ылаю тебя потому, что у тебя есть опыт.
   Запихивая в рот кашу, Генка самодовольно ухмыльнулся:
   - Да, уж будь здоров!  Привык  я  с  ними  разговаривать:  "Ваш  Юрочка
поправляется. Аппетит зверский". Вот  мне  и  дают...  Эх,  найти  бы  нам
богатых шефов, вот бы подкормили! Какую-нибудь кондитерскую фабрику.
   - Лучше бы колбасную, - вздохнул Кит и, представив себе, как  шипит  на
сковородке жареная колбаса, зажмурил глаза.
   Ребята поужинали, но все еще сидели у  костра.  Дежурные  мыли  посуду.
Кит, шевеля губами, пересчитывал кульки с мукой и ломти хлеба. Его толстое
лицо было озабочено, как и всегда, когда глаза видели,  а  руки  ощупывали
что-либо съестное. Генка и Бяшка готовили мешки  и  сумки  для  продуктов.
Вернее, готовил их Бяшка. Генка давал ему руководящие указания,  а  сам  в
это время осматривал свой знаменитый портфель. Хотя  и  потрепанный,  этот
портфель был настоящий, кожаный, с блестящими  никелированными  замками  и
множеством карманчиков. Генка им очень гордился. Отправляясь в  Москву  за
продуктами, он всегда  брал  его  с  собой:  портфель  производил  большое
впечатление на родителей. Чтобы усилить впечатление, Генка,  разговаривая,
клал портфель на стол и щелкал замками.
   "Действует неотразимо, - говорил Генка. - Если бы портфель,  наш  отряд
давно бы помер с голоду".
   В то время как Генка упражнялся  со  своим  портфелем,  Генкин  спутник
должен был таскать мешок с продуктами.
   - Вот что, Генка, - сказал Миша, - родителям Игоря  и  Севы  ничего  не
говори, а постарайся дипломатично выяснить, не приезжали ли они в Москву.
   - Все выясню, не беспокойся.
   - Только осторожно.
   - Сказал: не беспокойся! Мамаши и не догадаются. Я даже  не  спрошу,  а
так это безразлично скажу: ваш Игорь собирается приехать к вам...
   - А зачем?
   - Помыться в бане.
   - Кто тебе поверит?
   - Ага! Тогда я скажу так: он должен приехать в Москву за книгами.
   - Это ничего.
   - Ну вот, - продолжал Генка, - а если он в Москве,  то  мамаша  скажет:
"Он уже дома". А я скажу: "Да? Удивительно!  Значит,  он  меня  опередил".
Потом спрошу: "А где он?" Она скажет: "Играет на заднем  дворе".  Тогда  я
вежливо попрощаюсь, выйду на задний двор и закачу этому Игорю такую плюху,
что он подпрыгнет до четвертого этажа.
   - Драться, пожалуй, не следует, - заметил Слава.
   - Драться, конечно, не надо,  -  согласился  Миша,  -  но  проучить  их
придется.
   Бяшка объявил:
   - Предупреждаю: если Генка заставит меня таскать  мешок,  а  сам  будет
размахивать портфелем, то я все брошу и уеду!
   - Когда я заставлял тебя одного таскать?!  -  с  негодованием  возразил
Генка.
   -  Всегда  заставляешь!  -  закричали  все,  кто  ездил  с  Генкой   за
продуктами.
   - Спокойно! - сказал Миша. - Таскать будете  оба.  Только  не  проспите
поезд. А мы завтра отправимся в деревню. Пора уже клуб закончить.
   Некоторое время все сидели молча, усталые  после  забот  и  треволнений
сегодняшнего дня.
   Костер  горел  ярким  пламенем.  Сухие  ветки  трещали  в  огне.  Искры
взвивались и пропадали в темной вышине ночи.
   - Тише! - прошептала вдруг Зина.
   Все замолчали и обернулись к лесу.
   Хрустнула ветка... Зашелестели листья деревьев,  точно  слабый  ветерок
пробежал по ним... Послышался чей-то вздох...
