у  отправился  в
Арвенак, чтобы навсегда покончить с ним,  но  не  совсем  преуспел  в  своем
намерении. Как  видите,  Роз,  я  с  вами  откровенен.  Возможно,  сэр  Джон
останется жить, тогда, надеюсь, урок пойдет ему на пользу. Я  не  откладывая
пришел к вам, - заключил он, - чтобы обо всем случившемся вы узнали от меня,
а не от того, кто хочет меня очернить.
   - Вы... Вы имеете в виду сэра Питера? - воскликнула она.
   - Увы! - вздохнул сэр Оливер.
   Розамунда сидела неподвижно, глядя прямо перед собой и как бы не  замечая
сэра Оливера. Наконец она заговорила.
   - Я не разбираюсь в мужчинах, - грустно сказала она.  -  Да  и  где  было
научиться  этому  девушке,  которая  всю  жизнь  провела  в  уединении.  Мне
говорили, что вы - человек необузданный и страстный, что у вас много врагов,
что вы легко поддаетесь гневу и с беспощадной жестокостью преследуете  своих
противников.
   - Значит, вы тоже слушаете сэра Джона, - пробормотал он и усмехнулся.
   - Обо всем этом мне говорили, - продолжала Розамунда, будто не слыша его,
- но я отказывалась верить,  потому  что  отдала  вам  свое  сердце.  И  вот
сегодня... Что же вы подтвердили сегодня?
   - Свое терпение, - коротко ответил сэр Оливер.
   - Терпение? - как эхо, повторила она, и на ее губах мелькнула усмешка.  -
Вы просто издеваетесь надо мной.
   Он вновь принялся объяснять:
   - Я уже сказал вам, что позволял себе сэр Джон. Многое из  того,  что  он
предпринимал с целью лишить меня доброго имени, мне уже давно было известно.
Но я отвечал ему молчаливым презрением. Разве такое  поведение  подтверждает
слухи о моей жестокости? О чем же оно говорит, как не о долготерпении?  Даже
тогда, когда в своей мелочной торгашеской злобе он стремится отнять  у  меня
счастье всей моей жизни и  подсылает  ко  мне  вашего  брата,  я  опять-таки
сохраняю выдержку. Понимая, что ваш брат всего лишь орудие, я отправляюсь  к
тому, кто использует его в своих целях. Зная о вашей  привязанности  к  сэру
Джону, я прощал ему столько, сколько  не  простил  бы  ни  один  благородный
человек в Англии.
   Розамунда по-прежнему избегала его взгляда;  она  еще  не  оправилась  от
ужасного известия, что человек, которого она любит, обагрил свои руки кровью
одного из самых дорогих ей людей. Видя это, сэр Оливер бросился на колени  и
взял в ладони тонкие пальцы возлюбленной. Та не отняла руки.
   - Роз, - в его низком голосе звучала мольба, - выбросьте из  головы  все,
что  вам  наговорили  раньше.  Подумайте  над  тем,  что  рассказал  вам  я.
Представьте  себе,  что  к  вам  приходит  мой  брат  Лайонел   и,   обладая
определенной властью и правами, заявляет, что вы  никогда  не  станете  моей
женой, клянется помешать  нашему  браку,  поскольку  считает  вас  женщиной,
недостойной носить мое имя. Добавьте  к  этому,  что  он  оскорбляет  память
вашего покойного отца. Что бы вы ему ответили? Говорите, Роз! Будьте  честны
перед собой и предо мною. Представьте  себя  на  моем  месте  и  признайтесь
откровенно - можете  ли  вы  осуждать  меня  за  мой  поступок?  Неужели  вы
поступили бы иначе?
   Розамунда всматривалась в обращенное к ней лицо сэра Оливера, молившее  о
беспристрастном приговоре.  Вдруг  в  ее  глазах  засветилась  тревога.  Она
положила руки ему на плечи и заглянула прямо в глаза.
   - Нол, поклянитесь, что все было именно так,  как  вы  говорите,  что  вы
ничего не прибавили и не изменили в свою пользу.
   - Неужели вам нужна моя  клятва?  -  спросил  он,  и  она  заметила,  как
опечалилось его лицо.
   - Если бы это было так, я бы вас не любила. Мне необходимо знать, что  вы
сами  уверены  в  правдивости  своих  слов.   Поделитесь   со   мной   своей
уверенностью: она придаст мне сил вынести все, что теперь будут говорить  об
этой истории.
   - Бог мне свидетель - я сказал чистую правду! - торжественно ответил  сэр
Оливер.
   Склонив голову ему на плечо, Розамунда тихо заплакала.
