ом отношении к людям в  дальнейшем  приор  Ла  Рабиды,
пусть с неохотой" не смог не признать, что Колон  не  ошибся,  подозревая  в
коварстве богатого судовладельца.
   Мартин Алонсо прибыл на следующий  день,  чтобы  подписать  контракт.  Не
один, а с братьями Висенте и Франсиско. Оба они также решили  отправиться  в
Индии и уверенно заявили, что поддержка семьи Пинсонов, самой влиятельной  в
Палосе, поможет смести все преграды, включая и суеверия, мешающие отплытию.
   По заключении сделки ситуация начала меняться разительно. Энергия Мартина
Алонсо разбудила дремавшего  алькальда  и  его  коррехидоров.  Очнувшись  от
летаргии,  они  рьяно  приступили  к  исполнению  королевского  указа,  и  в
несколько дней Колон получил два корабля в добавление к  "Пинте",  каравелле
Пинсона, его доле в экспедиции.
   Тут же началась работа по снаряжению и комплектованию  команд,  и  Аранде
уже не приходилось мотаться от одной портовой таверны  к  другой  в  поисках
рекрутов. Словно магический ветер прошелестел над Палосом. Там,  где  прежде
его встречали насмешками, моряки чуть  ли  не  дрались  за  право  плыть  на
каравеллах Колона. Аранда уже мог набрать самых лучших. С  течением  времени
энтузиазм потух. Женщины Палоса, похоже, не хотели отпускать мужей  в  столь
опасный вояж. Приток в контору Аранды поубавился. Кое-кто  из  завербованных
как сквозь землю провалились. Но все-таки он набрал  девяносто  мужественных
парней, сколько и требовалось для укомплектования команд каравелл, и все они
приняли участие в завершении подготовки экспедиции.
   Васко Аранда, получивший важный пост  главного  альгасила  экспедиции,  в
июле вновь отбыл в Санта-Фе, доложить  о  достигнутом  и  отвезти  ко  двору
маленького Диего Колона, чтобы тот  мог  приступить  к  исполнению  пажеских
обязанностей.
   День отплытия стремительно приближался. Флагманом  эскадры  Колон  выбрал
самую  большую,  крутобокую,  даже  бочкообразную   трехмачтовую   каравеллу
водоизмещением порядка двухсот тонн, длиной девяносто футов, построенную для
торговли с Фландрией. Называлась она "Мария галанте". Чрезмерно высокие  нос
и корма указывали на ее малую остойчивость.  Судно  не  предназначалось  для
плавания в бурных водах, но Колона прельстили размеры каравеллы.
   Фривольное ее название  он  нашел  безвкусным,  но,  решив  переименовать
корабль, колебался между любовью земной и  небесной,  между  обожанием  девы
Марии и страстью к Беатрис. Он тянул и тянул, моля Богородицу  простить  его
колебания, проявить милосердие к человеку с разбитым  сердцем.  Велико  было
желание дать каравелле имя любимой женщины, которую он считал потерянной для
себя, образ которой преследовал его. Но в итоге набожность восторжествовала:
Колон решил, что в неведомое покойнее  плыть  под  сенью  святого  имени  и,
следовательно, под защитой небожительницы. Более того, он пришел  к  выводу,
что и Беатрис одобрила бы его выбор.  В  результате  "Мария  галанте"  стала
"Санта-Марией".
   Думая о названии  для  своей  каравеллы.  Колон  не  забывал  следить  за
снаряжением экспедиции. На борт доставили бомбарды и фалькоиеты, их каменные
и железные  ядра  служили  судну  балластом.  В  трюм  загружались  бочки  с
солониной, рыба, копченое мясо, сыр, фасоль, мешки  с  мукой,  лук,  оливки,
вино, растительное масло. Рядом ложились паруса, канаты, глыбы вара, а также
прочее, прочее, прочее - все необходимое в дальнем плавании,  которое  могло
продолжаться более шести месяцев.
   Закупкой припасов ведали главным  образом  Пинсоны.  Сами  мореходы,  они
знали, во-первых,  что  искать,  во-вторых,  где,  так  как  имели  обширные
торговые  связи.  Пригодились  и  знания   Колона   касательно   того,   чем
расплачивались португальцы  за  приобретенные  золото  и  слоновую  кость  в
Африке. Он позаботился о том, чтобы на борту оказалось достаточно стеклянных
бус, колокольчиков, зеркалец и других безделушек.
   К концу июля осталось взять только  воду.  Подготовка  к  выходу  в  море
завершилась.
