скрип весел, лязг цепей и свист плетей, истязавших несчастного
еврея, заглушили его слова. Однако мавр расслышал их,  и  его  темные  глаза
сверкнули.
   - Их ожидает семижды раскаленная  печь,  о  брат  мой,  -  ответил  он  с
уверенностью, в которой, казалось, и была основа его стойкости, -  Но  разве
ты не христианин?
   Мавр говорил на лингва-франка  -  своеобразном  языке  североафриканского
побережья, похожем на какой-то французский диалект,  пересыпанный  арабскими
словами. О чем он говорит, сэр Оливер догадался почти интуитивно. Он ответил
снова по-испански, поскольку, хоть мавр и не говорил  на  этом  языке,  было
ясно, что он его понимает.
   - С этого часа я отрекаюсь от веры! - Гнев сэра Оливера не утихал. - Я не
признаю ни  одну  религию,  именем  которой  творится  подобная  жестокость.
Взгляни-ка на это алое исчадие  ада  там,  наверху.  С  какой  изысканностью
нюхает он ароматический шарик, дабы  не  осквернить  свои  святейшие  ноздри
нашим отравленным дыханием! А ведь мы, как и этот прелат, созданы по  образу
и подобию Божию. Да и что он знает о  Боге?  Он  разбирается  в  религии  не
больше, чем в хорошем вине, жирной пище и  пышнотелых  женщинах.  Проповедуя
отречение от мирских благ как единственный путь  на  небеса,  он  своими  же
догматами обречен на вечную погибель. - Сэр Оливер налег на весло  и  крепко
выругался. - Христианин? Это я-то? - И он рассмеялся - впервые за то  время,
что сидел прикованным к скамье. - Я покончил с христианством и христианами.
   - Мы принадлежим истинному Богу, и мы вернемся к нему, - заметил мавр.
   Так началась дружба  сэра  Оливера  с  Юсуфом  бен-Моктаром.  Мусульманин
решил, что в своем соседе он нашел человека, на которого снизошла  благодать
Аллаха, человека, готового принять веру Пророка.  И  благочестивый  Юсуф  со
рвением принялся за обращение раба-христианина. Однако сэр Оливер слушал его
равнодушно. Отступясь от одной веры,  он  не  спешил  принимать  другую,  не
убедившись в ее  преимуществах.  Пока  же  славословия  Юсуфа  исламу  очень
напоминали речи, которые он уже  слышал  во  славу  католицизма.  Но  он  не
высказывал  своих  мыслей  вслух  и  тем  временем,  пользуясь  общением   с
мусульманином, настолько выучил лингва-франка, что к  концу  шестого  месяца
говорил  на  нем,  как  настоящий  мавританин,  уснащая  речь  мусульманской
образностью и большей, нежели то было принято, примесью арабских слов.
   На исходе шестого месяца произошло событие, которое вернуло сэру  Оливеру
свободу. За это время его конечности, и  ранее  отличавшиеся  необыкновенной
силой, приобрели поистине гигантскую мощь. На веслах  всегда  так:  либо  вы
умираете,  не   выдержав   напряжения,   либо   ваши   мышцы   и   сухожилия
приспосабливаются к  этой  изнурительной  работе.  Испытания  закалили  сэра
Оливера; он стал нечувствителен к усталости: выносливость  его  превосходила
границы человеческих возможностей.
   Однажды вечером, когда, возвращаясь  из  Генуи,  они  проходили  Минорку,
из-за мыса неожиданно вылетели четыре мусульманские галеры. Они приближались
на некотором расстоянии друг от друга с явным намерением окружить их судно и
напасть на него.
   "Асад  ад-Дин"  -   пронеслось   по   "испанцу"   имя   самого   грозного
мусульманского корсара со времен отступника-итальянца Окьяни, или  Али-паши,
убитого при Лепанто <Лепанто - прежнее название г. Нафпактос (Греция). Около
Лепанто у входа в залив Патраикос 7 октября 1571 г, испано-венецианский флот
разгромил турецкий флот. В бою  при  Лепанто  участвовал  великий  испанский
писатель Сервантес. Это было последнее крупное сражение с  участием  гребных
судов.>. На палубе запели трубы, загремела барабанная  дробь,  и  испанцы  в
шишаках и латах, вооруженные аркебузами и  копьями,  приготовились  защищать
свою жизнь и свободу.  Канониры  бросились  к  кулевринам.  Но  пока  они  в
смятении разводили огонь и готовили фитили, было потеряно много времени, так
много, что, прежде чем успела выстрелить  хоть  одна  пушка,  крючья  первой
мусульманской галеры уже скребли по фальшборту "испанца". Столкновение  двух
судов было  ужасно.  Обитый  железом  форштевень  мусульманской  галеры,  на
которой находился сам Асад ад-Дин,  нанес  сокрушительный  удар  по  корпусу
"испанца", разбив в  щепы  пятнадцать  весел,  как  высохшие  тростинки.  На
скамьях гребцов раздались адские крики и жалобные стоны.  Сорок  рабов  были
придавлены веслами, некоторые были убиты  на  месте,  другие  лежали  кто  с
переломанной спиной, кто с раздробленными конечностями и ребрами.
