ивая через ступени, вверх по
лестнице.
   Когда  он ворвался в комнату Миртль, она стояла у открытого окна. Звуки
знакомых  шагов  секундой раньше предупредили  ее  о  приходе Гарри;  Миртль
повернулась - и  ужаснулась: лютая ярость превратила лицо Гарри  в кошмарную
маску.
   Она застыла  как вкопанная, прижав руки к груди, тоненькая и хрупкая, и
кожа ее слилась с цветом серого утреннего платья.
   -  Предательница! - проревел  он. -  Ты -  нежное,  белое, смазливое  и
вероломное чудовище. Я  вчера  доверил тебе  секрет -  то была  проверка. Ты
столько лгала и предавала, а я-то, дурак, еще сомневался, мне все было мало.
О, теперь я измерил глубину твоей измены! Ты нас  погубила. Ты спасла  своих
британских дружков, дружков своего папаши и своего любовника! А меня обрекла
на бесчестье и расстрел! - Гарри выхватил из-за пазухи пистолет.  - Но ты не
учла,  что  если останешься в живых, то разделишь мою  судьбу, ибо ясно, что
я-то  выдать тайну мог  только через  тебя.  Я пришел  избавить тебя от этой
участи. Из милосердия.
   Миртль стояла ни жива, ни мертва, на лбу ее вдруг резко выступили вены,
зрачки расширились, завороженно следя за медленно поднимающимся  пистолетом,
как вдруг из-за стены донесся тоненький радостный крик:
   - Папа Гарри! Папа Гарри!
   Гарри закрыл глаза; рыдание сорвалось с его губ.
   - О,  Господи!  Эндрю!  - Он  бессильно опустил пистолет.  -  Что с ним
будет?
   И тут же крепкая рука вцепилась сзади в его плечо, а другая  сомкнулась
на запястье.  Кто-то  отвел, а затем и вырвал оружие. Лэтимер в немой ярости
развернулся и оказался лицом к лицу с Томом Айзардом.
   Они  долго  и пристально,  в полном безмолвии смотрели  друг на  друга.
Ситуация  была одной из  тех, к которой слов  не подберешь.  За ними, уткнув
лицо в  ладони,  стояла Миртль, и звуки ее  рыданий сливались  с  радостными
визгами сына в соседней комнате  и  ликующими криками горожан, разгуливающих
вдоль  Брод-стрит. Потом внизу, непосредственно  под ними,  раздались другие
звуки: быстрые шаги,  сопровождаемые звоном шпор и клацаньем шпаг, и голос -
громкий голос генерала Молтри, отдающего приказ.
   - Боже мой!  Ты  не  представляешь,  Том, что  ты  наделал! - с горьким
упреком воскликнул Гарри.
   - Я знаю, что спас тебя, - мрачно буркнул Том. -  Ты, безусловно, не  в
своем уме.
   -  Да?  Тогда  спроси  ее.  Спроси  Миртль,  есть  ли  у нее повод  для
благодарности.
   - Что такое? - сипло переспросил Том с округлившимися глазами.
   В дверях появился Шабрик, отсалютовал и вытянулся по стойке "смирно".
   - Сэр, генерал приветствует вас и приглашает немедленно к себе.
   Лэтимер  обреченно склонил  голову, и Шабрик удалился.  Мгновение Гарри
стоял, вглядываясь в жену, рыдания которой  внезапно  стихли, а душа сжалась
от нового страха. Затем Гарри грустно улыбнулся другу.
   -  Позаботься  о ней,  Том, - скзал  он  и  начал  спускаться  вниз  по
лестнице. Его преследовал голос сына, который нетерпеливо звал его по имени.



Глава XVI. Допрос

   Шабрик ждал у двери библиотеки и распахнул ее перед майором.
