эр Оливер. С помощью Николаса он  нашел
нужный документ, лично явился к Розамунде, которая теперь жила у сэра  Джона
Киллигрю, и отдал ей письмо и пергамент. Однако, узнав, от  чьего  имени  он
прибыл, она тут же, при нем, не читая, бросила и то и другое в огонь  и,  не
выслушав, отпустила его.
   Ту ночь Сакр аль-Бар провел под звездным небом в своем благоухающем саду,
и рабы в ужасе рассказывали друг другу, что из сада слышались рыдания.  Если
его сердце действительно обливалось слезами, то слезы те были  последними  в
его жизни. Он стал еще более замкнутым, жестоким и насмешливым, чем  прежде,
и с того дня утратил  интерес  к  освобождению  рабов-англичан.  Сердце  его
превратилось в камень.
   С того вечера, когда Джаспер Ли заманил сэра Оливера  в  западню,  прошло
пять лет. Слава Сакр аль-Бара гремела по всему Средиземному морю;  одно  имя
его внушало ужас. Мальта, Неаполь, Венеция посылали  целые  флотилии,  чтобы
захватить корсара и положить конец его дерзким набегам. Но Аллах берег  его,
и, не проиграв ни одного сражения, Сакр аль-Бар  неизменно  приносил  победу
саблям ислама.
   Весной сэр Оливер получил второе письмо от корнуоллца Питта, каковой факт
доказывал,  что  благодарность  еще  встречается  в  этом  мире,  хотя   наш
джентльмен был уверен в обратном. Юноша, которого  он  избавил  от  рабства,
движимый исключительно благодарностью,  сообщал  сэру  Оливеру  о  некоторых
делах,  имевших  к  нему  прямое  отношение.  Письмо  из  Англии  не  только
разбередило старую рану, но и нанесло новую. Из него сэр Оливер  узнал,  что
сэр  Джон  Киллигрю  вынудил  Питта  дать  показания  о  его   обращении   в
магометанство, на основании чего суд объявил отступника вне закона,  передав
все его владения мастеру Лайонелу Тресиллиану. Питт признавался,  что  очень
удручен тем, что так дурно отблагодарил своего благодетеля. Если бы  он  мог
предвидеть последствия, то скорее дал бы повесить себя, чем произнес хотя бы
одно слово.
   Это сообщение не пробудило в сэре Оливере никаких чувств, кроме холодного
презрения. Далее в письме говорилось, что леди Розамунда  после  возвращения
из Франции, где она провела два года, обручилась с мастером  Лайонелом;  что
их свадьба состоится в июне и что за этот брак  ратует  сэр  Джон  Киллигрю,
который  очень  хочет  видеть  Розамунду  устроенной  под  надежной  защитой
супруга, поскольку сам он  вознамерился  отправиться  за  море  и  снаряжает
прекрасный  корабль  для  путешествия  в  Индии.   К   этой   новости   Питт
присовокупил, что все соседи одобряют данный союз, считая его  исключительно
выгодным для обоих домов, ибо он сольет воедино два сопредельных поместья  -
Пенарроу и Годолфин-Корт.
   Дойдя до этого места, Оливер-рейс  рассмеялся.  Могло  показаться,  будто
всеобщее одобрение вызвал не сам брак, а то, что благодаря  ему  объединятся
два участка земли. Итак - союз двух парков, двух поместий, двух полос  пашни
и леса. Что же до  союза  двух  человек,  то  он,  вероятно,  не  более  чем
случайное следствие.
   Грустная ирония ситуации наполнила душу сэра Оливера горечью. Считая  его
убийцей брата и на этом основании отказав ему, Розамунда  принимает  в  свои
объятия настоящего убийцу. А он, этот трус, этот лживый  негодяй,  из  каких
глубин ада почерпнул он смелость для участия в таком маскараде?!  Неужели  у
него вовсе нет сердца, совести, порядочности, наконец - страха перед  гневом
Господним?
   Сэр Оливер разорвал письмо на мелкие клочки и  решил  забыть  о  нем.  Из
лучших побуждений Питт жестоко  обошелся  с  ним.  В  надежде  отвлечься  от
неотступно преследовавших его образов, он с тремя галерами вышел  в  море  и
недели через две на борту испанской каракки, захваченной  у  мыса  Спартель,
встретился с мастером Ли.

Глава 3

ДОМОЙ

   Вечером того же дня в капитанской  каюте  захваченного  испанского  судна
Джаспер Ли, доставленный под конвоем двух великанов-нубийцев, предстал  пред
Сакр аль-Баром.
