яй, разинув в удивлении рот.
   - Вот  видишь,  -  продолжал  Миша,  торопясь  укрепить  в  Жердяе  это
убеждение, - значит, надо узнать, что делают в лесу эти парни.
   - Как же мы узнаем?
   - Пойдем ночью в лес.
   - Это на Голыгинскую-то гать? - ужаснулся Жердяй. - Ни за что не пойду!
Убей - не пойду. И не говори больше, не упрашивай.
   Миша был готов к этому отказу. Но без Жердяя в лесу делать нечего.
   - Эх ты, родного брата не хочешь выручить!
   - Кабы я знал, что это брату поможет...
   -  Наверняка  поможет,  -  настаивал  Миша.  -  Ты  только  подумай.  Я
посторонний человек и то хочу помочь - иду ночью в лес. А ты родной брат и
не хочешь, боишься. И не стыдно тебе?
   Жердяй молчал.
   - Ты о матери подумай. Ведь убивается она? А, убивается?
   - Убивается, - мрачно ответил Жердяй.
   - Вот видишь! А если его, невиновного, засудят? Ведь она сойдет с ума с
горя. И тебе ее не жаль. Эх, ты!
   - Я идти не отказываюсь, - сказал Жердяй, - только  на  самую  гать  не
пойду. Дойдем до гати, и все.
   - Ладно! Ты нас только туда, остальное мы сами сделаем.
   - И еще кто пойдет?
   - Генка. Только смотри, Жердяй, никому не говори!
   - Зачем я буду говорить?
   - И матери своей не говори. Никому, понял?
   - Понял.
   - Пойдем сегодня ночью.
   - Уж сегодня?
   - А зачем откладывать? Приходи-вечером в лагерь.  Как  все  заснут,  мы
втроем и пойдем.
   - Ладно, приду, - ответил Жердяй и снова взялся за топор.