   Мартин Алонсо получил под свою команду "Пинту", каравеллу длиной в  сорок
пять футов, в два раза короче "Санта-Марии", с единственной мачтой на корме,
но с благородными обводками, говорившими о ее быстроходности.  Штурманом  на
"Пинте" плыл брат Мартина Алонсо - Франсиско. Как и  "Санта-Мария",  "Пинта"
имела прямое парусное вооружение, в то время как  "Нинья"  -  третья,  самая
маленькая каравелла эскадры - шла под латинскими парусами, к  которым  Колон
относился настороженно. Командовал "Ниньей" Висенте Пинсон.
   Что же касается матросов, то наиболее опытные и проверенные оказались  на
кораблях Пинсонов. Они раньше плавали под их  началом,  и  Мартин  Алонсо  и
Висенте, естественно, затребовали их к себе. "Санта-Марии"  повезло  меньше.
Ее команду составляли не только менее опытные матросы, но и те  преступники,
что решились отправиться в плавание ради свободы.  Колона,  однако,  это  не
смущало. Он полагал, что бывшие преступники, привыкшие  к  суровой  тюремной
жизни, лучше выдержат предстоящие испытания. Что же до  их  неуправляемости,
адмирал верил, что сможет удержать их в руках.
   Помимо матросов, в последний момент к экспедиции присоединились несколько
искателей приключений, так что всего на борт каравеллы готовились  подняться
сто двадцать человек. Среди них  были  два  цирюльника-хирурга,  переводчик,
моран по фамилии Торрес,  в  совершенстве  знавший  еврейский,  греческий  и
арабский языки, который мог оказаться весьма полезным  на  Сипанго.  Взял  с
собой Колон и письмо  владык  Испании  великому  хану,  на  случай,  что  он
доберется до дальних земель, о которых упоминал Марко Поло.
   К вечеру последнего дня июля в Палос прибыла  кавалькада,  которую  редко
видели в этой обители моряков и торговцев.
   С приближением дня отплытия эскадры грусть и тоска опустились  на  Палос.
Дурные предчувствия мучили тех, чьи  мужья,  отцы,  сыновья  отправлялись  в
дальний  путь.  Те  же  семьи,  кого  миновала   чаша   сия,   сочувствовали
отплывающим, из лучших  побуждений  пересказывали  циркулирующие  по  городу
слухи, все, как один,  предрекавшие  гибель  отважным  путешественникам.  Из
этого уныния и вырвал Палос прибывший  в  сопровождении  великолепной  свиты
высокопоставленный гость. Известие о том, что сам казначей Арагона, дон Луис
де Сантанхель, специально приехал в Палос, чтобы  передать  дону  Кристобалю
пожелания удачи от их величеств, в  мгновение  ока  облетело  город,  и  его
жители высыпали на улицу.
   Казначей въехал в Палос на белом арабском скакуне,  дородный,  важный,  в
камзоле из дорогой  парчи,  отороченном  серебристым  мехом.  На  его  груди
блестела золотая цепь с такими крупными звеньями, что одного из них  хватило
бы любому моряку Палоса на  всю  жизнь.  Казначея  сопровождали  вооруженные
всадники,  в  панцирях  и  шлемах,  Васко  Аранда  и  королевский  нотариус,
Эсковедо, также отправляющийся в плавание.
   Кавалькада, не останавливаясь, проследовала  через  город  и  скрылась  в
сосновом лесу, за которым белел монастырь Ла Рабида.
   Колона в монастыре не было. Он находился на борту "Санта-Марии"  в  своей
каюте, куда перенес в тот день свои личные вещи. Сойдя на берег, он узнал  о
прибытии  Сантанхеля  и  поспешил  в  Ла  Рабиду.  И  едва  миновав  ворота,
столкнулся с казначеем, который обнял его и крепко прижал к груди.
   - Дон Луис! - радостно  воскликнул  Колон,  но  в  глазах  его  появилась
тревога. Он побледнел, отступил на шаг. - Что привело вас в Палос?
   - Неужели вы полагали, что я отпущу вас в столь долгий вояж,  не  пожелав
удачи? Все-таки я внес, пусть  и  малую,  лепту  в  осуществление  этой,  не
побоюсь сказать, великой экспедиции.
   - Малую? Если б не эта малость, я сидел бы сейчас у разбитого  корыта,  -
ответил Колон, а после паузы добавил:
   - Но... это все?
   - Все? - изумился казначей. - А чего недостает? Или  вы  недовольны  моим
приездом?