   - Теперь, - сказала она, - я знаю, что вы поступили правильно, и  уверена
- ни один честный человек не мог бы поступить иначе. Мне нужно  верить  вам,
Нол, ведь без этой веры мне нечего ждать, не на что надеяться. Подобно огню,
вы захватили лучшее, что во мне есть, и, превратив в пепел, храните в  своем
сердце. Потому-то я и уверена в вашей правоте.
   - И так будет всегда, дорогая, - пылко прошептал он. -  Да  и  как  может
быть иначе, раз вы самим небом посланы утвердить меня на этом пути!
   - И вы будете терпеливы с Питером? - ласково спросила Розамунда.
   - Клянусь вам, ему не удастся вывести меня из себя, - ответил сэр Оливер.
- А знаете, ведь он сегодня ударил меня.
   - Ударил? Вы об этом не говорили!
   - У меня была ссора не с ним, а с приславшим  его  негодяем.  Над  ударом
Питера я только посмеялся.
   - У него доброе сердце, Нол, - продолжала она, - и со временем он полюбит
вас. Вы тоже поймете, что он заслуживает вашей любви.
   - Он уже заслужил ее тем, что любит вас.
   - А вы не измените вашего отношения, пока нам придется ждать друг друга?
   - Обещаю, что нет, дорогая. А пока я постараюсь избегать встреч с ним  и,
дабы не случилось какой-нибудь беды, подчинюсь его  запрещению  приезжать  в
Годолфин-Корт. Менее чем через год вы станете совершеннолетней, и  никто  не
посмеет запретить вам бывать где вы пожелаете. Что значит  год,  когда  есть
надежда!
   Розамунда провела рукой по его лицу.
   - Со мной вы всегда так нежны, Нол,  -  ласково  прошептала  она,  -  что
просто не верится, когда говорят о вашей жестокости.
   - А вы не слушайте, - ответил он. - Возможно, я и  бывал  жесток,  но  вы
исцелили меня. Мужчина, который любит вас, обязательно должен быть нежным.
   Он поцеловал ее и встал.
   - Ну а теперь, - сказал он, - мне лучше уйти. Завтра утром я буду  гулять
на берегу, и если у вас возникнет такое же желание...
   Леди Розамунда рассмеялась и тоже встала.
   - Я приду, милый Нол.
   - После того, что произошло, пожалуй, так будет лучше, - улыбаясь, сказал
сэр Оливер и простился.
   Она дошла с ним до лестницы  и,  пока  сэр  Оливер  спускался,  взглядом,
исполненным гордости, провожала статную фигуру своего возлюбленного.

Глава 3

КУЗНИЦА

   Предусмотрительность  сэра  Оливера,  первым  рассказавшего  Розамунде  о
печальных событиях, не замедлила  подтвердиться.  Возвратясь  домой,  мастер
Годолфин сразу отправился к сестре. Страх за сэра  Джона,  жалость  к  нему,
замешательство, которое он всегда испытывал перед сэром  Оливером,  и  гнев,
подогреваемый всем этим, привели его в то расположение духа, при котором  он
бывал особенно склонен к резкости и бахвальству.
   - Мадам, - отрывисто объявил он, - сэр Джон умирает. Ответ, последовавший
на это сообщение,  ошеломил  Питера  и  ни  в  коей  мере  не  способствовал
успокоению его возбужденных чувств.
   - Знаю, - сказала Розамунда, - и считаю,  что  он  вполне  заслужил  это.
Тому, кто распускает клевету, надо быть готовым к расплате...
   Довольно долго он стоял молча, бросая на сестру яростные  взгляды,  после
чего разразился проклятиями, обвинениями в  противоестественных  чувствах  и
наконец объявил, что "грязная собака Тресиллиан" околдовал ее.
   - Слава Богу, - ответила Розамунда, - Оливер был здесь до вас и рассказал
мне, как все произошло.
   Но тут напускное спокойствие и гнев,  которыми  она  встретила  обвинения
брата, покинули Розамунду.
   - Ах, Питер, Питер! - с болью воскликнула она. - Я надеюсь, что сэр  Джон
поправится.  Я  потрясена  этим  ужасным  событием,  но,  прошу  тебя,  будь
справедлив! Сэр Оливер рассказал мне, что ему пришлось вынести.
   - В таком случае ему придется вынести кое-что похуже. Как Бог свят!  Если
вы думаете, что его поступок останется безнаказанным...
