оим другом, он бы мне не отказал, поднялся
бы по лестнице и положил набор.
   - Может быть, попросить кого-нибудь из ребят во дворе? - предложил Юра.
   - Довериться Витьке Бурову? Показать ему дорогу в квартиру Зиминых?  Ты
отдаешь себе отчет в том, что говоришь?
   - Но я ищу вариант, - ответил Юра.
   Валентин Валентинович ударил себя ладонью по лбу:
   - Эврика! Ты говорил, что в школе вы храните свои вещи в ящиках.
   - Да, в таких клетках, они стоят в коридоре.
   - Значит, в клетке лежит и портфель Люды?
   - Да.
   - А в портфеле ключи от квартиры?
   Залезть в чужую клетку, взять ключи, войти в чужую квартиру -  нет,  на
это он не пойдет ни за что!
   - Я не понимаю.
   - Боже мой, так просто, - нетерпеливо продолжал Валентин  Валентинович.
- Возьмешь ключи, передашь мне, я за час все сделаю, положу  набор,  верну
тебе ключи, ты их положишь обратно в портфель, и решена проблема.
   Юра облегченно вздохнул: в чужую квартиру ему входить не придется...  И
все же - воровать ключи... В коридоре всегда кто-то есть.
   - А что будет потом? Ведь Зимины будут выяснять, как к ним попал набор?
   - Ну, это уже пустяки! Для полной  ясности  я  привяжу  к  коробке  два
цветка. Зимины все поймут, у них есть чувство юмора, чувство игры.  И  они
не будут выяснять, как и каким образом он попал к ним.
   - А если все же будут?
   -  Тогда  мое  разоблачение  неизбежно,  -  весело   объявил   Валентин
Валентинович.
   - И что тогда?
   - Вот тогда я скажу, что взобрался  по  пожарной  лестнице.  Это  будет
выглядеть очень весело и романтично. И расположит ко мне и  Люду  и  Ольгу
Дмитриевну. И, возможно, тронет черствое сердце Николая Львовича.



14

   Открыть чужой портфель, взять ключи от чужой квартиры...
   Дурацкая затея, идиотская причуда... К чему?! Люда не  выйдет  за  него
замуж, даже  если  он  поселится  на  этой  пожарной  лестнице.  "Влюблен,
способен  на  сумасбродство,  игра..."  Странно  слышать  это  от   такого
человека! Кретинизм, сопли, сантименты! А может быть, и не  сантименты?  И
нет особой влюбленности? Нужна не Люда, а Николай Львович, нужна не  жена,
а мануфактура. Кто он такой, в сущности? Ординарный снабженец, несмотря на
лоск, шик, респектабельность;  плебей,  хотя  и  произносит  это  слово  с
иронией.  "Сюрприз"  -  словечко  из   Замоскворечья.   Принеси!   Сморозь
какую-нибудь  банальность  -  для  ваших   прелестных   пальчиков,   Ольга
Дмитриевна!  Ведь  не  бриллиантовое  колье  дарит.  Копеечная  коробка  с
ножничками и пилочками.  У  его,  Юриной  мамы,  десяток  таких  ножничек,
щипчиков и пилочек. И нечего устраивать спектакль.
   Так размышлял Юра, сидя за письменной работой  в  кабинете  литературы.
Блестящее  майское  солнце  слепило   глаза,   тишина   класса   усыпляла,
поскрипывали перья, шелестели перелистываемые страницы.
   Генка с шумом отодвинул стул, собрал тетради и пересел на другое место.
   - Ты что, Петров? - спросил преподаватель.
   - Не хочу сидеть рядом с Зиминой.
   - Почему?
   - Всю школу провоняла своими духами.
   - Сиди где хочешь, - недовольно проговорил Виктор Григорьевич.
   - И потом, Виктор Григорьевич, я хочу переменить тему.
   - Какая у тебя тема?
   - Крестьянство в изображении Тургенева.
   - Она тебе не нравится? Почему?