   Миша сделал рукой знак всем  сидеть  не  шевелясь,  поднялся  и  замер,
вглядываясь в темный лес, прислушиваясь к странным звукам...
   Неужели Игорь и Сева вернулись?



7. ВАСЬКА ЖЕРДЯЙ

   Это был не Сева и не Игорь...
   К костру подошел Васька Жердяй, высокий парнишка в белой рубахе и узких
холщовых штанах, едва прикрывавших его острые, худые колени. Прозвали  его
Жердяем потому, что был высок и тощ. Он жил с  матерью  и  старшим  братом
Николаем на самом краю деревни,  в  полуразвалившейся  избушке.  Отец  его
погиб в германскую войну.
   Жердяй больше других деревенских ребят дружил с  комсомольцами.  И  они
любили его. Он был добр, услужлив. Правда, верил в чертей и прочую ерунду,
но зато хорошо знал лес, реку и очень интересно рассказывал всякие истории
и небылицы. Старший брат Жердяя, Николай, был плотник  и  помогал  ребятам
устраивать клуб.
   - Ты, Жердяй... - разочарованно протянул Миша.
   - Я! - Жердяй присел к костру и дружелюбно улыбнулся.
   В мелькающих тенях костра его большая голова с  неровно  подстриженными
(видно, тупыми ножницами) белобрысыми космами казалась еще  всклокоченнее,
чем обычно. Он веточкой подгреб угли к костру и сказал:
   - На деревне говорят, у вас два пионера пропали.
   - Ерунда, - ответил Миша, - найдутся.
   Жердяй с сомнением покачал головой:
   - Не скажи... Если  на  Голыгинскую  гать  забредут,  так  могут  и  не
вернуться.
   - Что за гать такая? - спросила Зина.
   - Гать-то? Дорога лесная.
   - Гать - дорога из хвороста, а иногда из  бревен.  Строится  обычно  на
болоте, - пояснил Славка.
   - Верно, - подтвердил Жердяй, - из хвороста.  И  на  болоте  построена.
Только давно. Ею никто и не пользуется.
   Генка нетерпеливо спросил:
   - Что ты хочешь рассказать про эту гать?
   - Про Голыгинскую? А то, что если попали  ваши  ребята  на  Голыгинскую
гать, так могут и не вернуться.
   - Утонут? - спросила Зина Круглова.
   Жердяй покачал головой:
   - Утонуть не утонут, а увидят старого графа и помрут.
   - Опять ты басни  рассказываешь?  -  усмехнулся  Генка.  -  Не  надоело
выдумывать?
   - Не выдумываю я, - серьезно ответил Жердяй,  -  все  истинная  правда.
Старики рассказывают. Там граф с сыном  закопаны.  Прямо  в  гати.  Царица
приезжала сюда, давно, еще до Наполеона. Вот  царица  приехала  и  казнила
графа с сыном. А хоронить не позволила. Велела прямо в грязь закопать,  на
гати, чтобы все по ним ездили. Так они там закопанные и лежат.
   - А наши ребята здесь при чем? - спросил Миша.
   - Вот слушай... Значит, старый граф с сыном  там  закопаны.  Только  не
похоронены они как полагается, вот и томятся их души. Никак не попадут  ни
в рай, ни в ад.
   - Ох и умора! - закричал Генка.
   Коровин недовольно заметил:
   - Дай послушать, что человек говорит!
   - Томятся, значит, их душеньки, - строго и печально продолжал Жердяй, -
так и стонут под гатью, так и стонут. Я сам  туда  ходил,  слышал.  Старый
граф этак глухо стонет; постонет да перестанет, постонет да перестанет.  А
молодой - громко, точно плачет, ей-богу!..
   - Страшно! - прошептали сестры Некрасовы и опасливо посмотрели на  лес;
но им сделалось еще страшнее, и они придвинулись ближе к костру.
