м  штата  был Ролинс  Лаундс,  но  с
перемещением  театра  военных  действий  в южные  провинции  он  тоже  подал
прошение об отставке, чтобы уступить место человеку, лучше разбирающемуся  в
военных делах. Колебания Ратледжа тем временем прошли, он успел привыкнуть к
восторжествовавшим в Америке идеям и согласился  принять  должность, которую
ему буквально  навязывали  все  те,  кто  правильно  оценивал  его  огромную
работоспособность и кристальную честность.
   Губернатор  ничего  не  упускал из  виду, и  во время  второй  беседы с
Молтри,  состоявшейся  в  доме  Ратледжа  на  Брод-стрит,  генерал  пришлось
пережить несколько неприятных минут.
   Губернатор рассказал о шагах, которые он предпринял, затем они обсудили
мероприятия  по набору дополнительных войск, после  чего Ратледж  объявил  о
своем намерении лично отправиться в Оринджберг и  разбить там лагерь на  три
тысячи человек, хотя он ума не приложит, откуда взять эти три тысячи.
   Возможно,   к  этому   дню   Ратледж  уже   разработал   свой   великий
стратегический план. С его помощью он рассчитывал уничтожить армию Превоста,
нанеся британцам второй после  поражения Бургоня удар, от которого им уже не
оправиться. План был та тщательно засекречен, что даже сегодня представление
о нем можно получить, лишь глубоко проанализировав военную  корреспонденцию,
приказы и распоряжения тех времен  и внимательно изучив каждое слово, каждый
намек,  содержащийся  в  них между  строк. Это  был вдохновенный и тщательно
сбалансированный  замысел,  успех  которого целиком и полностью  зависел  от
того,  удастся ли  ввести врага в заблуждение,  чтобы потом преподнести  ему
сюрприз;  поэтому  сохранение  тайны имело первостепенную важность. И  тайну
свою Ратледж хранил так, что даже абсолютно надежному, близкому ему человеку
- Молтри - он не позволил  себе сделать ни малейшего намека, и даже Линкольн
ничего не знал о том, что было на уме у губернатора.
   Однако вскоре предстояло  доверить секрет  еще, по меньшей мере, одному
человеку.  Так  или иначе, но Ратледж будет  вынужден предпринимать какие-то
действия, и проницательный наблюдатель  сможет сделать достаточно близкие  к
истине выводы и разрушить его планы. Ратледж потерял покой и сон; его мучило
сознание, что  город  все  еще  кишит  предателями  и тори, затаенная  злоба
которых еще сильнее возросла  после конфискации их имущества в пользу штата.
Он подозревал всех, кто его не поддерживал, и, храня свою грозную тайну, как
водится, начал бояться собственной тени.
   Это и послужило причиной, по которой Ратледж затеял с Молтри неприятный
разговор.
   - Хочу обсудить с тобой еще один вопрос, - сказал он.
   Ратледж говорил спокойно, но как-то очень странно. Молтри вынул изо рта
трубку и уставился  на губернатора, сидящего  за  письменным столом. Генерал
только  сейчас  впервые  обратил  внимание, как  пожелтело и осунулось  лицо
друга, как он похудел.
   - Уверен ли  ты, что поступил  разумно, - продолжал Ратледж, - позволив
миссис  Лэтимер  остаться в  твоем доме,  который  фактически  служит  твоей
штаб-квартирой?
   Генерал опешил.
   - Какие тут, к черту, могут быть возражения?  - На мгновение он едва не
подумал, что Ратледж намекает на его нравственность в отсутствие жены.
   -  Нам  нельзя забывать  об осторожности. Тем более, если речь идет  об
особе  сомнительной лояльности. Ведь в непосредственной  близости  от  штаба
всегда можно собрать обрывки информации...
   - Бог мой! - воскликнул  Молтри. Его  изумление  и негодование были так
велики, что он перешел на официальное  обращение. - Ваша светлость намекает,
что миссис Лэтимер - вражеский агент?
   - Если б я так думал, то не намекал бы - я бы настаивал. Нет, Уильям, я
имел в виду не больше  и не  меньше  того, что выразил словами.  Полагаю,  я
выразился ясно.
   - Ясно?  Да, проклятье, куда уж ясней. Неясно только, почему ты  вообще
завел об этом речь. Должна же быть какая-то причина. Или это просто паника?
   - Я никогда не поддаюсь панике.
   - Но... но... - Молтри не  знал, удивляться ему или злиться. - Миртль -
жена моего главного адъютанта, человека такого же верного и надежного, как я
сам. Каждый поступок его жизни доказывает...