   - Крестьянство надо изучать не у крепостника Тургенева.
   - Тургенев был против крепостного права, - заметила Зина Круглова.
   - Все равно! Литература должна объяснять историю с  правильных  идейных
позиций.
   - Литература не объясняет историю, а воспитывает  человека,  -  сказала
Зина Круглова.
   - Сейчас не диспут, - сказал Виктор Григорьевич, - занимайтесь! Тема за
тобой, Петров. Можешь изложить в ней свою точку зрения.
   Тишина вернула Юру к его горестным  мыслям.  Приближалась  перемена,  а
ровно в одиннадцать он должен вынести Валентину ключи.
   Надо было сразу отказаться. Категорически! Не мямлить, не канючить.  На
глазах у всей школы открыть чужой портфель, взять ключи - он  что,  с  ума
спятил или считает его идиотом?
   Не выходить! Сказать потом, что  были  заперты  двери.  Или  выйти,  но
объявить, что в коридоре были ребята и он не смог  взять  ключи.  Или  еще
лучше: портфеля не было  в  клетке,  Люда  взяла  его  в  класс.  Мысль!..
Впрочем, Валентин наверняка скажет: "Хорошо, сделай это завтра".
   Нет, нет, нет! В такую авантюру он не ввяжется. Вышибут  из  школы.  За
месяц до окончания, спасибо! Конечно, если он  попадется,  можно  наврать,
что он хотел положить Люде в портфель записку, Люда выручит, подтвердит...
И все же надо объясняться, оправдываться; они будут  сидеть  на  учкоме  с
каменными лицами, будут допрашивать, выпытывать,  читать  нотации...  Даже
если в школе все сойдет  благополучно,  то  неизвестно,  как  получится  у
Валентина. Войдет в дом, а тут явится Ольга Дмитриевна. Не поверит же она,
что он влез в окно по пожарной лестнице.
   Прозвенел звонок. Юра вышел в коридор, посмотрел на клетки.
   Клетками назывались стеллажи, разделенные на открытые ящики, над каждым
- бумажка с фамилией владельца. Сюда складывали книги,  тетради,  чертежи,
личные вещи; клетки неприкосновенны,  взять  что-либо,  даже  заглянуть  в
чужую клетку считалось преступлением.
   Юра подошел к своему ящику, сделал  вид,  что  перебирает  там  что-то,
взглядом примерился к клетке Люды: достаточно протянуть руку, чтобы  взять
ее портфель. Портфель приоткрыт. Люда не защелкнула его, просто втиснула в
ящик.
   По коридору бегали  ребята,  толпились  у  кооператива  -  столика,  на
котором  разложены  тетрадки,  карандаши,  ручки,  чернильницы,   линейки,
циркули, транспортиры, стиральные резинки.
   Один из школьных анахронизмов, которые  так  презирал  Юра,  кооператив
сохранился с донэповских времен, когда тетради и  карандаши  добывались  с
трудом и распределялись учкомом среди учеников. Теперь все можно купить  в
любом магазине  в  большом  выборе,  хоть  и  на  копейку-две  дороже.  Но
кооператив остался:  не  надо,  видите  ли,  покупать  у  нэпманов  и  тем
поддерживать частный капитал, а главное - традиция, которую надо сохранить
во всей ее чистоте и неприкосновенности.
   Как надоело! Одно и то же из года в  год,  из  класса  в  класс.  Такие
нелепости!  Валентин  затевает  глупую  историю,  но   в   ней   хотя   бы
проглядывается личность, индивидуальность; он  не  боится  войти  в  чужую
квартиру, положить набор; он вырос в другое время -  в  то  далекое  время
устраивали маскарады, шутили, мистифицировали и ничего не боялись.  Почему
же он, Юра, должен жить по чуждым ему законам? На диспуте он  декларировал
свою независимость, свое желание быть самим собой. Вот он  и  будет  самим
собой. Его приятель влюблен, хочет сделать подарок,  делает  в  не  совсем
обычной шутливой форме. Что предосудительного?
