вижением  ударив  сэра  Оливера  по  плечу,  выпрямился  и
величественно направился к двери. На полпути он остановился и произнес:
   - Жду ваших друзей и сведений о  длине  вашей  шпаги.  Сэр  Оливер  вновь
рассмеялся.
   - Едва ли я дам себе труд посылать их, - сказал он.
   Мастер Годолфин круто повернулся и посмотрел сэру Оливеру в лицо.
   - Что? Вы спокойно снесете оскорбление?
   - У вас нет свидетелей. - Сэр Оливер пожал плечами.
   - Но я всем расскажу, что ударил вас тростью!
   - И все вас сочтут лжецом. Вам никто не поверит. - Он вновь изменил тон:
   - Послушайте, Питер, мы ведем себя недостойно. Признаюсь, я заслужил  ваш
удар. Память матери для человека дороже и священнее, чем память отца.  Будем
считать, что мы квиты. Так неужели мы не можем  полюбовно  договориться  обо
всем остальном? Что  проку  бесконечно  вспоминать  о  нелепой  ссоре  наших
отцов?
   - Между нами стоит не только эта ссора. Я не потерплю, чтобы  моя  сестра
стала женой пирата.
   - Пирата? Боже милостивый! Я рад, что мы здесь одни и  вас  никто,  кроме
меня, не слышит. В  награду  за  мои  победы  на  море  ее  величество  сама
посвятила меня в рыцари, а раз так, то ваши слова граничат с государственной
изменой.  Поверьте,  мой  мальчик,  все,  что  одобряет   королева,   вполне
заслуживает одобрения мастера Питера Годолфина  и  даже  его  ментора,  сэра
Джона Киллигрю. Ведь вы говорите с его голоса, да и прислал вас сюда не  кто
иной, как он.
   - Я не хожу ни в чьих посыльных, - горячо возразил  молодой  человек;  он
сознавал, что сэр Оливер прав, и от этого раздражение его только усилилось.
   - Называть меня пиратом глупо. Хокинз <Хокинз (Гаукинз) Джон  (1532-1595)
- английский адмирал, один из  первых  работорговцев.  Участник  сражения  с
испанской "Непобедимой Армадой" (1588).>,  с  которым  я  ходил  под  одними
парусами, был посвящен в рыцари еще раньше меня,  и  те,  кто  называет  нас
пиратами, оскорбляют  саму  королеву.  Как  видите,  ваше  обвинение  просто
несерьезно. Что еще вы имеете против меня? Здесь, в  Корнуолле,  я  не  хуже
других. Розамунда оказывает мне честь своей  любовью,  я  богат,  а  к  тому
времени, когда зазвонят свадебные колокола, стану еще богаче.
   - Ваше богатство -  это  плоды  морских  разбоев,  сокровища  потопленных
судов, золото от продажи рабов, захваченных в Африке и сбытых на  плантации,
это богатство вампира, упившегося кровью, кровью мертвецов.
   - Так говорит сэр Джон? - глухим голосом спросил сэр Оливер.
   - Так говорю я.
   - Я слышу. Но я спрашиваю: кто преподнес вам этот замечательный урок? Ваш
наставник сэр Джон? Разумеется, он. Кто же еще? Можете не отвечать. Им я еще
займусь, а пока соблаговолите узнать  истинную  причину  ненависти,  которую
питает ко мне благородный сэр Джон, и  вы  поймете,  чего  стоят  прямота  и
честность этого джентльмена, друга вашего покойного отца  и  вашего  бывшего
опекуна.
   - Я не стану слушать, что бы вы ни говорили о нем.
   - О нет, вам придется выслушать меня хотя бы потому, что я  был  вынужден
слушать то, что он говорит обо мне. Сэр Джон стремится  получить  разрешение
на строительство в устье Фаля. Он надеется, что  рядом  с  гаванью  вырастет
город, как раз вблизи от его собственного поместья Арвенак. Заявляя о  своем
бескорыстии, он представляет дело так, будто ратует за  процветание  Англии.