   - Я не  сомневаюсь в верности майора  Лэтимера. Но следует помнить, что
его жена - также и дочь Эндрю Кэри, самого озлобленного тори в Каролине.
   Молтри  рассмеялся и снова взялся  за  трубку. Ему показалось,  что  он
понял смысл опасений Ратледжа.
   - Ерунда,  - сказал  он, выпуская клуб дыма.  -  Тебя подводит  память,
Джон. Миссис Лэтимер полностью порвала со своим отцом. Он питает к ней такую
же лютую ненависть, как и к самому Гарри Лэтимеру.
   - Тогда почему, - спросил Ратледж, - она его посещает?
   -  Посещает отца?  -  Трубка опять очутилась в  руке  у генерала, так и
оставшегося с открытым ртом. Он наморщил лоб и добавил с ноткой недоверия: -
В Фэргроуве?
   Ратледж медленно покачал головой.
   - Нет, не в Фэргроуве, а здесь, в Чарлстоне, в его доме на Трэдд-стрит.
Военная необходимость заставила нас в конце декабря конфисковать Фэргроув, и
он до сих пор в наших руках. Кэри поносил нас тогда в таких выражениях,  что
по законам военного времени мы, можно сказать,  имели право его повесить. От
бешенства или  по  какой  другой  причине  его  подагра разыгралась так, что
добралась  до  жизненно  важных органов, и две  недели  он был на волосок от
смерти. - Губернатор побарабанил  пальцами по столу. - Он избавил  бы нас от
многих  хлопот, если  бы преставился. Но ты, верно, замечал, Уильям, что те,
кто  причиняет  окружающим  одно  беспокойство,  как правило,  поразительной
живучи. Н-да...
   Так  вот,  месяц назад  он  поправился и  с  тех пор  развивает  бурную
деятельность, завалив работой  своего управляющего, старого Фезерстона - еше
одного  нашего "друга". Торговые суда Кэри  курсируют  взад-вперед,  вывозят
урожай  с дальних плантаций и разные другие товары. Еще предстоит  выяснить,
что  они ввозят взамен. Хочет ли он, окунувшись в свою коммерцию, спрятаться
от окружающей действительности, или  маскирует торговлей другие намерения, я
ответить  не  готов.  Но я  держу его  под наблюдением,  Уильям. Кроме  лиц,
известных  как откровенные тори,  его посещали только несколько  деревенских
торговцев  -  все  они, естественно, находятся  у  меня под  подозрением.  И
теперь,  вот, его дочь...  -  Ратледж не  закончил и  вздохнул;  его круглые
совиные глаза серьезно и неотрывно  глядели на Молтри. - Если бы она не жила
в твоем доме, я не стал бы ломать над этим голову.
   Молтри  вскочил  так  резко,  что  приступ подагры заставил  его  снова
плюхнуться на стул.
   -  Тебе  так  и  так  надо  ее  поберечь,  -  Генерал  был  подчеркнуто
презрителен.  Он снова поднялся,  на  сей  раз более успешно. - Если  бедная
девочка ходит к отцу, это означает лишь то, что  они, наконец, помирились, и
этому  можно только радоваться. Негоже жить с неснятым отцовским проклятием,
каким бы ни был этот отец. А что до остального... - он отмахнулся,  - мираж!
Но  я разберусь  в этом. Я  спрошу  ее. - И поинтересовался, показывая,  что
желает сменить тему: - Что-нибудь еще?
   - Да. Раз уж ты собираешься ее расспрашивать,  то поинтересуйся заодно,
не знает ли она что-нибудь о человеке по имени Нилд, Джонатан Нилд.
   - Кто это?
   - Один из визитеров Кэри.  За последний месяц он дважды был  в  городе:
однажды,  когда  Кэри  болел,  и  еще  раз  третьего  дня.  Он  представился
вирджинским  квакером[34]  и  выглядит провинциалом.  Хотелось  бы  побольше
разузнать о мистере Нилде.
   - Но твои люди,  как мне  кажется,  не позволят  шляться туда-сюда кому
попало?
   - Конечно, нет. Документы мистера Нилда изучены, они в порядке. Пропуск
подписан самим Вашингтоном.
   - И что его сюда привело?
   - Он продает табак со своих плантаций.
   - Почему в Чарлстоне?
   - Сэру Эндрю на вывоз.  Он  утверждает, что издавна торговал с Кэри,  а
сейчас надобность  в этом намного  возросла, поскольку Чарлстон  -  один  из
немногих портов, открытых для торговли.
   - Вполне правдоподобное объяснение.