   Жердяй глухим, монотонным голосом, подражая старикам, продолжал:
   - А в самую глухую полночь старый  граф  выходит  на  гать.  Борода  до
колен, белый весь, седой. Выходит и  ждет.  Увидит  прохожего  человека  и
говорит ему: "Пойди, говорит, к царице и скажи: пусть, мол, похоронят  нас
по христианскому обычаю. Сделай милость, сходи!" Так это просит слезно  да
жалобно... А потом кланяется. А вместо шапки снимает голову. Держит  ее  в
руке и кланяется... Стоит без головы и кланяется. Тут кто хошь испугается,
с места не сдвинешься от страху. А старый граф кланяется, голову  в  руках
держит и идет на тебя.  А  прохожему  главное  что?  Главное  -  на  месте
выстоять. Коли выстоишь, так он подойдет к тебе вплотную и сгинет. А ежели
побежишь, так тут и упадешь замертво. Упадешь замертво, а  граф  тебя  под
гать и утащит.
   - И многих он утащил? - улыбнулся Миша.
   - Раньше много утаскивал. А теперь туда и не  ходит  никто.  Из  Москвы
приезжали. Рыли эту самую гать. Да разве их найдешь! Как  милиция  уехала,
так они снова залегли.
   - А за что их казнили? - спросил кто-то.
   - Кто их знает! Кто говорит - за измену, кто  говорит  -  клад  золотой
царский запрятали.
   - Ну, конечно, - иронически заметил Генка, - клад уж  обязательно.  Без
клада не обойдется.
   Миша протянул руку по направлению к дому:
   - Про этих графов ты рассказываешь?
   - Про них, - кивнул головой Жердяй, - про предков ихних.  Который  граф
за границу убежал, так тому, что под гатью, он внуком приходится.
   Миша зевнул:
   - Сказки!
   - Не говори, - возразил Жердяй, - старики рассказывают!
   - Мало ли что старики рассказывают, - пожал  плечами  Миша.  -  Сколько
чудес рассказывали про мощи, а когда стали в церквах  изымать  ценности  в
пользу голодающих, так ничего и не нашли  в  этих  мощах.  Одна  труха,  и
больше ничего. Обман! Затуманивают вам мозги.
   Потом Миша посмотрел на свои громадные часы. Он носил их  на  руке,  но
они были переделаны из папиных карманных. Полдевятого.
   - Давай отбой! - приказал Миша горнисту.
   В ночной тишине громко прозвучал горн.
   Прощаясь с Жердяем, Миша сказал:
   - Завтра сходи с ребятами в лес и наруби  еловых  веток.  Мы  ими  клуб
украсим.
   - Можно, - согласился Жердяй. - А книжки принесете?
   - Обязательно. И попроси Николая, чтобы он  тоже  пришел.  Поможет  нам
закончить сцену и скамейки.
   - Придет! - уверенно ответил Жердяй.
   Белая рубашка мелькнула среди деревьев. Послышался  хруст  ветвей.  Все
стихло.
   - Как он не боится ходить ночью по лесу один! - сказала Зина.
   - А чего бояться? - хвастливо возразил Генка. -  Я  ночью  куда  угодно
пойду. Даже на эту дурацкую гать.
   - Ложись лучше спать, - сказал Миша, - а то завтра к поезду опоздаешь.
   Все разошлись по палаткам. Некоторое время слышались смех и возня. Миша
в последний раз обошел лагерь, проверил посты. Останавливаясь  у  палаток,
он громко говорил: "А ну давайте заснем..." Наконец лег и Миша.
   Луна освещала затихший лагерь. Часовые ходили по  поляне,  сходились  у
мачты и снова расходились в разные стороны.
   Миша лежал и думал о том, куда  могли  деваться  Игорь  и  Сева  и  что
предпринимать, если их завтра не окажется в Москве.
   Славка  терзался  тем,  что  ребята  сбежали  именно  тогда,  когда  он
оставался за старшего.
   Девочки прислушивались к  тишине  ночного  леса  и,  вспоминая  рассказ
Жердяя про Голыгинскую гать, боязливо натягивали на себя одеяла.