   Прозвенел звонок. Все потянулись в классы и кабинеты. Коридор опустел.
   Юра вынул из клетки портфель,  открыл,  вытащил  ключи,  один  большой,
другой маленький  для  французского  замка,  положил  в  карман,  поставил
портфель в ящик и спустился по лестнице.
   На первом этаже, у вешалки, он столкнулся с Сашей Панкратовым.
   - Ты куда? - спросил Саша. На рукаве у него была красная повязка - знак
дежурного по школе.
   В другой ситуации Юра не обратил бы внимания на эту мелюзгу, хотя  и  с
красной повязкой на рукаве. Но  страх  еще  не  прошел,  и  он  растерянно
пробормотал:
   - Я выйду на минутку, отдам отцу ключ от  квартиры,  свой  он  потерял.
Сейчас вернусь.
   Валентин Валентинович уже ожидал его, Юра передал ключи.
   - Когда у вас обед?
   - С двенадцати до часу.
   - Без четверти час я верну ключи.
   - Только не опоздайте, а то двери закроют.
   - Не беспокойся! Может быть, приду раньше.
   - Это было бы очень хорошо.
   - Пока!
   - Пока!
   В дверях стоял Саша Панкратов. Идиот!
   - Ты чего здесь торчишь?!
   - Запереть дверь.
   - Я могу это сделать сам.
   Юра вошел в школу.
   Саша запер дверь.
   Предстояли два часа томительного ожидания. Надо делать физику,  но  Юра
пошел в исторический, там занималась  Люда:  не  выйдет  ли  она  к  своей
клетке, вдруг потребуется портфель...
   Люда конспектировала, из кабинета не выходила.
   Звонок   возвестил   большую   перемену.   Выкрикивая   "Распределение!
Распределение!", все высыпали  в  коридор,  понеслись  вниз  по  лестнице,
яростно застучали кулаками в закрытые  двери  столовой:  "Распределение  -
открывай!.."
   Яша Полонский прокричал:

   Девочки-прелестницы,
   Не ломайте лестницы!
   Мальчики-соколики,
   Берегите столики!

   Двери открылись. Расталкивая друг друга, ребята ворвались  в  столовую,
уселись за длинные, покрытые клеенкой столы. Во главе стола -  кастрюля  с
супом, по краям - алюминиевые миски и ложки, в середине - блюдо с  ломтями
черного  хлеба,  его  тут  же  расхватали,   каждый   стремился   получить
горбушку...
   Юра вышел из класса за Людой.
   Люда вынула из  клетки  портфель,  сунула  в  него  тетрадки,  положила
обратно. Слава богу! Теперь возьмет его только после обеда...
   Единственным украшением столовой был плакат: "Хорошо  прожеванная  пища
идет впрок". Внизу карандашом было приписано: "Что такое прок?"
   Ребята стучали ложками по столу:
   - Распределение - распределяй!
   Яша Полонский взобрался на скамейку:

   Перестаньте шуметь!
   Бросьте разговаривать!
   Пищу надо переваривать.
   Тише - эти, ша - и те!
   Вы жевать мешаете!

   Дежурные в халатах разливали суп по мискам. Кит большим кухонным  ножом
разрезал на противне блинчатый пирог.
   - Что это такое? - Юра брезгливо ткнул вилкой пирог.
   - Блинчатый пирог.
   - Где же мясо?
   - Он с кашей.
   Юра отодвинул миску.
   - Дрянь, завернутая в гадость!
   - Ты, наверно, лебеду пополам с соломой не лопал? - спросил Генка.
   - Извини, не ел ни соломы, ни сена.
   - Недобитый контрик! - бросил ему вслед Генка.
   Ребята стучали ложками по столу:
   - Добавки! Добавки!
   Миша окликнул Шныру и Фургона:
   - Панфилов! Зимин!
   Они подошли.
