з  усадьбы  Карагаево:  мебель  красного
дерева, обитая темно-красным атласом, каминный экран,  арфа  с  порванными
струнами, два высоких зеркала, манекены в  парадных  одеждах  с  орденами,
звездами и голубыми лентами, длинные курительные трубки, игральные  карты,
бильярдные шары и громадные старинные пистолеты...
   В середине комнаты стояла на мраморной подставке, огороженной  канатом,
бронзовая птица. Такая же, как в усадьбе, только поменьше.
   - Я как раз стоял в этой  комнате,  -  начал  свой  рассказ  Славка,  -
смотрю, идет графиня. Я спрятался вот за портьеру... Пыль страшная, того и
гляди, чихнешь... Так вот, стою за портьерой и в щелочку все вижу. Старуха
сначала сделала  вид,  будто  рассматривает  экспонаты,  потом  подошла  к
бронзовой птице, что она там делала, я не разглядел,  она  стояла  ко  мне
спиной. И  пробыла  возле  нее  буквально  минуту.  Потом  вышла  обратно,
повесила канат на место и удалилась.
   - Ясно. В бронзовой птице - тайник, - сказал Миша.
   Дожидаясь, пока уйдет сторож, мальчики рассматривали экспонаты.  Сторож
дремал на своем табурете.
   Наконец сторож встряхнулся окончательно, сонными глазами  посмотрел  по
сторонам, поднялся и побрел по комнатам.
   Славка  стоял  в  коридоре,  готовый  предупредить  Мишу   о   малейшей
опасности. Миша прошел в глубь отделения, решительно снял канат... и вдруг
Славка подал ему знак. Миша быстро повесил канат обратно  и  отвернулся  к
стене, делая вид, что рассматривает картинки,  изображающие  быт  помещика
XVIII столетия.
   Подошли две студентки в очках, коротко подстриженные.  Вскидывая  глаза
на развешанные на стенах  экспонаты,  они  что-то  записывали  в  записные
книжки, не обращая на мальчиков никакого внимания.  Пришлось  ждать,  пока
они пройдут коридор и завернут за угол.
   Наконец они исчезли. Миша снова взялся за канат, но появился сторож. Он
шел, шаркая огромными рваными валенками, и меланхолически смахивал тряпкой
пыль со всего, что попадалось ему на пути. А так как шел он  по  коридору,
никуда не сворачивая, то на его пути мало что попадалось.
   Мальчики опять сделали вид, что  внимательно  рассматривают  экспонаты.
Для конспирации Миша рассказывал Славке о крестьянской реформе 1861  года:
весной он писал о ней домашнюю работу.
   Наконец сторож прошаркал за угол.
   Миша поднял канат, подошел к бронзовой птице  и  ощупал  ее,  отыскивая
тайник. Никаких признаков  тайника  не  было.  Тогда  он  стал  потихоньку
трогать то голову птицы, то ее крылья, шею, лапы, пытаясь установить,  что
в ней отворачивается или  открывается.  Но  ничего  не  открывалось  и  не
отворачивалось. Миша крутил, дергал, нажимал - ничего не получалось. Тогда
он попробовал приподнять ее - может быть, тайник  в  подставке.  Но  птица
оказалась наглухо приделанной к подставке.
   Раздался звонок. Музей закрывался. Миша лихорадочно  дергал  птицу,  но
безрезультатно. Славка опять сделал предупреждающий знак. Миша едва  успел
выскочить за канат.
   - Закрывается, - сказал сторож.
   Мальчикам ничего не оставалось, как направиться к выходу.
   Охая и вздыхая, сторож закрыл за ними дверь.



43. СНОВА ЛОДОЧНИК

   На улице уже темнело. Тяжелый выпал денек! Но зато сколько удач!
   Правда, они опоздали на поезд. Вечерний уже ушел,  придется  дожидаться
утреннего. Но это мелочь. Ведь лето. Миша предложил пойти в городской парк
и переночевать там на скамейках.