   Лэтимер  ступил  в  комнату  и  увидел  там  четырех  человек:  Молтри,
Гедсдена,  полковника  Джона  Лоренса  и  губернатора  Ратледжа.  Лица  всех
четверых   были  необыкновенно  мрачными.  Трое  военных  были  его  старыми
друзьями,  людьми, которые его уважали и ценили; двое  из них дружили еще  с
отцом Лэтимера. Характер  и  темперамент Ратледжа  всегда  дисгармонировал с
характером и темпераментом Гарри; между ними никогда не исчезала какая-то не
поддающаяся определению  враждебность. И все  же, несмотря на это, каждый из
них питал  по отношению  к  другому сдержанное  уважение,  и  до  последнего
момента они не могли упрекнуть друг друга ни в одном бесчестном поступке.
   Лэтимер  сразу понял: эти  четверо собрались здесь,  чтобы судить.  Они
подвергнут  его  краткому,  в большей  или  меньшей  степени  неофициальному
допросу, и если  Лэтимер не сможет сейчас убедить  их в своей невиновности -
ведь ясно, что  случившееся они вменяют в вину именно  ему, - то этот допрос
станет прелюдией к трибуналу, перед которым он вскоре предстанет.
   Ратледж,  как  и  следовало  ожидать, начал  первым.  Лэтимер прекрасно
представлял  себе ярость,  клокотавшую  в  душе  губернатора  после  провала
взлелеянного им  плана, при  мысли об упущенной в результате чьей-то  измены
возможности. Подобной возможности им, вероятно, больше не представится.  Тем
не менее, Гарри никогда не видел Ратледжа внешне  более холодным, сдержанным
и учтиво-официальным, чем сейчас.
   - Майор Лэтимер, - проскрипел  Ратледж, - вчера, когда я  был вынужден,
восставая  против  здравого  смысла,  поделиться  с  вами  планом  кампании,
выработанном мною совместно  с генералом Линкольном,  я предупреждал,  что с
вами  или генералом Молтри  - единственными посвященными в тайну - обойдутся
очень сурово, если она будет преждевременно разглашена. Случилось то, чего я
боялся. Британцы вовремя избежали западни, и наша несчастная страна  еще  на
месяцы, если  не  на  годы, обречена  вести  войну  со всеми  ее бедствиями,
ужасами  и неопределенностью. Предостережение  могло исходить либо  от  вас,
либо от генерала Молтри.
   - Однако не исключено, что разведчики генерала Превоста сами обнаружили
приближение  генерала  Линкольна?  -  полуутвердительно  спросил  Лэтимер, и
спокойствие собственного голоса придало ему уверенности. Он шел сюда, как на
заклание,  преодолевая  животный страх. Но  теперь,  когда он был  поставлен
перед необходимостью  защищаться,  страх  отпустил  его, Гарри  вновь  обрел
самообладание, и мозг его заработал быстро и четко.
   - Не исключено,  - согласился  Ратледж,  - но в  данных обстоятельствах
маловероятно. Более того, мы твердо знаем, что  этого не произошло. Британцы
держали у  себя десятка два  наших пленных, которых  бросили  в  неразберихе
отступления. Я говорил с этими людьми, и  они положительно меня уверяли, что
британский  лагерь  был  разбужен в  час  ночи,  после прибытия  к  генералу
Превосту вестового с донесением о готовящемся  нападении.  Все  это  открыто
обсуждалось в  лагере,  и пленным  удалось  подслушать вражеские  разговоры.
Немедленно  вслед  за  прибытием гонца британцы  начали  быстро  сворачивать
лагерь.
   Раздался стук в дверь, и появился Шабрик.
   - Сэр,  миссис Лэтимер настойчиво просит разрешения поговорить  с вашей
светлостью.
   - Попросите миссис Лэтимер потерпеть и не уходить. Она вскоре может нам
понадобиться.
