ямс, - я большой
любитель  книг.  Но мне редко приходилось  читать  написаное  от руки, - все
время, пока он  говорил, глаза его были  прикованы к  испещренному строчками
листу,  -  а здесь к тому же неразборчиво. Какой  бы плут  это ни писал, его
следовало  бы  отправить  в  школу  обучаться крючкам  и  палочкам...  Понял
наконец! Скорее угадал, ей-Богу. Ну, конечно, это Гарри Лэтимер.
   -  Именно Гарри Лэтимер, - подтвердил губернатор,  сворачивая  бумагу и
возвращая  ее секретарю. -  Он  в  начале списка; а  это  перечень  тех, кто
участвовал в  налете на наш королевский арсенал, когда  Булль оставался моим
заместителем. Лэтимер - вожак всей шайки. Ограбление и высшая степень измены
одновременно -  вот  что  будет предъявлено  ему  в  обвинении, когда в один
прекрасный день разбойнику придется отвечать за содеянное.
   Дик Уильямс выглядел удивленным и озадаченным.
   - Но, мне казалось, он был тогда в Бостоне.
   - Очень многим так  казалось.  На самом  же деле он провел  три  дня  в
Чарлстоне. И это было только одно из его дел.
   Дик Уильямс мрачно смотрел на губернатора.
   - И человек, составивший список, даст в суде показания?
   - Когда придет время.
   - Тогда почему бы вам не арестовать Лэтимера?
   - Арестовать?
   -  Он  сейчас  в  Чарлстоне,  -  сказал  Уильямс,  и  капитан  Мендвилл
стремительно отреагировал:
   - Откуда вам это известно?
   - Утром, по пути сюда мы видели его на Брод-стрит, верно, Чини?
   Чини,  вздрогнув,  очнулся  от   тревожного  уныния,  в  котором  давно
пребывал.
   - Это факт, - подтвердил он.
   Мендвилл, казалось, начал размышлять вслух:
   - Выходит, он вернулся. Вот как...
   - Да, вернулся. Это ваш  шанс, если только вам удастся вытащить на свет
Божий вашего свидетеля.
   Лорд Уильям махнул рукой:
   -  Дружище,  даже  если  офицеры  шерифа исполнят мой  приказ,  в чем я
сомневаюсь, раскрывать  моего свидетеля пока  нежелательно. Но мы ничего  не
потеряем, если подождем, уверяю вас.
   - Я понимаю, - сказал Уильямс, - открыть свидетеля означало бы потерять
агента во  вражеском лагере. Ясно, - он вздохнул. -  Ладно, я буду терпелив,
сэр, пока мы не сможем предъявить счет нашему благородному джентльмену. - Он
оживился: - Я передам ваши слова у себя в округе. Я отправляюсь немедленно -
нет  смысла  задерживаться  в Чарлстоне. Если ваша светлость желает  сказать
что-нибудь еще...
   -  Нет. Думаю,  нет. Буду вам обязан, если вы передадите  то, о чем  мы
говорили,  и  сообщите мне,  когда будете  здесь  в  следующий  раз.  Теперь
осталось определить, как быть с вами, Чини.
   - Как прикажет ваша светлость, - промямлил Чини.
   Но деятельный Дик Уильямс опередил:
   - Возвращайся  со мной,  Чини. За  Брод-ривер ты будешь в относительной
безопасности. А  из  Чарлстона сравнительно легко выбраться через  пристань.
Кроме того, с мушкетом в руках ты принесешь своему королю больше пользы, чем
прячась на борту военной посудины.
   -  Честное  слово, мне  все  равно куда идти,  лишь  бы не оставаться в
Чарлстоне.
   - Ну, так ты поедешь со мной, дружище.
   -  Да, да. Так  будет лучше,  - сказал Чини,  не имевший, казалось,  ни
единой собственной мысли.
   - Полагаю, и в самом деле, так будет лучше, - согласился  лорд Кемпбелл
и обратился к секретарю: - Иннес, выдайте по десять гиней каждому.
   Но Уильямс отшатнулся:
   - Сэр! - в голосе его прозвучала укоризна.
   - Черт возьми! В чем дело? - изумленно воззрился на него губернатор.
   - Я шпион, сэр, говорю без обиняков. Я шпион и горжусь этим.  Но деньги
я  не  беру. Я  шпионю из  чувства долга, да  еще  ради  развлечения  -  оно
скрашивает скуку.
   Глядя в его  насмешливые  смелые глаза,  лорд Уильям без труда  поверил
такому нелепому заявлению.