   - Мы не бродяги, - возразил Славка, - лучше переночевать на вокзале.
   - Ладно, - согласился Миша.
   Мальчики повернулись и... застыли на месте.
   Перед ними стоял лодочник.
   - Ба! - сказал лодочник, улыбаясь своей  противной  улыбкой.  -  Старые
знакомые!
   -  Здравствуйте,  -  ответил  Славка,  вежливый  даже  по  отношению  к
человеку, которого сам выбросил из лодки.
   Миша исподлобья поглядывал на лодочника.
   - Гуляли? - продолжая улыбаться, спросил лодочник.
   - А вам какое дело! - огрызнулся Миша.
   Лодочник неодобрительно качнул головой:
   - Зачем так грубо! Вижу - земляки. Как не подойти. Или вы обижаетесь на
меня?
   - Ни на что мы не обижаемся, - проворчал Миша.
   - А я думал, обижаетесь. И напрасно. Не вам надо обижаться,  а  мне.  В
реке искупали, а вот видите, не обижаюсь. - И он засмеялся одним  ртом,  в
то время как глаза его продолжали настороженно смотреть на мальчиков. -  В
лагерь?
   - Да.
   - Прекрасно! - сказал лодочник.
   И вместе с Мишей и Славкой зашагал к вокзалу.
   Мальчики не знали, как от него избавиться. Но, кроме вокзала, им некуда
было идти.
   Тускло освещенный вокзал был пуст, только несколько пассажиров  дремали
на деревянных скамейках с  высокими  спинками,  придерживая  руками  узлы,
мешки, чемоданы, сумки.
   - Поезда, оказывается, нет, - сказал лодочник.
   - Значит, нет, - невозмутимо ответил Миша, усаживаясь на скамейку.
   Рядом с ним сел Славка.
   -  Что-то  надо  придумать,  -  с  деланной  озабоченностью  проговорил
лодочник. - Здесь поблизости живут мои знакомые. Пойдемте. Они пустят  нас
переночевать.
   - Нам и здесь хорошо, - решительно ответил Миша.
   Лодочник убеждал их пойти с ним, то суля сытный ужин и мягкую  постель,
то угрожая тем, что все равно в  двенадцать  часов  вокзал  закроют  и  им
придется ночевать на улице. Но мальчики отказались наотрез.  Лодочник  без
них тоже не уходил.
   Часы пробили девять, потом десять, одиннадцать. Привалившись к  жестким
деревянным спинкам сидений, мальчики дремали.
   Изредка грохотали  на  путях  скорые  поезда  и  товарные  составы.  За
большими окнами на платформе мелькали красные и зеленые огоньки,  качались
белые огни  ручных  фонарей.  Слышались  резкие  свистки  кондукторов,  им
отвечали протяжные гудки паровозов.
   В двенадцать часов служитель в  черном  неуклюжем  пальто  обошел  зал,
встряхивая за плечо каждого дремлющего пассажира и предлагая очистить зал.
Но никто не поднялся с места. А милиционер отвернулся, делая вид, что  это
его не касается.
   Так  прошло  несколько  томительных  часов.  Сквозь  дремоту   мальчики
чувствовали  на  себе  неусыпный  взгляд  лодочника.  Он  то   сидел,   то
прохаживался по залу, выходил на площадь, на  платформу,  возвращался,  но
мальчики понимали, что он ни на минуту не выпускает их из виду.
   Часы еще не показывали четырех, а уже за окном начало быстро  светлеть.
Сразу стали видны люди на платформе, смазчики, весовщики...
   Вокзал заполнялся пассажирами.
   Рабочий поезд, которым мальчики могли доехать до своей станции, отходил
в шесть часов. Впрочем, они не собирались уезжать: охота им ехать вместе с
лодочником! Через час будет еще поезд, они и уедут.