33. СЛАВКИНЫ РОЗЫСКИ

   К вечеру Славка вернулся из Москвы и рассказал следующее:
   - Графы  Карагаевы  -  родственники  знаменитых  Демидовых.  Был  такой
тульский кузнец Демид Антуфьев. Его  сын  Никита  поставлял  оружие  Петру
Великому. За это Петр подарил  ему  уральские  заводы,  дал  дворянство  и
фамилию Демидов. Дочка одного из Демидовых вышла замуж за графа Карагаева.
   - Кому это интересно? - презрительно скривился Генка.
   - Слушай. Демидовы были самые богатые люди в России. Даже  королевы  за
них выходили. Был  такой  Анатолий  Демидов,  так  он  женился  на  родной
племяннице императора Наполеона.
   - Уж это ты врешь!
   - Честное слово! И Анатолий Демидов, чтобы тоже быть именитым, купил  в
Италии княжество Сан-Донато и стал именоваться князем Сан-Донато.
   Такому сообщению не мог поверить даже Миша, хотя  и  знал,  что  Славка
никогда ничего не выдумывает. Но, может быть, он прочитал какой-то вымысел
и уверовал в него? Как можно купить целое княжество, можно сказать,  целое
государство?
   Но Славка настаивал на своем. Он даже обиделся:
   -  Если  вы  мне  не  верите,  то  поезжайте  на  Урал.   Там   увидите
железнодорожную станцию, которая называется Сан-Донато.
   - Зачем же обижаться? Рассказывай.
   - Я не обижаюсь. Но если бы ты при такой жаре  целый  день  просидел  в
Румянцевской библиотеке, то тоже бы обиделся.
   - Ладно, рассказывай, - примирительно сказал Миша.
   - Так вот. Демидовы были очень богатые люди. Владели на Урале  заводами
и рудниками. И были большими чудаками. Например, один  Демидов,  Прокофий,
устроил в  Петербурге  такое  пьянство,  что  пятьсот  человек  умерли  от
перепоя...
   - Вот врет! - взвизгнул Генка и хлопнул себя по коленкам.
   - Честное слово! Этот Прокофий был в Англии и  за  что-то  обиделся  на
англичан. Тогда он вернулся  в  Россию  и  скупил  всю  пеньку,  чтобы  не
досталась англичанам. Ведь они импортировали  из  России  главным  образом
пеньку, вот он их и проучил.
   - Проучил... за свои денежки.
   - А что для него деньги? Вот,  например,  другой  Демидов  -  Павел.  В
тысяча восемьсот тридцать пятом году подарил царю Николаю  Первому  алмаз,
который стоил ровно полмиллиона рублей...
   - Видно, был большой подхалим, - заметил Миша.
   Генка опять не поверил:
   - Один камешек стоит полмиллиона рублей золотом? Больно дорого!
   -  Представь  себе  -  полмиллиона,  -  продолжал  Славка.  -  Это  был
знаменитый алмаз Санси... Вот интересная история. Этот алмаз  был  вывезен
из Индии лет пятьсот назад и принадлежал Карлу Смелому Бургундскому. Карла
убили на войне, и алмаз подобрал один швейцарский солдат. Но  он  не  знал
цену алмаза,  думал,  что  просто  красивый  камень,  и  продал  какому-то
священнику за один гульден, то есть за  один  рубль.  Священник,  не  будь
дурак, загнал алмаз  португальскому  королю  Антону.  Король  Антон,  тоже
хороший спекулянт, продал его за сто тысяч  франков  французскому  маркизу
Ле-Санси. С тех пор алмаз называется Санси. Теперь слушайте, что произошло
дальше. Слуга Санси вез к нему этот алмаз. На слугу  напали  разбойники  и
убили его. Но слуга успел  проглотить  алмаз.  Санси  велел  вскрыть  труп
своего слуги и нашел алмаз в его желудке.
   - Веселенькая история! - заметил Генка, протягивая руку к животу в  том
месте, где, по его предположениям, был желудок.
   - Затем, -  продолжал  Славка,  -  короли  опять  начали  спекулировать
алмазом. Санси продал его английскому королю Якову Второму, Яков Второй  -
французскому королю Людовику Четырнадцатому, потом  он  попал  к  Людовику
Пятнадцатому. В общем, его долго перепродавали, пока,  наконец,  в  тысяча
восемьсот тридцать пятом году Павел  Демидов  не  купил  его  для  Николая
Первого... Вот какая история...
   Мальчики помолчали. Потом Миша сказал:
   - Ты, конечно,  провел  серьезное  исследование.  Но  какое  это  имеет
отношение к усадьбе?
   - А то, что одна из дочерей Демидова вышла замуж за Карагаева.
   - Ну и что?
   - Может быть, алмаз Санси вместе с приданым перешел к графу Карагаеву.
   - Но ведь Демидов отдал алмаз Николаю Первому?
   - Он мог  ему  отдать  поддельный.  Ведь  все  там  было  построено  на
жульничестве.
   Генка свистнул.
   - Наверно... Попробуй надуй Николая Первого с его Бенкендорфом.
   - Видишь ли, Славка, - сказал Миша, - конечно, трудно предполагать, что
алмаз попал к графу. Но допустим даже, что это так. Что же из этого?
   - Как что? - возмутился Славка. - Возможно, как раз его  и  ищут.  Ведь
все говорят, что здесь всегда искали клады. Может быть, и сейчас ищут.
   - Может быть, - согласился Миша. - Но это только подтверждает,  что  мы
должны идти в лес. Этот ли алмаз или что-нибудь другое, но факт, что ищут.
А когда ищут драгоценности, то и убивают друг друга. А нам  важно  узнать,
кто убил Кузьмина, и тем самым оправдать Николая.
   - Разве я возражаю? Я только указываю на то, что именно ищут.
   - Вот и хорошо, - заключил Миша. - Значит, сегодня ночью  мы  пойдем  в
лес.