   -  Да.  Однако... я  ему  не верю.  Интуитивно, полагаю.  Non  amo  te,
Sabidi[35]...  понимаешь?  Так  что,  если  будешь  разговаривать  с  миссис
Лэтимер, спроси, что ей о нем известно.
   -  Ладно. Но  навряд ли она знает больше, чем ты,  - Молтри  встал. - Я
пойду. -  Тяжело опираясь на  трость, он  поплелся к двери и, подойдя к ней,
оглянулся через плечо. - Если тебя  гложут подозрения насчет Кэри, почему бы
не  облегчить  себе жизнь,  посадив его в  кутузку? У тебя и так забот полон
рот, а ты волнуешься по пустякам.
   Ратледж склонил голову набок.
   - Это не так просто, как тебе кажется. Тори причиняют мне массу хлопот,
но  я не хочу спровоцировать взрыв. Я не хочу гражданской войны ни в городе,
ни в провинции.
   Молтри  нашел это  настолько  забавным,  что  начал  издавать  какие-то
булькающие звуки.
   - Боже мой! Что за рок преследует  чарлстонских губернаторов! Из боязни
нарушить  мир  они  никогда не  делают  того, что  следует  делать  ради его
укрепления. Экий причудливый парадокс, Джон.
   - Слишком причудливый, чтобы быть смешным, - сказал Ратледж.
   Сейчас его нелегко было позабавить.



Глава V. Джонатан Нилд

   Известная нам правдивость Ратледжа  и знание дальнейших событий не дают
основания усомниться в том, что его подозрения относительно посещавшего сэра
Эндрю  квакера были чисто интуитивными.  Интуиция губернатора  была воистину
тонкой.
   Но  прежде - несколько слов о том,  каким образом произошло  примирение
Миртль с отцом.
   После  своего вынужденного возвращения в город Кэри  слег.  Вызванный к
нему  доктор  Паркер   определил  состояние  как  почти   безнадежное.  Имея
понаслышке представление об отношениях отца с дочерью, добрый доктор и  друг
семьи  прямо  от баронета отправился к Миртль  с известием о его болезни. Он
собирался уговорить миссис Лэтимер  забыть обиды и скрасить тяжелые для отца
дни заботами и любовью, что поможет  ему выкарабкаться или, по меньшей мере,
облегчит его кончину.
   Но уговоров и не требовалось; Миртль только сомневалась, примет ли отец
ее  заботы. Врач успокоил:  сэр Эндрю настолько слаб, что отказать просто не
сможет.  И вот,  с  молчаливого согласия  старого  Римуса,  заплакавшего  от
радости при виде  молодой госпожи, она  подошла к постели отца. Кэри лежал в
забытьи,  и  Миртль принялась ухаживать за ним с той  же самоотверженностью,
которую проявила около трех лет тому назад, выхаживая раненого Гарри. Четыре
дня и  три ночи,  пока не наступил кризис,  она почти  бессменно  дежурила в
комнате. Наконец отец пришел в сознание.
   Тогда Миртль удалилась, предоставив доктору Паркеру и Римусу рассказать
обо всем баронету и умолить его принять ее.
   - Без Миртль, сэр Эндрю, мои лекарства были бы бессильны, - убеждал его
доктор. - Она спасла вам жизнь.
   - Так, так, - насмешливо сказал неукротимый старик. - Но кто ее об этом
просил?
   - Я, - ответил доктор Паркер.
   - Вы? Вы. Ну и ну! Хм! Это непозволительная вольность с вашей  стороны,
Паркер.
   -  Я   хотел  спасти  вас,  сэр  Эндрю.  Или   это  вы  тоже   считаете
непозволительной вольностью?
   - Пф! Пф! - нечленораздельно выразил свое раздражение баронет. Характер
у него и раньше  был не  сахар, а в последние годы испортился настолько, что
служить  этому старому упрямому брюзге все считали неблагодарным занятием. -
Вам  за это  платят.  А  вот  присутствие здесь  миссис  Лэтимер  по  вашему
настоянию - это уже нахальство.
   Доктор сдержался.
   - Ваша дочь, сэр...
   -  Проклятье! -  перебил Кэри  с поразительной  для немощного  больного
злобой, - Вам разве не известно, что у меня нет  дочери? Вы что, английского
языка не понимаете? В чем дело? Полагаю, под моей дочерью вы  подразумеваете
миссис Лэтимер. Допустим.  Но я не желаю водить знакомство с миссис Лэтимер.
То, что она мне навязалась, когда я был не в состоянии ее выгнать - дерзость
с ее и вашей стороны. И больше на эту тему говорить я не желаю.
