берегу большой крест. А  затем,
наполнив бочки водой, взяв на борт дрова  и  фрукты,  в  тот  же  вечер  они
подняли якорь и вышли в море, не отказываясь от намерения найти Сипанго.  На
"Санта-Марии" отплыли с ними и семь лукаянцев, или ганаани, как называли они
себя, хотя желающих было гораздо больше.
   Чтобы перейти от языка жестов к более удобным формам  общения,  лукаянцев
начали обучать испанскому. Сначала  им  показывали  какую-то  часть  тела  и
называли ее по-испански до  тех  пор,  пока  лукаянцы,  поняв,  что  от  них
требуется, в точности не повторяли произнесенное слово. Затем  пришел  черед
таких общих понятий, как небо, солнце, море, ветер, дождь,  земля,  деревья.
После этого - предметов обихода. Лукаянцы учились на удивление быстро, и уже
через несколько дней могли вести простой разговор. Научили их повторять, как
попугаев, две молитвы и креститься. Все  это  делали  они  с  готовностью  и
радостью, и Колон увидел в этом их стремление стать верными христианами.
   Через день после отплытия с Сан-Сальвадора они бросили  якорь  у  другого
островка, с такой же буйной растительностью и туземцами, как две капли  воды
похожими на ганаани. Колон еще более утвердился в мнении, что  они  достигли
тысячи островов, которые,  по  сведениям  Марко  Поло,  окаймляли  восточное
побережье материка. Остров он назвал Санта-Мария де ла Консепсьон.
   Следуя далее на  запад,  они  догнали  обнаженного  индейца,  в  одиночку
плывшего на челне. Его подняли на борт вместе с суденышком, в котором  нашли
тыкву с водой и лепешку из маниоки, которые тот взял с собой. По  нитке  бус
на шее индейца Колон догадался, что того послали на  другие  острова,  чтобы
предупредить  о   пришествии   необычных   людей.   Поскольку   индеец   мог
поспособствовать их доброму приему на еще не открытых островах, Колон  увлек
его в каюту, где угостил медом, вином, хлебом и щедро одарил  его  бусами  и
колокольчиками. После этого  челн  опустили  на  воду  и  дозволили  индейцу
продолжить плавание.
   И действительно, когда днем позже, пролежав ночь в дрейфе,  они  достигли
нового, более крупного по размерам острова, индейцы облепили  их,  наперебой
предлагая фрукты, печеный картофель, лепешки из маниоки. На этом острове они
заметили элементы примитивной цивилизации. Хотя все  мужчины  и  большинство
женщин ходили обнаженными,  у  них  уже  существовало  понятие  одежды,  ибо
некоторые женщины носили фартуки, сотканные из хлопка. Жилища их  напоминали
шалаши со стенами из ветвей и крышей из  пальмовых  листьев.  Спали  они  на
сетках из хлопковых нитей, которые испанцы нашли весьма удобными и  которыми
воспользовались в дальнейшем сами,  сохранив  индейское  название  -  гамак.
Здесь же они увидели первых животных - прирученных  собак,  диких  кроликов,
ящериц длиной до  шести  футов,  которых  индейцы  называли  игуанами.  Мясо
последних оказалось весьма приятным на вкус.
   На этом острове, названном Колоном Фернандина, и на соседнем, которому он
дал имя Изабелла, они провели несколько дней, наслаждаясь  красотой  здешней
природы и не переставая удивляться плодородию земли. На каждом из  островов,
закрепляя владычество Испании, Колон установил по кресту.
   Он собирал образцы местной растительности, трав и плодов,  но  золота  не
находил, за исключением украшений, которые охотно предлагали ему индейцы.
   Лукаянцы уже настолько хорошо освоили испанский, что смогли  ответить  на
вопрос, откуда берется этот желтый металл. Как выяснилось, его  привозили  с
юга, с острова, называемого Куба, и  другого,  расположенного  восточнее,  -
Богио. Как  понял  Колон  из  разговора  с  лукаянцами,  золото  и  пряности
привозили оттуда торговые суда. Возможно, толкование было  слишком  вольным,
но Колон тем не менее решил, что Куба и есть желанный  Сипанго,  и  направил
каравеллы на юг.
   Останавливаясь по пути у различных островов, каждый из которых казался им
прекраснее предыдущего, двадцать восьмого  октября,  через  полмесяца  после
высадки на Сан-Сальвадор, достигли Кубы. Она предстала перед  ними  во  всем
великолепии, с высокими горами, густыми лесами, побережьем, протянувшимся до
горизонта с запада на восток.