   Шабрик ушел, а Лэтимер шепотом вознес благодарность небесам. Его  целью
- единственной целью  - было теперь любой ценой  уберечь Миртль, спасти ее -
ради сына. Его  сердце наполнилось бесконечной жалостью. Лэтимер думал,  что
сам  он  уже стоит на пороге вечности.  Он  слабо  верил,  что все это может
закончиться чем-нибудь иным, кроме повязки на глазах и расстрельной команды,
и преходящие ценности  бренного  мира стали несоизмеримы  с  этой вечностью.
Приблизившись  к  краю  могилы,  он  вдруг  прозрел  душой  и  обрел  острое
всеобъемлющее видение и всепонимание,  ведущее к всепрощению.  Он  больше не
думал о  Миртль  как  об  изменнице,  лицемерке и неверной  жене,  предавшей
одновременно  и мужа,  и его  дело.  Теперь  она  представлялась ему жалким,
малодушным  существом,   которое  не   нашло   в   себе   сил   бороться   с
обстоятельствами.  Она  любила  Мендвилла.  Несомненно,  многое  в Мендвилле
способно пробудить женскую любовь.  Первая  ошибка Миртль заключалась в том,
что  она не  осмелилась  признаться себе в этом  чувстве. Но эта ошибка была
вызвана  жалостью.  Миртль  благородно  принесла  свою  любовь  в  жертву  и
выполнила  обещание,  которое  при  обручении  дала  другу детства. Все  шло
хорошо, пока Мендвилл не появился в ее жизни вторично. Это было  уже выше ее
сил;   сыграла  свою  роль  и  дочерняя   привязанность,  которою  она  тоже
поступилась, не говоря уж о привитом  ей с младых ногтей  почтении к короне.
Миртль не смогла бороться со всем сразу.
   Так  рассуждал  Лэтимер, из этих  рассуждений и  родилась  безграничная
жалость  с примесью былой нежности - чувство, которое, по его мнению, в свое
время  побудило Миртль выйти за  него замуж, чтобы отвратить угрожавшую  его
жизни опасность. Теперь настал его черед, и он обязан спасти ее - и ради нее
самой, и ради  их ребенка, который в противном  случае останется безо всякой
защиты в этом жестоком мире. Одно страшило Лэтимера: Миртль может чем-нибудь
выдать себя при допросе, и тогда он не сумеет ее выгородить.
   Когда Шабрик затворил дверь, Ратледж вновь обратился к Лэтимеру:
   -  Таким образом, ответственность  за утечку информации лежит  либо  на
вас,  либо  на генерале  Молтри. Я полагаю,  вы  не  собираетесь, я полагаю,
обвинять его в предательстве?
   - Безусловно, нет.
   Ратледж наклонил голову.
   - Полковник Лоренс,  -  сказал  он повелительно, и  молодой полковник с
мрачно-страдальческим видом выступил вперед.
   - Вашу шпагу, майор Лэтимер.
   Однако здесь вмешался Молтри.
   - Нет-нет! Вы слишком торопитесь. Вы слишком многое считаете само собой
разумеющимся. Нет никакой  необходимости лишать его  шпаги до тех  пор, пока
вина не будет окончательно установлена.
   - Черт побери! - гаркнул Гедсден. - Что ж здесь еще устанавливать? Либо
Лэтимер, либо вы, Молтри. А обвинять вас так же нелепо, как Ратледжа.
   Лэтимер уже отцепил свою шпагу и вручил ее Лоренсу; тот принял оружие и
положил его на стол.
   Молтри, раздраженно  передернув плечами, подвинул  стул и сел у того же
стола. Гедсден последовал его примеру.  Оба они провели всю ночь на позициях
и  устали. Лоренс  остался  стоять, но  отошел  подальше.  Ратледж  принялся
вышагивать по комнате от Лэтимера к остальным и обратно.