   - Ведь вы знали, что финка не моя, а Витькина. Почему молчали?
   И на этот раз Шныра и Фургон молчали. Что они могли сказать?
   - Непонятно, в какие игры вы с ним играете? - сказал Генка. - Он  вдвое
старше вас. Пируете вместе. На какие деньги? Воруете?
   - А ты видел? - осмелел Шныра.
   - Трусоеды вы несчастные, - сказал Миша, - еще раз продадите, мы с вами
такое сделаем - пух полетит. А теперь катитесь!
   Шныра и фургон поспешили это сделать.
   - Зря ты их так отпустил, - сказал Генка.
   - В угол поставить?
   - Гнать из школы к чертовой матери!
   - Всех поисключаем, один Генка останется, - усмехнулся Миша.



15

   Юра вышел на улицу. Валентина не  было.  Правда,  еще  только  половина
первого, но все равно Юра нервничал.
   Вышла из школы Люда с девочками,  ребята  помчались  на  спортплощадку.
Миша и Генка присоединились к тем, кто играл в итальянскую лапту.
   Юра посмотрел на часы. Черт возьми! Без четверти час.
   Люда прохаживалась по двору с подругой. Юра не спускал с нее глаз: если
она попытается вернуться в школу, он во что бы то ни стало задержит ее  до
прихода Валентина, оставит с Валентином и в это время положит ключи.
   Валентин Валентинович появился без десяти час.
   Юра пошел ему навстречу.
   - Ну как?
   - Все в порядке, - весело ответил Валентин Валентинович, возвращая  Юре
ключи.
   - Если можно, задержите на несколько минут Люду.
   - Это нужно?
   - Нужно.
   Валентин Валентинович подошел  к  Люде,  поздоровался,  познакомился  с
подругой...
   Юра вошел в школу, поднялся по лестнице, коридор был пуст, вложил ключи
в портфель Люды, засунул портфель на место.
   Страхи его казались теперь смешными. Идиот, психопат, истерик, паникер!
Как весело и уверенно держался Валентин Валентинович! Да, человек!
   На последнем уроке Миша объявил,  что  сегодня  заседание  учкома.  Все
члены учкома обязаны явиться; могут остаться и желающие.
   Юра не был ни членом учкома, ни желающим остаться.  Но  после  занятий,
собирая книги у своей клетки, он услышал, как один паренек сказал другому:
   - Я останусь на учкоме.
   - А что будет?
   - Кто-то у кого-то чего-то спер из клетки.
   Юра похолодел. Впрочем, если о нем, то почему его не вызвали?
   К клеткам подошли Миша с Генкой.
   Миша как-то странно посмотрел на Юру, а Генка сказал:
   - Между прочим, и тебе не мешает остаться на учкоме.
   - Зачем? - с замирающим сердцем спросил  Юра:  боялся,  что  сейчас  он
услышит про портфель.
   Но Генка сказал только:
   - И тебя касается.
   Юра пожал плечами:
   - Не понимаю...
   - Там поймешь!
   В красном уголке было душно, набилось много ребят. Тянуло на улицу.
   Миша поторопил Генку:
   - Давай, что у тебя, только покороче!
   - Диспут о мещанстве ничего не дал, - сказал Генка. - Обывательщина нас
захлестывает,  отрицательные  явления  множатся.  Известный  всем   Витька
Бурков,   воровская   кличка   Альфонс    Доде,    продолжает    разлагать
младшеклассников, а мы никак не реагируем. Есть  и  другие  факты,  совсем
свежие, - он посмотрел на Юру, - но о них потом...
   Ждать, томиться два часа, пока дойдут до него? Нет, пусть уж сразу!
   - Почему потом? Говори сейчас! - сказал Юра.