   Если бы не Юсуф, который имел достаточный опыт в боях  между  галерами  и
знал, что должно произойти, то сэр Оливер,  несомненно,  оказался  бы  среди
этих несчастных. Мавр до предела  отжал  весло  вверх  и  вперед,  заставляя
остальных гребцов повторить его движения. Затем, выпустив весло из  рук,  он
скользнул на колени и прижался к настилу так плотно, что его плечи оказались
вровень со скамьей. Он крикнул, чтобы сэр Оливер сделал то же самое, и  тот,
не  понимая  смысла  маневра,  но  по  тону  товарища  догадываясь   о   его
необходимости,  незамедлительно  повиновался.  Мгновением  позже  на   весло
обрушился сокрушительный удар,  и,  прежде  чем  обломиться,  оно  отскочило
назад, размозжив голову одному из рабов и смертельно ранив остальных, но  не
задев ни сэра Оливера, ни Юсуфа. Еще через секунду им на спины с  воплями  и
проклятиями повалились гребцы, отброшенные веслом с передней скамьи.
   Когда сэр Оливер, шатаясь, поднялся на ноги, битва была в полном разгаре.
Испанцы дали несколько залпов из аркебуз, и над фальшбортом повисло  плотное
облако  дыма,  из   которого   извергался   нескончаемый   поток   корсаров,
предводительствуемый немолодым высоким, стройным человеком  с  развевающейся
седой бородой и смуглым орлиным профилем. На  его  белоснежном  тюрбане  под
навершием  стального  шлема  сверкал  изумрудный  полумесяц.  Тело   старика
облекала кольчуга.  Он  размахивал  огромной  саблей,  под  ударами  которой
испанцы падали, словно колосья под серпом жнеца. Он сражался за десятерых, и
ему на подмогу с криками "Дин! Дин!  Аллах!  Аллах-иль-Аллах!"  спешили  все
новые и новые корсары. Не  в  силах  противостоять  столь  бурному  натиску,
испанцы отступили.
   Увидев, что Юсуф безуспешно пытается освободиться  от  цепи,  сэр  Оливер
пришел ему на помощь. Он нагнулся, схватив цепь обеими руками, оперся ногами
о скамью и, напрягая все силы, вырвал скобу из дерева.  Юсуф  был  свободен,
разумеется, если не считать тянувшейся за ним цепи. В свою очередь он оказал
такую же услугу сэру Оливеру, на что - как ни был он силен  -  потребовалось
больше времени, поскольку либо корнуоллец был все же  сильнее,  либо  скоба,
крепившая  его  цепь,  была  вбита  в  более  прочное  дерево.  Наконец  она
поддалась, и сэр Оливер тоже оказался на свободе. Он поставил на скамью ногу
и разжал звено, крепившее цепь к обручу на щиколотке.
   Покончив с этим,  сэр  Оливер  занялся  делом  мщения.  Громовым  голосом
подхватив боевой клич нападающих "Дин!" и потрясая  цепью,  он  бросился  на
испанцев с тыла. В  его  руках  цепь  превратилась  в  страшное  оружие.  Он
размахивал ею, словно бичом,  нанося  удары  направо  и  налево,  проламывая
головы, разбивая лица, пока  не  пробился  сквозь  толпу  испанцев,  которые
настолько растерялись, что почти не оказали  сопротивления  вырвавшемуся  на
свободу рабу. За ним, размахивая десятифутовым обломком весла, мчался Юсуф.
   Впоследствии сэр Оливер говорил, что едва ли отдавал себе  отчет  в  том,
что происходило вокруг. Когда он наконец опомнился, то  обнаружил,  что  бой
закончен,  толпа  корсаров  охраняет  сбившихся  в  кучу  испанцев,   другие
вытаскивают из  каюты  капитана  сундуки  и,  наконец,  третьи,  вооруженные
молотками и долотами, пробираются между скамьями и освобождают оставшихся  в
живых рабов, большинство из которых были сынами ислама.