При этом он  ни  словом  не  обмолвился  о  том,  что  земли  в  устье  Фаля
принадлежат именно ему, а значит, и заботится он прежде всего о  процветании
своего семейства. Я совершенно случайно встретил сэра Джона в Лондоне, когда
он подавал свое дело на рассмотрение двора. Между тем мне  самому  вовсе  не
безразлична судьба Труро и Пенрина. Но,  в  отличие  от  сэра  Джона,  я  не
скрываю своих интересов.  Если  в  Смитике  начнется  строительство,  то  он
окажется в гораздо  более  выгодном  положении,  чем  Труро  и  Пенрин,  что
настолько же не устраивает меня, насколько это выгодно сэру  Джону.  Я  могу
позволить себе быть откровенным, поэтому я все сказал ему и  подал  королеве
контрпрошение. Момент для меня был  благоприятный:  я  -  один  из  моряков,
разгромивших "Непобедимую Армаду", и отказать мне было нельзя. Так  что  сэр
Джон как прибыл ко двору с пустыми руками, так и уехал ни с  чем.  Стоит  ли
удивляться, что он ненавидит меня? Называет меня пиратом, а то и того  хуже.
С его стороны вполне естественно представлять в ложном  свете  мои  дела  на
море, ведь именно благодаря им у меня достало сил нарушить его планы.  Своим
оружием в борьбе со мной он выбрал клевету; мое же  оружие  иное,  что  я  и
докажу ему не далее как сегодня. Если вы не верите моим словам, поезжайте со
мной и будьте свидетелем короткой беседы, которую я  надеюсь  иметь  с  этим
скрягой.
   - Вы забываете, - сказал мастер  Годолфин,  что  и  мои  земли  лежат  по
соседству со Смитиком, так что тут затронуты и мои интересы.
   - Силы небесные! -  воскликнул  сэр  Оливер.  -  Наконец-то  сквозь  тучи
праведного  негодования  дурной  кровью  Тресиллианов  и  моими   пиратскими
склонностями блеснул луч истины! Оказывается, вы тоже всего-навсего  торгаш.
Какой же я глупец, что поверил в вашу искренность и говорил с  вами,  как  с
честным человеком! Если бы я знал, какое вы мелочное и  ничтожное  существо,
то, клянусь, не стал бы попусту тратить время.
   Тон и презрительное выражение на губах сэра Оливера подействовали на  его
собеседника словно пощечина.
   - Эти слова... - начал было мастер Годолфин, но сэр Оливер прервал его:
   - Самое малое, чего вы заслуживаете. Ник! - громко позвал он.
   - Вы за них ответите, - огрызнулся посетитель.
   - Так слушайте же, - сурово продолжал сэр Оливер. - Вы  приходите  в  мой
дом и несете всякий вздор о том, будто бы распутство моего  покойного  отца,
его давняя ссора с вашим отцом, мои пиратские, как вы их называете, подвиги,
да и самый образ моей жизни препятствуют моей женитьбе на вашей сестре, а на
поверку выходит, что истинная причина, подогревающая вашу враждебность, - те
несколько жалких фунтов годового дохода, что я помешал вам прикарманить. Вон
из моего дома, и да простит вас Бог!
   В эту минуту в столовую вошел Ник.
   - Вы еще услышите обо мне, сэр Оливер, - произнес бледный от гнева мастер
Годолфин. - Вам придется ответить за свои слова.
   - Я не дерусь с.., лавочниками, - вспыхнул сэр Оливер.
   - Как вы смеете так называть меня?!
   - И в самом деле, надо признаться, что этим я оскорбляю весьма  достойное
сословие. Ник, проводите мастера Годолфина.