   - Успеешь! Так вот,  продолжаю.  -  Генка  вынул  из  сумки  тетрадь  в
коленкоровом переплете. - Сейчас я прочитаю стихи, которые пишут  учащиеся
шестого класса - кстати, пионеры. - Генка перелистал тетрадь. - Вот: "Розы
тогда расцветали и пели тогда соловьи, когда мы друг друга узнали, то были
счастливые дни". Дальше! "Пускай другую ты ласкаешь, такую гордую, как  я,
но, может, счастье потеряешь и вспомнишь обо мне тогда". Это пишет ученица
советской школы и пионерка. - Генка перевернул еще  несколько  страниц.  -
"Ты не знаешь, что я тайно страдаю, ты не знаешь, что  я  тайно  люблю,  к
тебе подойти я не смею, люблю, но сказать не могу"... А вот еще:  "Вспомни
минувшие годы, вспомни минувшие дни,  вспомни  денек  тот  веселый,  когда
познакомились мы". Мало? Пожалуйста! "Не плачь, когда крылом могучим  твой
горизонт тоска затмит, не верь ты этим грозным  тучам,  за  ними  солнышко
блестит". И рисунок.
   В тетради было аккуратно нарисовано сердце, пронзенное стрелой.
   - Зоя Новикова, это твои стихи? Ты их сочинила?
   - Я их не сочинила, а переписала, - ответила Зоя Новикова,  хорошенькая
девочка с падающей на лоб челкой.
   - У кого?
   - Не скажу.
   - Как так не скажешь?
   - Так, не скажу.
   - Мы хотим знать, кто в школе распространяет эту пошлость.
   - А я все равно не скажу.
   - Значит, ты укрываешь пошляков и мещан и сама мещанка.
   - Я не мещанка, просто у меня было плохое настроение, и я переписала.
   - Плохое настроение? - поразился Генка. - Но ведь ты пионерка! Разве  у
тебя может быть плохое настроение?
   - А когда ты получаешь "неуд", у тебя хорошее  настроение?  -  спросила
Зина Круглова.
   - Я комсомолец, и у меня всегда хорошее настроение.
   - Брось губами шлепать! - сказал Яша Полонский.
   - Генка, откуда у тебя эта тетрадь? - спросил Миша.
   - Это не имеет значения.
   - Зоя, ты давала Генке тетрадь?
   - Нет!  Ее  вытащили  из  моей  клетки.  Кто  вытащил,  не  знаю,  хотя
подозреваю.
   Юра на минуту воспрянул - вот, оказывается, о чем речь!
   - Кого подозреваешь? - спросил Миша.
   - Не скажу, - ответила Зоя Новикова.
   - Но ты утверждаешь, что тетрадь вытащили  из  клетки,  настаиваешь  на
этом?
   - Утверждаю и настаиваю.
   - Подумай, вспомни: может быть, ты кому-нибудь ее давала?
   - Никому не давала, ее у меня вытащили из клетки.
   Каждый раз, когда произносилось слово "клетка",  Юру  словно  обжигало,
точно говорили  о  нем  самом...  Может  быть,  еще  заговорят.  Наверное,
заговорят. Их манера! Сначала накалят  атмосферу  этим  случаем,  а  потом
перейдут к нему. Если за то, что вытащили стишки, объявят выговор,  то  за
ключи... Тут они разыграются.
   Дело принимало серьезный оборот.
   Генка сказал:
   - Тетрадь мне дала Лара Усова.
   - Так я и знала! - торжествующе объявила Зоя.
   Все посмотрели на Лару, чернявую девочку с узко поставленными глазами.
   - Как к тебе попала эта тетрадь?
   Опустив глаза, Лара молчала.
   - Ты мне сказала, что ее тебе дала Зоя, так? - сказал Генка.
   Лара молчала.
   - Украла?
   - Я случайно, по ошибке, - прошептала Лара, - наши клетки рядом.
   - Почему обратно не положила?
   Лара молчала.
   - Зачем Генке отдала?
   Лара метнула на Генку быстрый взгляд, но ничего не ответила.
   - Нет, скажи! - потребовал Генка. - Я что, просил тебя? Отвечай!.. Ведь
ты сама подошла ко мне и сказала: вот Зоя  сочинила  стихи,  почитай,  для
стенгазеты... Так ты сказала или нет? Отвечай!
