тут моя помощь могла бы прийтись весьма кстати. Я лишь прошу,  чтобы  вы
вспомнили обо мне, если возникнет такая необходимость.  В  конце  концов,  я
прошу лишь то, что причитается мне по праву, раз уж благодаря мне фрей  Хуан
поехал к королеве.
   - Я вспомню о вас, - пообещал Колон.
   Но уехал  в  твердой  решимости  забыть  об  Алонсо.  Он  не  нуждался  в
сотоварищах, особенно не хотел видеть рядом с собой этого навязчивого  купца
с толстым кошельком, который  не  только  потребовал  бы  участия  в  дележе
прибыли, но и захотел бы урвать себе славу первооткрывателя.
   Считая, что все беды позади, приодевшись на деньги королевы, Колон прибыл
ко двору их величеств. В памяти его четко отпечатались  слова  францисканца:
"Королева, наша мудрая и добродетельная госпожа,  услышала  молитву  бедного
монаха. Используйте этот шанс, и весь мир будет у ваших ног".
   Вдохновленный напутствием фрея Хуана, Колон не сомневался  в  успехе.  Уж
кто-кто, а он умел преподнести себя в лучшем свете.
   Так что на аудиенцию во дворец Алькасар  в  белокаменном  городе  Кордове
прибыл не жалкий проситель, но разнаряженный красавец, убежденный в том, что
он - хозяин своей судьбы.
   Если бы все зависело только от королевы, Колон добился бы своего в тот же
день. Благоразумная и хладнокровная, она все же  оставалась  женщиной  и  не
могла не поддаться обаянию, энтузиазму и магнетическому влиянию  Колона.  Но
рядом с ней находится король Фердинанд, неулыбчивый, суровый, один из  самых
расчетливых владык Европы. Ему еще  не  было  сорока  лет.  Среднего  роста,
широкоплечий,  светловолосый,  с  проницательными  глазами,   он   с   явным
неодобрением встретил протеже фрея Хуана, который к тому же  вел  себя  так,
словно был родней королевским особам.
   Их  величества  приняли  Колона  в  тронном  зале  Алькасара,  освещенном
солнечным светом, падающим через огромные окна, со стенами, обшитыми  кожей,
выделкой которой славились  мавры  Кордовы,  с  мраморным  полом,  устланным
дорогими восточными коврами. За спиной  королевы  стояли  две  ее  фрейлины:
миловидная юная маркиза Мойя и графиня Эсканола. Короля сопровождали Андреас
Кабрера, маркиз Мойя, дон Луис де Сантанхель - седобородый казначей Арагона,
и Эрнандо де Талавера, приор Прадо, высокий аскетичный монах в белой рясе  и
черной мантии иерономита.
   Все они, как и большинство  ближайших  советников  правителей  Арагона  и
Кастилии,  были  новыми  христианами  -  евреями,  принявшими   крещение   и
возвысившимися  благодаря  талантам,  присущим  многим   представителям   их
национальности.  Возвышение  их  порождало  зависть,  проявлявшуюся  во  все
большем преследовании евреев Святой палатой.
   Колон, как следовало из его фамилии, был одним из них и при  желании  мог
бы заметить симпатию в глазах Сантанхеля и  Кабреры.  Талавера  же  даже  не
взглянул на просителя. Бескомпромиссно честный, разумеется в своем понимании
честности, к новообращенным евреям он  испытывал  скорее  враждебность,  чем
симпатию.
   Колон же словно и не замечал  сановников.  Глаза  его  не  отрывались  от
королевы, соблаговолившей последовать совету фрея  Хуана  Переса.  Он  видел
перед собой женщину лет сорока,  небольшого  роста,  полноватую,  с  добрыми
синими глазами. Она располагала к себе, привлекала, и скрыть это не мог даже
парадный наряд - алая, отороченная горностаем накидка и  платье  из  золотой
парчи, перепоясанное белым кожаным поясом с огромным рубином вместо пряжки.
   Она мягко  обратилась  к  нему,  но  в  ее  ровном  голосе  Колон  уловил
свойственную королеве властность. Похвалила идеи, высказанные ей приором  Ла
Рабиды, и заверила, что более всего хочет узнать поподробнее о том,  как  он
намерен укрепить могущество Кастилии и Арагона.
   - Я целую ноги вашего величества, - с высоко  поднятой  головой,  громким
голосом начал Колон. - Я благодарю вас за  оказанную  мне  честь.  Я  принес
обещание открытий, по сравнению с которыми все то, что получила  Португалия,
покажется малым и ничтожным.
