это
позади, а он, Миша, робко  стоит  перед  большой,  увешанной  объявлениями
дверью. За дверью заседает комиссия, и там скоро решится его судьба.
   Первым вызвали Генку.
   - Ну что? - кинулись к нему ребята, когда он вышел из комнаты.
   - Все в порядке! - Генка молодецки  сдвинул  свою  буденовку  набок.  -
Ответил на все вопросы.
   Он перечислил заданные ему вопросы, в  том  числе,  какой  кандидатский
стаж положен для учащихся.
   - Я ответил, что шесть месяцев, - сказал Генка.
   - Вот и неправильно, - сказал Миша, - год.
   -  Нет,  шесть  месяцев!  -  настаивал  Генка.  -  Я  так  ответил,   и
председатель сказал, что правильно.
   - Как же так, - недоумевал Миша, - я сам читал устав.
   Вызвали Мишу. Он вошел в большую комнату. За одним из  столов  заседала
комиссия. Сбоку сидел Коля Севостьянов. Миша робко  сел  на  стул  и  ждал
вопросов.
   Председатель, молоденький белобрысый паренек в  косоворотке  и  кожаной
куртке, торопливо прочел Мишину анкету, поминутно  вставляя  слово  "так":
"Поляков - так, Михаил Григорьевич - так; учащийся - так..."
   - Это наш актив, - отрекомендовал Коля Севостьянов, - вожатый  звена  и
член учкома.
   - Ты своих не хвали, - отрезал председатель, - сами разберемся.
   Миша ответил на все вопросы.
   Последним был вопрос о кандидатском стаже.
   Миша знал, что год, но Генка... И он нерешительно сказал:
   - Шесть месяцев...
   - Неправильно, - сказал председатель, - год. Ладно, иди.
   Из райкома ребята поехали к Свиридову, вызвавшему их  на  десять  часов
утра. Всю дорогу  Миша  и  Слава  ругали  Генку.  Слава  тоже  неправильно
ответил.
   - Теперь начинай все сначала, - говорил Миша, - всех примут, а нас нет.
Позор на всю школу!
   - Зато у него большие успехи по конькам! - сказал Слава.  -  Целые  дни
пропадает на катке, даже газеты в руки не берет.
   Генка молчал и только яростно дышал на замерзшее стекло трамвая. Однако
молчание ему не помогало. Друзья продолжали его бранить и, самое  обидное,
говорили о нем в третьем лице, даже не обращались к нему.
   - У нас все в порядке, - передразнил  Миша  Генку,  -  знай  наших!  Мы
сами-с усами, лаптем щи хлебаем.
   - Шапками закидаем, - добавил Слава.
   - Он все о кладе мечтает, - не унимался Миша,  -  все  клад  и  клад...
Какой кладовщик нашелся!
   - Он в миллионеры метит, - добавил Слава, но  более  мягко.  Ему  стало
жаль Генку.
   Они доехали до большого здания на Петровке, где внизу их ожидал пропуск
в комнату номер двести три, к товарищу Свиридову.
   - Что же  вы,  друзья,  опаздываете?  -  спросил  Свиридов,  когда  они
явились.
   - В райкоме задержались, на приемной комиссии.
   - Ого! - Свиридов поднял брови. - Поздравляю молодых комсомольцев.
   Мальчики вздохнули.
   - Что случилось? - спросил Свиридов.
   - Провалились, - сказал Миша.
   - Провалились? - удивился Свиридов. - На чем?
   - На вопросе о кандидатском стаже.
   - Это я виноват, - угрюмо произнес Генка.
   - А на остальные вопросы как ответили?
   - Как будто правильно.
   -  Что  же  вы  горюете?  -  рассмеялся  Свиридов.   -   Из-за   одного
неправильного ответа вам не откажут. Так что не огорчайтесь...  А  теперь,
ребята, приступим к  делу.  Слушайте  меня  внимательно.  Никитский-упорно
именует себя Сергеем Ивановичем Никольским. При этом он ссылается  на  ряд
свидетелей, в том числе и на Филина, - Свиридов усмехнулся. -  Хотя  после
пропажи  ножен  они  все  передрались:  Филин  сваливает  на  филателиста,
филателист - на Филина. Между прочим, - он  посмотрел  на  ребят,  -  свой
склад они заблаговременно ликвидировали: видимо, их кто-то спугнул.
   Мальчики молча уставились в пол.
   - Да, - повторил Свиридов, - кто-то их спугнул. А  сейчас  будет  очная
ставка между каждым из вас и Никитским.  Вы  должны  рассказать  все,  что
знаете. На все вопросы отвечайте честно, так, как оно было на самом  деле,
ничего не выдумывая. Теперь идите в соседнюю комнату и ждите.  Когда  надо
будет, вас вызовут. Да... - Свиридов вынул из ящика кортик и протянул  его
Мише: - Когда я спрошу, из-за чего Никитский убил Терентьева, ты, Поляков,
предъявишь кортик.



72. ОЧНАЯ СТАВКА

   Сначала вызвали Славу, за ним Генку и, наконец, Мишу.