   Розамунда бросилась на грудь к брату, умоляя его  прекратить  ссору.  Она
говорила о своей любви к сэру Оливеру, о том, что решила  стать  его  женой,
какие бы препятствия ей ни пришлось преодолеть. Подобные речи едва ли  могли
изменить к лучшему состояние духа,  в  котором  пребывал  Питер.  И  все  же
любовь, что всегда связывала брата и сестру  крепкими  узами,  сделала  свое
дело: мастер Годолфин наконец смилостивился и пообещал  оставить  это  дело,
если сэру Джону будет суждено выздороветь. Но если  сэр  Джон  умрет  -  что
вероятнее всего и случится, - то долг чести призывает его искать отмщения за
деяние, коему он сам в немалой степени способствовал.
   - Я, как в открытой книге, читаю в душе этого человека, - с  бахвальством
зеленого юнца заявил Питер. - Он коварен, как сам дьявол.  Но  меня  ему  не
провести. Он целил в меня. Киллигрю был только средством. Он хочет, чтобы вы
принадлежали ему, Розамунда, и поэтому - о чем он прямо мне и  заявил  -  не
может иметь дела лично со мною, как бы я ни  вызывал  его  на  это.  Я  даже
ударил его. За это он мог бы убить меня, но он знал, что моя смерть  от  его
руки воздвигнет непреодолимое препятствие между ним и вами. О, он хитер, как
все  дьяволы  преисподней!  Поэтому,  чтобы  смыть  позор  нанесенного  мною
оскорбления, он сваливает вину на Киллигрю  и  решает  убить  его,  так  как
полагает, что это послужит мне предупреждением. Но если Киллигрю умрет...
   И мастер Годолфин  продолжал  в  том  же  духе,  то  и  дело  сбиваясь  и
перескакивая с одной мысли на другую.
   Розамунда слушала брата, и  ее  любящее  сердце  испытывало  все  большие
страдания при виде того, как  разгорается  непримиримая  вражда  двух  самых
дорогих для нее существ. Она понимала, что, если один из них падет  от  руки
другого, она никогда не сможет поднять глаза на оставшегося в живых.
   Наконец, вспомнив о клятве сэра Оливера и его обещании, чего бы  это  ему
ни стоило, не покушаться на жизнь ее брата,  она  немного  успокоилась.  Она
верила Оливеру, полагалась на его слово и ту редкостную силу, что  позволила
ему ступить на стезю, которую осмелился бы выбрать далеко не каждый. От этих
размышлений она стала гордиться сэром Оливером еще сильнее и  возблагодарила
Бога, пославшего ей возлюбленного, который во всех отношениях был  великаном
среди людей.
   Однако сэр Джон Киллигрю не умер. В течение семи дней душа  его  в  любую
минуту могла проститься с этим миром и воспарить в мир лучший, но на  исходе
седьмого дня он начал выздоравливать. К октябрю  он  уже  выезжал  из  дому.
Утратив добрую половину своего веса, бледный и осунувшийся, он  являл  собой
подобие тени.
   Один из первых визитов он нанес в Годолфин-Корт, куда приехал по  просьбе
Питера поговорить с Розамундой относительно ее помолвки.
   Брат и сестра были вверены заботам сэра Джона их  покойным  отцом,  и  он
достойно исполнял обязанности опекуна до совершеннолетия  Питера.  Он  любил
Розамунду с пылкостью влюбленного, смягченной  истинно  отцовским  чувством,
граничащим  с  обожанием.  Хладнокровно  все  обдумав  и  очистив  душу   от
недостойного предубеждения против Оливера  Тресиллиана,  сэр  Джон,  тем  не
менее,  чувствовал,  что  слишком  многое  в  этом  человеке  вызывает   его
неприязнь, и потому сама мысль видеть Розамунду  его  женой  была  для  него
нестерпима.
   Вот почему, оправившись от раны, он и счел  своим  долгом  отправиться  в
Годолфин-Корт с увещеваниями, о которых его просил Питер. Памятуя  об  былом
предубеждении, он проявил в разговоре с Розамундой известную осторожность  и
не слишком упорствовал в доводах.
   - Но, сэр Джон, - возразила она, - если  каждого  мужчину  проклинать  за
грехи его предков, то где же вы найдете мне мужа, который заслужил  бы  ваше
одобрение?
   - Его отец... - начал сэр Джон.
   - Говорите о нем, а не о его отце, - прервала Розамунда.
   - Именно это я и делаю, - ответил он, пытаясь выиграть время и  собраться
с  мыслями.  Всякий  раз,  когда  Розамунда  перебивала  его  и  просила  не
уклоняться от темы, сэр Джон лишался своих лучших аргументов.  -  Достаточно
уже и того, что он унаследовал многие порочные черты своего отца.  Мы  видим
это по той жизни, что он ведет. Возможно, что он  унаследовал  и  что-нибудь
похуже - время покажет.