   Он сказал, как  отрезал; боясь его  переволновать,  доктор  удалился и,
расстроенный, зашел к Миртль в другую комнату.
   - Надо набраться терпения. Я еще сумею  его переломить, - утешал он ее,
содрогаясь в душе от перспективы  повторно  испытать  на  себе  христианские
добродетели сэра Эндрю. - Необходимо  только  подождать,  пока  он окрепнет.
Возможно, это произойдет завтра или послезавтра.
   Миртль  пришла  назавтра, но  и в  этот,  и  на следующий  день  доктор
отговаривался выдумками  о  неудаче и надеждами  на будущее. Между тем  отец
быстро  восстанавливал  свою силы,  начал  заниматься делами и  даже  принял
одного деревенского торговца.
   На третий день Паркер  встретил Миртль  с таким сияющим лицом, что  она
сразу поняла: свершилось чудо - отец согласен увидеться с нею.
   Сэр Эндрю сидел на постели полулежа, обложенный подушками. Миртль сразу
заметила, как изменили его последние четыре года. Он  был уже не так грузен,
а после болезни выглядел совсем изможденным.  Из светло-голубых глаз исчезла
теплота; губы кривились в кислой улыбке.
   Миртль опустилась у кровати на колени.
   - Отец! Дорогой отец!
   Он заговорил мирно, однако с примесью желчи.
   -  Паркер сказал, что ты  спасла  мне  жизнь. Ну,  ну! Странно, что  ты
соблаговолила позаботиться  обо  мне после  того, как  ограбила, лишив  меня
всего самого дорогого.  Но... я прощаю  тебя, Миртль. Наверное,  я  требовал
слишком многого. Я переоценивал тебя.
   - Отец! - Вот и все, что она смогла произнести. Молча Миртль взяла руку
отца, и он ее не убрал.
   Миртль  вовсе  не  удивила такая  форма  отцовского прощения  -  словно
нехотя, через  силу. Она знала его неуступчивую натуру и была  счастлива уже
восстановлением мира. Как много ей хотелось рассказать отцу, и прежде  всего
об Эндрю, его внуке, названном в его  честь. Но сейчас об этом не могло быть
и речи: поведение баронета не допускало проявлений нежности и теплоты.
   Сэр  Эндрю задал  несколько  вопросов.  Сначала он  довольно равнодушно
осведомился о ее здоровье и о том, как поживает Дайдо. Затем посокрушался об
отнятой плантации, о рабах,  присвоенных правительством мятежников для своих
работ,  и о других делах,  весьма далеких от  того, о чем могли бы  говорить
любящие отец с дочерью после затянувшейся разлуки. Он производил впечатление
человека, который, соблюдая приличия, поддерживает пустой разговор. Но и это
продолжалось  недолго.  Вскоре  он   сказался   утомленным,  однако  выразил
пожелание, чтобы она пришла завтра.
   Миртль  едва ли не с  облегчением вырвалась от  него  и  по  пути домой
размышляла,  не  лучше  ли  было  оставить  все  по-старому, чем  добиваться
вымученного,  искусственного   примирения.   Именно  таким   оно  ей  теперь
представлялось.
   Назавтра,  однако,  она  застала  его  в  лучшем  расположении  духа  -
очевидно,  здоровье его  пошло  на  поправку.  Сэр  Эндрю начал  вставать  и
встретил дочь, сидя в мягком кресле, облаченный в халат. Он улыбнулся в знак
приветствия, и на этот раз беседа началась с того, о чем Миртль вчера так не
терпелось рассказать.
   Баронет пожелал узнать  о внуке и со слабой улыбкой на  устах внимал ее
материнскому красноречию. Когда  он  услышал, что мальчика зовут Эндрю, губы
деда  растянулись  вширь,  и  Миртль  опрометчиво приписала это его радости.
Следующие слова сэра Эндрю разрушили иллюзии.
   - Думала меня этим умаслить, а? Чтобы я сделал его моим наследником?  -
колючие глаза впились в нее из-под кустистых бровей.
   Дочь вздрогнула, как от удара хлыстом.
   -  Отец! - взмолилась она, а  сэр Эндрю, брызнув слюной, издал какой-то
кашляющий  смешок. - Это недостойно - приписывать мне такую расчетливость. К
тому же, состояние Гарри гораздо больше, чем нам необходимо для жизни.
