хвала Всемудрому! - радостно воскликнул Асад. - Где  девушка?  -  И  он
протянул руку.
   Оливер подошел к Розамунде, взял ее за руку, словно собираясь подвести  к
паше, и произнес роковые для Асада слова:
   - Во имя Аллаха и пред его всевидящим оком, пред тобой,  Асад  ад-Дин,  в
присутствии свидетелей я беру эту женщину в  жены,  блюдя  милостивый  закон
Пророка всемудрого и милосердного Аллаха.
   Сакр аль-Бар замолк. Обряд свершился, прежде чем Асад успел догадаться  о
намерениях корсара. В смятении паша что-то прохрипел, его лицо  побагровело,
в глазах сверкнули молнии.
   Ничуть не испуганный царственным гневом  своего  господина  Сакр  аль-Бар
спокойно снял с плеч Розамунды шарф и набросил его ей на  голову,  скрыв  ее
лицо от посторонних взглядов.
   - Да иссохнет  рука  того,  кто,  презрев  святой  закон  владыки  нашего
Мухаммеда, посмеет открыть лицо этой женщины. Да благословит Аллах этот союз
и низвергнет в геенну всякого, кто попытается расторгнуть  узы,  скрепленные
пред его всевидящим оком.
   Слова   корсара   прозвучали   веско    и    многозначительно.    Слишком
многозначительно для Асад ад-Дина. Янычары за спиной паши, словно борзые  на
сворке, с нетерпением ожидали приказаний. Но Асад молчал. Он  стоял,  тяжело
дыша и слегка пошатываясь. Его лицо  то  бледнело,  то  заливалось  краской,
выдавая душевную  бурю,  борьбу  гнева  и  досады  с  искренним  и  глубоким
благочестием. Паша не знал, какому из этих  чувств  отдать  предпочтение,  а
Сакр аль-Бар решил помочь благочестию.
   - Теперь, о могущественный Асад, ты понимаешь,  почему  я  не  согласился
уступить тебе свою пленницу. Ты сам часто и, конечно же, справедливо упрекал
меня за безбрачие, напоминал, что оно неугодно Аллаху и недостойно истинного
мусульманина. Наконец Пророк в милости своей послал мне девушку,  которую  я
смог взять в жены.
   Асад опустил голову.
   - Что написано в Книге Судеб, то написано, - сказал  он  тоном  человека,
который старается сам себя убедить. Затем воздел руки к небу и объявил:
   - Аллах велик! Да исполнится воля его!
   - Аминь, - торжественно произнес Сакр аль-Бар и в душе  вознес  страстную
благодарственную молитву своему собственному давно забытому богу.
   Паша помедлил, словно желая что-то сказать,  затем  повернулся  спиной  к
корсару и махнул рукой янычарам.
   - Ступайте, - отрывисто приказал он и следом за ними вышел на лестницу.

Глава 14

ЗНАМЕНИЕ

   Фензиле еще не успела отдышаться от быстрой ходьбы, когда, стоя  рядом  с
Марзаком  у  забранного  решеткой  окна,  увидела,  как  разгневанный   Асад
возвращается после первого посещения Сакр аль-Бара.
   Она слышала, как паша громовым голосом позвал  начальника  охраны  Абдула
Мохтара, видела, как отряд его янычар собирается во дворе, освещенном  белым
сиянием  полной  луны  и  красноватым  светом  факелов.  Когда  янычары  под
предводительством самого Асада покинули двор, Фензиле не знала - плакать или
смеяться, горевать или радоваться.
   - Свершилось! - крикнул Марзак, вне себя от радости. - Франкский пес  дал
отпор паше и погубил себя. Этой ночью  с  Сакр  аль-Баром  будет  покончено.
Хвала Аллаху!
   Фензиле не разделяла  восторга  сына.  Разумеется,  Сакр  аль-Бар  должен
пасть, и пасть от меча, ею же отточенного. Но уверена ли она, что  сразивший
его меч не отскочит и не ранит ее самое? Вот вопрос, на который она пыталась
найти  ответ.  При  всем  стремлении  ускорить  погибель  корсара,   Фензиле
тщательно взвесила все возможные последствия этого события. Она не  упустила
и того обстоятельства, что  неизбежным  результатом  падения  Сакр  аль-Бара
будет приобретение Асадом франкской невольницы. Но она была готова заплатить
любую цену, лишь бы раз и  навсегда  устранить  соперника  Марзака,  что,  в
сущности, говорило о ее способности к материнскому самопожертвованию. Теперь
же она утешала себя тем, что с падением Сакр аль-Бара ни она сама, ни Марзак
не будут больше нуждаться в особом влиянии  на  пашу  и  смогут  не  бояться
появления в его гареме молодой жены. Одной рукой не сорвать  всех  плодов  с
древа желаний, и, радуясь исполнению одного,  приходится  оплакивать  утрату
остальных. Тем не менее в самом главном она выиграла.