   - Обещания... - презрительно фыркнул король, но Колона это не остановило.
   - Да, обещания, ваше величество. Но, видит Бог, обещания,  которые  будут
выполнены.
   - Говорите, говорите, - с усмешкой продолжил  король.  -  Мы  готовы  вас
выслушать.
   И Колон приступил к изложению своей космографической теории. Но не  успел
он достаточно углубиться в доказательства, как  его  вновь  прервал  хриплый
голос Фердинанда.
   - Да, да. Все это мы уже слышали от приора Ла Рабиды. Именно  его  четкое
изложение ваших идей послужило причиной того, что ее величество даровало вам
аудиенцию в то время, когда, как  вы,  наверное,  хорошо  знаете,  все  наши
помыслы заняты крестовым походом против неверных.
   Человек,  менее  уверенный  в  себе,  испытывающий  большее  почтение   к
коронованным особам, несомненно, смутился бы. Колон же  решительно  двинулся
вперед.
   - Богатства Индий, которые  я  положу  к  вашему  трону,  -  неиссякаемый
источник, черпая из которого вы залечите все раны войны и получите  средства
для ее успешного завершения, даже если она будет продолжаться до  вызволения
гроба Господня.
   Едва ли  кто  смог  бы  найти  лучший  ответ,  чтобы  завоевать  симпатию
королевы. Но в лице Фердинанда он столкнулся  с  серьезным  противником.  Со
скептической улыбкой на полных губах  тот  заговорил,  прежде  чем  королева
успела открыть рот.
   - Только не забудьте сказать, что все это мы должны принимать на веру.
   - А что есть вера, сир? - позволил себе вопросить Колон и,  отвечая,  дал
понять, что вопрос чисто риторический:
   - Умение увидеть то, что дадено по наитию, без осязаемых доказательств.
   - Это уже больше похоже на теологию,  чем  на  космографию.  -  Фердинанд
обернулся к Талавере. - Это скорее по вашей части,  дорогой  приор,  чем  по
моей.
   Монах поднял склоненную голову. Голос его звучал сурово.
   - Я не стану спорить с подобным определением веры.
   - Я, конечно, не теолог, - вмешалась королева,  -  но  не  слышала  более
понятной формулировки.
   - Однако, - Фердинанд взглянул ей в  глаза,  -  в  подобных  делах  унция
фактов перевешивает фунт веры. Чем  практическим  может  подтвердить  сеньор
Колон свои рассуждения?
   Вместо ответа королева предоставила слово Колону.
   - Вы слышали вопрос его величества?
   Колон опустил глаза.
   - Опять я могу лишь спросить, что есть опыт, и ответить, что  опыт  -  не
более как основание, на котором строит здание тот, кто наделен  божественным
даром воображения.
   - Ваши слова достаточно запутанны, чтобы  казаться  глубокомысленными,  -
едко заметил Фердинанд, - но не подвигают нас ни на шаг.
   - Но, ваше  величество,  они  по  меньшей  мере  указывают  путь.  Именно
используя  дар  воображения,  представляя  себе  неизвестное  на   основании
известного, испытанного, человек и поднимался все выше и выше от варварского
невежества.
   Фердинанд начал выказывать раздражение - у Колона на все находился ответ.
   - Вы уводите нас от реалий в мир грез, -  бросил  король.  Колон  вскинул
голову, словно его оскорбили. Глаза зажглись фанатичным огнем.
   - Грезы! - мощно зазвучал его голос.  -  Нет  на  свете  такого,  что  не
пригрезилось кому-нибудь, прежде чем стать реальностью.  Даже  Господь  Бог,
перед тем как создать наш мир, увидел его своим мысленным взором.
   У короля отвисла  челюсть.  Талавера  нахмурился.  Но  на  других  лицах,
включая королеву, Колон прочитал одобрение, а Сантанхель  даже  чуть  кивнул
ему.
   Король заговорил вновь, тщательно подбирая слова.
   - Я надеюсь, сеньор, в пылу  спора  вы  не  впали  здесь  в  ересь.  -  И
повернулся к Талавере, предлагая тому высказаться.
   Приор Прадо покачал головой, длинное лицо его окаменело.
   -  Ереси  я  не  нахожу.  Нет.  Но  все  же...  -  Теперь  он   обращался
непосредственно к Колону:
   - Вы зашли на опасную глубину, сеньор.
   - Такой уж я есть, выше преподобие.