   - О чем вы говорите? - запротестовал Колон  и  тут  же  тяжело  вздохнул,
бессильно махнув рукой. - Вы же все видите сами, дон Луис. Дело  не  в  том,
что я не рад встрече с вами. Но ваш приезд породил во мне надежду.  Простите
меня. Причины на то не было. Я истово молился о том, что услышу о Беатрис до
отплытия. И увидев вас, решил, что вы принесли мне желанную весть -  Беатрис
найдена.
   Сантанхель печально покачал головой.
   - Ах, сын мой, если б ее нашли, я бы привез вам не известие об этом, а ее
самое. И не думайте, что я  забыл  о  ней.  Я  виделся  в  Кордове  с  доном
Ксавьером и попросил его продолжить поиски. Мы обязательно найдем ее.
   Эти слова  Колон  воспринял  как  попытку  успокоить  его.  Вновь  тяжело
вздохнул и поспешил изменить тему разговора. Но позднее, когда монастырь уже
спал, а они вдвоем сидели в келье Колона, вновь вернулся к тому,  что  более
всего заботило его.
   - Вы были мне таким добрым другом, дон Луис,  и  так  много  сделали  для
меня, что я решусь обратиться к вам  еще  с  одной  просьбой.  Если  Беатрис
найдут, дайте ей знать о моих чувствах к ней, заверьте ее, что я раскаиваюсь
в своем столь торопливом суждении. И если экспедиция завершится успешно, а я
погибну, позаботьтесь о том, чтобы она получила долю из наследства Диего.  Я
хотел бы, чтобы она относилась к нему, как к собственному сыну.  я  надеюсь,
он найдет в Беатрис любящую мать. Все это я изложил в письме, по существу, в
завещании. Оставляю его вам, дон Луис, если вы возьмете на себя эту ношу.
   - Положитесь на меня, - заверил его Сантанхель. - И не  сомневайтесь,  мы
продолжим поиски, так что, возможно, по возвращении она будет ждать вас.
   Два дня спустя, в четверг, эскадра Колона отплыла к Индии.
   В ночь со среды на  четверг  фрей  Хуан  исповедовал  Колона,  и  еще  до
рассвета  адмирал,  сопровождаемый  Арандой,   отправился   в   Палос,   уже
проснувшийся, со светящимися окнами домов, чтобы выслушать мессу  и  принять
свое причастие вместе с остальными моряками в церкви святого Георгия.
   На молу собралась толпа женщин и детей, провожавших  в  дальнее  плавание
мужей  и  отцов.  Колона  они   встретили   недружелюбными   взглядами,   но
воздержались от проклятий, резонно полагая, что  слова  их  рикошетом  могут
задеть и тех, чьи шансы на возвращение зависели  от  мастерства  и  мужества
адмирала.
   Когда же солнце выкатилось из-за холмов Альмонте, Колон сошел в ожидающую
его шлюпку, которая понеслась  к  "Санта-Марии",  покачивающейся  на  волнах
рядом с другими  кораблями  эскадры,  от  моря  их  отделяла  песчаная  коса
Солтрес.
   С высокого юта отдал Колон первую команду. Трубач поднес к губам трубу  и
проиграл  сигнал  отплытия.  Пронзительно  заверещал   боцманский   свисток,
звякнула якорная цепь, поползла вверх, и из воды вынырнул якорь.
   Заскрипели блоки,  развернутые  паруса  на  мгновение  повисли,  а  затем
надулись, поймав утренний бриз, и "Санта-Мария"заскользила по водной глади.
   Громады парусов белели над ее  черным  корпусом  на  носовой  и  кормовой
мачтах. Папский крест украшал фок "Санта-Марии",  мальтийский  -  квадратный
грот. Флаг Фердинанда и Изабеллы - золотой с красным, с замками и  львами  -
реял на грот-мачте выше распятия. Вымпел Колона был поднят на бизань-мачте.
   Сгрудившиеся на шкафуте  искатели  приключений  в  городских  костюмах  и
босоногие матросы в рубахах и панталонах молчали  в  благоговейном  трепете.
Многие из них только сейчас осознали, что отправились в неведомое, на поиски
земель, существовавших лишь в воображении этого высокого мечтателя, стоящего
на юте. Каравелла набирала ход, и скоро до нее  перестали  доноситься  крики
провожающих.
   "Пинта" и "Нинья" следовали за "Санта-Марией", поравнявшейся с монастырем
Ла Рабида. Колон подошел к борту. На фоне утреннего неба,  в  золотых  лучах
солнца он ясно видел у белого здания монастыря  фигурки  Сантанхеля  и  фрея
Хуана - двух людей, более чем кто-либо в  Испании  поспособствовавших  тому,
чтобы экспедиция в Индии стала явью.