   - Иными словами, - пошутила она с на редкость серьезным выражением  лица,
- мне надо подождать, пока сэр Оливер  не  умрет  от  старости,  и  я  смогу
убедиться, что у него нет грехов, мешающих быть достойным супругом.
   - Нет, нет, - воскликнул он, - боже упаси! Вы все переворачиваете  с  ног
на голову.
   - О нет, сэр Джон, именно вы этим занимаетесь. Я всего лишь ваше зеркало.
   Сэр Джон заерзал на стуле и уступил.
   -  Пусть  будет  так,  -  раздраженно  ответил  он.  -  Поговорим  о  тех
недостатках сэра Оливера, которые он уже успел проявить.
   И сэр Джон принялся перечислять их.
   - Но все это не более чем ваше суждение о сэре Оливере:  всего  лишь  то,
что вы о нем думаете.
   - Так думает весь свет.
   - Но ведь я выхожу замуж на основании того, что  я  сама  думаю  о  своем
избраннике, а не того, что думают о нем другие. И по-моему,  вы  изображаете
его в слишком мрачном свете. Я не нахожу в сэре Оливере тех качеств, что  вы
ему приписываете.
   - Но именно чтобы избавить вас от такого открытия,  я  и  умоляю  вас  не
выходить за него.
   - И все же, если я не выйду за Оливера, то  никогда  не  сделаю  никакого
открытия, а значит, буду любить его и мечтать о том, чтобы стать его  женой.
Неужели именно так должна пройти вся моя жизнь?
   Розамунда рассмеялась и, подойдя к сэру Джону,  обняла  его  с  нежностью
любящей дочери. За те десять лет, что прошли со смерти ее отца,  она  каждый
день видела своего опекуна; подобное обращение с ним вошло у нее в  привычку
и  заставляло  его  время  от  времени  чувствовать  себя  человеком  весьма
преклонного возраста.
   - Ах, к чему эта сердитая складка? - воскликнула она и провела пальцем по
бровям сэра Джона. - Вы  обезоружены,  и  не  чем-нибудь,  а  женским  умом.
Неужели вам это не нравится?
   - Я  обезоружен  женским  своенравием  и  свойственным  женщинам  упрямым
нежеланием видеть то, чего они не хотят видеть.
   - Вам нечего показать мне, сэр Джон.
   - Нечего? Разве то, о чем я говорил вам, - ничто?
   - Слова - это не дела, суждения - не  факты.  В  чем  только  вы  его  не
обвиняете, но когда я спрашиваю вас про  факты,  на  которых  строится  ваше
отношение, вы только одно и отвечаете: он виновен потому, что виновен.  Ваши
побуждения, возможно, и благородны, но логика  далеко  не  безупречна.  -  И
Розамунда рассмеялась, заметив удивление  и  замешательство,  написанные  на
лице сэра Джона. - Прошу  вас,  будьте  честным  и  беспристрастным  судьей,
назовите мне хотя бы один поступок сэра Оливера - хоть что-нибудь, в чем  вы
совершенно уверены, - который убедил бы меня в справедливости вашего  мнения
о нем. Я жду, сэр Джон.
   Сэр Джон поднял голову  и  взглянул  на  Розамунду.  Тут  он  наконец  не
выдержал и улыбнулся.
   - Плутовка! - воскликнул он. - Если когда-нибудь  сэр  Оливер  предстанет
перед судом, я не пожелаю ему лучшего адвоката, чем вы.
   Знал ли он, что сулит им будущее? Что настанет день,  когда  он  вспомнит
эти слова?
   - А я не пожелаю ему судьи справедливее вас.
   Что после этого оставалось делать бедняге, как не  подчиниться  приговору
Розамунды и не отправиться без промедления к сэру Оливеру улаживать ссору?
   Признание вины и извинения были принесены со всею возможной учтивостью  и
приняты с не меньшей учтивостью и великодушием. Однако когда  речь  зашла  о
Розамунде,  чувство  долга,  коим  сэр  Джон  неизменно  руководствовался  в
отношении этой юной леди, не позволило ему проявить такое же великодушие. Он
заявил, что, несмотря ни на что, не считает сэра Оливера подходящей  партией
для Розамунды и, дабы тот  не  заблуждался  относительно  смысла  начала  их
разговора, просит его не рассматривать все  сказанное  как  согласие  на  их
союз.