   Предаваясь этим мыслям,  Фензиле  ожидала  возвращения  Асада,  почти  не
обращая  внимания  на  шумную  радость  и  самовлюбленную  болтовню   своего
отпрыска, которого отнюдь не интересовало, какой ценой матери удалось убрать
с его дороги ненавистного  соперника.  Все  случившееся  сулило  ему  только
выгоду.
   Но вот Асад вернулся. Они увидели, как в ворота прошли  янычары  и,  сбив
шаг, выстроились во дворе. За янычарами медленно шел паша.  Казалось,  он  с
трудом переставлял ноги; его голова была опущена на грудь, руки заложены  за
спину. Мать и сын ожидали, что следом за пашой появятся невольники,  ведущие
или несущие на руках франкскую пленницу. Но тщетно. Заинтригованные  Фензиле
и Марзак обменялись тревожными взглядами.
   Они услышали, как Асад отпустил своих спутников, как с  лязгом  закрылись
ворота; увидели, как паша, сгорбившись, прошел через залитый луною двор.
   Что случилось? Уж не убил ли он обоих? Может быть, девушка сопротивлялась
и, потеряв терпение, Асад прикончил ее в приступе гнева?  Задавая  себе  эти
вопросы, Фензиле нисколько не сомневалась, что Сакр аль-Бар убит. И  все  же
ее не  покидало  мучительное  беспокойство.  Наконец  она  призвала  Аюба  и
отправила его к Абдулу Мохтару  -  разузнать,  что  произошло  в  доме  Сакр
аль-Бара. Евнух с радостью отправился исполнять приказание госпожи, надеясь,
что ее догадки подтвердятся.  Вернулся  он  разочарованным,  и  его  рассказ
поверг в смятение Фензиле и Марзака.
   Однако Фензиле быстро оправилась. В конце концов, все  к  лучшему.  Явное
раздражение Асада легко превратить в негодование, а затем и  в  гнев,  пламя
которого испепелит Сакр аль-Бара.  Таким  образом,  она  достигнет  желанной
цели, не рискуя местом рядом с пашой; ведь после всего случившегося нечего и
думать, что Асад введет франкскую девушку в свой гарем.  Одно  то,  что  она
разгуливала  перед  правоверными  с  открытым  лицом,  будет   непреодолимым
препятствием. И уж совершенно невероятно, что ради минутного увлечения  паша
поступится чувством собственного достоинства и  приблизит  к  себе  женщину,
которая была  женой  его  слуги.  Фензиле  знала,  как  действовать  дальше.
Чрезмерное благочестие паши позволило Сакр аль-Бару не подчиниться.  Советуя
корсару жениться на пленнице, Фензиле и не предполагала, насколько  выгодным
это окажется для нее самой. Теперь, чтобы довести дело до конца, надо  вновь
сыграть на благочестии Асада.
   Накинув легкое шелковое покрывало,  Фензиле  выскользнула  из  комнаты  и
спустилась во двор, напоенный благоуханием летней ночи. Паша сидел на диване
под навесом; она подсела к нему с  грацией  ластящейся  к  хозяину  кошки  и
склонила голову на его плечо. Погруженный в глубокую задумчивость,  Асад  не
сразу заметил ее.
   - О, господин души моей, - пролепетала она, - ты предаешься скорби?
   В ласковых переливах ее голоса звучали нежность  и  томная  услада.  Паша
вздрогнул, и Фензиле заметила, как блеснули его глаза.
   - Кто тебе сказал? - подозрительно спросил он.
   - Мое сердце, - ответила она голосом мелодичным,  как  виола.  -  Неужели
скорбь, которая гнетет твое сердце, может не отозваться в моем? Разве могу я
быть счастливой, когда грусть туманит твой взор? Сердце подсказало мне,  что
ты удручен, что нуждаешься во мне, и я поспешила сюда  разделить  твое  горе
или принять его на себя.
   И ее пальцы сплелись на плече Асада.
   Паша взглянул  на  Фензиле,  и  лицо  его  смягчилось.  Он  действительно
нуждался в утешении, и присутствие Фензиле никогда еще не было столь желанно
для него, как в ту минуту.