34. КОСТЕР

   Сегодня ночью они пойдут в лес, на Голыгинскую гать. Все понимали: если
лодочник проведает, что мальчики отправились  на  гать,  то  он  может  их
проследить, а потом в лесу и убить. Он и его парни на это способны.  Убили
же они Кузьмина.
   У  всех  на  лицах  было  серьезное,  таинственное  и  даже   несколько
торжественное выражение, какое бывает перед важным и опасным предприятием.
Все вели себя как нельзя лучше и всячески старались угодить Мише и Генке -
кто знает, в каком виде они вернутся и вернутся ли  вообще.  Мише  надоели
эти жалостливые взгляды, и он ушел на реку, на то место, где любил  сидеть
вечерами и смотреть на пламенеющий за дальними горами закат.
   К тому же у Миши была тайна: он сочинял стихотворение.
   Раньше Миша не сочинял стихов. Это занятие  казалось  ему  несерьезным.
Другое  дело,  когда  стихи  пишут  настоящие  поэты:  Пушкин,  Лермонтов,
Некрасов... Или современные поэты: Маяковский, Безыменский... Это  поэзия.
А то, что сочиняют  ребята,  не  более  как  плохо  рифмованные  слова.  К
школьным поэтам Миша относился  иронически.  Конечно,  без  стихов  нет  и
стенгазеты. Частушки для "Синей блузы" тоже нужны  -  критика  недостатков
получается острее. Но вот стихи из-за "настроений" Миша терпеть не мог, не
мог терпеть и самые эти "настроения".
   "Настроения" бывали обычно у мальчиков, далеких от общественной  жизни.
Впрочем,  случались  "настроения"  и  у   комсомольцев,   хотя   и   реже.
"Настроения" заключались в том, что парень ходит грустный, скучный, как  в
воду опущенный, все ему кажется мелким, ничтожным, неинтересным. Да и сама
жизнь представляется ему  совершенно  ненужной.  Говорит  он  философскими
изречениями:  "Жизнь  коротка  и   неинтересна",   "Все   пройдет",   "Все
повторяется", "От жизни  надо  брать  все".  В  общем,  несет  вздор.  Как
правило, такой "упадочник" говорит об одиночестве, о том, что никто его не
понимает и никогда не поймет, и читает при этом упадочные стихи. Да и  сам
сочиняет стихи - о загадочном мире, о бренности жизни и прочее в таком  же
упадочном духе. Как только кто начинает сочинять стихи -  значит,  у  него
начались "настроения".
   И вдруг, совершенно неожиданно для себя,  Миша  начал  сочинять  стихи.
Вернее, сочинил одно стихотворение.  И  то  не  до  конца,  никак  не  мог
подобрать  рифмы  к  двум  последним  строчкам.  Конечно,   не   упадочное
стихотворение, а настоящее, революционное.
   Оно зародилось в те часы,  когда  он  сидел  на  берегу  реки  вечером,
смотрел на пламенеющий за дальними  горами  закат  и  вспоминал  маленькую
железнодорожную   станцию,    удаляющиеся    огоньки,    поезда,    эшелон
красноармейцев, Полевого  и  большой  плакат,  на  котором  был  нарисован
рабочий, разбивающий тяжелым молотом цепи, опутывающие земной шар.
   Неожиданно возникла рифма "шар земной - рабочий молодой", потом другая:
"мосты - бойцы"... И в итоге двухнедельного труда появилось стихотворение,
несовершенство которого Миша сознавал, но которое все же ему нравилось.  И
он надеялся со временем подобрать последние две строчки.

   Вот это стихотворение:

   Пока живы, не забудем
   Все, что видели тогда:
   Эшелон на бой уходит
   За Республику Труда.
   Широко раскрыты двери,
   И толпой стоят в дверях
   Бойцы в разорванных шинелях
   И в стоптанных сапогах,
   И, опутанный цепями,
   Пламенеет шар земной,
   И молотом тяжелым цепи рубит
   Рабочий молодой.
   Хоть крут подъем, и взорваны дороги,
   И падают убитые бойцы,
   Мы рельсы выложим, нарежем шпалы,
   Туннели вырубим и наведем мосты.
   Борьба лишь начата, и нам передан молот,
   Цепями все еще опутан шар земной...

