Рафаэль САБАТИНИ
   КОЛУМБ


   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Глава 1

ПУТНИК

   В вечернюю пору зимнего дня мужчина и  ребенок  поднимались  по  песчаной
тропе, вьющейся по склону меж сосен. В  ту  зиму  правители  Испании  повели
наступление на Гранаду, последний оплот мавров на полуострове, то есть  речь
пойдет о событиях, случившихся в последней декаде пятнадцатого столетия.
   Длинная череда дюн тянулась перед путниками, простираясь на  многие  мили
по направлению к Кадису. Порывы злого ветра, дующего с  юго-запада,  бросали
им в лицо песок. Позади, под серыми небесами, серел штормящий  Атлантический
океан.
   Роста мужчина был  выше  среднего,  широкоплечий,  с  длинными  руками  и
ногами,  судя  по  всему  недюжинной  силы.  Из-под  простои  круглой  шляпы
выбивались густые рыжие волосы. Серые глаза сияли на гордом загорелом  лице.
Правда, одет он был куда как скромно. Куртка до колен из домотканого  сукна,
когда-то черная, но уже порядком выцветшая, была подпоясана простым  кожаным
ремнем. С ремня по правую руку свешивался кинжал, по левую - кожаный  мешок.
Рейтузы из грубой черной шерсти, сапоги. На палке через плечо  он  нес  свои
скромные пожитки, завернутые в плащ. Лет ему было чуть больше тридцати пяти.
   Крепкий мальчишка лет семи или восьми шел рядом, держась за  правую  руку
мужчины. Ребенок поднял голову.
   - Еще далеко? - спросил он по-португальски, и ответ  получил  на  том  же
языке.
   - Этот вопрос, помоги мне Господи, я задавал себе все эти  десять  лет  и
еще не получил ответа, - грустно пошутил мужчина. Но затем ответил серьезно:
   - Нет, нет. Смотри. Мы почти что на месте.
   Поворот тропы вывел их к длинному  низкому  зданию,  ослепительно  белому
квадрату на фоне темных сосен, подступающих  к  нему  с  востока.  В  центре
квадрата, словно гриб с красной  шляпкой,  вздымалась  к  небу  часовня  под
черепичной крышей.
   - На сегодня - это конечная цель нашего путешествия, Диего,  -  продолжил
мужчина, указав на здание. - Возможно,  здесь  же  и  начало,  -  он  словно
размышлял в слух. - Приор, я слышал, образованный человек,  имеющий  влияние
на королеву, поскольку был ее духовником. Женщина всегда  подчиняется  тому,
кто выслушивал ее исповедь. Таков один из секретов нашей  загадочной  жизни.
Но мы придем с поникшей головой, ничего не прося.  В  этом  мире,  мой  сын,
просить значит нарваться на отказ.  Это  урок,  который  тебе  еще  придется
выучить. Если хочешь получить то, чего у тебя нет, упаси Боже выказать  даже
намек, что тебе это нужно. Наоборот, покажи им, какие они приобретут  блага,
если убедят тебя принять  желанное  тебе.  Вот  тогда  они  будут  счастливы
облагодетельствовать тебя. Для твоего юного ума это слишком сложно, Диего. Я
куда как старше и опытнее тебя, но лишь недавно дошел  до  этой  истины.  Мы
проверим ее справедливость на добром францисканце.
   Под добрым францисканцем мужчина подразумевал фрея Хуана  Переса,  приора
монастыря  Ла  Рабида.  Фрей  Хуан  полагал,  что  характер  души   человека
открывается в его голосе. Приор,  наверное,  обладал  более  чутким  слухом.
Возможно, сказывался его опыт исповедника: он слушал грешника, не видя  его,
и  только  по  голосу  приходилось  определять,  сколь  искренне   раскаяние
говорившего и соответственно каково должно быть наказание.
   И если б не то значение, которое придавал человеческому голосу фрей Хуан,
нашему путнику, возможно, не удалось бы столь легко достигнуть  поставленной
цели.
   Приор прохаживался по двору с  раскрытым  требником  в  руках.  Его  губы
шевелились, как и требовал закон Божий, беззвучно произнося  слова  молитвы,
когда он услышал просьбу, обращенную к светскому брату-привратнику.
   - Милосердный брат мой, немного хлеба и воды для этого уставшего ребенка.
