начал  он, однако потом пожал плечами, -  какая
разница - я или кто-нибудь другой.
   Когда дуэлянты,  согласно правилам, вручили  свои шпаги секундантам  и,
заняв исходную позицию, встали спина к спине,  капитан Торнборо  выступил на
шаг вперед.
   - Джентльмены!  Как  сказал мистер Флетчелл,  по моему счету вы начнете
отмеривать   дистанцию.   На   счет  "пять"   вы   делаете  последний   шаг,
поворачиваетесь и стреляете.
   Полковник  Молтри, как  предписывалось правилами,  подошел к Лэтимеру с
заряженными пистолетами, предоставляя ему право  выбора, а  капитан Торнборо
обратился к зрителям:
   - Позвольте  просить  вас, джентльмены, отступить назад, чтобы выйти из
поля зрения противников, и воздерживаться  от малейшего движения.  Это может
отвлечь  их  внимание, -  он  подождал,  пока  все присутствующие, включая и
секундантов, отодвинулись достаточно далеко.  - Теперь, джентльмены, если вы
готовы... - он на мгновение  смолк, сделал два шага назад и начал считать: -
Один - два - три - четыре - пять!
   При  счете "пять", разойдясь  по диагонали до углов комнаты,  соперники
развернулись лицом друг к другу.  Но  только  один  из них  - это был Кэри -
поднял руку. Он медленно, тщательно прицелился в Лэтимера, напрягшегося, как
струна, но не сделавшего никакого  движения, чтобы хоть как-то уклониться от
выстрела. Вдруг, в  тот самый миг, когда сэр  Эндрю уже нажимал на спусковой
крючок,  дверь из холла,  о которой все  забыли, с шумом распахнулась,  и на
пороге возникла Миртль в плаще и капюшоне,  бледная и перепуганная. В ту  же
секунду пистолет сэра Эндрю выстрелил.
   Распахнувшаяся дверь помешала ему. Пистолет в последний миг дернулся на
какую-то  долю дюйма  вверх,  и пуля ударила  в  высокое  зеркало за  спиной
Лэтимера. Осколки разлетелись во все стороны.
   Капитан Торнборо в  две секунды очутился рядом с Миртль. Она стояла  ни
жива, ни мертва, но не уступала настойчивым уговорам удалиться.
   При  звуке  выстрела  музыка  в  зале  резко  оборвалась,  и  наступило
тревожное затишье.  Но никто этого  как  будто не  замечал.  Странно  громко
прозвучал голос Флетчелла:
   - Мистер Лэтимер, ваш выстрел!
   - Вам нет нужды  его ждать, - сказал Лэтимер. Его рука,  в  которой был
пистолет, оставалась опущенной. - Я не намерен стрелять.
   Протестующие  восклицания секундантов и  наблюдателей смешались с шумом
голосов,  вдруг раздавшихся в зале. Кто-то колотил в  дверь. Но никто по эту
ее сторону не откликнулся.
   Лэтимер обратился  к моряку,  который играл, в  каком-то  смысле,  роль
знатока кодекса чести и распорядителя дуэли.
   - Капитан Торнборо, сэру Эндрю помешали. Его отвлекла дверь.
   - Это непредвиденное обстоятельство,  несчастный случай. Но ввиду того,
что никто  из  вас не  виноват,  это не меняет вашего  положения. Вы обязаны
сделать свой выстрел.
   - Обязан?
   Флетчелл,  дрожащим голосом, выдающим  нервное  напряжение, ответил  за
капитана:
   - У вас нет выбора. Не тяните же... проклятье! Это непорядочно!
   - Я  полагаю,  что мое право  - мое неотъемлемое  и строго определенное
право - задерживать выстрел сколько мне необходимо.
   Наступила  пауза;  никто не осмеливался  объявить  решение, которое, на
самом  деле,  требовало  рассмотрения на  суде  чести. Тогда, видя, что  все
колеблются, капитан Торнборо попробовал выступить арбитром:
   - Бесспорно, мистер Лэтимер, это ваше право.  Но, как сказал уже мистер
Флетчелл,  злоупотреблять  им  едва  ли  порядочно.  Бывают   случаи,  когда
настаивать на наших неотъемлемых правах...
   Лэтимер нетерпеливо перебил его:
   -  Джентльмены,   в  настоящую  минуту  меня   волнуют  только   строго
определенные  права. Порядочность в этом деле  не играет  роли. Раз я должен
выстрелить, то  сделаю это... как-нибудь  в  другой раз.  - Он  улыбнулся  и
расправил плечи.  Теперь он стал  хозяином  положения  и  полностью  овладел
собой. Миртль,  глядя  на  него, почувствовала, как ее постепенно  отпускает
оцепенение.