   - Ей Богу, мистер Уильямс, - сказал  капитан Мендвилл, - странное у вас
чувство юмора.
   - Так и есть, не правда ли, Чини?
   - Это факт, - затверженно повторил  Чини, подставляя ладонь, в  которую
секретарь насыпал золота.
   Вслед за тем они ушли, и лорд Уильям расположился на диване.
   -  Занятный и славный малый... - проговорил  он,  шаря рукой в  поисках
табакерки. - Впервые  беседовал со шпионом  без отвращения. Нет, он не похож
на настоящего шпиона. Он слишком мало рассказал о себе.
   -  Зато он сообщил кое-что интересное  о  Гарри Лэтимере,  - в раздумье
произнес от окна Мендвилл.
   - Интересное - возможно. Но  вряд ли полезное. Если бы Уильямс предстал
перед комитетом вместо этого болвана Чини, мы могли бы что-нибудь через него
выяснить.
   - Возможно,  мы  выяснили бы  что-нибудь и  у  Чини,  если  бы  вы  его
расспросили.
   Его светлость зевнул.
   -  Я забыл,  - сказал он. - И Уильямс так много говорил.  А,  не  имеет
значения. Какой прок  в  информации,  если нельзя  ее использовать? И  слава
Богу, что нельзя. - И он рассеянно набрал щепоть табаку из табакерки.



Глава IV. Фэргроув

   В верхней комнате  своего особняка  у  бухты Лэтимер старался  привести
себя в порядок. Требовалось  снять грим и сменить костюм  Дика  Уильямса  на
более  подобающее случаю платье. Но  когда Джонсон почтительно  спросил, что
оденет его честь, тот отослал слугу, закутался  в халат, присел к туалетному
столику  и задумался, удрученно опустив голову. Вошедший через четверть часа
Джулиус застал его все в том же положении. Джулиус, невысокий пожилой негр с
курчавыми  седыми  волосами,  выглядевшими,  словно  парик,  поставил  возле
хозяина  поднос, налил в  серебряную чашку дымящегося шоколада  и, повинуясь
нетерпеливому жесту Лэтимера, быстро удалился.
   Лэтимер снова  остался наедине со своими  мыслями. Этим утром он достиг
цели, и даже с большим успехом, чем можно было предполагать. Он видел список
и  узнал все, что хотел. Однако успех  не поднимал настроения, а,  напротив,
нагонял глубокую тоску:  список был  составлен знакомой рукой. Гарри не хуже
своего знал почерк Габриэля Фезерстона, сына управляющего имением Фэргроув.
   Управляющий  прослужил у сэра Эндрю Кэри тридцать  лет,  и  пользовался
доверием и благосклонностью баронета, которые распространялись и на молодого
Фезерстона.  Когда  для  юного  Лэтимера выписали учителя, Габриэль  посещал
уроки вместе со  своим  сверстником. Целых два года они вдвоем  корпели  над
учебниками,  а когда Лэтимер уехал завершать образование в Англию, еще долго
переписывались. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Гарри хорошо
помнил и сразу узнал его почерк.
   Открытие того факта, что Фезерстон работает на лорда Уильяма, позволяло
сделать  вполне определенные  выводы.  Сейчас Лэтимер  удивлялся собственной
ненаблюдательности, а сейчас как будто пелена упала с глаз.
   С  того момента,  как  Габриэль  Фезерстон  переметнулся  к Каролинским
Сыновьям  Свободы   и  добился   своего  избрания   в   Генеральный  комитет
Провинциального   конгресса,  Лэтимер   обязан  был  учитывать   вероятность
двурушничества в его  поведении. Теперь он это  сознавал, а тогда, благодаря
собственному стремительному  обращению  в новую веру,  воспринимал  поступок
Габриэля,  как должное. Лэтимеру следовало помнить,  что  молодой  Фезерстон
находится в сильной зависимости от сэра Эндрю, ведь Кэри, узнав, что сын его
управляющего  -  изменник,  немедленно  выгнал бы  старика. Однако этого  не
произошло; следовательно, в деле замешан  сам баронет. Скорее всего, так оно
и было  - Габриэля  послали шпионить за  Провинциальным конгрессом по совету
сэра Эндрю.
   Теперь  Лэтимер стоял перед  необходимостью объявить  о своем открытии.
Чрезвычайное совещание, уполномочившее  его  провести расследование,  должно
было вновь собраться в  шесть часов вечера  в доме Генри Лоренса. Отчитаться
Лэтимер был обязан любой ценой, но цена казалась непомерно высокой.