   Последние две строчки Миша никак не мог сочинить. Не подбирались рифмы.
К слову "земной" можно бы подобрать - в  крайнем  случае  опять  повторить
"молодой", - но к слову "молот" Миша никак не мог найти  рифму.  А  менять
это слово Миша не хотел. Уж очень красиво звучало:

   Борьба лишь начата, и нам передан молот...

   Молот, молот... Какую рифму к нему подобрать?
   Миша мусолил карандаш,  напрягал  воображение,  но  ничего  подходящего
найти не мог... Все слова, которые  приходили  ему  на  ум,  не  годились.
Молот, долот, сколот, проколот...
   Искал Миша рифму и вечером, на костре.
   Костер в этот вечер был не похож на другие костры. Обычный разговор  не
вязался. Никто не шутил, не рассказывал  веселых  историй.  Зина  Круглова
попробовала было пересказать  смешной  ответ  одной  крестьянки  на  уроке
ликбеза, но ее  рассказ  не  показался  ни  смешным,  ни  интересным.  Все
сознавали ответственность момента.
   Торжественное, романтическое состояние  охватило  и  Мишу.  Его  так  и
подмывало прочитать свое стихотворение. И  в  то  же  время  было  стыдно:
вожатый, а сочиняет стишки. Но они так вертелись у него на языке,  что  он
не удержался и сказал:
   - Мне сейчас припомнилась история с кортиком: Полевой, Никитский и  все
другие. И как-то само собой сочинились стихи. Если хотите, я их прочту.
   Миша встал и, немного волнуясь и боясь,  что  он  забудет  какую-нибудь
строчку, прочитал стихи.
   Ребята молча слушали. Молчание царило еще некоторое время  после  того,
как Миша кончил читать. Потом Генка спросил:
   - А где же конец?
   - Конца я еще не сочинил, - ответил Миша.
   Ему вдруг стало стыдно. Стихи казались теперь плохими,  скверными.  Все
пышно, выспренне, не доходит до сердца. Зря он  их  читал!  Кой  черт  его
дернул? Зачем? Ведь он не собирается быть поэтом.  Вот  и  ребята  молчат.
Понимают, что стихи плохие, но не говорят,  не  хотят  его  обидеть.  Миша
опустил руку в карман, незаметно измял и разорвал  листок  со  стихами  на
мелкие кусочки.
   - Что ж, - сказал Славка, - стихи неплохие. Только конца нет  и  размер
не всюду правильный. Потом, нет рифмы между первой и третьей строчками.
   - Зато по идее хорошо, - возразил Генка. - Я как услышал эти стихи, так
сразу вспомнил и станцию, и эшелон, и комиссара Полевого.
   Миша сказал:
   - Я знаю, что стихи плохие, но мне хотелось вас  немного  позабавить  и
оживить наш скучный костер. Вот я взял и на ходу сочинил стихи.
   - Прямо сейчас вот и сочинил? - усомнился Генка.
   - А то когда же? Прямо в уме и сочинил. - Миша встал. - Все!  А  теперь
спать, по палаткам. И имейте в виду: ничего с нами не случится. А  если  к
утру не вернемся, тогда ищите нас в лесу. У Голыгинской гати.



35. ОПАСНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

   Лагерь затих. Миша, Генка и Жердяй выбрались из палаток и пошли к лесу.
   Полная луна освещала  спящий  лагерь.  Миша  отчетливо  видел  верхушки
деревьев. И синее небо над ними. И звезды.
   - Как к лесу пойдем: берегом или  лугами?  -  шепотом  спросил  Жердяй,
дрожа не то от холода, не то от страха.
   - Берегом, мимо лодочника, - тоже шепотом ответил Миша.
   Три маленькие фигурки двигались по полевой тропинке,  ведущей  к  реке.
Впереди Жердяй, за ним Миша и последним Генка. Жердяй шел легко, неслышно.
Миша решительно шагал за ним. Генка же, успевший в палатке заснуть, теперь
плелся сзади, зевая и  чувствуя  себя  очень  несчастным  оттого,  что  не
выспался. Он был храбрый мальчик, но любил поспать.
   Не доходя  до  реки,  Миша  велел  ребятам  подождать,  а  сам  ползком
подобрался к лодочной станции. Луна заливала ее  своим  светом.  Лодки  не
воде казались черными спящими рыбами. Но никого на станции не было.  Тихо.
Ни голоса, ни плеска.
   Так же ползком Миша вернулся к друзьям, и они отправились дальше.
   До леса было верст пять. Дорога  сначала  вилась  вдоль  берега,  потом
углубилась в поля. В свете луны все казалось причудливым  и  таинственным.
Что-то шелестело в пшенице. Таинственные зверьки перебегали дорогу.
   Два быстрых зеленых глаза показались впереди и исчезли.
   - Заяц, - прошептал Генка, стряхивая с себя сонливость.
   - Кошка, - сказал Жердяй.
   Лес возник перед мальчиками черной, мрачной громадой.
   - Как пойдем? - спросил Жердяй дрожащим голосом.
   Он еще надеялся, что Миша побоится идти в лес и они вернутся в лагерь.
   Но Миша и не думал возвращаться.
   - Веди нас к болоту.
   Вслед за Жердяем мальчики обогнули опушку и углубились в лес.
   Сразу стало темно. Бугристые корневища деревьев  на  тропинке  казались
клубками черных уснувших змей.
   Лес жил ночной, потаенной жизнью. Невидимые, проносились  меж  деревьев
птицы. Это козодой или летучая мышь. Часто  раздавался  сухой,  отрывистый
хруст ветки, как будто кто-то  подкрадывался.  Но  Жердяй  шел  вперед,  и
мальчики двигались за  ним.  Если  Жердяй  не  останавливается  -  значит,
опасности нет.
   Шли они долго. Миша совсем потерял направление. Без Жердяя, конечно, не
выбраться отсюда. И как Жердяй здесь ориентируется?
   Между тем лес становился все реже,  деревья  ниже  и  мельче.  Мальчики
вышли еще на одну опушку.
   Жердяй  остановился   и   обернулся   к   Мише.   Лицо   его   казалось
мертвенно-бледным.
   - Сейчас будет болото, а там Голыгинская гать, - пролепетал Жердяй.
   - Пойдешь? - тихо спросил Миша.
   Жердяй отрицательно качнул головой.
   - Хорошо. Останешься здесь. Будешь нас ждать. Не побоишься?
   Жердяй кивнул головой в знак того, что он  согласен  остаться  здесь  и
ждать ребят.
   - Покажи, как идти.
   Жердяй протянул руку вправо и зашептал:
   - Пойдете краем леса. Как дойдете до четырех дубов, так возьмете влево,
там просека...  Просеку  пройдете,  увидите  болото...  Тут  и  начинается
гать... А  я  здесь  посижу,  -  добавил  Жердяй  и  присел  под  березой,
привалившись к ней спиной.
   Миша и Генка осторожно двигались по опушке, прижимаясь к лесу, чтобы их
не было видно. Луна светила со стороны поляны, и тени мальчиков  сливались
с тенями деревьев.
   Вдруг Генка схватил Мишу за руку:
   - Тише! Слышишь?
   Прижавшись к дереву, мальчики оглянулись. Мише тоже  показалось,  будто
кто-то крадется за ними. Они прислушались. Все стихло.