   Корсар еще не объявил о своих намерениях относительно негодяя-шкипера,  и
мастер Ли, отнюдь не заблуждаясь на свой счет, опасался худшего.  Он  провел
на баке несколько томительных часов в  ожидании  приговора,  который  считал
заранее предрешенным.
   - Со времени нашей прошлой  беседы  в  корабельной  каюте  мы  поменялись
ролями,  мастер  Ли.  -  Приветствие  Сакр  аль-Бара  звучало   не   слишком
обнадеживающе.
   - Ваша правда, - согласился шкипер, - но,  надеюсь,  вы  не  забыли,  что
тогда я был вашим другом.
   - Да, за известную плату, - напомнил Сакр аль-Бар. - Вы и сегодня  можете
стать моим другом, но опять-таки  за  плату.  В  сердце  негодяя  проснулась
надежда.
   - Назовите ее, сэр Оливер, - поспешно ответил он, - и  если  она  мне  по
силам, то, клянусь, я не стану долго раздумывать, - В его  голосе  зазвучали
жалобные нотки. - Пять лет рабства. Из них четыре года на испанских галерах;
и за все это время дня не прошло, когда бы я не призывал  смерть.  Знали  бы
вы, что я выстрадал!
   - Никогда еще страдание не было  более  заслуженным,  наказание  -  более
справедливым, возмездие - более возвышенным. - От слов Сакр  аль-Бара  кровь
застыла в жилах шкипера. - Ведь вы собирались продать меня в рабство, меня -
человека, который не только не причинил вам никакого вреда, но  некогда  был
вашим другом. Вы продали бы меня за какие-то двести фунтов...
   - Нет, нет! - испуганно воскликнул мастер Ли. - Бог свидетель, у меня и в
мыслях этого не было. Разве вы забыли мои слова, мое предложение отвезти вас
обратно домой?
   - Как же! За плату, - повторил Сакр аль-Бар. - Ваше счастье, что  сегодня
вы можете расплатиться со  мной  и  тем  самым  отсрочить  знакомство  своей
грязной шеи с веревкой. Мне нужен штурман. То, что пять лет назад вы сделали
бы за двести фунтов, сегодня вы сделаете для спасения своей  жизни.  Ну  так
как, вы поведете мой корабль?
   - Сэр! - Джаспер Ли едва верил, что от него требуют такую малость.  -  По
вашему приказу я поведу корабль хоть в ад.
   - Нынче я собираюсь не в Испанию, - ответил Сакр аль-Бар. - Вы  доставите
меня именно туда, куда должны были доставить пять лет назад.  Я  говорю  про
устье Фаля. Там вы меня и высадите. Согласны?
   - Еще бы, конечно, согласен! - без колебаний ответил шкипер.
   - На этих условиях вы получите жизнь и свободу, - объяснил Сакр  аль-Бар.
- Но не думайте, что,  когда  мы  доберемся  до  Англии,  вас  отпустят.  Вы
отведете корабль обратно, после чего я найду  способ  отправить  вас  домой,
если вы того пожелаете. Возможно, я даже отблагодарю вас,  разумеется,  если
во время нашего плавания вы будете верно служить мне. Но коли вы, по  своему
обыкновению, измените - расправа будет короткой.  При  вас  постоянно  будут
находиться два телохранителя, вот эти лилии пустыни.
   Он показал на великанов-нубийцев, чьи ослепительные белки и зубы сверкали
в тени, окутывавшей их фигуры.
   - Они позаботятся, чтобы ни один волос не упал с  вашей  головы,  но  как
только заметят что-нибудь подозрительное - задушат вас. Теперь ступайте.  На
корабле вы свободны,  но  вам  запрещено  покидать  его  без  моего  особого
распоряжения.
   Джаспер Ли нетвердой походкой вышел из  каюты,  почитая  себя  счастливым
против всяких ожиданий. Нубийцы, как тени, следовали за ним.
   После ухода шкипера в каюту к Сакр аль-Бару вошел  Бискайн  с  отчетом  о
захваченной добыче. Кроме  пленников  и  самого  судна,  которое  совсем  не
пострадало в сражении, поживиться было почти нечем. "Испанец" только вышел в
плавание, и найти в его трюмах что-либо ценное  было  мало  надежды.  Помимо
солидного запаса оружия и  пороха  да  небольшой  суммы  денег,  корсары  не
обнаружили ничего стоящего внимания.
   Краткие распоряжения Сакр аль-Бара немало удивили его лейтенанта.