   -  Наше  предположение,  майор  Лэтимер,  заключается  в  том,  что  вы
поделились  сведениями с  женой. Мы убеждены,  что  вы не  повинны  в  более
тяжкой, преднамеренной  измене. Видимо, вы -  и это естественно - стремились
рассеять ее тревоги. Мы сочувствуем  вам,  насколько это  в наших силах,  но
вряд ли членам военного трибунала этот довод покажется веским.
   - Мне это  понятно, сэр. Но каковы ваши  дальнейшие предположения?  Ибо
они тоже должны были возникнуть. Кому выдала тайну моя жена?
   - Своему отцу, чья приверженность британцам скандально известна.
   Губы Лэтимера тронула грустная улыбка.
   -  Сэр, это  очень легко опровергнуть. Вы,  ваша  светлость, и  генерал
Молтри знаете, что после того, как вы поделились  со мною своим планом, я не
покидал  расположения войск  до тех пор, пока  не отправился  с  полковником
Смитом  на  встречу  с  британскими  парламентерами.   С  переговоров  я  не
возвращался до  двух  часов  пополудни; с того  момента, когда вы оповестили
меня  о приближении Линкольна,  и  после  того, как  по  вашему  приказу был
арестован мой тесть, я не виделся с моей женой еще больше двух часов.
   - Что-что? - закричал Молтри.
   Лэтимер  повторил  свои рассуждения,  тем  временем  Ратледж озадаченно
теребил свой подбородок.
   - Откуда вам  известен  час ареста  сэра Эндрю  Кэри?  -  подозрительно
спросил Гедсден.
   - От Миддлтона - того офицера,  который производил арест. В тот день он
нес   здесь  дежурство  и,  естественно,   счел  нужным   поставить  меня  в
известность.
   Ратледж,   находясь  еще   в  задумчивости,  позвонил   в  колокольчик,
осведомился  у  Шабрика, где  мистер Миддлтон,  и,  узнав,  что тот  в доме,
попросил, чтобы его вызвали.
   - Если Миддлтон подтвердит его  слова, Джон, то рухнет все обвинение, -
заметил Молтри.
   Ратледж не  ответил.  Миддлтон явился  и  подтвердил  заявление  майора
Лэтимера.  Да, он  арестовал  сэра Эндрю  Кэри ровно в полдень, через десять
минут после получения приказа губернатора.
   - Благодарю вас, мистер Миддлтон, вы необычайно исполнительны, - сказал
губернатор.  - Можете идти, сэр, если только... - Он повернулся  к другим. -
Возможно, вы хотели бы расспросить его?
   Лоренс решил не упускать случая.
   - Чем занимался сэр Эндрю Кэри, когда вы за ним пришли?
   - Он  писал  -  как  раз заканчивал письмо, или то, что  выглядело, как
письмо.
   - Вы забрали его? - живо спросил Ратледж.
   - Конечно, сэр. Вместе со шкатулкой для писем. Она в кабинете генерала.
   Ратледж слегка улыбнулся.
   -  Мистер  Миддлтон,  поздравляю  вас,  вы  все  делаете  основательно.
Пожалуйста, принесите мне эту  шкатулку.  Майор Лэтимер, если вам угодно, вы
можете сесть.
   Лэтимер воспользовался  разрешением,  и со страхом ждал, когда принесут
шкатулку с письмами.
   Ее принесли, открыли, и  Миддлтон указал на  письмо, которое писал  сэр
Эндрю перед тем, как  его взяли под  стражу. Ратледж поблагодарил и отпустил
лейтенанта, после  чего подошел  и сел  за  стол между  Гедсденом и  Молтри,
поставив ящичек перед собой. Он подержал письмо в руке.
   - Оно, конечно, зашифровано, - констатировал он, - что сразу выдает его
характер.
   -  Как  бы  то  ни  было,  сэр,  -  напомнил  майор  Лэтимер,  -   если
предположить, что я - единственный возможный канал утечки информации, то моя
жена сообщила своему отцу о подходе Линкольна прежде, чем о нем узнала. А вы
предъявили мне обвинение исходя именно из такого предположения.