Глава 2

РОЗАМУНДА

   Вскоре после ухода посетителя спокойствие вернулось к сэру Оливеру, и  он
принялся обдумывать свое положение. Однако через некоторое  время  им  вновь
овладела ярость. На этот раз причиной было сознание  того,  что,  поддавшись
гневу во время недавнего разговора, он еще больше увеличил преграду, стоящую
между ним и Розамундой. Но тут направление мыслей сэра Оливера изменилось, и
весь его гнев обратился на сэра  Джона  Киллигрю.  Он  рассчитается  с  ним,
рассчитается немедленно! И небо будет ему свидетелем.
   Сэр Оливер позвал Ника и приказал принести сапоги.
   - Где мастер Лайонел? - спросил он, когда слуга вернулся.
   - Он только что возвратился, сэр Оливер.
   - Попросите его прийти сюда.
   В столовую почти сразу же  вошел  сводный  брат  сэра  Оливера,  стройный
юноша,  очень  похожий  на  свою  мать  -  вторую  жену   беспутного   Ралфа
Тресиллиана. Телом он так же мало походил на старшего брата, как и душой.  У
него были золотистые волосы, синие глаза и девически  нежное  матово-бледное
лицо. Фигура молодого человека отличалась юношеским  изяществом  -  ему  шел
двадцать первый год, - и он был одет с изысканностью придворного щеголя.
   - Этот щенок Годолфин приезжал навестить вас? - спросил  мастер  Лайонел,
входя в столовую.
   - Да, - прогремел сэр  Оливер.  -  Он  приезжал  кое-что  сказать  мне  и
услышать кое-что от меня.
   - Вот как! Я повстречался с ним перед самыми  воротами,  и  он  пропустил
мимо ушей мое приветствие. Гнусный мерзавец!
   - Вы разбираетесь в людях, Лал. - Сэр Оливер надел сапоги и  встал.  -  Я
еду в Арвенак обменяться парой любезностей с сэром Джоном.
   Плотно сжатые губы и решительный  вид  сэра  Оливера  столь  красноречиво
говорили о его намерениях, что мастер Лайонел схватил его за руку:
   - Но вы не собираетесь?..
   - Да, мой мальчик.
   И, чтобы успокоить явно встревоженного брата, сэр Оливер  нежно  похлопал
его по плечу.
   - Сэр Джон, - объяснил он, - слишком болтлив.  Я  собираюсь  научить  его
добродетели молчания.
   - Но, Оливер, ведь будут неприятности.
   - Да, у него. Тот, кто называет меня пиратом,  работорговцем,  убийцей  и
Бог знает кем еще, должен быть готов к последствиям. Но вы задержались, Лал.
Где вы были?
   - Я далеко ездил. В Малпас.
   - В Малпас? - Сэр Оливер прищурился - это была его привычка. -  Я  слышал
краем уха, какой магнит влечет вас туда. Будьте осторожны, мой  мальчик.  Вы
слишком часто ездите в Малпас.
   - Что вы имеете в виду? - несколько холодно спросил Лайонел.
   - Всего лишь то,  что  вы  -  сын  своего  отца.  Не  забывайте  этого  и
постарайтесь не пойти по его  стопам,  дабы  вас  не  постигла  его  участь.
Достойный мастер Годолфин только что напомнил мне  о  неких  слабостях  сэра
Ралфа. Прошу вас, не ездите в Малпас слишком часто.  Вот  все,  что  я  хочу
сказать.
   Сэр Оливер  одной  рукой  ласково  обнял  младшего  брата  за  плечи:  он
нисколько не хотел обидеть юношу.
   Когда сэр Оливер ушел, Лайонел сел обедать; Ник ему  прислуживал.  Однако
ел молодой человек мало и за всю короткую трапезу ни  разу  не  обратился  к
старому слуге. Он сидел, глубоко задумавшись, и мысленно следовал за братом,
который, горя жаждой мщения, скакал в Арвенак... Сэр Джон - не  какой-нибудь
сопляк, а мужчина в полном расцвете сил, солдат и  моряк.  Если  с  Оливером
что-нибудь случится... При этой  мысли  Лайонела  охватила  дрожь,  и  почти
против воли он принялся прикидывать, какие последствия подобный  исход  имел
бы для него самого. Он подумал, что для него все может измениться к лучшему.