   Часовая  стрелка  приближалась  к  шести.   Лодочник   становился   все
беспокойнее. Скрытый высокой спинкой сидений, он следил за входной дверью,
иногда вставал и через окно смотрел на привокзальную площадь.
   - Графиню дожидается, - тихо сказал Славка.
   - Точно, - подтвердил Миша.
   Появилась графиня. Она пересекла зал и  вышла  на  платформу.  Лодочник
незаметно последовал за ней. Наверное, чтобы увидеть, в  какой  вагон  она
сядет. Вскоре лодочник вернулся:
   - Поехали, ребята! Есть у вас обратные билеты?
   - Мы не едем. У нас дела, - сказал Славка.
   Лодочник нахмурился, исподлобья посмотрел на ребят.
   - Как это не едете?.. Почему?
   - Не едем, и все, - сказал Миша. - Вам нужно - и поезжайте!
   Раздался второй звонок.
   - Дело ваше!
   Лодочник повернулся и пошел на перрон.



44. ПОЛЕЗНЫЙ БОЛЬНОЙ

   У Севы болела голова, ему было трудно глотать и даже дышать.  Термометр
показывал тридцать девять и девять десятых градуса.
   Бяшка, известный знаток медицины (его  бабушка  служила  в  амбулатории
няней), велел Севе открыть рот, посмотрел и объявил, что у Севы ангина.
   - Краснота, и все распухло, - сказал Бяшка. - У тебя гланды вырезали?
   Сева отрицательно закачал головой.
   - В медицине существуют два направления, - сказал Бяшка, -  одно  -  за
удаление миндалин, другое - за прижигание. Я сторонник первого.
   Севу укрыли  несколькими  одеялами,  дали  горячего  чаю  с  добавочной
конфетой и послали доктору записку с просьбой приехать в лагерь.
   Доктор приехал на маленьких открытых  дрожках.  В  них  была  запряжена
огромная лошадь, настоящий ломовой  битюг.  Доктор,  высокий,  толстый,  с
взлохмаченной бородой и в пенсне  с  перекинутой  за  ухо  черной  ниткой,
выглядел на дрожках очень смешно. Казалось,  что  он  двигается  вслед  за
битюгом, только держась за вожжи и зажав между ног крохотные дрожки.
   Доктор сказал, что у Севы ангина (Бяшка обвел всех гордым взглядом). Он
должен принимать лекарства, и его необходимо перевести из палатки в дом.
   - В какой же дом его положить? - недоумевал Миша. - Его дом в Москве.
   - Неужели  никто  из  крестьян  не  согласится  подержать  его  у  себя
несколько дней? - сказал доктор. - Впрочем... Почему бы не положить его  в
барском доме? До сих пор он, кажется, пустует.
   - Разве она позволит? - возразил Миша.
   - Кто "она"?
   - Ну, хозяйка, экономка...
   - Гм! - Доктор нахмурился. - Идем со мной...
   Когда они шли по аллее, Миша  взглянул  на  окно  мезонина.  Ставни  за
бронзовой птицей были открыты. Значит,  графиня  дома.  Но  сам  дом,  как
всегда, казался необитаемым.
   По тому, как доктор уверенно шел по  аллее  и  решительно  поднялся  по
ступенькам веранды, было видно, что он хорошо знает и дом и усадьбу.  Миша
был убежден, что  из  этой  затеи  ничего  не  выйдет.  Старуха  предъявит
охранную грамоту, и дело с концом!  Но  встреча  с  графиней  интересовала
Мишу. Ему казалось невероятным, что сейчас они откроют дверь таинственного
дома и войдут в него.
   Но дверь открылась сама, и на веранде появилась старуха.
   Она поджидала их в своей обычной  позе,  закрыв  глаза,  высоко  подняв
голову, отчего ее длинный крючковатый нос казался еще длиннее.
   Потом она открыла глаза. Миша знал, что она сейчас  спросит:  "Что  вам
угодно?"