   - Проклятье! Это ясно как Божий день, - согласился Молтри.
   - Чего  уж яснее? - прибавил  Лэтимер. - А  посему, я полагаю,  излишне
привлекать мою жену к разбору этого дела.
   - Напротив, - сказал  Ратледж, - я думаю, сейчас самое время пригласить
ее. - И он опять позвонил.
   Испуганный Лэтимер попытался это предотвратить. Если  Миртль предстанет
перед этими людьми, она наверняка запутается. Он воззвал к своему старинному
другу:
   -  Генерал  Молтри, неужели так необходимо мучить мою жену вопросами? Я
готов взять всю ответственность на себя! - взмолился он в отчаянии.
   - Миссис  Лэтимер сама  выразила  желание  предстать  перед  нами, -  с
чувством неловкости ответил Молтри.
   Миртль впустили в библиотеку; по ее просьбе  позволили присутствовать и
капитану   Айзарду.   Полковник  Лоренс  поставил  для   нее  стул  напротив
губернатора. Миртль  присела, пробормотав слова благодарности. В ее лице  не
было ни кровинки,  но она сохраняла удивительное спокойствие. Бешеная ярость
Гарри, его обличения и кое-что из рассказанного Томом прояснили случившееся;
Миртль  поняла,  какое  чудовищное  преступление  вменяют  в  вину ее  мужу.
Путаница,  как  она   поняла,  создалась  ужасная,  однако,  зная   о  своей
невиновности и равно уверенная, что  предателем  мог быть кто угодно, только
не ее муж, она нашла в себе мужество понять также, что ничто ему не поможет,
кроме ее  откровенного и полного признания. Нужно выложить перед  ними  все,
что ей известно, и истина, безусловно, восторжествует.
   Капитан Айзард стал  подле нее. Молтри и  Гедсден, поднявшиеся  при  ее
появлении, снова заняли свои места; Лоренс обошел вокруг стола и остановился
за креслом Ратледжа. Со своего места, немного повернув голову вправо, Миртль
могла видеть Лэтимера; внешне он был спокоен, но она понимала, что творилось
у него на душе.
   Ратледж   монотонным  голосом,  лаконично  обрисовал  ситуацию:  кратко
изложил  план,  при  помощи  которого  они   надеялись,  по  его  выражению,
"забургонить"  британцев,  и  как  заблаговременно предупрежденные  британцы
избежали мышеловки.
   - Отсюда следует, мадам, что имела место измена. Однако, кроме меня,  в
тайну были  посвящены только генерал Молтри и майор  Лэтимер. Следовательно,
кто-то из них двоих предатель. Поскольку мы убеждены - по причинам, которые,
я  полагаю,  вам  ясны  - что  генерал  Молтри  предателем  быть  не  может,
напрашивается неибежный вывод: вина  за это страшное  преступление лежит  на
вашем муже.
   Миртль  разжала  губы,  собираясь   что-то   возразить,  но  губернатор
предостерегающе поднял руку:
   -  Все, о чем я прошу вас, мадам - ответить на один-два вопроса. Прежде
всего, сообщал ли вам вчера майор Лэтимер о том,  что генерал Линкольн тайно
заходит в тыл британской армии?
   Миртль не дала определенного  ответа.  Она  вдруг ощутила, что  вся  ее
непоколебимая  решимость  говорить  правду и  ничего,  кроме  правды,  разом
рухнула после первого же  заданного ей вопроса. Она затравленно взглянула на
Ратледжа, потом на Лэтимера; лица обоих были суровы и напряжены.
   - Отвечайте, мадам, - сурово сказал Ратледж.
   Миртль опустила глаза.
   - Да, - едва выдохнула она.
   В  первый  момент  все  онемели.  До  последней секунды грозные  судьи,
вопреки очевидному, внутренне сопротивлялись признанию вины Лэтимера.