   - Ты погрузишь пленников на одну из  галер,  Бискайн,  и  отвезешь  их  в
Алжир, где они будут проданы. Остальное оставишь на корабле, кроме того,  ты
оставишь мне двести вооруженных корсаров; они пойдут со мной  в  плавание  и
будут одновременно моряками и воинами.
   - Значит, ты не возвращаешься в Алжир, о Сакр аль-Бар?
   - Пока нет. Я отправляюсь в  более  далекое  плавание.  Передай  от  меня
поклон Асад ад-Дину - да хранит его Аллах! - и скажи,  чтобы  он  ждал  меня
недель через шесть.
   Неожиданное решение Сакр аль-Бара вызвало на галерах  немалый  переполох.
Корсары не имели ни малейшего представления о навигации,  никто  из  них  ни
разу не покидал Средиземного моря, и даже нынешнее плавание на запад, к мысу
Спартель, было  самым  дальним  для  большинства  его  участников.  Но  Сакр
аль-Бар, дитя Удачи, Избранник Аллаха, всегда вел их к победе, и стоило  ему
бросить клич, как все  с  радостью  шли  за  ним.  Так  что  набрать  двести
мусульман для боевой команды не  составляло  труда.  Сложнее  было  сдержать
желающих и не превысить нужное число.
   Не следует  полагать,  что  сэр  Оливер  действовал  по  некоему  заранее
обдуманному плану. Когда со своего наблюдательного  пункта  он  следил,  как
"испанец" борется с ветром,  то  подумал,  что  на  таком  прекрасном  судне
неплохо было бы отправиться в Англию, как гром среди ясного неба  высадиться
на корнуоллском берегу и предъявить счет негодяю-брату. В  пылу  схватки  он
забыл об этих мыслях, но  теперь  они  вернулись  к  нему  в  виде  твердого
решения.
   Одновременно  обретя  и  шкипера,  и  корабль,  он  получил   возможность
осуществить неясные мечтания, которым предавался на высотах мыса Спартель. К
тому же не исключено, что он встретится с Розамундой и убедит  ее  выслушать
всю правду. Прежде он не мог понять,  кем  был  ему  сэр  Джон:  другом  или
врагом. Но  именно  сэр  Джон  склонил  суд  признать  его  умершим  на  том
основании, что, будучи отступником, он умер для закона, и  тем  самым  помог
Лайонелу занять его место. Именно  сэр  Джон  затеял  женитьбу  Лайонела  на
Розамунде. Значит, сэру Джону тоже  следует  нанести  визит  и  открыть  ему
истинный смысл его деяний.
   В те дни, когда Сакр аль-Бар властвовал над жизнью и  смертью  обитателей
всего африканского побережья, любой его замысел немедленно осуществлялся.  У
него вошло в привычку исполнять каждое свое желание, и этой-то  привычкой  и
объяснялись его действия.
   Сборы были недолгими, и на  следующее  утро  испанская  каракка,  прежнее
название которой "Нуэстра Сеньора де лас Илагас" тщательно стерли  с  кормы,
подняла паруса и взяла курс в открытую Атлантику. У руля  стоял  мастер  Ли.
Три галеры под  командованием  Бискайн  аль-Борака  повернули  на  восток  и
медленно поплыли в Алжир,  по  обыкновению  корсаров  держась  на  небольшом
расстоянии от берега.
   Ветер благоприятствовал сэру Оливеру, и спустя десять  дней  после  того,
как они обогнули мыс Сан-Висенти, вдали показались очертания Лизарда.

Глава 4

НАБЕГ

   В устье Фаля, у самого Смитика, под сенью  холма,  увенчанного  величавой
громадой  Арвенака,  стоял  на  якоре  прекрасный  корабль,  для   постройки
которого,  стоившей  немало  денег  его  владельцу,  были  приглашены  самые
искусные корабелы. Судно снаряжалось в плаванье,  и  целыми  днями  на  него
грузили различные запасы и снаряжение, отчего  вокруг  маленькой  кузницы  и
рыбацкой  деревушки  царило  необычное  оживление  -  первые  всплески   той
деятельной жизни, что  в  недалеком  будущем  зашумит  в  этих  местах.  Ибо
близился день, когда сэр Джон  Киллигрю  одержит  верх  над  противниками  и
заложит здесь основание прекрасного порта - давнего предмета своих мечтаний.
   Подобному повороту событий немало  способствовала  дружба  сэра  Джона  с
мастером Лайонелом  Тресиллианом.  Сопротивление  проекту  со  стороны  сэра
Оливера, поддержанное по  совету  последнего  Труро  и  Хелстоном,  не  было
продолжено его наследником. Напротив того - в своих петициях, направленных в
парламент и королеве, Лайонел безоговорочно встал на сторону сэра Джона.