   Графиня действительно открыла рот и  проговорила:  "Что..."  Но  в  это
мгновение она посмотрела на доктора и сразу, смешавшись, замолчала.
   - Софья Павловна, - сказал доктор, -  заболел  мальчик.  Лежать  ему  в
палатке нельзя. Прошу приютить его дня на три-четыре.
   - Кто за ним будет ухаживать? - спросила старуха.
   Миша удивился тому, что она произносит самые обыкновенные слова  и  что
ее зовут просто Софья Павловна.
   -  Кто-нибудь  из  них.  -  Доктор  кивнул  на  Мишу.  -  Я  тоже  буду
наведываться.
   Старуха помолчала, потом опять закрыла глаза.
   - Вы считаете возможным являться в этот дом?
   - Я исполняю свой долг, - спокойно ответил доктор.
   - Хорошо, - после некоторого  молчания  проговорила  старуха.  -  Когда
привезут мальчика?
   - Сейчас привезут.
   - В людской ему  будет  приготовлено  место.  Но  прошу  никуда,  кроме
людской, не ходить.
   - Ваше право, - ответил доктор.
   Старуха повернулась и исчезла в доме.



45. ЛЮДСКАЯ

   Севу на носилках принесли к помещичьему  дому.  Дверь  в  людскую  была
открыта. Это означало разрешение войти.
   Ребята вошли.
   Людская представляла собой большое низкое помещение.  Если  подтянуться
на носках, то рукой можно  достать  до  потолка,  срубленного  из  старых,
почерневших от времени бревен, ровно стесанных, со  множеством  продольных
трещин. Из таких же бревен, проложенных  в  пазах  паклей,  были  выложены
стены.
   Все  здесь  старое,  черное,  прокопченное.   Стол,   длинный,   узкий,
опирающийся на расшатанные козлы, тянулся вдоль всей  стены.  Его  крышка,
сбитая  из  узких  толстых  досок,   рассохлась.   За   столом   виднелась
прикрепленная к стене узкая лавка. Больше ничего в людской не  было,  если
не считать подвешенной к потолку длинной, от стены к стене, палки.
   Низкая, широкая дверь с облупившейся краской соединяла людскую с домом.
Когда Миша тронул ее, то оказалось, что она забита гвоздями, которые  едва
держались в своих гнездах. Если нажать посильнее, то они вылетят.
   Ребята деятельно принялись за устройство "госпиталя",  как  перекрестил
людскую Бяшка: выгребли мусор, помыли  окна,  набросили  на  лавку  еловых
веток и уложили там Севу.
   Чтобы не было столкновений со старухой, Миша запретил ребятам ходить по
усадьбе и вообще запретил приходить к Севе  кому  бы  то  ни  было,  кроме
дежурных. Но сам он заглядывал сюда часто. Должен же  он  знать  состояние
Севы... И его интересовал  дом.  Он  подходил  к  двери  и  прислушивался.
Мертвая тишина стояла за ней.
   Иногда Мише казалось, что за дверью тоже кто-то стоит и прислушивается,
что делается в людской. Почему ему так казалось, он  и  сам  не  знал.  Уж
слишком напряженной была тишина, слишком таинствен  был  дом.  Когда  Миша
тронул дверь, пробуя, крепко ли  держится  она,  ему  почудилось,  что  за
дверью кто-то следит за ним. Он оставил дверь в покое.
   На следующий день  старуха  уехала  в  город.  Опять  будет  жаловаться
Серову. И конечно, Серов снова попытается их отсюда выжить. А  Мише  очень
не хотелось выселяться: находясь в доме, можно  кое-что  узнать.  Конечно,
хорошо, если Сева выздоровеет, но если он  выздоровеет,  то  ребят  отсюда
выгонят. И когда Миша спрашивал у Севы, как тот себя чувствует,  то  хотел
услышать в ответ что-нибудь успокаивающее по части  здоровья  и  в  то  же
время обнадеживающее в том смысле, что Сева здесь еще полежит.