   Дело не  в том, что он жалел  Фезерстона или симпатизировал ему. Прежде
Гарри питал к нему дружеские чувства, но теперь это не имело значения  -  от
них не  осталось  и следа. Фезерстон - негодяй  и продажная тварь,  и только
глупец будет  попусту расходовать свое сочувствие на того, кто без колебаний
готов  накинуть  петлю  на  шею  ближнего.  Однако  остается  сэр  Эндрю.  В
отношениях Гарри со своим бывшим опекуном и  ближайшим другом, отцом Миртль,
уже  произошел  перелом, но до последнего  времени  Лэтимер  надеялся на  их
восстановление.  Теперь разрыв  должен  стать окончательным и бесповоротным,
ибо можно не сомневаться в том, что последует за  разоблачением  Фезерстона.
Как бы ни колебались остальные члены Совета безопасности, Гедсден настоит на
казни предателя. Фезерстон  поплатится жизнью за  дела, в которые его вовлек
сэр  Эндрю,  и  уж  тогда  Гарри  бесполезно  ждать снисхождения  от  своего
приемного отца. Миртль будет потеряна для него навсегда.
   И все же он обязан разоблачить Фезерстона.
   Удача обернулась тяжелой  дилеммой;  Лэтимер оказался  меж двух  огней.
Прошло немало  времени,  прежде  чем  его  осенило: существует компромиссное
решение!  Можно  устранить   Фезерстона,  не   покушаясь  на  его   жизнь  и
одновременно положить конец шпионажу.
   Лэтимер  быстро  принимал  решения, и, как только эта идея пришла ему в
голову,  немедленно  начал  действовать. Мешкать нельзя было ни  минуты.  Он
поднялся,  позвонил в колокольчик и, когда  вошел  слуга, приказал отправить
посыльного к мистеру Айзарду  с просьбой о  встрече, а затем принести костюм
для верховой езды.
   Приблизительно в  то же  время, около полудня, капитан Мендвилл  выехал
верхом в Фэргроув, обширное имение сэра Эндрю на берегу Бэк-ривер.
   При  виде всадника  на  чистокровной вороной кобыле  -  красавца в алом
мундире с  золотым  шитьем,  белых лосинах и лаковых кавалерийских сапогах -
дрогнуло бы сердце любой горничной,  случись ей украдкой заглядеться на него
сквозь зеленые жалюзи, когда он проезжал мимо.
   Сто лет  назад Калпипер  спроектировал Чарлстон на  открытой местности,
допускавшей  просторную,  геометрически  правильную  планировку,  которой не
сыщешь  в  Старом Свете.  На  европейский взгляд  губернаторского  конюшего,
Митинг-стрит,  откуда он  начал  свое  путешествие, выглядела не  улицей,  а
живописной  вязовой  аллеей.  Дома по обе стороны  окружали  ухоженные сады;
темно-красные  кирпичные   стены   домов   недавней  постройки  были   увиты
виноградными  лозами; старые,  добротные дома, сложенные из  бревен  черного
кипариса, смотрели на улицу торцами, а фасады с широкими верандами утопали в
зелени. Тонкий аромат поздних тюльпанов, завезенных сюда первыми поселенцами
из  Голландии,  смешивался с густым запахом жасмина,  жимолости  и  нагретой
солнцем сосновой смолы.
   Капитан свернул на Брод-стрит. Проскакав мимо церкви  святого Михаила с
высоким  шпилем,  очень  напоминающей  творение  Рена[14],  и  церковь   св.
Мартина-в-Полях, он выбрался на  площадь, украшенную статуей Питта,  которую
лет  пять  назад  соорудили  в  знак уважения провинции  великому выходцу из
народа.  Здесь множество экипажей и  пешеходов вынудили  капитана перейти на
шаг. Ему  попадались  компании моряков  всех  рангов,  сошедшие  с  кораблей
поглазеть на  город;  на перекрестке  под  наблюдением смуглого надсмотрщика
толпились негры  в ярких  полотняных одеждах;  навстречу куда-то спешили три
индейца племени катоба,  увенчанные перьями  и закутанные в шерстяные одеяла
кричащей расцветки. Каждый из них вел под  уздцы вьючную лошадь  с товарами,
полученными в обмен на шкуры,  привезенные  из-за Камдена.  Не  раз  капитан
Мендвилл  натягивал   поводья,  уступая  дорогу   тяжелой   карете  богатого
плантатора,  высокому  фаэтону  с  невозмутимыми,  как  бронзовые  изваяния,
ливрейными  грумами  на  запятках или крытым носилкам на ременных  лямках, в
которых  за черными занавесками модницы совершали экскурсии по галантерейным
лавкам.