   Изумленный гул голосов был перекрыт истошным криком сэра Эндрю:
   - Что значит в другой раз?!
   - День я  выберу  по своему усмотрению,  -  негромко  ответил Лэтимер и
шагнул  вперед,  намеренно покидая  свою позицию. Он протянул  неразряженный
пистолет  полковнику  Молтри.  -  Сэр  Эндрю  остается моим должником.  А  я
сохраняю за собой право потребовать долг или простить.
   - Проклятый негодяй!  -  Сэр  Эндрю  метал  громы и молнии.  Разражаясь
потоками  брани,  он  схватил  свой пистолет за  ствол  и, превратив  его  в
дубинку, бросился на Лэтимера,  однако полковник  Гедсден и другие  схватили
его за руки и удержали силой.
   Кто-то отпер дверь  зала, испугавшись, что ее в конце концов вышибут, и
на  пороге  столпились  дамы и кавалеры, недоуменно наблюдая, как сэр  Эндрю
пытается  вырваться  из  рук  своих  пленителей,   исторгая  ругательства  и
проклятья.
   Лэтимер  в  сопровождении  Молтри поспешил к двери,  у  которой  стояла
Миртль.
   - Дорогая! - приглушенно произнес он и успокаивающе взял ее за руки.
   Энтони Флетчелл крикнул ему вслед:
   -  Мистер  Лэтимер, то,  что  вы  делаете - чудовищное  злодейство. Это
бесчестно -  связывать сэра Эндрю  обязательством  встать под ваш  пистолет,
когда вам вздумается разрядить его. Будьте же великодушным...
   - Знаю, сэр,  я мог бы выстрелить  в воздух, - откликнулся Лэтимер. - Я
не нуждаюсь  в нравоучениях  по  кодексу чести  и  не  желаю объяснять  свой
поступок. Но  вы  меня вынуждаете, и я объяснюсь. Все  видели  - я вообще не
собирался   стрелять  в  сэра  Эндрю.  Если  бы  я  выстрелил  с  намерением
промахнуться,  то  мы  бы уравнялись, и сэр Эндрю  волен был бы  начать  все
сначала.  Он  мог потребовать  нового  обмена выстрелами либо  затеять новую
ссору. Встав под его  пистолет, я уже доказал  однажды свое  мужество, но не
имею  ни малейшего  желания  вновь  становиться мишенью.  Поэтому я оставляю
выстрел за собой  и, согласно законам чести, связав таким образом ему  руки,
защищаюсь от дальнейших посягательств на мою жизнь.
   Теперь все  смотрели на  него  с  молчаливым сочувствием  и  уважением.
Флетчелл слегка наклонил голову:
   - Приношу свои извинения, мистер Лэтимер.
   Но Лэтимер уже отвернулся.  Миртль вцепилась в его руку и заглядывала в
глаза.
   - Так это он? Он затеял ссору, Гарри? - Миртль не хотела верить. - И он
в тебя стрелял? Он хотел тебя убить? Тебя?
   - Дорогая, ну, какое это имеет значение?
   - Какое  значение? - эхом отозвалась Миртль и посмотрела на отца. Глаза
ее  наполнились  холодом.  -  Почему ты  это  сделал? - сурово,  как  судья,
спросила она. - Почему?
   Кэри оттолкнул тех,  кто его держал; они ему  больше не препятствовали.
Он порывисто  сделал шаг, другой и остановился, впившись глазами в дочь и ее
мужа.  Лицо его  исказилось, мускулистое тело сотрясала крупная  дрожь. Сэра
Кэри обуревал неистовый  гнев, это  был гнев  деспота; они  пренебрегли  его
отцовской властью; ему не дали отомстить!  Он понял уже,  как  прочно скован
оковами  чести. Его скрутили, связали  с дьявольской хитростью. И вот теперь
его  дочь, эта  мерзавка,  которая -  он теперь  понял  это  окончательно  -
притворялась и лицемерила, игнорировала его отцовские права и вышла замуж за
врага, - имеет наглость стоять и допрашивать его.
   - Змея подколодная. - Сэру Кэри не было  дела до того, что вокруг полно
народу. -  Да,  я сделал это - чтобы  ты стала вдовой.  Чтобы спасти тебя от
позора, от тайного брака.
   - Сделать  меня  вдовой? Это так ты меня  любишь? -  Ужас и  отвращение
овладели  Миртль.  Внезапно  она  увидела  перед  собою  чудовище,  пылающее
безудержной, всепоглощающей ненавистью.