   Колон поднял руку, приветствуя добрых друзей. Сантанхель в ответ  помахал
беретом, фрей Хуан - шарфом; до корабля долетел колокольный звон.
   Колон не сводил глаз с казначея и приора, пока каравелла не обогнула  мыс
и обе фигурки, ставшие совсем крошечными, не  скрылись  из  виду.  Усилились
качка, ибо "Санта-Мария" вышла из-под прикрытия  песчаной  косы  в  открытое
море. Колон спустился на шканцы, где собрались его  офицеры,  посовещался  с
Хуаном  де  ла  Коса,  невысоким,  широкоплечим,  со  светлыми  волосами   и
добродушным веснушчатым лицом. Де ла Коса был совладетелем "Санта-Марии",  а
в  плавание  отправился  штурманом.  Был  выбран  южный  курс,   назначенный
вахтенным, и адмирал  удалился  в  свою  каюту,  которой  на  долгие  месяцы
предстояло стать его домом. Кровать за красным  пологом,  маленький  столик,
стул, гладильная  доска,  пара  кресел  с  высокими  спинками,  сундучок  да
несколько книг на одной полке и астролябии и грандшток на другой  составляли
всю обстановку. На гладильной доске стояли песочные часы. Переборку напротив
украшало изображение девы Марии в бронзовой раме, ранее висевшее  в  комнате
Колона в Кордове.

Глава 28

ПЛАВАНИЕ

   Большую часть первого дня они плыли на юг, а затем  повернули  на  запад,
держа курс на Канарские острова. В каюте дон Кристобаль внес первые записи в
журнал, в котором намеревался подробно излагать все текущие события.  Журнал
этот преследовал две цели: ознакомить владык Испании с  ходом  экспедиции  и
прославить  того,  кто  его  вел.  Образец  для  журнала   Колон   видел   в
"Комментариях" Юлия Цезаря. Поэтому современный читатель может понять, сколь
высоко он оценивал экспедицию в Индии.
   Он преодолел интриги, предательство, зависть людей. Испытания же моря  не
пугали его. Он полагал, что сумеет удержать в подчинении свою  довольно-таки
разношерстную команду, но ему хотелось как можно быстрее миновать  Канарские
острова, потому что, оказавшись  в  открытом  океане,  моряки  не  могли  не
осознавать, что их жизнь целиком зависит от капитана  корабля.  Но  на  этом
этапе  он  был  бессилен  остановить  людей,  если  б  дурные  предчувствия,
навеянные слезами расставания в  Палосе,  привели  к  требованию  немедленно
возвращаться в Испанию.
   Поэтому он очень встревожился, более,  чем  этого  требовала  создавшаяся
ситуация, когда на третий день плавания  "Пинта",  самая  быстрая  каравелла
эскадры, шедшая впереди йод громадой белоснежных парусов,  внезапно  сбавила
ход и откатила назад: руль выскочил из гнезда.
   Свежий ветер не позволил им прийти на помощь. Но опытному Пинсону  она  и
не  потребовалась.  Канатом  ему  удалось  закрепить  руль  и  добраться  до
Гран-Канарии, но крейсерская скорость эскадры существенно упала.
   На Гран-Канарию они прибыли в четверг, через  неделю  после  отплытия,  и
оставались  там,  пока  на  "Пинте"  не   установили   новый   руль.   Колон
воспользовался  задержкой,  чтобы  поменять  латинские  паруса  "Ниньи"   на
квадратные, поскольку первые не позволяли каравелле идти круто по ветру.
   Не рискуя отпускать команду на берег, он повел  "Санта-Марию"  на  остров
Гомера под предлогом, что хочет там найти другую каравеллу  взамен  "Пинты".
Не найдя ничего подходящего, вернулся на Гран-Канарию, как раз к  завершению
ремонтных работ.
   Три недели, однако, были потеряны. Но наконец  шестого  сентября  эскадра
вновь вышла в море, потом они зашли на Гомеру, пополнили запасы пищи и  воды
и теперь взяли курс на запад.
   Далеко, однако, уплыть им не удалось. Они попали в полосу полного  штиля,
море стало гладким, как Гвадалквивир, и они едва ползли, не  теряя  из  виду
землю.