   Из всех городов Северной Америки Чарлстон в  наибольшей степени сочетал
в  себе роскошь  и  изысканность Старого Света  с  благополучием и изобилием
Нового.   Понятно,   что   безбедное   существование   жителей   города   не
способствовало    широкому    распространению   революционных    настроений.
Попадались, правда, горячие головы вроде Кристофера Гедсдена и новоявленного
республиканца  Гарри  Лэтимера;  была   неуправляемая  толпа  ремесленников,
мастеровых  и  прочих, кому почти нечего было  терять и кто всегда готов  на
любые  авантюры;  но  тон  задавала  состоятельная  олигархия плантаторов  и
торговцев - они обладали в  Южной Каролине неоспоримой властью и, в общем-то
сочувствуя  обиженным  северянам   и   противникам  деспотизма   королевских
чиновников,  заняли тем не менее выжидательную  позицию  и  не предпринимали
активных  действий.  Ведь в  случае  поражения  им  грозила  утрата  личного
состояния и благополучия.
   Такая же пассивность охватила и убежденных тори. Среди них тоже имелись
фанатики,  которые,  подобно  Эндрю  Кэри  и Флетчеллу,  отбрасывали  всякие
расчеты,  когда  речь  заходила о верности  трону.  Но  в  основном,  как  и
противная  сторона,  тори   стремились   прежде  всего  избежать   открытого
столкновения.
   Судьба   определила   Каролине  второстепенную   роль  в   конфликте  с
метрополией. Известие о стычке  при  Лексингтоне  сначала  вызвало  брожение
умов,  но  вскоре все снова улеглось. Конгресс  выработал очередную  петицию
королю, и люди предпочитали надеяться, что согласие будет достигнуто и жизнь
войдет в нормальную колею.
   Мендвилл  смотрел  на  будущее  колоний  пессимистически.  Однако,   не
лишенный  чувства  юмора, он  забавлялся  тем, что  невозмутимо  обменивался
приветствиями  с  офицерами  в голубых мундирах Провинциальной  милиции. Эти
полузаконно    созданные     отряды    ополченцев    предназначались     для
антиправительственных  действий.   Когда  капитан  проезжал  мимо,   офицеры
приподнимали свои шляпы с черными  кокардами, но Мендвилла не  обманывало их
показное дружелюбие: его мундир был для них, конечно, что красная тряпка для
быка,  и,  несмотря  на  приятельские улыбки -  со  многими  капитан  играл,
охотился или заключал пари на петушиных боях и скачках - они, когда наступит
срок, так же улыбаясь, перережут ему глотку.
   Мендвилл  ко всему  этому привык.  Он приехал в колонию  служить своему
королю.  О себе  капитан, вздыхая, думал  как  о  "бедняге младшем  сыне". В
действительности он был даже младшим сыном младшего сына. В лучших традициях
младших   отпрысков  знатных  домов  он   промотал  значительное  состояние,
унаследованное  от  матери  -  его  отец  в свое время  женился  на  богатой
наследнице  -  и  попал  в  зависимость   от  государства,  что  в  Британии
свойственно исключительно младшим сыновьям в семье[15].
   Правда,   Мендвилл  являлся  наследником  титула  и  состояния   своего
бездетного дяди,  графа  Челфонта.  Но  энергичный  дядюшка отличался в свои
пятьдесят  пять  лет  отменным здоровьем, жили в роду  Мендвиллов подолгу, и
капитан не льстил себе надеждой  на  кончину графа,  которая могла наступить
очень не скоро. Мендвилл не стал  губить молодые годы в бесплодных мечтаниях
и отправился, как было принято в его кругу, на королевскую службу в колонии,
собираясь одновременно  сослужить  службу и себе - по примеру своего отца, а
равно и лорда  Уильяма  Кемпбелла, тоже младшего сына, женившегося на  Салли
Айзард и приданом  в  пятьдесят тысяч  фунтов. Колонии  представляли  собой,
можно  сказать,  обширные  охотничьи  угодья,  где  колониальные  наследницы
служили  вожделенной  добычей   для  младших  сыновей,  великолепно  умевших
использовать в качестве приманки  знатное имя.  Ко  всему  прочему,  капитан
Мендвилл отправлялся в  Америку, заранее зная,  где  искать  дичь. Сэр Эндрю
Кэри,  богатый  и  влиятельный  южнокаролинский  тори, по материнской  линии
происходил от первого владетельного лорда Мендвилла и так гордился этим, что
склонен  был считать  свою принадлежность  к знатному древнему  роду гораздо
менее  отдаленной,  чем  на  самом  деле.  Сэру   Эндрю  не  посчастливилось
обзавестись сыновьями, он воспитывал единственную дочь, и ему,  естественно,
будет   лестно  выдать   ее  за  Мендвилла,   укрепив   этим  родством  свои
геральдические притязания.