   Коровин  размышлял  о  том,  что  усадьба,  в  общем,  подходящая   для
трудкоммуны.  А  старуха  хоть  и  страшная,  но  директор  детдома  Борис
Сергеевич так ее шуганет, что она сразу образумится.
   Генка как лег, так и заснул.
   Бяшка лежал  и  уже  заранее  негодовал  при  мысли,  что  Генка  будет
размахивать портфелем, а его заставит таскать мешок  с  продуктами.  И  он
злорадствовал при мысли, как опешит Генка, когда увидит,  что  он,  Бяшка,
взял с собой вместо одного два мешка, чтобы им тащить поровну.
   Дольше всех ворочался  Кит.  Он  прикидывал,  какие  продукты  привезут
завтра из города Генка и Бяшка и что из этого можно будет сварить.
   Наконец в мечтах о завтраке уснул и Кит.



8. НИКОЛАЙ, БРАТ ЖЕРДЯЯ

   Миша проснулся. В щели палатки пробивались первые  лучи  солнца.  Пахло
сухими еловыми ветками, служившими ребятам постелью.
   Миша просунул часы под полог палатки. Что такое? Всего полпятого. Может
быть, часы остановились? Он поднес их к уху и услышал равнодушное тиканье.
Пытаясь снова заснуть, Миша натянул на себя одеяло. Но сон не возвращался.
Осторожно, чтобы никого не задеть, Миша выбрался из палатки.
   Поляна  была  подернута  прозрачным  холодноватым  утренним  светом.  С
верхушек деревьев доносился птичий гомон.
   Возле мачты, лениво передвигая ноги,  бродил  Юрка  Палицын,  дежурный.
Второй дежурный, Сашка-губан, спал, привалившись к дереву. Так  и  есть  -
спят по очереди! На дежурстве! Миша подкрался к Губану и дал ему щелчка  в
лоб. Губан вздрогнул, открыл глаза и уставился на Мишу.
   - На посту не спят! - прошептал Миша внушительно.
   Потом Миша обошел лагерь.
   Все в порядке, все на месте. До побудки еще  два  часа.  Можно  бы  еще
поспать.  Но  уж  раз  встал,  чего  теперь  ложиться.  Сходить,  пожалуй,
искупаться, тогда уже не захочется спать.
   С реки тянуло влажным холодком. Острые закрытые бутоны лилий торчали из
воды среди широких зеленых листьев. Берег был влажен от росы.
   Миша разделся, бросился в ледяную воду и  саженками  поплыл  на  другую
сторону.
   Он раза три переплыл узкую, но глубокую речку, пока  наконец  согрелся.
Но когда вылез на берег, снова ощутил холод. Стуча зубами, он долго прыгал
на одной ноге, пытаясь другой попасть в штанину.
   К берегу подошли Николай Рыбалин, брат Жердяя, и еще один крестьянин из
их деревни - Кузьмин, хмурый бородатый мужчина.
   Николай приветливо махнул рукой. На вид ему  было  лет  двадцать  пять,
высокий, худой, костлявый, в накинутой на плечи старой  солдатской  шинели
без хлястика. Лицо его, тоже худое  и  костлявое,  с  острыми  выпирающими
скулами, было улыбчивым, светилось добродушием.
   - Зябко небось купаться? - спросил Николай.
   - Холодно, - признался Миша.
   Они подошли к маленькой бухточке,  где  неподвижно  покоилось  на  воде
несколько деревенских лодчонок.
   Кузьмин долго  возился  с  замком.  Скручивая  цигарку,  Николай  молча
посматривал на Мишу, улыбаясь неизвестно чему - может быть, тому,  что  он
встретил Мишу, а может, тому, что начиналось прекрасное, погожее утро.
   - Николай, - сказал Миша, - помните, вы обещали  поработать  сегодня  с
нами в клубе?
   - Поработаем, - ответил Николай. - Съезжу на  Халзин  луг,  вернусь,  и
поработаем.
   - Не подведите.
   Кузьмин справился наконец с замком и бросил цепь на дно лодки.