   Не сами слова, привычные у ворот монастыря, привлекли внимание приора, но
голос, а более разительный контраст между униженностью просьбы и звенящим  в
голосе чувством собственного достоинства и гордости. Скорее  всего  контраст
этот не остался бы незамеченным и  человеком  с  куда  менее  чувствительным
ухом, чем у фрея Хуана. Слышался в голосе и иностранный акцент, но  точность
произношения каждого звука указывала, что говоривший уделял  немало  времени
изучению испанского языка.
   Фрей Хуан, не чуждый человеческого любопытства, особенно  если  возникала
возможность хоть немного  разнообразить  монотонность  жизни  в  Ла  Рабиде,
закрыл требник, заложив указательным пальцем страницу,  которую  только  что
читал, и направился к воротам, чтобы взглянуть на просителя.
   Один  лишь  взгляд  показал  ему,  сколь  полно  внешний  облик   мужчины
соответствовал его голосу. В высоком росте, красивой осанке, выбритом лице с
волевым подбородком и орлиным носом он увидел силы не только физические,  но
и духовные. Но особенно поразили приора глаза  незнакомца,  большие,  серые,
ясные, как у пророка или  колдуна,  чей  немигающий  взгляд  редко  кто  мог
выдержать. Узел с вещами он опустил на каменную скамью у ворот. Не  укрылась
от приора и скромная одежда  мужчины.  А  позади  него  стоял  мальчик,  для
которого мужчина просил хлеба и воды, настороженно глядя на  приближающегося
монаха с требником в руке.
   Дон Хуан шел не торопясь, кругленький толстячок в серой рясе,  с  длинным
бледным  лицом,  добрыми  глазами  и  толстогубым  ртом.  Он   приветствовал
незнакомца улыбкой и  латинской  фразой,  чтобы  проверить,  во-первых,  его
ученость, а во-вторых, веру,  ибо  орлиный  нос  над  полными,  чувственными
губами мог принадлежать и нехристианину.
   - Pax Domini sit tecum <Мир Господень с тобой (лат.).>.
   - Et cum spiritu tuo <И с тобой дух его (лат.).>, -  ответил  незнакомец,
чуть склонив гордую голову.
   - Вы путешественник, - в голосе приора не слышалось вопроса.
   - Путешественник. Только что прибыл из Лиссабона.
   - Куда лежит ваш путь?
   - Сегодня я хотел бы добраться только до Уэльвы.
   - Только? - удивленно поднялись густые брови фрея  Хуана.  -  До  нее  же
добрых десять миль. А скоро ночь. Вы знаете дорогу?
   Путник улыбнулся.
   - Это не проблема для того, кто привык находить путь в океане.
   Приор уловил в голосе нотку тщеславия и задал следующий вопрос:
   - Вы - опытный мореплаватель?
   - Судите сами. На север я плавал до Туле, на юг - до Гвинеи, на восток  -
до Золотого Рога.
   Приор глубоко вздохнул и еще пристальнее  вгляделся  в  мужчину,  пытаясь
убедиться, что перед ним не хвастун.  Удовлетворенный  увиденным,  он  вновь
улыбнулся.
   - То есть вы побывали на границах мира.
   - Вернее, известного нам мира. Но не действительного мира. До тех  границ
еще плыть и плыть.
   - Как вы можете это утверждать, никогда не видев их?
   - А как вы, святой отец, утверждаете, что есть рай и ад, никогда не видев
их?
   - На то есть вера и богооткровение, - последовал суровый ответ.
   -  Совершенно  справедливо.  В  моем  случае  к  вере  и   богооткровению
добавляются космография и математика.
   - А! - В глазах вспыхнула искорка интереса. - Проходите в ворота, сеньор,
во имя Господа. Тут сквозит, да и вечер сегодня прохладный.  Закрой  ворота,
Инносенсио. Прошу вас,  сеньор.  Окажите  нам  честь,  воспользуйтесь  нашим
скромным гостеприимством. Как вас зовут, сеньор?
   - Колон. Кристобаль Колон.
   Вновь  пристальный  взгляд  приора  прошелся  по  семитским  чертам  лица
путника. Такая фамилия встречалась у новых христиан, а приор мог привести не
один случай, когда Святая палата  отправляла  их  на  костер  за  следование
еврейской религии.
   - Чем вы занимаетесь?
   - Я моряк и космограф.
   - Космограф! - Приор сразу забыл о своих подозрениях. Среди  прочего  его
очень интересовали загадки, то и дело подбрасываемые космографией.
   Зазвонил колокол. Осветились внутри удлиненные готические окна часовни.