   Лишь одно упустил из  виду дальновидный капитан - существование мистера
Гарри Фицроя Лэтимера из Санти Бродс, хозяина баронства Лэтимерского на реке
Салуда, -  и это упущение  могло  свести на нет все его  расчеты,  если б не
особая  милость  провидения,  благодаря которой  Лэтимер  обвинялся  нынче в
мятеже.
   Оскорбленный сэр Эндрю намекнул "племяннику", что отношения с Лэтимером
напоминают  ему  басню о змее и дровосеке,  но роль дровосека  он  играть не
намерен.
   Когда глаза капитана Мендвилла, от внимания которого  ускользало весьма
немногое,  заметили исчезновение  с пальца  Миртль  усыпанного  бриллиантами
золотого обручального  кольца, он счел заочный  поединок почти  выигранным и
старался не придавать значения ее бледности и апатии.
   В  совершенстве  владея собой,  Мендвилл, пока  она горевала, никак  не
проявлял своих намерений,  но  втайне подумывал  о  будущем. Он знал, на чем
держится мир, знал и человеческую природу: не было еще такой сердечной раны,
которую  не   исцелило   бы  время.   Нужно  только  набраться   терпения  и
сдерживаться,  пока процесс заживления  не продвинется достаточно  далеко; с
остальным он справится играючи.
   Надежды  капитана  Мендвилла  были не  так  уж  беспочвенны. Миртль  не
скрывала, что он ей симпатичен, и сейчас, когда она так страдала и нуждалась
в  утешении, ее  отношение  к  "кузену"  Роберту неизбежно  становилось  все
теплее.   Вдобавок   он   заручился   заверениями   сэра  Эндрю   в   полной
благосклонности  и  поддержке.  Сэр  Эндрю  весьма прозрачно намекал, что не
потерпит  в  зятьях  отступника Лэтимера  -  этого  неблагодарного  негодяя,
которого он не  пустит даже на порог своего дома - из  чего  капитан  не без
удовольствия  заключил,  что  путь к  сватовству  расчищен.  До  сих пор  он
продвигался  вперед  по этому  пути  осторожно, а сейчас, чуя близкую удачу,
скакал в Фэргроув с ворохом новостей, полученных от Дика Уильямса.
   Мендвилл  свернул  на  Кинг-стрит,   где   движение   было  не  слишком
оживленным, и,  ослабив поводья, устремился к городским воротам. На песчаной
пустоши за  недостроенными  укреплениями, возведение которых началось  около
двадцати лет  назад, но  потом  было  заброшено,  он  увидел  большой  отряд
милиции,  обучавшийся  строевым  приемам.  Провинциальная  милиция  состояла
главным образом из молодых мастеровых. Вид красного мундира Мендвилла вызвал
среди  них  пяток  непристойных  шуток,  отпущенных  ему  вслед,  правда,  в
относительно добродушном тоне.
   Не обращая на них внимания, капитан  поскакал во  весь опор  по  старой
Индейской  тропе  через  сосновые  пустоши  - безлюдные  песчаные  дюны,  не
оживленные  никакой  растительностью,  кроме  сосен,  казавшихся  черными  и
источавшими  на  солнце терпкий аромат. Вскоре  он подъехал к рукаву Купера,
Бэк-ривер,  где дед  нынешнего Кэри  выстроил  Фэргроув.  Дорога  вела через
болото; за ним местность приобретала, наконец, более цветущий вид.
   Около  двух  часов  пополудни  Мендвилл  на взмыленной  лошади  миновал
железные ворота Фэргроува. От них  начиналась широкая, приблизительно в милю
длиной, аллея,  засаженная вирджинскими  дубами и  рассекавшая надвое  парк,
разбитый вокруг величественного особняка Эндрю Кэри.
   Фэргроув,  прямоугольное   здание  классической  архитектуры   в  стиле
королевы Анны[16], с белыми жалюзи на высоких окнах, был построен пятьдесят,
а  то  и больше, лет  тому назад из кирпича,  вывезенного  из  Англии вместо
балласта на кораблях. За прошедшие  годы дом немного постарел и потускнел от
непогоды, что только дополнительно придало ему благородства. Выходя  с аллеи
на полукруглую, усыпанную гравием дорожку, можно было  легко вообразить себя
перед  английским сельским замко