В ужасе он попытался отогнать столь  недостойную  мысль,  но  тщетно  -  она
возвращалась вновь и вновь. Не в  силах  отделаться  от  нее,  Лайонел  стал
размышлять над своим нынешним положением.
   У него не было других средств, кроме содержания, выдаваемого  братом.  Их
беспутный отец умер, как обычно умирают люди такого склада,  оставив  своему
наследнику кучу долгов и не раз перезаложенные  имения.  Даже  Пенарроу  был
заложен, а деньги спущены на кутежи, карты и бесчисленные любовные увлечения
сэра Ралфа Тресиллиана. После смерти отца Оливер продал доставшееся  ему  от
матери небольшое имение в  Хелстоне  и  вложил  деньги  в  какое-то  дело  в
Испании. Затем снарядил корабль, нанял команду и вместе с Хокинзом отплыл на
одну из тех морских авантюр, которые сэр  Джон  Киллигрю  не  без  основания
называл пиратскими набегами. Он  вернулся  с  богатой  добычей  пряностей  и
драгоценных камней, которой вполне хватило на  то,  чтобы  выкупить  родовые
имения Тресиллианов. Вскоре Оливер вновь ушел в море и вернулся еще  богаче.
Тем временем Лайонел оставался дома и наслаждался покоем. Он любил покой. По
природе он был ленив и  обладал  тем  изощренным  и  расточительным  вкусом,
который столь часто сочетается с леностью души. Лайонел не  был  рожден  для
борьбы и труда и вовсе  не  стремился  исправить  этот  досадный  недостаток
своего характера. Время от времени он  задавался  вопросом,  что  сулит  ему
будущее, когда Оливер женится, и начинал опасаться,  как  бы  его  жизнь  не
изменилась к худшему. Впрочем, опасения эти едва ли были серьезны: как  и  у
большинства людей подобного склада, задумываться о будущем  было  не  в  его
правилах. Когда мысли  Лайонела  все  же  принимали  такое  направление,  он
отгонял их, успокаивая себя тем, что, помимо всего прочего, Оливер любит его
и никогда ни в чем ему не откажет. И он, без сомнения, был прав. Оливер  был
ему скорее отцом, нежели  братом.  Умирая  от  раны,  нанесенной  ему  неким
разгневанным супругом, их отец поручил Лайонела заботам старшего брата. В то
время Оливеру было семнадцать  лет,  а  Лайонелу  -  двенадцать.  Но  Оливер
казался настолько старше своего возраста, что Ралф Тресиллиан,  похоронивший
двух жен, привык во всем полагаться  на  своего  решительного,  надежного  и
смышленого сына от первого брака.
   Все это вспомнилось Лайонелу, когда, задумчиво сидя за столом, он  тщетно
пытался отогнать коварную и удивительно навязчивую мысль  о  том,  что  если
дела в Арвенаке примут для его старшего брата неблагоприятный оборот, то ему
самому это принесет немалую выгоду, поскольку все, чем он сейчас  пользуется
по доброте Оливера, будет принадлежать ему по праву.  Казалось,  сам  дьявол
нашептывал ему, что если Оливер  умрет,  то  скорбь  его  не  будет  слишком
долгой. Чтобы заглушить этот отвратительный внутренний  голос,  который  его
самого  в  минуты  просветления  приводил  в  ужас,  он   старался   вызвать
воспоминания о неизменной доброте и привязанности Оливера, старался думать о
любви и заботе, которой старший брат окружал его все эти годы. Он  проклинал
себя за то, что хоть на минуту  позволил  себе  мысли,  которым  только  что
предавался.