   Лайонел уступал брату в уме и проницательности, однако успешно  восполнял
этот недостаток  хитростью.  Он  понимал,  что  в  будущем  развитие  порта,
расположенного несравнимо более выигрышно, чем Труро и Хелстон, возможно,  и
приведет их - а следовательно, и имевшееся там  владение  Тресиллианов  -  в
упадок. Но это случится уже после  его  смерти.  Сейчас  же  он  должен  был
заручиться помощью сэра Джона в своем сватовстве  к  Розамунде  Годолфин  и,
женившись на ней, осуществить слияние имений Годолфинов и  Тресиллианов.  По
мнению мастера Лайонела, столь верная и  близкая  выгода  с  лихвой  окупала
будущую потерю.
   Однако не следует полагать, будто с  этого  момента  ухаживания  Лайонела
пошли  вполне  гладко.  Хозяйка   Годолфин-Корта   не   проявляла   к   нему
благосклонности. Чтобы оградить себя от его назойливого внимания,  Розамунда
добилась разрешения сэра Джона, ставшего после смерти Питера ее единственным
опекуном, сопровождать его сестру во Францию, куда та отправлялась с  мужем,
который был назначен английским послом при французском дворе.
   Первое время после ее  отъезда  мастер  Лайонел  пребывал  в  подавленном
состоянии,  но  уверенность  сэра  Джона,  что  в  конце  концов   Розамунда
смягчится, успокоила его, и он в свой черед покинул  Корнуолл  и  отправился
посмотреть свет. Некоторое время он провел при дворе в  Лондоне,  однако  не
преуспев там,  пересек  Ла-Манш  и  явился  во  Францию  засвидетельствовать
почтение повелительнице своего сердца.
   Его постоянство, застенчивость и несомненная преданность сломили  наконец
сопротивление благородной дамы, лишний раз подтвердив справедливость  старой
истины, согласно которой капля камень точит.
   Тем не менее Розамунда не могла заставить себя забыть, что он - брат сэра
Оливера, брат человека, некогда любимого ею, человека,  убившего  ее  брата.
Призрак былой любви и кровь Питера Годолфина стояли между ними.
   Вернувшись  в  Корнуолл  после  двухлетнего  отсутствия,  она   выдвинула
названные  обстоятельства  в  качестве  причины   своего   отказа   Лайонелу
Тресиллиану. Сэр Джон не согласился с ней.
   - Дорогая моя, - сказал он, - речь идет о вашем будущем. Вы вышли  из-под
моей опеки и вольны в своих поступках. И все же женщине, а тем более женщине
благородного происхождения, не пристало жить одной. Пока я жив или пока я  в
Англии, вам не о чем беспокоиться. В Арвенаке вам  всегда  рады.  Думаю,  вы
поступили разумно, покинув пустынный Годолфин-Корт. Но когда меня  здесь  не
будет, вы снова останетесь одна.
   - Я предпочту одиночество обществу, которое вы мне навязываете.
   -  Как  вы  несправедливы!  -  возразил  сэр  Джон.   -   Неужели   такую
благодарность заслужили преданность, терпение и нежность этого юноши?
   - Он - брат Оливера Тресиллиана, - ответила Розамунда.
   - Но разве он уже не пострадал  за  это?  Неужели  он  всю  жизнь  должен
расплачиваться за грехи брата? Если на то пошло,  они  вовсе  и  не  братья.
Оливер ему всего лишь сводный брат.
   - И все же они - близкие родственники. Если вы непременно  должны  выдать
меня замуж, умоляю вас, найдите мне другого мужа.
   На просьбу  Розамунды  сэр  Джон  возразил,  что,  принимая  во  внимание
достоинства, каковыми должен обладать предполагаемый супруг, никто не  может
сравниться с тем,  кого  он  для  нее  выбрал.  В  качестве  дополнительного
аргумента он  указывал  на  близость  их  поместий  и  немалые  преимущества
объединения оных.
   Сэр Джон настаивал, и настойчивость его возрастала по мере того,  как  он
стал подумывать о путешествии  за  море.  Чувство  долга  не  позволяло  ему
сняться  с  якоря,  не  выдав  Розамунду  замуж.   Лайонел   тоже   проявлял
настойчивость: он был  нежен,  ненавязчив  и  никогда  не  злоупотреблял  ее
терпением, отчего сопротивляться ему  было  несравненно  труднее,  чем  сэру
Джону.