   Бросив  якорь  в   устье   полноводной   реки,   Колон   объявил   остров
собственностью Испании и назвал его Хуаной,  в  честь  принца  Хуана,  пажом
которого служил теперь маленький Диего.
   Красота и плодородие  нового  острова  превзошли  все  их  ожидания.  Его
обитатели перешагнули  стадию  первобытной  невинности,  с  которой  испанцы
встретились  ранее,  (поскольку  местные  жители  прикрывали  тело  подобием
одежды). Поняли пришельцы и что кубинцам знакомо чувство страха" так как при
приближении незнакомцев все они убежали в леса, оставив свои хижины.  Хижины
эти были посолиднее, чем шалаши на Фернандине. В  них  испанцы  нашли  грубо
вырезанные статуэтки и маски, сети, сотканные из пальмовых  нитей,  а  также
крючки и гарпуны. Из этого  испанцы  сделали  вывод,  что  питались  туземцы
главным образом рыбой.
   На каждом шагу испанцев поджидали новые чудеса. Одни  деревья  цвели,  на
других фрукты наливались соком, у третьих ветви гнулись под тяжестью  спелых
плодов. Попугаи, зеленые дятлы сидели среди густой  листвы,  колибри  вились
над цветами, а уж совсем поразила их стая розовых фламинго, пролетевших  над
головой.
   Они плыли на запад вдоль побережья острова, длиною превосходящего  Англию
и лишь немного уступающего Англии и Шотландии, вместе взятым. Но не достигли
западной оконечности острова, потому что  Пинсон  со  слов  двух  лукаянцев,
находящихся на борту "Пинты", решил, что перед ними - материк.
   Колона это не убедило, поскольку он  полагал,  что  они  никак  не  могут
находиться на побережье Китая, и он и дальше плыл бы на запад,  но  лукаянцы
уверили Колона, что золота больше всего на Богио, на востоке. В то же время,
если они все-таки достигли Азии, где-то в глубине материка должно находиться
государство великого хана, о котором писал Марко  Поло.  Чтобы  ответить  на
этот вопрос. Колон отправил на берег экспедицию. Вместе с  ними  пошли  один
житель Сан-Сальвадора,  лучше  всех  освоивший  испанский,  и  второй  -  из
кубинской деревеньки. К  тому  времени  испанцы  уже  наладили  отношения  с
местными жителями.
   Пока они шли в глубь острова, Колон продолжал плыть на запад вдоль берега
дивной красоты, но до его оконечности так и не добрался. В итоге он повернул
назад и вновь бросил якорь в устье реки, на месте своей  первой  стоянки  на
Кубе, где и стал дожидаться возвращения сухопутной  экспедиции.  Государства
великого хана те  не  нашли.  Им  встретилась  большая  деревня,  окруженная
обширными полями маиса, где их хорошо приняли. Среди увиденных ими чудес они
упомянули  о  привычке  индейцев  сворачивать  листья  какого-то   растения,
называемого табаком, поджигать их с одного конца и вдыхать дым,  который  по
их  словам  снимал  усталость.  Никаких  богатств  они  не  обнаружили,   за
исключением удивительного плодородия почвы, что само по  себе,  естественно,
могло послужить источником богатства, но золота не было, и им также сказали,
что источник желтого металла сосредоточен  на  большом  острове,  называемом
Богио.
   Так что Колон поднял  якорь  и  взял  курс  на  северо-восток.  Вместе  с
испанцами в плавание отправилось полдюжины кубинских  юношей  и  столько  же
женщин.

Глава 32

МАРТИН АЛОНСО

   Помимо того, что Мартин Алонсо сбил с толку Колона,  утверждая,  что  они
достигли материка, он скорее всего вызнал у  своих  лукаянцев  что-то  очень
важное, заставившее его самого выбрать иной, отличный от эскадры путь.
   Случилось это в конце ноября,  когда  Колон,  столкнувшись  со  встречным
ветром и бурным морем, решил вернуться на Кубу. Сделав крутой  разворот,  он
отдал  приказ  выстрелом  бомбарды  подать  сигнал  двум  другим  каравеллам
следовать за ним. Висенте Пинсон тут же повиновался. Но "Пинта", не  обращая
внимания на последующие выстрелы, продолжала следовать прежним курсом.  Даже
после наступления ночи, положив "Санта-Марию" в дрейф, адмирал  распорядился
продолжать подавать сигналы фонарем с верхушки мачты.  Тем  не  менее  когда
взошло солнце, "Пинту" они не увидели.