   Мальчики  двинулись  вперед  и  опять  услышали,  что  за  ними  кто-то
крадется.
   Они опять остановились. Раздался едва слышный  хруст  ветки.  Мальчикам
казалось, что лес полон таинственных людей, которые крадутся за ними.  Они
почувствовали себя беззащитными, окруженными  врагами.  Генка  прижался  к
Мише. Миша слышал, как  у  Генки  бьется  сердце.  Сам  он  тоже  порядком
перепугался, и, не будь рядом  с  ним  Генки,  перед  которым  он  не  мог
оказаться трусом, Миша бросился бы бежать со всех ног.
   Они стояли, затаив дыхание, им  чудились  таинственные  звуки,  шорохи,
осторожные шаги, хруст ветвей, шепот людей, и казалось, что какие-то  тени
двигаются в поле, на опушке, меж деревьев.
   - Вернемся, - едва слышно, одними губами прошептал Генка.
   - Боишься? - так же шепотом спросил Миша.
   Генка кивнул головой:
   - Боюсь...
   Тогда, с радостью в душе, но с таким видом, будто он уступает  Генкиной
трусости, Миша пожал плечами и тихонько стал пробираться назад.
   Но не успел он сделать и шага, как увидел за деревом  фигуру  человека.
Миша замер. Человек вышел из-за дерева. Это был Жердяй. Так вот кто крался
за ними! Чудак! Только зря напугал их.
   - Боязно одному сидеть, - пожаловался Жердяй.
   - Так какого же ты черта... - с негодованием начал Генка,  обрадованный
тем, что есть на кого свалить свой испуг.
   Но Миша сделал ему знак молчать. Он сам злился на Жердяя, но сейчас  не
время разговаривать и не место: их могут услышать.
   Втроем мальчики почувствовали себя увереннее. И уже  перед  Жердяем  ни
Миша, ни Генка не хотели обнаружить своего страха. Миша снова  повернул  к
Голыгинской гати. Генка и Жердяй осторожно двинулись за ним.
   Они шли по-прежнему молча, прячась в тени  деревьев.  Наконец  вышли  к
просеке. Если бы не Жердяй, Миша никогда бы не догадался, что это просека,
настолько густо заросла она молодым ельником.
   Движением руки Миша приказал Жердяю идти впереди и  показывать  дорогу.
Тот  жалобно  посмотрел  на  него,   но   подчинился.   Только   поминутно
оглядывался, чтобы убедиться, что Миша здесь, рядом с ним.
   Они прошли еще с версту. Лес перешел в мелколесье. Чувствовались гнилые
запахи болота.
   Вдруг Жердяй остановился и стал внимательно всматриваться в землю. Миша
и Генка тоже наклонились и увидели рядом  с  собой  глубокую  яму,  длиной
аршина в три и шириной  в  аршин.  Рядом  высился  холмик  свежевыкопанной
земли.
   Мальчики вгляделись. На некотором отдалении виднелась другая яма, потом
третья. Жердяй развел руками, показывая, что этих ям раньше не было.
   Мальчики прошли еще немного. Просека кончилась.
   Жердяй остановился, протянул вперед дрожащую руку:
   - Гать...
   Луна освещала темное, бугристое болото. Местами из него торчали  не  то
бревна, не  то  поваленные  деревья.  Белесые  испарения  поднимались  над
болотом,  образуя  таинственные  движущиеся  фигурки.  Изредка  перебегали
огоньки - зеленые, синие, желтые... И хотя Миша  знал,  что  это  болотные
огни, и больше ничего, а белесые движущиеся фигуры, похожие на мертвецов в
саванах, не более как испарения, подымающиеся  с  болот,  но  и  ему  было
жутко.
   Мальчики стояли безмолвные, окаменевшие перед жуткой  картиной  ночного
болота. Им казалось, что  вот  сейчас  один  из  этих  белесых  движущихся
призраков приблизится к  ним  и  они  увидят  мертвого  графа  и  страшную
бородатую голову у него в руках.
   Совсем рядом мальчики  услышали  глухие  равномерные  у