   Лара молчала.
   Генка вскипел.
   - Мало того, что крадешь! Ты еще и обманываешь!
   Лара начала всхлипывать.
   - Реви, реви громче! - сказал Генка. - Преступники  всегда  ревут,  как
белуги, это помогает. "Черт возьми, - с тоской думал Юра, - скорее бы  они
кончили с этим".
   - Что решим? - спросил Миша.
   - Ларе бойкот на семь дней, - предложила Зина.
   - А Генке?
   - Мне за что? - поразился Генка.
   - Читаешь чужие дневники.
   - Нет, погоди, - заволновался Генка, - нельзя, знаешь, так, за  здорово
живешь... "Что Генке?" В чем мое преступление?
   - Повторяю: читаешь чужие дневники.
   - Но ведь мне его дали, сказали: посмотри для стенгазеты.  Я  не  знал,
что его украли. Думал: Зоя всем дает читать свои стихи,  дала  Ларе,  Лара
дала мне.
   - Прежде чем выносить стихи  на  обсуждение,  ты  должен  был  спросить
разрешения у Зои: это ее собственный, личный дневник.
   - Что значит личный? - возразил Генка. - А если бы там  было  написано,
что Зоя знает о каком-то преступлении, то и тогда я должен  молча  вернуть
ей дневник, и все? Нет, я это понимаю по-другому.
   - Демагогия! - рассердился Миша. - Стихи плохие, но ничего  преступного
в них нет. А вот выкрасть из чужой клетки - преступление.  Вынести  их  на
учком - способствовать преступлению.
   - Но ведь я не знал, что их выкрали! - закричал несчастный Генка.  -  Я
хотел как лучше. Должны мы бороться с мещанством или нет?
   - Генка совершил ошибку, поступил неэтично, но все же  его  не  за  что
наказывать, - сказала Зина Круглова.
   Обращаясь к Зое, Яша Полонский продекламировал:

   Милая, кроткая, нежная,
   Вся воплощенье мечты,
   Нравится мне твоя муза унылая,
   Только вот Генке не нравишься ты!

   - Ладно, - сказал Миша, - я не настаиваю на взыскании Генке,  но  пусть
будет осмотрительнее. Что у тебя еще, Генка?
   - Еще... Вот случай, не далее как сегодня...
   Юра напрягся - это, конечно, о нем.
   - Не далее как сегодня, за обедом, Юра не  стал  есть  пирог  -  больше
того, назвал его дрянью, завернутой в гадость. И это  в  то  время,  когда
страна только выходит  из  голода  и  разрухи,  когда  миллионам  людей  в
Поволжье  и  других  краях  недостает  куска  хлеба.  Такое  заявление   -
возмутительное барство, нетерпимое в нашей среде!
   Теперь все смотрели на Юру.
   - И за этим вы меня вызвали? -  спросил  Юра,  еще  не  веря,  что  все
оказалось такой ерундой.
   - Тебя не вызывали, а посоветовали прийти.
   - И больше вам нечего сказать?
   - Кому это вам? - спросил Миша. - Ты что, отделяешь себя от нас?
   -  Знаешь,  Миша,  могу  ответить  тебе  твоими  же  словами:  не  надо
демагогии! Генка, больше ты ничего не хочешь мне сказать?
   - Этого тебе мало?!
   - Тогда всеобщий привет!
   Юра махнул рукой и вышел.
   - Вот, пожалуйста, - сказал Генка, - демонстративно  покинул  заседание
учкома. Так оставлять нельзя.
   Зина Круглова предложила:
   - Выговор ему за барство, за игнорирование учкома.
   - Голосуем, - сказал Миша.
   Все подняли руки.
   Ободренный тем, что в этом случае  он  оказался  прав,  Генка  деловито
спросил:
   - Что будем делать с Витькой  Буровым  и  ег