   Сэр Оливер увидел, что стоит лицом к  лицу  с  седобородым  предводителем
корсаров, и  тот,  опираясь  на  саблю,  не  сводит  с  него  удивленного  и
восхищенного взгляда. Обнаженное тело нашего джентльмена было  с  головы  до
ног забрызгано кровью, а правая  рука  по-прежнему  сжимала  тот  самый  ярд
железных звеньев, каковым он и произвел  столь  страшное  опустошение.  Юсуф
стоял рядом с предводителем и что-то торопливо говорил ему.
   - Клянусь Аллахом, мне еще не доводилось видеть столь сильного  воина!  -
воскликнул корсар. - Сам Пророк вселил в него силу, чтобы покарать  неверных
свиней.
   Сэр Оливер свирепо усмехнулся.
   - Я расплатился за удары их плетей, - сказал он.
   Таковы были обстоятельства, при которых сэр Оливер встретился  с  грозным
Асад ад-Дином, пашой Алжира, и первые слова, сказанные ими друг другу.
   Вскоре галера Асад ад-Дина  несла  нашего  джентльмена  в  Берберию;  его
вымыли и обрили, оставив на макушке пучок волос, за который Пророк  поднимет
его на небо, когда истечет срок его земного существования. Он  не  возражал:
здесь  его  накормили,   и   раз   так,   то   пусть   поступают,   как   им
заблагорассудится. Наконец,  его  облекли  в  непривычно  легкие,  свободные
одежды и, повязав голову тюрбаном, повели на корму, где под  навесом  сидели
Асад ад-Дин и Юсуф, увидев которого сэр Оливер  понял,  что  именно  по  его
приказанию с ним обращались как с правоверным.
   Юсуф  бен-Моктар  оказался  весьма  влиятельным  лицом  -  племянником  и
любимцем самого Асад ад-Дина, столпа веры, избранника Аллаха. Пленение Юсуфа
испанцами повергло всех в глубокую скорбь,  а  недавнее  избавление  вызвало
бурное ликование. Обретя свободу, он не забыл о соседе по веслу, к  которому
сам Асад ад-Дин проявил величайшее любопытство. Превыше всего  в  этом  мире
старый корсар ценил настоящих воинов; по его собственному признанию, ему еще
не приходилось видеть  равных  этому  рослому  рабу  и  наблюдать  что-либо,
подобное тому, как он сражался своей смертоносной цепью. Юсуф  сообщил  ему,
что на этого человека низошла  благодать  Аллаха  и  в  нем  уже  живет  дух
истинного мусульманина; иными словами: плод созрел и ждет руки Пророка.
   Когда сэр Оливер,  вымытый,  надушенный,  облаченный  в  белый  кафтан  и
тюрбан,  благодаря  которому  он  казался  еще  выше,  предстал  перед  Асад
ад-Дином, ему объявили, что если он готов вступить в ряды  правоверных  дома
Пророка и посвятить силу и мужество,  дарованные  ему  Аллахом,  утверждению
истинной веры и мщению врагам ислама, то  его  ожидают  слава,  богатство  и
почести.
   Из всей пространной речи,  произнесенной  с  восточной  витиеватостью,  в
смятенную душу сэра Оливера запала одна лишь фраза о мщении  врагам  ислама.
Он чувствовал, что враги ислама - его враги,  и  не  скрывал  от  себя,  что
воздать им по заслугам было  бы  для  него  чрезвычайно  соблазнительно.  Не
забывал он и о том, что в случае отказа принять веру Пророка его вновь  ждет
весло, но уже на мусульманской галере. За шесть месяцев  он  сполна  изведал
прелести этого занятия, и теперь, когда его отмыли и дали почувствовать себя
нормальным человеком, возвратиться к веслу было бы свыше его сил. Мы видели,
с какой легкостью  сэр  Оливер  отрекся  от  религии,  в  лоне  которой  был
воспитан, и перешел в католичество - к немалому для себя разочарованию,  как
выяснилось впоследствии. С не меньшей легкостью, но  с  несравненно  большей
выгодой перешел он в ислам. Более того, он  устремился  в  лоно  Магомета  с
некоей страстью, чего и в помине не было при его первом отступничестве.