   - Я должен оставить вас, - сказал фрей  Хуан.  -  Мне  пора  на  вечернюю
молитву. Инносенсио проведет вас в келью для гостей. Мы увидимся за  ужином.
А пока мы накормим и напоим вашего ребенка. Ночь вы, естественно,  проведете
у нас.
   - Вы очень добры к незнакомцу, господин приор.  -  Колон  с  достоинством
принял приглашение, на которое он рассчитывал.
   По натуре действительно добрый, приор тем не менее  отдавал  себе  отчет,
что подвигнула его на это не только доброта. Он разбирался в  людях  и  ясно
видел, что не обычный путник постучался в ворота монастыря. Разговор с таким
человеком мог принести немалую  пользу.  А  если  и  нет,  то  хоть  немного
разнообразить теперешнюю довольно-таки скучную жизнь фрея Хуана.
   Колон, однако, не поспешил в келью, а постарался убедить приора в глубине
своей веры.
   - Отдохнуть я еще успею. Сначала я хотел возблагодарить Господа нашего  и
Святую деву за то, что они привели нас к столь гостеприимному дому. Если  вы
позволите, святой отец, я пойду с вами на вечернюю молитву. Малыш,  конечно,
устал. Я был бы очень благодарен, если б мог  поручить  его  заботам  нашего
брата.
   Он наклонился, чтобы поговорить с ребенком, который, родившись и  получив
воспитание в Португалии, не понимал ни слова по-кастильски.  Выслушав  отца,
пообещавшего ему долгожданный отдых и сытный  ужин,  мальчик  с  готовностью
последовал за светским братом. Отец проводил сына нежным взглядом,  а  затем
повернулся к приору.
   - Я задерживаю ваше преподобие.
   Доброй улыбкой приор пригласил его войти в маленькую часовню Святой  девы
Рабиды, славящейся чудодейственной силой, хранящей от безумия.
   Колокола затихли. Монахи уже  собрались  на  клиросе,  и  приор,  оставив
Колона одного в нефе часовни, прошел на свое привычное место.

Глава 2

ПРИОР ЛА РАБИДЫ

   - Dixit Dominus Domino Meo: sede a  dextris  Meis...  <И  сказал  Господи
господину моему: садись по правую руку мою (лат.).>...
   Молитва наполнила  часовню,  и  фрей  Хуан,  щурясь  от  дыма  свечей,  с
удовлетворенностью отметил должную набожность коленопреклоненного гостя.
   И столь велико было любопытство приора, что  он  распорядился  пригласить
Колона к своему столу, а не кормить его в холодном зале, предназначенном для
бездомных странников.
   Колон принял приглашение как должное,  без  удивления  или  колебания,  и
братья,  сидевшие  за  длинными  столами  вдоль  стен  трапезной,   украдкой
разглядывали скромно одетого незнакомца, гордо, словно принц,  вышагивающего
рядом с приором, и спрашивали себя, что за идальго пожаловал в  их  скромную
обитель.
   Фрей Хуан подвел Колона к небольшому возвышению  в  конце  трапезной,  на
котором стоял его столик. Стену за возвышением украшала фреска, изображающая
тайную вечерю. Судя по качеству работы, автором ее был один из  монахов.  На
потолке тот же художник нарисовал святого Франциска, причем и эта фреска  не
блистала  мастерством.  Теперь  фрески  освещала   подвешенная   к   потолку
шестирожковая  масляная  лампа.  На  стенах,  вдоль  которых  стояли  столы,
выкрашенные белой краской, друг против друга висели портреты  двух  герцогов
Медина-Сели, изображенных в  полный  рост,  с  одеревеневшими  конечностями,
торсом, головой. Герцоги сердито хмурились друг на друга. Окна,  квадратные,
забранные решетками, были лишь на северной стене и  достаточно  высоко,  так
что увидеть в них можно было только небо.
   Разносолами в монастыре не баловали, но кормили  хорошо:  свежая,  только
что выловленная, рыба в остром соусе,  бульон  с  телятиной.  Белый  хлеб  и
ароматное  вино  из  Палоса,  с  виноградников  на  западных  склонах,   что
начинаются за сосновыми лесами.
   Трапеза проходила под монотонное бормотание одного из монахов,  читающего
с кафедры у южной стены главу из "Vita et Gesta" святого Франциска.
   Колон сидел справа от приора, между ним и раздающим милостыню.  Слева  от
фрея Хуана расположились его помощник и наставник послушников. В  сумеречном
свете, отбрасываемом  масляной  лампой,  фигуры  францисканцев  за  длинными
столами внизу казались серыми тенями.