   - Ха-ха,  люблю!  -  Кэри  театральным жестом  указал пальцем куда-то в
сторону,  -  Идите! Убирайтесь!  Прочь оба с  глаз моих! С тобой  покончено,
Миртль. Я отрекаюсь  от тебя!  Ни единого пенни, ни единого клочка  земли не
получишь ты  от  меня, живого или мертвого. Все, о чем я  молю еще Бога, это
чтобы мне никогда больше никого из вас не видеть!
   Лэтимер обнял свою жену.
   - Пойдем,  дорогая. - Он в молчании отдал общий поклон, и все  мужчины,
за исключением сэра Эндрю Кэри, низко поклонились в ответ.
   Гарри  вывел Миртль  в холл. Кучка  слуг-негров, толпившаяся  у дверей,
рассыпалась в стороны. Голос тестя снова догнал Лэтимера:
   -  Вы можете сбежать от меня. Но вам не скрыться от  кары Господней! Ее
не избежать тем, кто нарушил пятую заповедь!
   Кто-то в комнате сжалился и прикрыл дверь.
   Лэтимер и Миртль выбрались наружу и спустились к карете, которую Миртль
незадолго   до  этого  покинула  в  бессознательной  тревоге,   когда  Гарри
неожиданно задержался.
   Так началось их свадебное путешествие.



 * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *


Глава I. Супружеская жизнь

   Наше повествование ни  в  коей  мере  не является историей революции  в
Южной  Каролине.  Оно представляет собою  лишь  отчет об отдельных  эпизодах
жизни  мистера  Гарри  Фицроя  Лэтимера.  И  если  мы  собираемся  коснуться
некоторых  исторических  событий,  не  связанных,  как  может  показаться, с
судьбою  этого джентльмена,  то  делаем так  исключительно для  того,  чтобы
перекинуть  мостик  между первым и вторым, заключительным, актами его личной
драмы. В  последний раз занавес в нашем рассказе опустился  в ночь Брютонова
бала в июле 1775 года. Вновь он поднимется в  мае 1779 года, во время похода
Превоста на Южную Каролину.
   Отсутствие Лэтимера в Чарлстоне длилось  не более трех месяцев. Гораздо
раньше, чем  кто-либо мог  предвидеть  в  ночь его  отъезда,  барабаны войны
пробили сбор всех патриотов.  Не успел Лэтимер добраться до своего  поместья
Санти Бродс,  буквально  через несколько часов  после  памятного поединка, в
город  прискакал  курьер  с  грозными вестями:  Америке  больше не  угрожала
отдаленная перспектива войны - война стала свершившимся фактом.
   На  Севере,  на бостонских холмах  разыгралось крупное  сражение  между
повстанческими колониальными силами и  недавно высадившимися в  Массачусетсе
британскими войсками  под командованием Хау,  Клинтона и Бургоня. После этой
битвы  колонии были окончательно  втянуты  в гражданскую  войну, которую  до
последнего  часа,  даже после стычки  при  Лексингтоне,  казалось,  все-таки
удастся  предотвратить.  Надежда  на  решение  спорных  вопросов  при помощи
адвокатов  была  окончательно  похоронена, Рубикон перейден,  и единственным
аргументом отныне становилось оружие.
   Известие  об  этом  роковом  событии всколыхнуло  всю  Америку;  редкий
патриот в час объявления войны не испытал воодушевления. Свершилось!
   С  неопределенностью  было  покончено:  каждый  знал,  за что он  будет
сражаться. Повседневные дела потеряли свое  значение  или  отошли  на второй
план; мужчины готовились к боям, но большинство из  них пока не  помышляло о
независимости как конечной цели борьбы.  Подобно своим предшественникам Пиму
и  Хэмпдену,  они  выступали  не  против  власти  монарха,  а   лишь  против
злоупотребления этой властью.
   Собравшийся в Филадельфии Континентальный конгресс, не  дожидаясь, пока
события заставят  отдельные провинции решиться  на этот шаг, проголосовал за
набор  двадцатитысячной  армии. За  два  дня  до  сражения  на  Банкерс Хилл
конгресс   единодушно    избрал   главнокомандующим   "мистера   Вашингтона,
потомакского  плантатора", как сквозь зубы  величали его  тори  и  британцы,
которому,  вопреки всему их неуместному  презрению, суждено было стать одним
из величайших деятелей всех времен и народов[30].
   Чарлстон  охватила  лихорадочная  суета;  за  развитием  событий  можно
проследить по письмам и важнейшим документам, опубликованным Уильямом Молтри
в изданных  им мемуарах.  Здесь тоже  царило воодушевление,  которое было бы
гораздо умереннее, знай  в то время каролинцы, что разразившаяся война будет
тянуться с переменным успехом в течение долгих семи лет.