   - Не обязательно так будет всегда, - сварливо заметил баронет. -  Когда
закончится война, а мятежники будут разбиты и усмирены, каждому, кто  поднял
руку на своего короля, предъявят счет. Но я рад, что ты не  рассчитываешь на
наследство. Потому что я решил распорядиться им  по-своему. Все, чем я  буду
обладать   к   моменту  смерти,  отойдет  твоему  кузену  Роберту.  Это  акт
элементарнейшей справедливости, воздаяние по заслугам добродетели и, в то же
время, наказание за недочернее поведение.
   Миртль снова сжалась, словно отец дал ей пощечину.  Деньги тут были  ни
при чем,  но сам  факт  лишения родительского  наследства  делал ее в глазах
общества отверженной.
   - Ну? - спросил Кэри, не дождавшись ответа, - что ты на это скажешь?
   - Ничего, отец. - Она храбрилась, стараясь ничем не выдать своей обиды.
- Если  такова  твоя  воля -  я  согласна. Если же лишение наследства станет
последним моим наказанием, то я более чем согласна.
   - Так, так,  - пробормотал  отец. - Ладно,  ладно! Я сказал это  только
затем,  чтобы  проверить, насколько  искренне  ты смирилась. Рад, что ты так
хорошо выдержала эту проверку, Миртль. Очень рад. - Он одарил ее улыбкой, но
она легко распознала жалкую попытку обмана. В голосе отца звучала фальшь; он
явно сожалел  о  том,  что  у него вырвалось,  и  теперь  нащупывал  пути  к
отступлению.  Однако   Миртль  по  доброте   душевной  вообразила,  что   он
раскаивается за беспричинный выпад.
   Затем  сэр Эндрю  поинтересовался, как  поживает Гарри;  для Миртль это
было совершеннейшим сюрпризом. Она  сдержанно отвечала на его вопросы -  где
Гарри был и чем  занимался, боясь увлечься  и снова разжечь отцовскую злобу.
Когда  отец вытянул  из нее, что Гарри  уехал в армию Линкольна,  охранявшую
переправу через Саванну, он громко рассмеялся:
   - Ха-ха! Неужто эти оборванцы думают удержать Превоста? - Он фыркнул. -
Это смехотворно! Сколько их там - жалкая горстка?
   - Я не  уверена, но думаю, что, по меньшей мере, тысяч пять, - ответила
она.
   - Пять тысяч! - Сэр Эндрю не скрывал издевки.
   Миртль покраснела, будто отец измывался  над самим Гарри. Защищая мужа,
она  поспешно  начала уверять,  что  это  временно,  что армия  скоро  будет
усилена.
   - Они вербуют добровольцев в Северной Каролине и где-то еще.
   - Э-э! Быдло. Думаешь, эта деревенщина  устоит против обученных солдат?
Банда плохо вооруженных оборванцев! Им и боеприпасов-то, верно, не хватит...
   Складывалось  впечатление,  что  он  ждал ответа.  Но  ей  нечего  было
возразить,  ибо  Миртль не  была осведомлена о  положении дел.  Ее  молчание
заставило отца спросить прямо:
   -  Сколько  у  них   артиллерии?  Ведь,  в  конце  концов,  все  решает
артиллерия. Сколько у них пушек, что они так  самоуверенны?  Ну, что? Нечего
сказать! - В его словах слышался вызов,  и если бы она обладала информацией,
то  доказала бы,  что  его  презрение  неуместно.  Как бы то  ни  было,  она
вынуждена была ответить, что не знает.
   - Она не знает! - недобро воскликнул сэр Эндрю. - Ха!  И ты хочешь меня
убедить, что это отродье способно остановить британскую армию!
   -  Точно  такое   же  отродье  остановило  вашего  Бургоня,  -  сказала
уязвленная насмешками Миртль.
   Отец  пришел  в неописуемую ярость, и она пожалела о своей колкости. Но
тот быстро  остыл и  под  конец  был с  нею  даже  ласков,  просил  поскорее
приходить и стоически вынес прощальный поцелуй.
   Спускаясь по лестнице, Миртль увидела со спины мужчину, направлявшегося
через холл в столовую. Он шел быстрым военным  шагом. Фигура и походка этого
человека  были  настолько  знакомы Миртль,  что  она  на  секунду замерла  в
изумлении, а  в следующее мгновение  устремилась  вниз  по лестнице, окликая
человека на бегу:
   - Роберт! Кузен Роберт!
   Мужчина остановился и обернулся. Миртль приблизилась к нему... и тут же
отпрянула,   пораженная.  У  этого  человека  были  длинные  черные  волосы,
свисавшие, как уши  спаниэля,  "индейский"  загар  и странный, бессмысленный
взгляд,  в котором, казалось, навсегда застыло  изумление.