   Когда  монах  на  кафедре  произнес   последнее   слово,   серые   фигуры
зашевелились, и  над  столами  простых  монахов  поплыл  приглушенный  шумок
разговора. А  за  стол  приора  тем  временем  подали  блюда  с  фруктами  -
апельсины, финики, яблоки - и кувшин сладкого вина. Фрей Хуан  налил  полную
чашу своему гостю, возможно, с намерением развязать тому язык.  А  уж  потом
решился на прямой вопрос.
   - Так что же, сеньор, после столь длительных  и  далеких  странствий,  вы
приехали в Уэльву, чтобы отдохнуть?
   - Отдохнуть?! - воскликнул  Колон.  -  Нет,  Уэльва  лишь  шаг  к  новому
путешествию. Я, возможно, проведу здесь несколько дней у  родственника  моей
жены, которая отошла ныне в мир иной. Упокой, Господи, ее душу.  А  потом  я
вновь отправлюсь путешествовать. - И чуть слышно добавил:
   - Как Картафилус.
   - Картафилус? - Приор порылся в памяти. - Что-то я не припомню такого.
   - Иерусалимский сапожник, который  плюнул  в  Господа  нашего  и  обречен
ходить среди нас до второго его пришествия.
   На лице фрея Хуана отразилось изумление.
   - Сеньор, что за ужасное сравнение!
   - Хуже. Это святотатство вырвано у меня нетерпением. Разве зовут меня  не
Кристобаль? Разве не видится знак  Божий  в  имени,  которым  нарекли  меня?
Кристобаль. Носитель Христа. Вот моя миссия. Для этого рожден я на свет. Для
этого избран. Нести знания о Нем в неизвестные еще земли.
   Вопрос вертелся уже на языке приора, но, прежде чем он успел открыть рот,
к нему наклонился помощник и что-то прошептал. Фрей Хуан согласно кивнул,  и
все встали, после чего помощник произнес благодарственную молитву.
   Для Колона, однако, трапеза на этом не кончилась. Он было двинулся  вслед
за монахами, но приор удержал его  и,  заняв  свое  место  во  главе  стола,
предложил сесть.
   - Спешить нам некуда, - он наполнил  чашу  Колона  сладким  вином.  -  Вы
упомянули, сеньор, неизвестные земли. Что вы имели в виду? Атлантиду Платона
или остров Семи городов?
   Колон сидел, опустив глаза, чтобы фрей Хуан не заметил вспыхнувшего в них
огня. Этого-то вопроса он и ждал, вопроса, указывающего на  то,  что  ученый
монах, к  мнению  которого  прислушивается  королева,  угодил-таки  в  сеть,
расставленную гостем.
   - Ваше преподобие шутит. Однако такой ли уж миф Атлантида Платона? Может,
Азорские острова - ее остатки?  И  нет  ли  других  остатков,  куда  больших
размеров, в морях, еще не нанесенных на карту?
   - Они-то и есть ваши неизвестные земли?
   - Нет. Я думаю не о них. Я ищу великую империю на западе, в существовании
которой у меня нет ни малейшего сомнения и которой я  одарю  того  государя,
что поддержит меня в моих поисках.
   Легкая улыбка заиграла на губах приора.
   - Вы вот сказали, что у вас нет ни  малейшего  сомнения  в  существовании
огромной империи. То есть вы видели эти земли?
   - Мысленным взором. Глазами разума, который  получил  я  от  Бога,  чтобы
распространить в этих землях знание о Нем. И столь ясным было  мое  видение,
ваше преподобие, что я нанес эти земли на карту.
   Как человек верующий, как монах, фрей Хуан воспринимал  видения  со  всей
серьезностью. К провидцам же, однако, относился, исходя из жизненного опыта,
с подозрением и зачастую не без оснований.
   - Я  немного  интересовался  космографией  и  философией,  но,  возможно,
оказался туповат для  столь  сложных  наук.  Ибо  мои  знания  не  позволяют
объяснить, как можно нанести на карту то, что не видно глазу.
   - Птолемей не видел мира, который нанес на карту...
   - Но он обладал доказательствами своей правоты.
   - Ими обладаю и я. Более чем доказательствами. Ваше преподобие, наверное,
согласится со  мной,  что  логические  умозаключения  позволяют  перебросить
мостик от уже известного к открытию. В противном случае философия  не  могла
бы развиваться.