   Как мы уже имели возможность убедиться, еще на борту испанской галеры сэр
Оливер пришел к выводу, что в его время христианство превратилось в зловещую
карикатуру, от которой мир необходимо избавить. Однако не следует  полагать,
будто разочарованность нашего джентльмена в христианстве зашла  так  далеко,
что он уверовал в неоспоримое превосходство ислама, и будто его обращение  к
Магомету было чем-то большим, нежели  простая  видимость.  Оказавшись  перед
необходимостью выбирать между скамьей гребца и кормовой  палубой,  веслом  и
саблей, он без колебаний сделал единственно возможный в его положении выбор,
гарантирующий ему жизнь и свободу.
   Вот так сэр Оливер был принят в ряды правоверных,  тех,  кого  в  райских
кущах ожидают  шатры,  разбитые  в  садах  с  неосыпающимися  плодами  среди
молочных, винных и медовых рек. Он стал кайей, или лейтенантом,  на  галере,
которой командовал Юсуф, и в добром десятке сражений проявил такую храбрость
и находчивость, что имя его вскоре стало известно всем пиратам  Средиземного
моря. Месяцев через шесть в бою у берегов Сицилии с одной из галер Религии -
так назывались суда мальтийских  рыцарей  <Мальтийские  рыцари  -  иоанниты,
госпитальеры - члены  духовно-рыцарского  ордена,  основанного  в  Палестине
крестоносцами в начале XII  в.  Первоначальная  резиденция  -  иерусалимский
госпиталь (дом для паломников) св. Иоанна. В конце XIII в, ушли с Востока. В
1530-1798 гг, имели резиденцию на О.Мальта (Мальтийский орден).  С  1834  г,
резиденция иоаннитов в Риме.> - Юсуфа смертельно ранили в тот самый  момент,
когда победа уже была за  корсарами.  Он  умер  час  спустя  на  руках  сэра
Оливера, назначив  его  своим  преемником  и  приказав  всем  беспрекословно
подчиняться ему до возвращения в Алжир, где паша изъявит свою волю.
   Паша без колебаний утвердил сэра Оливера капитаном галеры, бывшей  прежде
под командованием Юсуфа. С этого  дня  его  стали  называть  Оливером-рейсом
<Оливер-рейс - от "раис" (арабск.) - господин.>, но вскоре своей доблестью и
неистовством он заслужил прозвище Сакр  аль-Бар,  или  Морской  ястреб.  Его
слава быстро росла и, перелетев  за  море,  достигла  берегов  христианского
мира. Еще через некоторое время Асад сделал его своим лейтенантом,  то  есть
вторым лицом в алжирском флоте. По существу,  сэр  Оливер  выполнял  функции
главнокомандующего, так как Асад старел и все реже выходил  в  море.  Вместо
него и от его  имени  в  походы  отправлялся  Сакр  аль-Бар,  чьи  мужество,
ловкость и удача были столь велики, что он никогда не возвращался с  пустыми
руками.
   Все свято верили, что на нем  почиет  благодать  Аллаха,  избравшего  его
своим  орудием  для  прославления  ислама.  Асад  ценил  и   уважал   своего
лейтенанта, и со временем  уважение  переросло  в  любовь.  Разве  мог  этот
ревностный мусульманин иначе относиться к тому, кого сам  Всевышний  отметил
своей милостью? Никто не сомневался, что, когда Аллах призовет к себе Асада,
наследовать ему должен Сакр аль-Бар. Таким образом,  Оливеру-рейсу  было  бы
суждено, став пашой Алжира, пойти по стопам Барбароссы, Окьяни  <Барбаросса,
Окьяни - имена двух братьев, знаменитых алжирских пиратов.  Первый,  Арудис,
убит при Тлемсене испанцами в 1518 г.; второй, Хайр  ад-Дин,  адмирал  флота
Сулеймана I, умер  в  Константинополе  в  1546  г.>  и  других  христианских
отступников-корсаров, сделавшихся князьями ислама.
   Несмотря  на  некоторую  враждебность,   порожденную   его   молниеносным
возвышением, - о чем будет сказано в свое время, - Сакр аль-Бар лишь однажды
подвергся опасности утратить свое могущество. Через несколько месяцев  после
возведения в ранг капитана он как-то утром  зашел  в  зловонную  тюрьму  для
рабов в Алжире  и  увидел  довольно  большую  группу  соотечественников.  Он
приказал снять с них оковы и выпустить на свободу.
   Когда паша призвал его к ответу за дерзкий поступок, сэр Оливер прибег  к
высокомерию,  как  единственному  средству  спасти  положение.  Он  поклялся
бородой Пророка, что коль скоро должен обнажать саблю Магомета во имя ислама
на море, то нести эту службу он намерен в соответствии со своими  правилами,
одно из которых - никогда не направлять оную саблю против соотечественников.