   Наконец Розамунда уступила и твердо решила изгнать из сердца и мыслей  то
единственное подлинное препятствие, которое из стыдливости  утаила  от  сэра
Джона. Дело в том, что, несмотря ни на что, ее  любовь  к  сэру  Оливеру  не
умерла. Правда, ей был нанесен столь сильный  удар,  что  Розамунда  и  сама
перестала понимать истинную природу своего чувства. Тем не менее  она  часто
ловила себя на том, что с грустью и сожалением думает об Оливере, сравнивает
его с младшим братом; и даже прося сэра Джона найти ей другого  мужа  вместо
Лайонела, отлично понимала, что кто бы ни был претендент на ее руку, ему  не
избежать такого же заведомо невыгодного сравнения. Как терзали ее эти мысли!
С каким укором повторяла она себе, что сэр Оливер - убийца ее брата! Тщетно.
Со временем она даже стала находить оправдания своему бывшему возлюбленному:
была готова признать, что Питер вынудил его на этот шаг, что  ради  нее  сэр
Оливер сносил от Питера бесконечные оскорбления, пока чаша его  терпения  не
переполнилась - ведь он всего лишь человек, - и, не в силах более  принимать
удары, он в гневе нанес ответный удар.
   Розамунда презирала себя за подобные мысли,  но  отогнать  их  не  могла.
Решительная в поступках - свидетельством чему служит то, как она обошлась  с
письмом, которое сэр Оливер через Питта прислал ей из  Берберии,  -  она  не
умела обуздывать свои  мысли,  и  они  нередко  предательски  расходились  с
устремлениями ее воли. В глубине  души  она  не  только  тосковала  по  сэру
Оливеру, но и надеялась, что когда-нибудь он  вернется,  надеялась,  хотя  и
понимала, что от его возвращения ей нечего ждать.
   Вот почему, загасив надежду на возвращение изгнанника, сэр Джон  поступил
гораздо мудрее, нежели сам о том догадывался.
   С тех пор как сэр Оливер исчез, о нем не  было  никаких  вестей  до  того
самого дня, когда в Арвенак явился  Питт  с  письмом  от  него.  Здесь  тоже
слышали о корсаре по имени Сакр аль-Бар, но никому и в голову  не  приходило
усматривать какую бы то ни было связь между дерзким пиратом и сэром Оливером
Тресиллианом. Но как только благодаря свидетельству Питта было  установлено,
что это одно и то же лицо, не составило особого труда убедить  суд  объявить
сэра Оливера вне закона и передать  Лайонелу  наследство,  которого  он  так
жаждал.
   Последнее обстоятельство  для  Розамунды  не  имело  решительно  никакого
значения. Куда серьезнее было то, что сэр Оливер умер для закона, и, случись
ему вновь объявиться в Англии, его ждала  неминуемая  гибель.  Решение  суда
окончательно погасило и без того несбыточную,  почти  подсознательную  мечту
Розамунды о возвращении Оливера. Вероятно, потому-то она и решилась  принять
будущее, которое настойчиво прочил ей сэр Джон.
   Было объявлено о помолвке, и Розамунда показала  себя  если  и  не  пылко
влюбленной, то, по крайней мере, покорной и нежной невестой Лайонела.  Жених
был доволен. Он понимал, что покамест не может претендовать на  большее,  и,
подобно всем влюбленным, уповал на время и обстоятельства,  которые  помогут
ему найти способ пробудить в сердце  любимой  женщины  ответное  чувство.  И
следует признать, что еще до свадьбы он сумел доказать  небезосновательность
этой уверенности. До их помолвки Розамунда была очень одинока -  он  скрасил
ее одиночество своим самоотверженным служением и  неизменной  заботливостью.
Стремясь  к  достижению  намеченной  цели,  он  с  редким  самообладанием  и
осмотрительностью шел по пути, на котором менее ловкий малый  непременно  бы
оступился, и добился того, что их отношения стали не только возможны,  но  и
приятны Розамунде. Ее привязанность к жениху постепенно росла, и  сэр  Джон,
видя,  что  отношения  молодых  людей  едва  ли  оставляют  желать  лучшего,
поздравил  себя  с  собственной   прозорливостью   и   занялся   подготовкой
"Серебряной цапли" - так назывался его прекрасный корабль - к путешествию.
   До свадьбы оставалась неделя, и сэр  Джон  горел  нетерпением.  Свадебные
колокола должны были послужить сигналом к  его  отплытию:  лишь  только  они
смолкнут - "Серебряная цап