   - Опасность вас не страшит? - сурово  спросил  монах.  Приору  Колон  мог
отвечать более резко, чем монарху.
   - Будь я пуглив, святой отец, я бы не предлагал  плыть  в  неведомое,  не
боясь всего того, что может встретиться на пути.
   Фердинанд, похоже, решил подвести черту.
   - Мы не сомневаемся в вашей отваге, сеньор. Если дело было только в этом,
мы, наверное, с радостью воспользовались бы вашими услугами. Но... такой  уж
я человек, что не могу сразу принимать решения, исходя только из  того,  что
мне предлагают.
   - Я тоже не сторонница скоропалительных решений, - добавила  королева.  -
Но это не значит, что мы отвергаем ваше предложение,  сеньор  Колон.  Просто
сейчас мы не готовы оценить его по достоинству. Его величество и я  создадим
комиссию из ученых мужей, чтобы те изучили  ваши  материалы  и  посоветовали
нам, как поступить.
   Колон не мог не вспомнить, каково пришлось ему с португальской  комиссией
ученых невежд, и сердце его упало бы, если б королева не добавила:
   - В ближайшее время я снова приму вас, сеньор Колон. А  пока  оставайтесь
при дворе. Мой казначей дон Алонсо  де  Кинтанилья  получит  соответствующие
указания и позаботится, чтобы вы ни в чем не нуждались.
   На этом аудиенция закончилась. Полной победы Колон  не  одержал,  но  мог
занести  в  свой  актив  благоприятное  впечатление,  произведенное  им   на
королеву.
   Вскоре он убедился, что и многие другие сановники относятся к нему  более
чем благосклонно.  И  в  первую  очередь  Кинтанилья,  в  доме  которого  он
поселился по распоряжению королевы. Не только интересная внешность и хорошие
манеры обеспечили ему  теплый  прием.  Война  с  маврами  донельзя  истощила
ресурсы обоих королевств, и казначей Кастилии постоянно терзался  мыслями  о
том, где взять денег. Государственный корабль  удавалось  держать  на  плаву
лишь ужесточением преследования  евреев.  Святой  палате  развязали  руки  в
поисках тех, кто, приняв христианство, продолжал тайно исповедовать иудаизм.
Виновные лишались жизни, а их имущество конфисковывалось. Поддержали казну и
займы, полученные от богатейших евреев,  таких,  как  Абарбанель  и  Сеньор,
которые отчаянно боролись за то, чтобы хоть как-то ослабить гнет инквизиции,
поскольку гонения на детей Израиля все усиливались. А кое-кто уже уговаривал
короля и королеву издать указ об изгнании всех евреев из  Испании  с  полной
конфискацией их имущества, обещая, что полученные таким образом богатства  с
лихвой перекроют все военные расходы. Пока же деньги  добывались  с  большим
трудом, и казначей Кастилии едва ли не более всех хотел познакомиться с тем,
кто предлагал открыть  Испании  сокровищницу  Востока.  Вот  тут  Колон  мог
рассчитывать и на кредит, и на поддержку.
   Немалый интерес проявил к нему и Луис де Сантанхель, казначей Арагона.  И
им двигали мотивы, весьма схожие с  мотивами  Кинтанильи.  Увидев  в  Колоне
потенциального спасителя евреев Испании, он сразу же  уверовал,  что  тот  -
посланник Божий. (Собственно, и сам Колон  придерживался  того  же  мнения.)
Ибо, хотя Сантанхель крестился и теперь исповедовал христианство, сердцем он
оставался со своим народом. И столь плохо скрывал свои чувства, что  однажды
ему пришлось ощутить на себе мертвую хватку Святой  палаты  Сарагосы.  Тогда
все обошлось публичным покаянием. Лишь его незаменимость  в  государственных
делах и любовь повелителей Испании спасли Сантанхеля от самого худшего.
   В день аудиенции Сантанхель нашел Колона в доме Кинтанильи, сжал его руки
в своих, заглянул в глаза.
   - Я спешу объявить себя вашим другом до того, как  ваши  деяния  позволят
вам приобрести столько друзей, что я затеряюсь среди них.
   - Иными словами, дон Луис, по доброте своей души вы  хотите  придать  мне
мужества.
   - И не только. Я верю, что вас ждут великие дела, которыми вы  прославите
Испанию.
   Колон криво улыбнулся.
   - Если б и король придерживался того же мнения...
   - Король осторожен. Никогда не спешит с принятием решений.
   - Мне показалось, он довольно быстро решил, что я - шарлатан.
   Дон Луис отшатнулся.