   Начались  стычки  с отрядами сельских лоялистов, теперь уже  поощряемые
лордом Уильямом. Однако  стычки эти достигли того  единственного результата,
что  в сентябре губернатор  под  угрозой неминуемого  ареста  забрал  печать
провинции и в сопровождении Иннеса и  капитана Мендвилла тайно покинул город
на шлюпе "Тамар".
   Так бесславно завершилась эра королевского правления в Южной Каролине.
   Новости быстро  настигли  Гарри Лэтимера в  Санти Бродс, и он не  видел
смысла  или необходимости забираться еще дальше.  Пока лорд Уильям формально
оставался  правителем  Чарлстона,  возвращение  Лэтимера стало бы нарушением
обязательства и данного им, хотя и косвенным образом, честного слова. Однако
после бегства его светлости Лэтимер счел соглашение расторгнутым и вернулся,
чтобы предложить свою шпагу полковнику Молтри,  а тот выхлопотал ему  патент
лейтенанта Второго Провинциального полка. Вскоре Лэтимера повысили в чине до
капитана и  временно прикомандировали к Молтри в  качестве  адъютанта  -  до
первых  летних  дней следующего  года,  когда  на острове Салливэна началось
спешное строительство нового форта для защиты гавани с моря.
   Жену  Лэтимер привез с собой,  и они обосновались в  особняке у  бухты.
Оттуда  он  трижды  за  несколько  месяцев  писал  тестю,  который  засел  в
Фэргроуве, чтобы в  одиночестве дуться  на дурное поведение страны, где сэру
Эндрю  выпало  несчастье  родиться. Два письма остались  без  ответа, третье
вернулось  нераспечатанным,  и  стало  ясно,  что  надежды на  примирение  с
баронетом пока нет.
   Если бы не это обстоятельство,  ничто  не  омрачало бы  счастья молодой
четы в осенью и зимой 1775 года. Но Миртль не давал покоя разрыв с отцом. Ее
любовь к Гарри омрачали  угрызения совести и сомнения в собственной правоте,
вледствие чего она стала постепенно возвращаться к монархическим убеждениям,
глубоко внушенным  ей  с детства, забытым  на время  под влиянием угрожавшей
Гарри  опасности. Теперь  опасность миновала,  и новая вера, которую  Миртль
если и не принимала, то хотя бы терпела, претила ей все сильнее.
   Бывали  минуты,  когда  Миртль ощущала  себя  жертвой,  принесенной  во
искупление грехов,  совершенных  Гарри на  его неправедной  стезе.  Миртль и
сейчас,  не задумываясь, отдала бы  за него жизнь, но ее угнетала мысль, что
она жертвует еще и своей бессмертной душой. Ведь нарушение пятой  заповеди -
тяжкий грех. До самого  последнего времени в сердце Миртль теплилась надежда
на  примирение с  отцом,  молчаливо  поддерживаемая  Гарри  и леди Кемпбелл,
которая ей часто  писала. Надежда эта  поначалу вытеснила глубоко запавшие в
ее душу проклятия и угрозы, которыми отец щедро осыпал их напоследок. Однако
сейчас, в  бурлящем  Чарлстоне, занятом приготовлениями  к войне,  тщетность
этой  надежды стала очевидной, и слова  отца  почти ежедневно звучали в ушах
дочери, вызывая у нее чувство, близкое к раскаянию.
   Отношения между  супругами  заметно  ухудшились, и  бывали  дни,  когда
Миртль  терзала  Гарри  сотнями   упреков,  давая  выход  переполнявшему  ее
раздражению.  Обнаружив,  как  отвратительны  ей  военные  обязанности мужа,
Миртль не сочла нужным  скрывать своего отношения и открыто желала поражения
колонистам.
   Между  супругами начались затяжные, выматывающие душу ссоры с взаимными
обидами   на   недостаток   сочувствия   и   желания   пойти   навстречу,  с
несправедливыми обвинениями  и припоминанием предыдущих скандалов. Медленно,
но неотвратимо, росла стена непонимания.
   - Зачем ты вообще вышла за меня замуж? - вскричал как-то раз доведенный
до отчаяния Лэтимер.
   -  О, лучше  бы я этого не делала, - в раздражении ответила Миртль. - Я
бы десять лет жизни отдала, лишь бы все осталось по-старому.
   -  Говори  уж просто, что  отдала  бы  всю  мою жизнь  - она  ведь была
ставкой. Как бы я хотел, чтобы ты тогда получше разобралась в себе.