   Столь явное неповиновение  отданной  команде  встревожило  Колона.  Вновь
пробудилось в нем недоверие к Мартину Алонсо. В богатом, многоопытном купце,
при  всех   его   несомненных   достоинствах,   чувствовалось   необузданное
честолюбие. Поэтому Колон с такой неохотой  согласился  на  участие  Мартина
Алонсо в экспедиции. Он подозревал, что  тот,  представься  удобный  случай,
попытается присвоить себе лавры первооткрывателя.  Может,  размышлял  Колон,
именно этим обусловленно поведение Пинсона. Неужели  он  сам  отправился  на
поиски Сипанго, чтобы  обогатиться  найденными  там  сокровищами,  а  затем,
вернувшись в Испанию, оттеснить Колона на  второй  план?  Предположение  это
представлялось адмиралу весьма логичным, учитывая те интриги,  которые  плел
Пинсон в Палосе, стремясь принудить Колона взять его в долю.
   Но какими бы ни были истинные цели Пинсона, предпринять Колон  ничего  не
мог, поскольку по скорости "Пинта" значительно  превосходила  "Санта-Марию".
Поэтому, несмотря на негодование и дурные предчувствия, которыми адмирал  не
замедлил поделиться с Висенте Пинсоном, оба оставшихся корабля двинулись  на
восток, нанося на карту очертания береговой  линии  Кубы.  В  первую  неделю
декабря они достигли восточной оконечности острова, являющейся, если  верить
утверждению Мартина Алонсо, и восточной оконечностью Азии.
   Колон, однако, рискнул плыть дальше, и вскоре на юго-востоке они  увидели
вздымающиеся к небу горы. Великолепие нового острова потрясло испанцев. Да и
в наши дни Гаити по праву считается одним из красивейших уголков земли.
   Колон сошел на берег, как обычно, объявил остров собственностью  Испании,
нарек его Эспаньола, а затем воздвиг крест на высоком холме над бухтой,  где
бросила якорь его эскадра.
   На Гаити они увидели не только деревни, но  и  связывающие  их  дороги  и
другие признаки более развитой, чем на Кубе, цивилизации. И  здесь  индейцам
оказалось знакомо чувство  страха,  поэтому  все  они  покинули  жилища  при
появлении кораблей, ища спасения в лесах.
   Испанцы провели на острове почти неделю, прежде чем им удалось  захватить
одну индианку, которую тут же доставили к адмиралу.
   Цивилизация на Гаити еще не достигла той стадии, когда  одежда  считалась
обязательной, и девушка, прекрасно  сложенная,  загорелая,  была  совершенно
нагой.
   В ужасе, она боролась изо всех  сил,  пытаясь  вырваться,  и  двое  дюжих
испанцев с трудом втащили ее на корабль и бросили перед адмиралом.  Без  сил
застыла она у его ног.
   Колон подозвал к себе одного из лукаянцев и попросил  объяснить  девушке,
что они пришли с миром и никому не желают зла.
   Немного успокоившись при появлении человека ее племени, убедившись, что и
другие индейцы, похоже, ладят с этими бледнолицыми, бородатыми незнакомцами,
она решилась глянуть на высокого, разодетого мужчину, что стоял  перед  ней.
Колон одобряюще улыбнулся, что-то ласково сказал, хотя она  не  понимала  ни
слова. Постепенно страх покинул ее,  она  села,  огляделась.  Теперь  ее  не
пугали даже заросшие черным волосом мужчины, стоявшие вокруг.  Ее  уговорили
пройти с Колоном и лукаянцем-переводчиком в адмиральскую  каюту.  Там  Колон
угостил ее хлебом и медом. Пока она ела, ее большие темные  глаза  изумленно
оглядывали каюту. Лукаянец,  сидя  на  сундучке,  заверил  ее,  что  адмирал
позволит ей незамедлительно вернуться на берег.
   Она же, похоже, уже никуда  не  торопилась  и,  утолив  голод,  встала  и
прошлась по каюте, с детским любопытством прикасаясь  рукой  ко  всему,  что
видела.