   - Откуда у вас  такие  мысли!  Его  скептицизм  -  лишь  проверка,  и  вы
выдержали ее с честью. Это слова королевы,  друг  мой.  Так  что  наберитесь
терпения, и поверьте мне - ожидание не будет долгим. Сегодня  вы  отужинаете
со мной и доном Алонсо. А завтра вас приглашает  маркиза  Мойя.  Она  желает
получше  узнать  вас.  Я  не  ошибусь,  если  скажу,  что  ни  к   кому   не
прислушивается королева столь внимательно, как к ней, так  что  постарайтесь
произвести на нее наилучшее впечатление. А  впрочем,  зачем  я  это  говорю.
Красота маркизы заставит любого распластаться у ее ног.
   На следующий день Колону  удалось  в  полной  мере  насладиться  красотой
Беатрис де Бобадилья, маркизы Мойя, когда дон Луис привел его в  особняк  на
Ронде.
   Колон разоделся, как на прием к королеве, а  глаза  его  светились  такой
уверенностью, будто он уже достиг желаемого и все препоны  остались  позади.
Маркиза встретила его одобрительной улыбкой.
   Вчера на аудиенции он, разумеется, отдал должное  ее  красоте.  Но  вчера
слишком многое отвлекало его внимание, тогда как сегодня ему не  было  нужды
отрывать от нее глаз. Да и какой галантный кавалер мог отвести  свой  взгляд
от этой юной красавицы: высокая, с превосходной фигурой, одетая по последней
моде. Черные волосы обрамляли белоснежный овал лица, шелковый чепец  сверкал
драгоценностями. Влажные алые губы, бездонные  черные  глаза.  В  платье  из
желтого  шелка  с  синей  каймой,   высокой   талией   и   низким   вырезом,
подчеркивающим грациозность шеи.
   Сантанхель, играя роль опекуна, представил Колона.
   - Маркиза, я привел нашего первооткрывателя поцеловать ваши ручки.
   Она восприняла эту фразу буквально и протянула руку, белее которой Колону
видеть не приводилось, а ее кожа показалась ему нежнее атласа. И губы Колона
не отрывались от ее руки дольше, чем того требовали приличия.
   - Могу я предсказать вам будущее? - улыбнулась маркиза. - Испания так  же
не захочет освобождаться от вашей руки, как вы не хотите отпустить мою.
   - Вы опьяняете меня своим пророчеством, сеньора.
   - Мне представляется, вас не так-то легко опьянить.
   - Нет. Разумеется, нет. Но когда вино сладкое и крепкое,  я  за  себя  не
ручаюсь. Но готов рискнуть.
   - Уверенности в себе вам не занимать. Вчера мы в этом убедились.
   - Вчера, сеньора, вы видели перед собой  мореплавателя,  демонстрирующего
профессиональные знания.
   - О! - Ее брови изогнулись. - А сегодня?
   - Сегодня я - смиренный проситель, ищущий вашего благоволения.
   - Вот смирения я в вас что-то не приметила.
   - Вчера же я не решился обратиться к вам.
   - Как можно, сеньор, - мягко пожурила его маркиза. - Этим вы поставили бы
меня выше королевы.
   - Пожалейте меня, сеньора. Не толкайте на предательство.
   - Вот этого нам не нужно. В королеве вы нашли верного друга, на поддержку
которого можете рассчитывать.
   - Мои самые смелые надежды не простирались столь далеко.
   - Но почему? - Ее глаза вспыхнули. - В конце концов, королева -  женщина,
и в мужчинах ей нравится отвага. Как и король,  она  заметила,  что  ее  вам
хватает с лихвой.
   - Она не ошибется, если поддержит меня. Я выполню все, что обещаю.
   - Вчера вы доказали это более чем убедительно. Не так ли, дон Луис?
   - Полностью с вами согласен, - улыбнулся Сантанхель.
   - И можете не сомневаться, - заверила Колона маркиза, -  я  позабочусь  о
том, чтобы королева ни на день не забывала о вас.
   - За это благодарить вас буду не только я, - гордо  ответил  Колон.  -  И
королева Изабелла, и вся Испания будут перед вами в долгу.
   - Ну вот, - рассмеялась маркиза, - теперь я слышу того же человека, что и
вчера, сеньор Колон.
   Так проговорили они не меньше часа, а при расставании, когда Колон  вновь
поцеловал руку маркизы, она сказала:
   - Считайте нас своими друзьями и приходите к нам, как к себе домой.