   - Черт! - вырвалось у Гедсдена.
   Добродушная физиономия Молтри вдруг потемнела. Он развернулся в сторону
Гарри.
   - Господи! Вот лицемерный предатель! -  прогромыхал  генерал, и Лэтимер
вздрогнул, как от пощечины.
   -  Нет!  Нет!  -  отчаянно  закричала Миртль,  и голос  ее  был  скорее
сердитым, чем испуганным. - Как вы можете! Вы же знаете, генерал Молтри, что
это не так!  Вы  знаете его  всю жизнь, он  рисковал собой ради вашего дела.
Неужели вы  сомневаетесь,  что если он и рассказал мне, то безо всякой мысли
об  измене.  Он рассказал только  из  любви  ко мне,  из  сострадания, чтобы
успокоить мучившие меня страхи.
   - Всем нам известны  прошлые  заслуги  мистера  Лэтимера  в  борьбе  за
свободу, и мы не предполагали ничего иного, мадам, - заверил Ратледж, словно
упрекая Молтри, и перевел взгляд на Гарри.
   Лэтимеру показалось странным, что тот, на чью дружбу он  в этот трудный
час так рассчитывал, выступает против него, тогда как человек, к которому он
относился   неприязненно,   старается   сдержать  резкие   колебания   весов
правосудия.
   Тем временем Ратледж, не сводя с Гарри своих темных глаз, продолжал тем
же ровным тоном:
   - Несдержанность и неблагоразумие с самого начала отмечали его поступки
и сводили на нет многие  его  благие  намерения. По этой причине  он  иногда
оказывал  нам  медвежьи  услуги.  Это  самое  большее, в  чем мы  его сейчас
обвиняем.  Однако в последнем случае несдержанность  является почти таким же
серьезным проступком, как шпионская  деятельность,  и заслуживает  такого же
сурового наказания.
   Он заметил, что миссис Лэтимер вся сжалась  и лицо ее исказила гримаса.
Губернатор  помедлил  немного,  чтобы  дать  ей время  совладать  со  своими
чувствами и задал следующий вопрос:
   - Следовательно, вы, мадам, понимая, из каких соображений муж поделился
с вами секретными сведениями, не посовестились немедленно передать их вашему
отцу?
   - А  вот этого я,  точно,  не делала!  -  горячо возразила  Миртль. - Я
готова поклясться в каждом своем слове, мистер Ратледж.
   -  Миссис Лэтимер,  клятвами  не  опровергнуть  фактов.  А факты  можно
установить. Вашего отца арестовали через четверть часа после вашего ухода от
него. Во время  ареста он как раз заканчивал  письмо, лежащее сейчас  передо
мною  -  письмо,  написанное  шифром.  Одно  это  уже  доказывает,  что  оно
предназначалось врагу. Шифр этого письма сродни тому,  который использовался
в записке, обнаруженной позавчера у вражеского агента.
   - Я ничего не знаю  об этом, сэр. Ничего. Ни вчера, ни в другое время я
не сказала ни слова  ни моему отцу,  ни кому бы то ни было  еще  о том,  что
узнала от мужа.
   - Безусловно,  господа, -  вмешался  Лэтимер,  - при  отсутствии других
доказательств достаточно ее  утверждения. А сверх того,  что  я - предатель,
ничего доказать нельзя. За это, повторяю, я  понесу ответственность  сполна.
Но не надо, прошу вас, подвергать мою жену дальнейшей пытке.
   Миртль  посмотрела  на  него,  в ее  глазах  зажегся  свет  нежности  и
удивления. Она сознавала, в какой  оказалась  западне,  но  эта  защита, его
готовность  заслонить ее  собой согрели  Миртль и  приглушили  все остальные
чувства. Она знала, какою была в его глазах: он считал ее виновной в измене,
которая под