   На рассвете девятого сентября они все  еще  видели  остров  Йерро,  серую
массу в девяти лигах за кормой. Но наконец поднялся ветер,  надул  паруса  и
каравеллы заскользили по воде. Ветер крепчал, скорость его  достигла  десяти
узлов, каравеллы плыли  все  быстрее.  Остров  Йерро  исчез  за  горизонтом.
Началось путешествие в неведомое, и душа Колона успокоилась.
   Команда же повела себя иначе. С исчезновением земли, когда со всех сторон
небо на горизонте смыкалось с морем, моряков охватила паника.  Их  стенания,
плач, горестные вопли донеслись до Колона,  сидящего  в  каюте  над  путевым
журналом.
   Их  испугало  не  само  по  себе  исчезновение  земли.  Если  не  считать
нескольких молодых матросов да тех искателей приключений, что присоединились
к экспедиции, практически всем морякам доводилось видеть, как земля исчезает
за линией горизонта, и к этому ранее они относились достаточно хладнокровно,
потому что знали, что вскорости она покажется вновь. Теперь же они  плыли  в
бескрайние просторы океана, которые не бороздил еще ни один корабль, и никто
не мог сказать наверняка, окажется ли в океане  хоть  один  кусочек  тверди,
если, конечно, не принимать в расчет рассуждения этого  сумасшедшего,  чьими
стараниями они ввязались в столь рискованную авантюру.
   Ругательства, поношения, проклятия звучали все громче и громче, но тут на
шканцах появился Колон, спокойный и величественный, с  грандштоком  в  руке.
Неторопливо, размеренным шагом подошел он к  бортику,  ветер  взъерошил  его
густые рыжеватые волосы.
   Появление его послужило сигналом в взрыву.  Угрожающе  загудели  матросы,
сгрудившиеся на шкафуте. С сердитыми криками  вскочили  те,  что  сидели  на
комингсах люков или на бомбардах.
   Колон поднял руку, призывая к  тишине,  все  разом  смолкли,  и  одинокий
пронзительный голос объяснил ему, что происходит.
   - Куда вы нас ведете?
   - От безызвестности к славе, - ответил Колон. - От нищеты к богатству. От
голода к сытости. Вот куда веду я вас.
   И хотя  в  глазах  их  величеств  ему  еще  предстояло  заработать  титул
адмирала, для команды он уже являлся адмиралом и в переломный момент доказал
на деле, что по праву назначен их командиром.
   Решительный, уверенный в себе, Колон несколькими фразами привел моряков в
чувство.
   - Что вы тут бормочете об авантюре? А если это и так? Что вы оставили  на
берегу? Пустые желудки, нищету, грязь, непосильную работу. И ради  этого  вы
готовы отказаться от шанса разбогатеть и прославиться? Я сказал  шанса.  Это
не шанс, не авантюра. Я знаю, что я делаю, куда плыву. Разве я не убедил  их
величеств  в  необходимости  этой   экспедиции,   не   посрамил   тех,   кто
противодействовал мне? Неужели вы думаете, что владыки Испании  доверили  бы
мне эти корабли, если б сомневались в успехе? Вон там, на западе, в семистах
лигах отсюда, нас ожидают несметные богатства Сипанго, и после возвращения в
Испанию вам будет завидовать каждый.
   Магия его слов, твердость тона, непоколебимая уверенность  в  собственной
правоте разительно изменили настроение  команды.  Вопли  отчаяния  сменились
криками радости.
   Довольный  содеянным,  Колон  поднял  грандшток   и   прищурился,   чтобы
определить высоту солнца. Для большинства  матросов  его  движения  казались
священнодействием, еще более укрепляя их веру в то, что адмирал сможет найти
верный путь в бескрайнем океане.
   А Колон тем временем выбранил рулевого за то, что они слишком  уклонились
к северу. Вызвал Косу и сурово отчитал его, потребовав, чтобы нос  каравеллы
все  время  смотрел  на  запад.  И  спустился  в   каюту,   чтобы   отметить
местоположение корабля на карте. Он  уже  понял,  что  должен  принять  меры
предосторожности на случай, что  неверно  вычислил  расстояние  до  Сипанго.
Слишком уж уверенно заявил он, что от земли их отделяет ровно семьсот лиг. И
люди его могли взбунтоваться, если б не увидели желанного берега, оставив за
кормой отмеренное им расстояние. Поэтому Колон решил оставить  себе  свободу
маневра. Для этого он начал несколько уменьшать путь, пройденный  каравеллой
за день. Истинные же значения он заносил в путевой журнал. Время от  времени
Мартин Алонсо и Висенто Пинсоны, капитаны "Пинты" и "