   Противоречивые чувства, терзавшие его душу, борьба совести  с  себялюбием
привели Лайонела в такое возбуждение, что с криком: "Vade  retro,  Satanas!"
<Изыди, сатана! (лат.)> - он вскочил на ноги.
   Старый Николас увидел, что юноша побледнел, а на  лбу  у  него  выступили
капли пота.
   - Мастер Лайонел! Мастер Лайонел! - воскликнул он, вглядываясь маленькими
живыми глазками в лицо своего молодого господина. - Что случилось?
   Лайонел вытер лоб.
   - Сэр Оливер отправился в Арвенак, чтобы наказать... - начал он.
   - Кого, сэр?
   - Сэра Джона за клевету.
   На обветренном лице Николаса появилась улыбка.
   - Всего-то? Клянусь девой  Марией,  давно  пора.  У  сэра  Джона  слишком
длинный язык.
   Спокойствие старого слуги и свобода, с какой тот  рассуждал  о  поступках
своего господина, поразили Лайонела.
   - Вы... Вы не боитесь, Николас... - Он не закончил, но слуга  понял,  что
имел в виду молодой человек, и заулыбался еще шире.
   - Боюсь? Чепуха! Я никогда не боюсь  за  сэра  Оливера.  И  вам  не  надо
бояться. Он вернется домой, и за ужином у него будет волчий  аппетит:  после
драки с ним всегда так.
   Дальнейшие события этого дня подтвердили правоту старого  слуги,  лишь  с
той разницей, что сэру Оливеру не удалось исполнить обещание, данное мастеру
Годолфину. Когда сэр Оливер бывал разгневан или считал себя оскорбленным, он
становился безжалостен, как тигр. Он скакал в Арвенак,  исполненный  твердой
решимости убить клеветника.  Меньшее  его  бы  не  удовлетворило.  Прибыв  в
прекрасный замок семейства Киллигрю, который высился над устьем Фаля  и  был
укреплен по всем правилам фортификационного искусства, сэр Оливер узнал, что
Питер Годолфин уже там. Из-за присутствия Питера  слова  сэра  Оливера  были
более сдержанными, а обвинения менее резкими, нежели те,  что  он  собирался
высказать. Предъявляя счет сэру Джону, он хотел еще и оправдаться  в  глазах
брата Розамунды, показать ему, сколь нелепа преднамеренная клевета,  которую
позволил себе сэр Джон.
   Однако сэр Джон - ведь для поединка требуется равное участие двух  сторон
- сполна внес свою лепту, и ссора стала неизбежной. Его ненависть к  "пирату
из Пенарроу" - а именно так он называл сэра Оливера - была столь велика, что
сей достойный дворянин горел не меньшим желанием вступить  в  бой,  чем  его
посетитель.
   Для поединка они выбрали уединенное место в парке,  окружавшем  замок,  и
сэр Джон - худощавый бледный джентльмен лет тридцати -  со  шпагой  в  одной
руке и кинжалом в другой набросился на сэра Оливера с яростью, не уступавшей
ярости его изустных нападений. И все же его  горячность  принесла  ему  мало
пользы.  Сэр  Оливер  предпринял  эту  поездку  с  определенной   целью,   а
останавливаться на полпути было не в его правилах.
   Через три минуты все было кончено. Сэр Оливер  тщательно  вытирал  клинок
своей шпаги,  а  его  хрипящий  противник  лежал  на  траве,  поддерживаемый
смертельно  бледным  мастером  Годолфином  и  испуганным   грумом,   который
присутствовал на поединке в качестве свидетеля.
   Сэр Оливер вложил шпагу и кинжал  в  ножны,  надел  колет  и,  подойдя  к
поверженному противнику, внимательно посмотрел на  него.  Он  был  недоволен
собой.