   - Вы, разумеется, правы, если речь идет о духовной сфере. Когда  же  дело
касается  материального  мира,  я  бы  предпочел   реальные   доказательства
умозаключениям, как бы логично вы их ни обосновывали.
   - Тогда позвольте обратить  Ваше  внимание  на  реальные  доказательства.
Шторма, накатывающие с запада, выносили на побережье  Порту-Санту  бревна  с
вырезанным на них странным узором, которых  не  касались  железный  нож  или
топор, гигантские  сосны,  которые  не  растут  на  Азорах,  тростник  столь
невероятных размеров, что  в  одной  полости  между  перемычками  помещается
несколько галлонов вина. Их можно увидеть в Лиссабоне, где они  хранятся.  И
это лишь часть, малая часть.
   Колон прервался как бы для того, чтобы передохнуть.  На  самом  же  деле,
чтобы взглянуть на приора. Убедившись, что тот ловит каждое слово, продолжил
ровно и спокойно:
   - Двести лет назад венецианский путешественник Марко Поло  отправился  на
восток. Ни один европеец ни до, ни после него не забирался так далеко. Марко
Поло  достиг  Китая  и  владений  великого  хана,   обладающего   сказочными
богатствами.
   - Я знаю, знаю, - прервал его фрей Хуан. -  У  меня  есть  экземпляр  его
книги. Как я и говорил, я немного интересовался этими вопросами.
   - У вас есть его книга! - вскричал Колон, просияв.  -  Тогда  моя  задача
сразу облегчается. Я не знал, - солгал он, - что говорю со знатоком!
   - Не нужно льстить мне, сын мой, - фрей Хуан, возможно, уловил  иронию  в
восклицании Колона. - Получается, вы нашли у Марко Поло то, что  ускользнуло
от моего взгляда. Что именно?
   - Ваше преподобие помнит упоминание об острове Сипанго, расположенном еще
в  полутора  тысячах  миль  на  восток  от  Мандиси,  самой  дальней  точки,
достигнутой мореплавателем. - Кивок фрея Хуана показал, что приору указанная
ссылка знакома. - Вы помните, что  те  края  славятся  обилием  золота.  Его
источники, говорит Марко Поло, неисчерпаемы. Столь расхож там  этот  металл,
что дворец короля крыт плитами из золота. Марко Поло говорит и  о  том,  что
там полным-полно драгоценных камней  и  жемчужин,  особо  упоминая  огромные
розовые жемчужины.
   - Суета сует, - осуждающе молвил приор.
   - Нет, с вашего позволения, если использовать  все  это  на  благо,  ради
достойной цели. А богатства там  такие,  о  которых  европейцы  не  могут  и
мечтать, - Но какое отношение к вашим открытиям имеет Сипанго Марко Поло?  -
Приор не дал Колону возможности рассказать о сказочных богатствах острова. -
Вы говорили о землях, лежащих  за  западным  океаном.  Если  допустить,  что
восточные  чудеса  Марко  Поло  правда,   каким   образом   доказывают   они
существование западных земель?
   - Ваше преподобие верит, что земля - сфера? - Колон взял с блюда апельсин
и поднял его. - Похожа на этот апельсин.
   - Большинство философов убеждены в этом.
   - И  вы,  разумеется,  согласны  с  разделением  ее  диаметра  на  триста
шестьдесят градусов?
   - Это математическая условность. С чем  тут  спорить.  Но  что  из  этого
следует?
   - Из этих трехсот шестидесяти градусов  известный  нам  мир  занимает  не
более двухсот восьмидесяти. С этим выводом соглашаются все космографы. Таким
образом, самую западную известную нам точку, Лиссабон, отделяют от восточной
границы мира восемьдесят градусов, примерно четверть земной окружности.
   Приор с сомнением пожевал нижнюю губу.
   - Нам говорили, что там безбрежный океан, столь бурный, что переплыть его
не сможет ни один корабль. Глаза Колона блеснули.
   - Все это сказочки слабаков, не решившихся на такую  попытку.  Пугали  же
всех непреодолимой стеной  огня  на  юге,  но  плавания  португальцев  вдоль
побережья Африки развеяли этот миф. Взгляните сюда, ваше преподобие.  Вот  -
Лиссабон, - он указал на точку на апельсине, - а вот  восточная  оконечность
Китая. Огромное расстояние, порядка четырнадцати тысяч миль, исходя из того,
что, по моим расчетам, на этой параллели один градус равен пятидесяти милям.
- А теперь вместо того, чтобы идти на восток по суше,  мы  плывем  на  запад
море