   На улице в лучах весеннего солнца Сантанхель взял Колона под руку.
   - Вы иностранец, сеньор Колон, и можете допустить ошибку,  приняв  слова,
которые мы, испанцы, произносим из вежливости, за чистую монету.
   Колон рассмеялся.
   -  Вы  хотите  сказать,  что   испанская   вежливость   предлагает   все,
рассчитывая, что собеседник, будучи таким же вежливым, от всего откажется.
   - Понимая, что к чему, вы не станете переоценивать слова маркизы.
   - Так же, как и недооценивать ее доброту.
   - И ее благоразумие, - добавил дон Луис. - Донья Беатрис де  Бобадилья  -
ближайшая  подруга  королевы,  пользующаяся  немалым  на  нее  влиянием,  ей
поверяются тайны, недоступные другим. Однако королева Изабелла весьма сурова
в вопросах чести и не потерпит ни малейшей  фривольности  в  поведении  даже
ближайшей подруги. Пожалуйста, имейте это в  виду.  Тем  более  есть  еще  и
Кабрера. - Сантанхель помолчал искоса глядя на Колона, затем прибавил:
   - Он один из нас.
   Колон ничего не понял.
   - Один из нас?
   - Новый христианин, - объяснил дон Луис.  -  Пусть  он  маркиз  Мойя,  но
остается сыном рабби Давида из Куэнки.
   Многое стало ясно Колону. Значит, как он и  догадывался,  Сантанхель  был
мараном <Маран - крещеный еврей.>, следовательно, жена другого  марана  была
для  него  священна.  Колон  же,  несмотря  на  испанизированную  фамилию  и
характерную внешность, мараном не был. Но  решил  в  этом  не  признаваться,
поскольку подобный ответ мог изменить  доброе  отношение  к  нему  человека,
играющего важную роль в государственных делах.
   - Понятно, - коротко кивнул он.
   - Я не вдавался бы в такие подробности, если бы не  полагал,  что  говорю
для вашей же пользы.
   - А мне не остается  ничего  другого,  как  поблагодарить  вас.  -  Колон
рассмеялся. - Но не волнуйтесь, сеньор. Кристобаль  Колон  не  тот  человек,
который может позволить страсти вмешаться в его  судьбу.  Поставленная  мною
цель слишком велика, чтобы уступать человеческим слабостям.
   - Цель, возможно. Но вы сами?  -  в  голосе  казначея  Арагона  слышалось
сомнение. - Будьте поосмотрительнее,  мой  друг,  если  вы  хотите  добиться
своего.
   И потянулись дни ожидания. Колон, шагая по залам Алькасара, ловил не себе
взгляды придворных. Он прошел долгий  путь  от  маленького  домика  на  Вико
Дритто ди Понтичелло в Генуе, где он родился, и всегда искренне полагал, что
достоин  лучшей  доли.  Этой  убежденностью  объяснялись  его  патрицианские
манеры. Мужчины подталкивали друг друга, когда он проходил мимо, и часто  он
слышал, как с восторгом  произносилось  его  имя.  Гордые  гранды,  идальго,
принцы церкви,  известные  воители  и  государственные  мужи  искали  повода
познакомиться с ним. И не  одна  красавица  забывала  в  его  присутствии  о
кастильской сдержанности,  чтобы  выразить  взглядом  свое  восхищение.  Его
окружал ореол загадочности, и, зная об этом, Колон, разумеется,  ни  в  коей
мере не пытался развеять его. Никто не мог сказать с определенностью, кто он
такой и откуда появился при дворе. Кое-кто считал его португальцем, другие -
лигурийским дворянином. Некоторые говорили, что он учился в Павии и по праву
считался гордостью университета. Упоминалось и о том, что  он  -  знаменитый
морской  волк,  гроза  сарацин  на  Средиземном  море.  А  самые  догадливые
утверждали, что он плавал в морях, которые еще не бороздили другие  корабли.
Соглашались придворные лишь в  одном:  его  внешность,  осанка,  легкость  в
общении с дотоле  незнакомыми  людьми,  плавность  речи,  чуть  расцвеченной
акцентом, безо всякого сомнения, указывали, что Колон - важная птица.
   Это дни, когда он запросто общался с цветом  общества,  стали,  возможно,
счастливейшими его днями, позволили ему ощутить,  что  он  наконец-то  занял
достойное место в жизни. Нетерпение покинуло  его,  ибо  не  зря  говорится:
путешествуя со всеми удобствами, нет нужды спешить к месту назначения. Но, к
сожалению, всему хо