   Николай перешел в лодку и сказал:
   - Зачем подводить? Разве можно подводить?
   Кузьмин тоже вошел в лодку и, упираясь  ногой  в  сиденье,  оттолкнулся
веслом от берега. На нем была рубаха без пояса, серые холщовые  брюки,  на
ногах - стоптанные, обрезанные сапоги, похожие на боты.
   Так Кузьмин и запомнился Мише - хмурый бородатый  мужик  со  спутанными
волосами,  упирающийся  ногой  в  сиденье  и  отталкивающийся  от   берега
веслом...
   - Мы вас будем ждать в клубе, - сказал Миша Николай.
   Николай опять улыбнулся в знак того,  что  он  не  обманет  и  исполнит
обещанное.



9. В ДЕРЕВНЕ

   После завтрака Генка и Бяшка отправились на станцию.
   Плата за проезд в поездах и трамваях была введена недавно, ребята к ней
еще не привыкли. Да и денег у отряда было мало.
   - Туда поедете зайцем, - сказал Миша, - а обратно возьмете один  билет.
С ним Бяшка  будет  сидеть  возле  продуктов.  А  Генка  будет  бегать  от
контролера.
   - Не надо нам никакого  билета,  -  заявил  Генка,  -  не  первый  раз.
Проедем.
   - Нет! С мешками трудно бегать. Только  продукты  растеряете!  Так  что
один билет возьмите обязательно.
   Коровин тоже пошел на станцию  -  встречать  директора  детдома  Бориса
Сергеевича.
   Звено  Зины  Кругловой  осталось  в  лагере  по  хозяйственным   делам.
Остальные ребята отправились в деревню.
   ...Деревня раскинулась под горой, на  берегу  реки.  Бревенчатые  избы,
крытые тесом и соломой,  тянулись  вдоль  широкой,  длинной  улицы.  Дворы
обсажены  ветлами.  Высокие,  могучие  дубы  группами  по  два-три  дерева
виднелись здесь и там. Возле новых выложенных  на  земле  бревен  валялась
желтоватая стружка.
   Трубя в горн, отряд прошагал по улице и остановился  возле  сельсовета.
Неподалеку стоял длинный пустой сарай. Это и был будущий клуб.
   Привлекаемые  звуками  трубы  и  видом  шагающего  по  деревне  отряда,
деревенские мальчишки и девчонки сбегались со всех сторон.  Кто  постарше,
подошел ближе, малыши стояли в отдалении; засунув пальцы в  рот  и  тараща
глаза, они смотрели на пионеров, хотя видели их уже не в первый раз.
   Почему-то не было Жердяя.
   - Что же вы елок для клуба не принесли? - спросил Миша.
   - Пошли мы утром в лес, а он как заверещит, как застрекочет! -  ответил
маленький чернявый паренек, по прозвищу "Муха".
   - Кто - он?
   - Известно... леший.
   Пионеры засмеялись.
   Муха боязливо оглянулся по сторонам:
   - Вы не смейтесь. Грешно смеяться.
   Кит, которому на этот раз не удалось остаться на кухне, сказал:
   - Дрова, хворост, грибы вы небось собираете, не боитесь.
   Муха качнул головой:
   - То другое дело. Тогда леший молчит, не сердится. А на  клуб,  видишь,
не дает, не позволяет.
   - И без вас обойдемся, - сказал Миша. - Славка, беги со своим звеном за
елками, а мы займемся книгами.
   Книги раздавали долго. Каждый рассматривал свою, затем ту, которую взял
сосед. И, конечно, последняя нравилась больше. Книги  с  картинками  брали
охотно, от антирелигиозных отказывались: "Мамка увидит - выбросит".
   Подошли еще два мальчика. Один, толстый, мордастый, с носом кнопкой,  -
Сенька, сын деревенского лавочника Ерофеева, второй  -  шестнадцатилетний,
высокий, глуповатый Акимка-балбес, его верный друг.