   - Думаю, я лишь на время заставил его  замолчать,  -  сказал  он.  -  Но,
надеюсь, этот урок принесет свои плоды и отучит сэра Джона лгать. По крайней
мере, в отношении меня.
   - Вы глумитесь над побежденным, - злобно проговорил мастер Годолфин.
   - Боже упаси! - серьезно сказал сэр Оливер. - Поверьте, у меня и в мыслях
этого не было. Я лишь сожалею - сожалею, что  не  довел  дело  до  конца.  Я
пришлю помощь из замка. Всего доброго, мастер Питер.
   Возвращаясь из  Арвенака,  сэр  Оливер,  прежде  чем  отправиться  домой,
завернул в Пенрин. У ворот Годолфин-Корта он  остановился.  Замок  стоял  на
самом высоком месте мыса Трефузис, над дорогой в Каррик. Сэр Оливер повернул
коня и через старые ворота въехал на мощенный галькой двор.  Он  спешился  и
приказал доложить о себе леди Розамунде.
   Он нашел ее в будуаре - светлой комнате с наружной башенкой  в  восточной
части дома. Из окон будуара открывался чудесный вид на узкую полоску воды  и
поросшие лесом склоны. Розамунда сидела у окна с книгой  на  коленях.  Когда
сэр Оливер  появился  в  дверях,  она  вскочила  с  чуть  слышным  радостным
восклицанием и  смотрела,  как  он  идет  через  комнату.  Глаза  юной  леди
сверкали, щеки покрылись ярким румянцем.
   К чему описывать ее? Едва ли в Англии был  хоть  один  поэт,  который  не
воспел бы красоту и прелесть Розамунды  Годолфин,  оставшись  равнодушным  к
ореолу славы, осиявшему ее благодаря сэру  Оливеру;  отрывки  этих  творений
многие до сих пор хранят в памяти. Она была шатенкой, как брат, и отличалась
прекрасным ростом, хотя из-за девической стройности фигуры казалась  слишком
хрупкой.
   Сэр Оливер обнял ее за гибкую талию чуть повыше пышных фижм  и  подвел  к
стулу. Сам он устроился рядом на подоконнике.
   - Вы привязаны к сэру Джону Киллигрю... - произнес наш джентльмен,  и  по
тону его было довольно трудно определить, что это - утверждение или вопрос.
   - О, конечно. Он был нашим опекуном до совершеннолетия брата.
   Сэр Оливер нахмурился:
   - В этом вся сложность. Я едва не убил его.
   Розамунда отпрянула от него и  откинулась  на  спинку  стула.  Увидев  ее
побледневшее лицо и ужас в глазах, он поспешил объяснить причины, побудившие
его к столь решительному поступку, и коротко рассказал  о  клевете,  которую
распространял сэр Джон в  отместку  за  то,  что  ему  не  удалось  получить
разрешение на строительство в Смитике.
   - Сперва я не обращал на это внимания, - продолжал сэр Оливер. - Я  знал,
что обо мне ходят всякие слухи, но презирал их, равно как  и  того,  кто  их
распускает. Но он пошел еще дальше, Роз: он натравил на меня  вашего  брата,
разбудив дремавшую вражду, которая при жизни моего отца разделяла наши дома.
Сегодня Питер приходил ко мне с явным намерением затеять ссору.  Он  говорил
со мной тоном, на который до сих пор никто не отваживался.
   При этих словах Розамунда вскрикнула, ибо они напугали ее еще больше. Сэр
Оливер улыбнулся:
   - Неужели вы полагаете, что я способен причинить Питеру хоть какой-нибудь
вред? Это ваш брат, и для меня его особа священна. Он приходил сообщить мне,
что помолвка между вами и мною невозможна, запретил мне впредь  приезжать  в
Годолфин-Корт, в лицо обозвал меня пиратом, вампиром и оскорбил память моего
отца. Я убедился, что источник клеветы -  Киллигрю,  и  сраз