   Но утром Сева сказал, что чувствует себя лучше, а к вечеру объявил, что
ему надоело лежать и завтра он встанет.
   - Только попробуй! - пригрозил ему Миша. - Ты встанешь, когда  разрешит
врач. После ангины надо вылежать, иначе может быть осложнение.
   С тревогой смотрел Миша на градусник. Как  быстро  падает  температура!
Вчера было 39,9, а  сегодня  утром  36,7.  Хорошо,  хоть  к  вечеру  опять
поднялась до 37,2.
   - Видишь, - сказал он  Севе.  -  Это  самое  опасное,  когда  нестойкая
температура. Правда, Бяшка?
   Бяшка подтвердил, что нестойкая температура самая  опасная,  главное  -
вылежать. Лежать и лежать.
   Но рано или поздно Сева  выздоровеет.  И  тогда  придется  убраться  из
людской. Что же делать?
   Но пока Миша думал, что ему предпринять, вернулась из  города  старуха.
Вернулась она в отсутствие Миши,  прошла  в  людскую,  стала  в  дверях  и
спросила:
   - Скоро выздоровеет ваш больной?
   У  Севы  дежурили  сестры  Некрасовы.  Они  испугались  и  поторопились
задобрить старуху:
   - Ему уже лучше. Он завтра встанет.
   Графиня повернулась и ушла.
   - Как вы могли это сказать? - негодовал Миша. - Откуда вы  знаете,  что
Сева завтра встанет? А вдруг он не выздоровеет?
   - Мы растерялись, - оправдывались сестры Некрасовы, - мы  боялись,  что
она скажет: убирайтесь отсюда вон...
   - Я завтра уезжаю в город, - сказал Миша, - и, пока я не вернусь,  Сева
должен лежать в доме. Даже если врач скажет, что он здоров.



46. НОЧЬ В МУЗЕЕ

   Миша уезжал в город, чтобы вновь попытаться  открыть  бронзовую  птицу.
Днем это невозможно - то сторож ходит, то студентки, - а  ночью  никто  не
помешает. Они с Генкой спрячутся за портьеру,  дождутся,  когда  закроется
музей, и тогда спокойно займутся своим делом.
   Все шло как нельзя лучше. Музей был пуст.
   Мальчики дождались, когда  сторож  ушел  на  другую  сторону  музея,  и
спрятались за портьеру. И только теперь Миша понял, как трудно было  здесь
Славке: пыли столько,  что  невозможно  дышать.  Миша  боялся,  что  Генка
чихнет. Но Генка не чихал.
   Послышались шаркающие шаги сторожа.
   Мальчики затаили дыхание. Перед портьерой шаги  сторожа  вдруг  стихли.
Мальчики стояли ни живы ни мертвы...
   Старик закашлялся. Что он делал в комнате, мальчики  не  видели.  Потом
снова раздались его шаркающие  шаги.  Все  глуше  и  глуше...  Послышалось
звяканье у входной двери -  сторож  наложил  большой  металлический  крюк.
Потом раздался глухой удар - это деревянный  засов,  и,  наконец,  скрежет
замка - дверь закрыта!
   Мальчики сняли ботинки, босиком подошли к двери и тихонько потрогали ее
- дверь была заперта.
   Ребята обошли музей. Редкий предвечерний свет  едва  пробивался  сквозь
складки занавесок. Таинственно темнели  картины  на  стенах,  блестели  на
столах стеклянные ящики футляров. Причудливо застыли чучела зверей и птиц.
   Мальчики вернулись в отдел быта помещика.  Генка  остался  в  коридоре,
готовый в случае опасности предупредить Мишу.
   Миша снял канат. Спокойно, не торопясь он исследовал  бронзовую  птицу,
тщательно, сантиметр за сантиметром, ощупал ее, ища какую-нибудь  скважину
или дырочку: может быть, она открывается ключом? Но ни одного отверстия не
нашел. Тогда он попробовал вращать голову, хохолок на голове, одно  крыло,
за ним другое крыло, лапу, потом другую лапу. Он пытался повернуть  каждый
коготь на ее лапах, каждое перо на крыльях.