   -  А!  -  закричал  Сенька.  -  Пионеры  юные,  головы  чугунные,  сами
оловянные, черти окаянные!.. Это что? - Он вырвал у одной девочки книгу. -
Опять против бога?
   Потом с заискивающей и в то же  время  нахальной  улыбкой  обратился  к
Мише:
   - Дал бы и мне почитать, а?
   - Дать можно. Только не эту. Эту Вера берет.
   Миша взял из рук Сеньки книгу и возвратил ее Вере.
   - Подумаешь, Верка сопливая! - хмыкнул Сенька. Потом ехидно спросил:  -
Что это вас так мало?
   - В лагере остались, - ответил Миша.
   - Знаем! Разбежались кто куда. Теперь не соберете.
   - А ты и рад! - укоризненно заметил Муха.
   - Помалкивай, Муха! - огрызнулся на него Сенька. - Ты мне плот подавай,
слышишь! Голову оторву.
   - Не брал я твоего плота.
   - Врешь, брал! Вместе с  Жердяем  и  утащили.  Своего  нет,  так  чужое
воруете, жулье несчастное!
   Начиная кое о чем догадываться, Миша спросил:
   - Что за плот?
   - Плот у меня угнали, - сердито проговорил Сенька. - Угнали, подлюги, и
не говорят куда. Жулье!
   - Почему ты думаешь, что это сделали именно они?
   - Кому  же  больше!  Жердяй  -  вор.  Брат  его  Кузьмина  убил?  Убил.
Наплачется теперь в тюрьме.
   - Какой брат?.. Какого Кузьмина?.. - ничего не понимая, спросил Миша.
   С радостным удивлением сплетника Сенька уставился на Мишу:
   - А ты не знаешь?
   - Ничего не знаю...
   - Так ведь Николай, Жердяев брат, Кузьмина убил, - делая страшное лицо,
сказал Сенька - Кузьмина, мужика нашего одного. Из  револьвера  застрелил.
Как же вы не знаете? Там  уж  вся  деревня  была.  И  доктор  приезжал,  и
милиция. Уж их в город увезли - и Кузьмина мертвого,  и  Николая,  бандита
этого.
   - Когда это было, где? - в страшном волнении спросил Миша.
   - Утром сегодня. На Халзином лугу. Там его Николай и застрелил. И лодку
куда-то запрятал. А еще активист считается! Все они, активисты, - бандиты.
   - А где Жердяй?
   - Кто его знает? Дома сидит. Стыдно небось людям в глаза смотреть,  вот
и сидит дома. А вы и не знаете ничего? Эх вы, пионеры-комсомольцы!  Пошли,
Акимка.
   Лузгая семечки,  они  вразвалку  пошли  по  улице.  Ошеломленный,  Миша
растерянно глядел им вслед. Может быть, Сенька все наврал?
   Но Муха печально проговорил:
   - Это он верно рассказал. Николая в город увезли. На телеге.
   Миша приказал Славке вести отряд в клуб, а сам побежал к Жердяю.



10. ЗАГАДОЧНОЕ УБИЙСТВО

   Только теперь Миша обратил внимание на то, как взбудоражена деревня.
   Везде стояли кучки крестьян, а  возле  лавки  Ерофеева  шумела  большая
толпа. И по тому, как люди волновались, было видно, что говорят они именно
об этом загадочном убийстве. А оно было загадочным.
   Трудно  поверить,  что  Николай  убил  Кузьмина.  Добрый,   приветливый
человек! Всего несколько  часов  назад  Миша  видел  Николая  и  Кузьмина,
разговаривал с ними. Они стояли перед  его  глазами:  Николай  в  потертой
солдатской шинели без  хлястика,  Кузьмин  в  старых  обрезанных  сапогах,
веслом отталкивающий лодку от  берега.  И  это  тихое  утро,  первые  лучи
солнца, свежий холодок реки, лилии меж зеленых листьев...
   И зачем ему убивать Кузьмина? Миша не мог в это  поверить.  И  с  каким
злорадством говорил Сенька Ерофеев: "Все активисты - бандиты".
   Рыбалины жили на краю  дере