   При расставании Колон еще более порадовал ее, подарив стеклянные  бусы  и
колокольчики. В шлюпку она спускалась, смеясь. Вместе с ней испанцы высадили
на берег двух лукаянцев-переводчиков.  Они  должны  были  подтвердить  слова
девушки, что пришельцы ничем не грозят обитателям  Гаити.  И  действительно,
после ее рассказа об увиденных на корабле чудесах и радушном  приеме  тысячи
индейцев высыпали на берег, приветствуя божественных  существ,  явившихся  к
ним с неба.
   Они повели Колона и отряд испанцев в глубь острова,  в  большую  деревню,
состоящую из множества домов, и устроили в его  честь  пир,  угостив  рыбой,
лепешками из маниоки, удивительными тропическими фруктами.
   На Гаити испанцы провели полмесяца. Путешествовали по  острову,  и  везде
встречали их с благоговейным почтением. Да и  к  кораблям  часто  подплывали
челны индейцев, долбленные из  огромных  стволов  красного  дерева.  Индейцы
щедро делились не только едой и фруктами, но и золотом. Украшения из  золота
встречались на острове в изобилии. Гаитяне отдавали золото даром, ничего  не
прося взамен, и бывали безмерно счастливы, получая бусы или колокольчики.
   Среди тех,  кто  пожелал  засвидетельствовать  свое  почтение  всесильным
пришельцам, были и касики. Один из них, прибывший в носилках, которые  несли
четверо мужчин, отобедал с адмиралом в  каюте  "Санта-Марии".  Прощаясь,  он
подарил адмиралу пояс и две золотые пластинки.
   Побывало на флагманском корабле и посольство более могущественного касика
- Гаканагари. Они принесли с собой  плетеный  пояс  удивительной  красоты  и
большую деревянную маску, с глазами, носом и  языком,  отлитыми  из  золота.
Подарил он также Колону золотые самородки и двух ручных попугаев. Касик этот
правил большим городом на северо-западе Гаити, в котором они еще  не  успели
побывать. Там не только строили дома и вырезали из дерева статуи. Жители его
уже имели понятие об одежде, и хотя большинство ходили обнаженными,  многие,
включая касика, носили набедренные повязки.
   Видя интерес испанцев к золоту, гаитяне рассказали им,  что  более  всего
желтого металла в восточной части острова, которую они называли  Сибао.  Они
говорили, что тамошние касики отливают из золота целые статуи.
   Анализируя слова гаитян, Колон пришел к выводу, что Сибао - исковерканное
Сипанго, то есть в восточной части острова и находятся сокровища, о  которых
писал Марко Поло. И накануне Нового года  Колон  приказал  поднять  якорь  и
взять курс на восток. Но добраться до Сибао им не удалось, ибо случившееся в
ту ночь несчастье положило конец новым открытиям.
   "Санта-Мария" лежала в дрейфе в лиге от берега. Ночь выдалась  спокойной,
море было гладким, как шелк, и не только вахтенные, но  и  рулевой  потеряли
бдительность. Ослушавшись приказа Колона, все они завалились спать,  оставив
у румпеля юнгу.
   Недвижимость  моря  оказалась  обманчивой.  Подводное   течение   понесло
"Санта-Марию" к берегу, а юнга не  обратил  внимания  на  усиливающийся  шум
прибоя. Внезапно дно каравеллы заскрежетало по песку, а  накатывающие  волны
начали заваливать ее на бок.
   Проснувшийся адмирал выскочил из каюты и, возможно, еще сумел  бы  спасти
судно, если б команда в точности выполнила его указания.
   Он велел вахтенным сесть в шлюпку, захватив с собой  якорь,  закрепленный
на корме, и с его помощью стащить каравеллу с  мели.  Вахтенными  командовал
Коса, но, стремясь сделать, как лучше, вместо того  чтобы  выполнить  приказ
Колона, он поплыл к "Нинье", находящейся  в  миле  от  "Санта-Марии",  чтобы
привлечь  на  помощь  ее  команду.  Промедление  оказалось  роковым.   Когда
подоспела "Нинья", помощь "Санта-Марии" уже не требовалась. Течение  загнало
каравеллу еще ближе к берегу, развернуло  поперек,  и  волны  прибоя  быстро
сделали свое дело. Корпусные швы  начали  расходиться,  вода  смыла  планшир
левого борта и хлынула в трюм.
   Маленькая  каравелла,  на  которой  Колон  пересек  Атлантический  океан,
погибла. Оставалось только спасать, кое-какое снаряжение, припасы, вино, чем
они занялись на Рождество Христово. Гаитяне  на  своих  челнах  помогали  им
разгрузить "Санта-Марию", предоставили в их распоряжение хижины на берегу.