   Ничего не вращалось, не открывалось, не двигалось.
   Волнение охватило Мишу. Неужели они ничего не узнают? Неужели  напрасно
остались  здесь  на  всю  ночь,  прятались,  рисковали?   Главное   -   не
волноваться. Спокойно. Надо взять себя в руки. Снова начать  все  сначала.
Ведь открывается же она как-нибудь!
   - Ну что? - тихо спросил Генка, подходя к Мише.
   - Стой на своем месте и не разговаривай!
   Генка вернулся на свой пост. Миша снова  принялся  за  исследование.  А
может быть, никакого тайника в птице нет? Нет, не  мог  Славка  ошибаться.
Славка зря не скажет.
   Размышляя таким образом, Миша продолжал исследовать птицу. Он  старался
собрать все свое хладнокровие.  Главное,  не  волноваться,  не  суетиться,
исследовать ее сантиметр за сантиметром.
   Миша возился долго. Генка уже несколько  раз  подходил  и  просил  дать
попробовать ему.
   - Вот увидишь, Миша, - шептал он, - я враз найду.
   В конце концов Миша уступил, только предупредил.
   - Смотри, осторожно: сломаешь, тогда все пропало.
   - Не беспокойся, - проворчал в ответ Генка.
   Хотя Генка сопел изо всех сил, тяжело дышал и поминутно бормотал: "Ага,
вот, вот, есть, нащупал" - он тоже ничего не нашел.
   Опять взялся Миша - и опять  безрезультатно.  Первая  полоска  рассвета
легла на пол. Миша посмотрел на свои огромные часы - пять  часов  утра.  А
музей открывается в девять.
   Они снова начали лихорадочно искать. Теперь они взялись  за  подставку,
небольшую круглую колонну из цветного камня. К  ее  вершине  наглухо  была
прикреплена птица. Но  колонна  была  совершенно  гладкой.  Они  осторожно
наклонили ее. И под колонной ничего не было.
   Возможно, Славка ошибся и дело вовсе не  в  птице?  Мальчики  осмотрели
стол, кресла, все предметы, которые были в комнате. Только  шкафы  они  не
могли исследовать - шкафы были заперты.
   Поиски не дали никаких результатов.
   Половина девятого. В девять откроют музей. Сторож может  прийти  каждую
минуту. Даже странно, почему он не приходит. Ведь надо убрать помещение.
   Мальчики проверили, не осталось ли каких-нибудь следов  их  поисков,  и
снова спрятались за портьеру, ожидая прихода сторожа.



47. ВТОРАЯ НОЧЬ В МУЗЕЕ

   Они стояли в своем укрытии. Все тихо. Миша  снова  посмотрел  на  часы.
Ровно девять. Что это значит?
   Миша поминутно смотрел на часы. Стрелка хотя и медленно,  но  неуклонно
двигалась вперед. Вот уже четверть десятого. Вот уже половина десятого.  В
чем же дело? Ведь на табличке у входа в музей ясно написано:
   "Музей открыт с 9-ти до 7-ми. Перерыв на обед с 2-х до 3-х.  Ежедневно,
кроме..."
   И вдруг Миша оторопело посмотрел на Генку:
   - Генка, какой сегодня день?
   - Как какой? Понедельник.
   - Это вчера, когда мы приехали сюда, был понедельник.
   - Правда. Значит, сегодня вторник.
   - Вторник, - повторил Миша. - Но ведь во вторник музей закрыт.
   - Почему?
   - На табличке написано: "Закрыт по вторникам".
   - Вот так штука! - протянул Генка. - Вляпались!
   - Черт возьми, как же я этого не учел! -  сокрушался  Миша.  -  Ведь  я
знал, что во вторник музей