Он заявил, что ислам ничего не потеряет, так как за  каждого  освобожденного
им англичанина он обратит в рабство двоих испанцев,  французов,  греков  или
итальянцев.
   Сакр аль-Бар добился своего, но с условием, что  поскольку  пленные  рабы
являются собственностью государства, то, желая лишить его таковой, он должен
выкупить их. Тогда он сможет распоряжаться ими  по  своему  усмотрению.  Так
мудрый и справедливый Асад устранил  возникшее  затруднение,  и  Оливер-рейс
благоразумно склонил голову пред его решением.
   С той поры Сакр аль-Бар покупал и отпускал на  волю  всех  привезенных  в
Алжир рабов-англичан и  находил  способ  отправить  их  домой.  Правда,  это
ежегодно обходилось ему в солидную сумму, но богатства его быстро  росли,  и
он вполне мог позволить себе подобную подать.
   Читая  "Хроники";  лорда  Генри  Года,  можно  прийти  к  выводу,  что  в
водовороте новой жизни сэр Оливер  совсем  забыл  свой  корнуоллский  дом  и
любимую женщину, которая с такой готовностью поверила, что он убил ее брата.
Этому веришь, пока не дойдешь до описания того, как  однажды  среди  пленных
английских  моряков,  привезенных  в   Алжир   его   лейтенантом   Бискайном
аль-Бораком, сэр Оливер встретил корнуоллского юношу  из  Хестона  по  имени
Питт, с отцом которого он был знаком.
   Он привел молодого человека в свой прекрасный дворец  неподалеку  от  Баб
аль-Аюба  и  принял  его  как  почетного  гостя.  Всю  ночь  они  провели  в
разговорах. Сэр Оливер узнал обо всем, что произошло в его родных  местах  с
тех пор, как он их покинул. Все это дает представление о том, какая жестокая
ностальгия, должно быть, проснулась в душе отступника и  сколь  велико  было
его желание утолить ее бесконечными расспросами. Молодой корнуоллец внезапно
и болезненно оживил для него прошлое. Той летней ночью в душе  сэра  Оливера
пробудились раскаяние и безумное желание вернуться. Розамунда  должна  вновь
открыть ему ту дверь, которую он, движимый отчаянием, захлопнул.  Он  ни  на
минуту не усомнился, что, узнав наконец правду, она именно так и поступит. У
него уже не было причины выгораживать негодяя брата: теперь он так же сильно
ненавидел его, как прежде любил.
   Он тайком написал длинное письмо,  где,  ничего  не  скрывая,  поведал  о
событии, повлекшем за собой столь печальные последствия,  и  обо  всем,  что
случилось  с  ним  после  похищения.  Хронист   сэра   Оливера   высказывает
предположение, что это письмо и камень заставило бы заплакать.  Более  того,
оно отнюдь не сводилось к страстным уверениям автора в своей невиновности  и
голословным обвинениям по адресу  брата.  Сэр  Оливер  сообщал  Розамунде  о
существовании  доказательств,  долженствующих  развеять  все  сомнения;   он
рассказал    ей    о    пергаменте,    написанном    мастером    Бейном    и
засвидетельствованном пастором. Далее  он  просил  Розамунду  обратиться  за
подтверждением подлинности документа - если она усомнится в ней -  к  самому
мастеру Бейну. И наконец, умолял довести дело  до  сведения  королевы,  дабы
обеспечить ему возможность  вернуться  в  Англию,  не  опасаясь  гонений  за
вынужденное нечеловеческими страданиями отступничество.
   Сакр аль-Бар щедро одарил корнуоллца  и  отдал  ему  письмо.  Он  наказал
передать его  лично  Розамунде  и  объяснил,  как  найти  документ,  который
следовало приложить  к  письму.  Драгоценный  пергамент  был  спрятан  между
страницами книги о соколиной охоте в библиотеке в Пенарроу, где, вероятно, и
лежал, поскольку Лайонел не подозревал о его существовании и никогда не  был
любителем  чтения.  В  Пенарроу  Питту  надлежало  разыскать   Николаса   и,
заручившись его помощью, раздобыть пергамент.
   Вскоре Сакр аль-Бар нашел способ доставить Питта в Геную и  там  посадить
его на английское судно.
   Через три месяца он получил  от  Питта  письмо,  пришедшее  через  Геную,
которая в те времена поддерживала мирные отношения  с  алжирцами  и  служила
посредницей в их  общении  с  христианским  миром.  Питт  сообщил,  что  все
исполнил именно так, как того желал с