   - Разобралась в себе?
   - Да, в себе. Зачем тебе понадобилось потчевать меня выдумками о любви?
Они  не имеют ничего  общего с настоящими чувствами -  это с каждым днем все
очевиднее.  Стоило спасать мою  жизнь только  затем, чтобы  поить  меня этой
ежедневной отравой? И за что мне выпало наказание любить тебя?
   - Любить! Да разве так говорят, когда любят!
   - Если бы я не любил  тебя, то не тратил бы слов понапрасну. Я позволил
бы  тебе  делать все, что  заблагорассудится, и не стал  бы  прилагать таких
отчаянных усилий для спасения нашего счастья, которое  ты вот-вот превратишь
в  обломки.  - Лэтимер  в  запальчивости бегал из угла  в  угол. -  Нечестно
обвинять меня в том, что все сложилось не так, как тебе хотелось. Я ни о чем
не  просил  - ты сама выбрала.  У тебя были возможности жить согласно  своим
убеждениям. Но ты зачем-то слукавила, а теперь во всем обвиняешь меня!
   - Что ты подразумеваешь под "моими убеждениями"?
   - Твое верноподданничество, вот  что. Если бы ты  была последовательна,
то  сохранила  бы  отцовскую  любовь,  вышла  бы замуж за  своего дражайшего
родственничка Роберта Мендвилла и стала бы в один прекрасный день миледи.
   Ее большие глаза наполнились обидой и гневом.
   - Почему  ты  издеваешься над Робертом? Видно,  он  в  самом деле лучше
тебя.
   Лэтимер был уязвлен в самое сердце, и у него, в свою очередь, вырвались
слова, о которых он сразу же пожалел:
   - Прими  мои соболезнования по поводу  упущенной  возможности стать его
женой.
   Миртль повернулась и выбежала вон,  более чем когда  либо убежденная  в
том,  что  ее муж совершенно распустился,  да и  Лэтимер разозлился  сильней
обычного за то, что она вызвала его на грубость.
   Наступали, разумеется, и пылкие  примирения,  быстротечные  просветы  в
пасмурной  действительности,  во  время  которых  прошлые  сцены казались им
дурным сном. Но маятник совершал  новое колебание  между  взаимной любовью и
взаимной  обидой, и - нужно смотреть печальной правде в  глаза - любовь их с
каждым разом словно тускнела, а сердца сжимало предчувствие новой ссоры.
   Ранней весной дела несколько  поправились. Этим улучшением они они были
отчасти  обязаны тому, что служебные обязанности стали чаще уводить Лэтимера
из дому. Относительная  праздность зимой, когда известия с  Севера приходили
неопределенные,  угнетала  Гарри и  только  усиливала  его хандру, вызванную
семейными  неурядицами. Супруги слишком много времени проводили  вместе. Но,
вот, в конце  февраля поступили  достоверные сведения об идущих в  Нью-Йорке
приготовлениях к морской экспедиции против Чарлстона. Полковнику Молтри было
предписано  отправиться  на остров Салливэн  и принять  на себя командование
гарнизоном, и Гарри Лэтимер поехал вместе с ним.
   На острове  они  приступили к  возведению  форта,  способного  вместить
тысячу  человек. Поскольку  форт  должен  был  запереть  гавань,  полученные
сведения заставили  их трудиться в поте лица  вместе со всеми,  кого удалось
набрать - белыми мастеровыми и целой армией чернокожих рабов,  свезенных  со
всего  штата,  чтобы  успеть завершить строительство  до подхода британского
флота.
   Гарри теперь надолго отлучался из дому, чем  был весьма доволен, потому
что разлуки  ослабили трения  в семье. Кроме того, с  некоторых  пор Лэтимер
начал подавлять в  себе  всякие обиды, и если Миртль принималась  снова  его
бранить, подставлял вторую щеку. Теперь он делал это даже с готовностью и не
унывал, ибо обнаружил зримое оправдание ее раздражительности...
   Приблизительно за два месяца до рождения сына их отношения - благодаря,
главным образом, его образцовой  снисходительности  - улучшились  настолько,
что будущее  виделось Гарри в радужных тонах. Он целиком положился на время,
а после рождения сына  ему даже показалось, что  смятенное состояние  Миртль
уже прошло.
   В  эти дни,  когда,  выкроив часок, он приходил полюбоваться свертком в
руках верной  кормилицы Дайдо, их с Миртль переполняла такая нежность, какой
они не  испытывали  друг  к  другу  даже  в  медовый  месяц. Они  снова были
возлюбленными,   их   на