   С  неподражаемым  искусством  Фензиле  выведала  у  паши  все,   что   ее
интересовало, после чего дала волю негодованию.
   - Собака! - воскликнула она. - Неблагодарный, вероломный пес! Разве я  не
предостерегала тебя, о свет моих бедных очей! Но ты лишь бранился  в  ответ.
Теперь ты наконец узнал этого негодяя, и он больше не будет досаждать  тебе.
Ты должен отречься от Сакр аль-Бара и вновь ввергнуть его  в  ту  грязь,  из
которой его извлекло твое великодушие.
   Асад не отвечал. Он сидел, с унылым видом глядя перед собой.  Наконец  он
устало вздохнул. Асад был справедлив и обладал совестью -  качеством  весьма
странным и обременительным для повелителя корсаров.
   - Случившееся не дает мне права прогнать от себя самого доблестного воина
ислама, - задумчиво проговорил он. - Долг перед Аллахом запрещает мне это.
   - Но ведь долг перед тобой не помешал  Сакр  аль-Бару  противиться  твоим
желаниям, - осторожно напомнила Феизиле.
   - Да, моим желаниям, - возразил паша. Голос его дрожал от волнения, но он
справился с ним и спокойно продолжал:
   - Неужели я позволю  самолюбию  возобладать  над  долгом  перед  истинной
верой?  Неужели  спор  из-за  юной  невольницы  заставит  меня  пожертвовать
храбрейшим воином ислама, надежнейшим  оплотом  закона  Пророка?  Неужели  я
призову на свою голову месть Единого, уничтожив того, кто по праву считается
бичом неверных, лишь затем, чтобы дать  волю  гневу  и  отомстить  человеку,
помешавшему исполнению моей ничтожной прихоти?
   - Так ты по-прежнему говоришь, что Сакр аль-Бар - оплот закона Пророка?
   - Это говорю не я, а его деяния, - угрюмо ответил Асад.
   - Одно из них мне известно, и уж его-то никогда бы не совершил  настоящий
мусульманин. Если нужно доказательство его презрения к законам  Пророка,  то
он сам недавно представил его, взяв в жены христианку. Разве не  написано  в
Книге Книг: "Не бери в жены идолопоклонниц"? Разве не нарушил  Сакр  аль-Бар
закон Пророка, оскорбив и Аллаха, и тебя, о фонтан моей души?
   Асад нахмурился: Фензиле права. Но из чувства справедливости  он  все  же
попытался защитить  корсара,  а  может  быть,  продолжал  разговор  с  целью
окончательно убедиться в обоснованности обвинения, выдвинутого против него.
   - Он мог согрешить по неведению, - предположил Асад,  приведя  Фензиле  в
восторг.
   - Воистину, ты - фонтан милосердия и снисходительности, о  отец  Марзака!
Ты, как всегда, прав. Конечно же, он согрешил по неведению,  но  мыслимо  ли
такое неведение для  доброго  мусульманина,  достойного  называться  оплотом
святого закона Пророка?
   Коварный выпад  сицилийки  пронзил  панцирь  совести,  оказавшийся  более
уязвимым, чем полагал Асад. Он глубоко задумался, уставясь в  дальний  конец
двора. Неожиданно паша вскочил.
   - Клянусь Аллахом, ты права, - громко сказал он. - Не  подчинившись  моей
воле и взяв франкскую девушку в жены, он согрешил по доброй воле.
   Фензиле соскользнула с дивана, опустилась перед Асадом на  колени,  нежно
обвилась руками вокруг его пояса и заглянула ему в лицо.
   -  Ты,  как  всегда,  милостив  и  осторожен  в  суждениях.   Разве   это
единственная его вина, о Асад?
   - Единственная? - Асад взглянул на Фензиле. - А что еще?
   - Ах, если бы ты был прав! Но твоя ангельская доброта ослепляет  тебя,  и
ты многого не видишь. Деяние Сакр  аль-Бара  куда  более  преступно.  Он  не
только не задумался о том, сколь велик его грех перед законом,  но  в  своих
низких целях осквернил его и надругался над ним.
   - Но как? - нетерпеливо спросил Асад.
   - Он воспользовался законом как  обыкновенным  прикрытием.  Сакр  аль-Бар
взял эту девушку в жены только потому, что не хотел  уступить  ее  тебе.  Он
прекрасно знал, что ты, лев  и  защитник  веры,  послушно  склонишься  пер