   Когда же разгрузка закончилась, испанцы задумались  о  своем  будущем,  о
последствиях кораблекрушения. Они быстро поняли, что  на  крошечной  "Нинье"
всем им в Испанию не вернуться. Поэтому они решили построить форт  для  тех,
кто останется на Эспаньоле до следующей экспедиции. Строили они  капитально,
используя обивку корпуса погибшего корабля. На стенах  установили  бомбарды,
снятые   с   "Санта-Марии".   Последнее,   однако,    казалось    совершенно
бессмысленным. На Эспаньоле, пребывавшей в мире и покое, даже сама  мысль  о
войне представлялась кощунственной.
   Гаитяне во всем помогали, а Гаканагари, подтверждая свое доброе отношение
к Колону, посылал ему в  подарок  золотые  пластины,  украшения,  деревянные
маски с золотыми деталями.
   Каждый день адмирал получал все новые подношения из золота, то  пластины,
то песок, свидетельствующие о богатстве острова. Теперь Колон уже не  жаждал
найти источник золота. Он знал, что его здесь много, и успокаивал себя  тем,
что поиски месторождения можно отложить до лучших времен. Тревожили его лишь
отсутствие Мартина Алонсо  и  мысль  о  том,  что  этот  предатель  мог  уже
отправиться в обратный путь, чтобы опередить Колона и присвоить  себе  лавры
открывателя Индий.
   Впрочем, была у Колона еще одна, пожалуй,  более  серьезная  причина  для
волнений. Возвращаться в Испанию предстояло на "Нинье", самой  маленькой  из
каравелл, отплывших из  Палоса.  Колон  хорошо  представлял  себе  опасность
такого плавания. Если  он  сгинет  в  океане  вместе  с  бортовым  журналом,
картами, подробным дневником, если и Мартина Алонсо, плывущего  в  одиночку,
постигнет такая же участь, в Испании никто не  узнает  о  великом  открытии.
Наоборот, будет заявлено, что  экспедиция  погибла,  не  преодолев  пределов
обитаемого мира. И его имя,  вместо  того  чтобы  войти  в  историю,  станет
синонимом мечтателя, шарлатана. И люди, которых он  оставлял  на  Эспаньоле,
станут первыми и последними колонистами Нового Света. Они доживут  свои  дни
на этой прекрасной земле и отойдут в небытие.
   Другие участники экспедиции об этом, казалось, не задумывались, и не было
недостатка в тех, кто хотел остаться на острове, чтобы продолжить поиски его
богатств, а может, и поработать на найденных золотых копях.
   С большой неохотой расставаясь с Васко Арандой, адмирал, однако, назначил
его командиром сорока человек, остающихся в Ла Навидад, так он назвал  форт,
построенный после кораблекрушения. Заместителем Аранды стал Хименес, с  ними
же остался и Эсковедо, королевский нотариус. На него  возложили  обязанность
вести учет поступающего золота.  Не  обделил  адмирал  маленькую  колонию  и
мастерами, оставив плотника, бондаря, кузнеца, портного, оружейника, а также
хирурга, плывшего на "Нинье".
   В первые дни января подготовка  к  отплытию  завершилась,  и  в  пятницу,
четвертого числа, Колон поднял якорь и пошел на восток, держа курс  на  мыс,
названный им Монте-Кристи. Сильный  встречный  ветер,  однако,  поубавил  их
скорость, и они не успели  удалиться  от  берега  Эспаньолы,  когда  шестого
января увидели пропавшую "Пинту".
   Неожиданное возвращение беглянки удивило Колона и одновременно успокоило.
Во-первых, он уже мог  не  опасаться,  что  Мартин  Алонсо  опередит  его  с
возвращением в Испанию. А во-вторых,  наличие  второго  корабля  значительно
повышало шансы на благополучное возвращение. Тем не менее  адмирал  не  счел
возможным скрыть негодование по поводу действий  капитана  "Пинты"  и  решил
выразить ему свое неудовольствие.
   "Пинта", идущая под всеми парусами, быстро приближалась к ним,  и  Колон,
желая услышать объяснение Пинсона, приказал развернуть "Нинью", и  вслед  за
"Пинтой" они бросили якорь в безопасной  бухте,  неподалеку  от  оконечности
Монте-Кристи.
   Колон поджидал Мартина Алонсо у верхней ступени короткого трапа  "Ниньи".
Рядом  стоял  Ви