   - Но, - добавил сэр Джон, -  это  не  значит,  что  я  выступаю  как  его
противник. Я не одобряю его и отхожу в сторону. До совершеннолетия Розамунды
ее брат не даст вам своего согласия. Ну а когда она станет совершеннолетней,
вопрос о ее замужестве уже не будет касаться ни его, ни меня.
   - Надеюсь, - ответил сэр Оливер, - мастер  Годолфин  придет  к  столь  же
благоразумному решению, что и вы. Хотя, в сущности,  его  решение  не  имеет
значения. Как бы то ни было, благодарю вас, сэр Джон,  за  откровенность.  Я
рад, что, не имея возможности видеть в вас друга, по крайней мере не  должен
причислять вас к своим врагам.
   Итак, сэр Джон проиграл сражение и был вынужден занять позицию стороннего
наблюдателя. Однако это обстоятельство отнюдь не  укротило  затаенную  злобу
мастера Годолфина, напротив - с каждым днем она разгоралась все  сильней,  и
вскоре наступил день, когда для нее обнаружился новый повод, о существовании
которого сэр Оливер даже не подозревал.
   Сэр Оливер знал, что его брат Лайонел почти ежедневно ездит в  Малпас,  и
причины этих поездок не были для  него  тайной.  Он  знал,  что  одна  дама,
живущая в этом местечке, содержит у себя некое подобие двора для деревенских
щеголей Труро, Пенрина и Хелстона, и был наслышан о сомнительной  репутации,
которой она пользуется в городе, что и  послужило  причиной  ее  удаления  в
деревню. Желая предостеречь брата, сэр Оливер открыл ему кое-какие  интимные
и достаточно неприглядные истины относительно этой  особы.  И  вот  здесь-то
впервые в жизни братья чуть было не поссорились.
   С тех пор Оливер никогда не касался этой темы. Он знал, что  Лайонел  при
всей своей природной вялости иногда проявляет странное упорство, к  тому  же
неплохое  знание  человеческой  природы  подсказывало   Оливеру,   что   его
вмешательство в дела подобного свойства не  только  не  достигнет  желаемого
результата, но и приведет к охлаждению в их отношениях. Ему оставалось  лишь
пожать плечами и замолчать. Он никогда больше не заговаривал ни  о  Малпасе,
ни о царившей там волшебнице.
   Тем временем на смену осени  пришла  зима,  и  с  наступлением  штормовой
погоды встречи Оливера и Розамунды стали совсем редки. Розамунда не  хотела,
чтобы он приезжал в  Годолфин-Корт,  да  и  сам  Оливер  почитал  за  лучшее
воздержаться от визитов, дабы не рисковать ссорой с хозяином, отказавшим ему
от дома. Теперь сэр Оливер  редко  видел  мастера  Годолфина,  когда  же  им
доводилось случайно встретиться, оба джентльмена обменивались весьма скупыми
приветствиями.
   Сэр Оливер пребывал в самом счастливом расположении духа, и  от  внимания
соседей не укрылось, насколько любезнее стала его  речь  и  как  прояснилось
лицо, на котором они привыкли читать высокомерие и угрозу.  Он  ждал  своего
счастья и смотрел в  будущее  с  уверенностью,  какая  дарована  одним  лишь
бессмертным.
   Терпение - вот все, что от него требовалось. И он не только не роптал  на
судьбу, пославшую ему это испытание, но, уповая на близкое вознаграждение, с
радостью переносил его. Год близился к концу, и еще до наступления следующей
зимы в Пенарроу появится молодая  хозяйка,  в  чем  сэр  Оливер  так  же  не
сомневался, как и в неотвратимости смены времен года.  Однако,  несмотря  на
безграничную уверенность в будущем счастье и терпение, с которым  он  ожидал
его, бывали минуты, когда в  душу  его  закрадывалось  смутное  предчувствие
притаившейся опасности и беды. Когда он пробовал разобраться в своих неясных
переживаниях и найти им разумное объяснение, то неизменно приходил к выводу,
что их порождает сама чрезмерность счастья, словно для того, чтобы несколько
унять радостное биение его сердца.
   Однажды,  за  неделю   до   Рождества,   ему   случилось   по   какому-то
незначительному делу отправиться  в  Хелстон.  Три  дня  на  всем  побережье
бушевала вьюга, и не покидавший своего  дома  владелец  Пенарроу  предавался
досужим размышлениям о том,  какой  по  счету  снежный  вихрь  заметает  его
владения. На четвертый день ураган истощил силы, небо очистилось  от  туч  и
окрестности, одетые снежным  покр