   Миша вошел. За столом, кроме Свиридова, сидел еще один пожилой человек,
во флотской форме, с трубкой во рту. Генка и Слава чинно сидели  у  стены,
держа на коленях шапки.
   В середине комнаты, против Свиридова, сидел на стуле Никитский.  Одетый
в защитный френч, синее галифе  к  сапоги,  он  сидел  в  небрежной  позе,
положив ногу на ногу. Его черные волосы были аккуратно зачесаны назад.
   Когда Миша вошел, Никитский бросил на него быстрый колючий  взгляд.  Но
здесь был не Ревск и не будка обходчика. Миша смотрел прямо на Никитского.
Он смотрел на Никитского и  видел  Полевого,  избитого  и  окровавленного,
разобранные рельсы и зеленое поле, по  которому  бегали  кони,  потерявшие
всадников.
   - Вы знаете этого человека? - спросил Свиридов и указал на Никитского.
   - Знаю.
   - Кто он такой?
   - Никитский Валерий Сигизмундович, -  твердо  ответил  Миша,  продолжая
смотреть на Никитского.
   Никитский сидел не шевелясь.
   - Расскажите подробно, откуда вы его знаете, - сказал Свиридов.
   Миша рассказал о налете на Ревск,  о  нападении  на  эшелон,  о  складе
Филина.
   - Что вы скажете, гражданин Никитский? - спросил Свиридов.
   - Я уже говорил, - спокойно ответил  Никитский,  -  у  вас  есть  более
авторитетные показания, нежели измышления этого ребенка.
   - Вы продолжаете утверждать, что вы Сергей Иванович Никольский?
   - Да.
   - И вы  проживали  в  доме  Марии  Гавриловны  Терентьевой  как  бывший
подчиненный ее сына, Владимира Владимировича Терентьева?
   - Да. Она может это подтвердить.
   - Вы продолжаете утверждать, что Владимир Владимирович Терентьев  погиб
при взрыве линкора?
   - Да. Это всем известно. Я пытался  его  спасти,  но  безуспешно.  Меня
самого подобрал катер.
   - Значит, вы пытались его спасти?
   - Да.
   - Хорошо... Теперь вы, Поляков, скажите... - Свиридов  помедлил  и,  не
отрывая пристального взгляда от Никитского, спросил: - Не  знаете  ли  вы,
кто застрелил Терентьева?
   - Он! - решительно ответил Миша и показал на Никитского.
   Никитский сидел по-прежнему не шевелясь.
   - Мне Полевой рассказывал, он сам видел.
   - Что вы на это скажете? - обратился Свиридов к Никитскому.
   Никитский криво усмехнулся:
   - Это такая нелепость... И после этого живу в доме его матери! Если  вы
склонны верить всяким бредням...
   - Поляков! Какие у вас есть доказательства?
   Миша протянул кортик. Никитский не отрываясь смотрел на него.
   Свиридов вынул из ножен клинок, выдернул рукоятку и вытянул  пластинку.
Потом снова собрал кортик. Никитский неотступно следил за его руками.
   - Гражданин Никитский, знаком вам этот предмет?
   Никитский откинулся на спинку стула:
   - Я впервые его вижу.
   - Продолжаете упорствовать.  -  Свиридов  положил  кортик  под  бумаги,
встал, открыл дверь в глубине комнаты и сказал:
   - Мария Гавриловна, входите, пожалуйста!
   В комнату вошла высокая женщина  в  черном  пальто,  в  черном  платке,
из-под которого выбивались седые волосы.
   - Пожалуйста, садитесь, - Свиридов указал на стул.
   Она села и устало закрыла глаза.
   - Гражданка Терентьева, назовите имя этого человека, - сказал Свиридов.
   - Сергей Иванович Никольский,  -  не  поднимая  глаз,  тихо  произнесла
Терентьева.
   - Где, когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?
   - Во время войны он приезжал ко мне с письмом от сына.
   - Как звали вашего сына?
   - Владимир Владимирович.
   - Где он?
   - Погиб.
   - Когда?
   - Седьмого октября  тысяча  девятьсот  шестнадцатого  года  при  взрыве
линкора "Императрица Мария".
   - Вы уверены, что он погиб именно при взрыве?
   - Конечно, - она подняла глаза и с недоумением посмотрела на Свиридова,
- конечно. Я получила извещение.
   - Вам прислали его вещи?
   - Нет. Разве их могли прислать? Кто мог спасти его вещи?
   - Значит, все вещи вашего сына пропали?
   - Я думаю.
   - Подойдите к столу.
   Терентьева тяжело поднялась и подошла к столу.
   Свиридов вынул из-под бумаг кортик и протянул его Терентьевой.
   - Вы узнаете кортик вашего сына? - жестко спросил он.
   - Да... - произнесла Терентьева, разглядывая  кортик.  -  Да...  -  Она
растерянно посмотрела на Никитского, он сидел не  шевелясь.  -  Да...  это
наш... это его кортик... Владимира...
   - Вас не удивляет, что все вещи вашего сына погибли, а  кортик  остался
цел?
   Терентьева ничего не отвечала. Пальцы ее дрожали на краю стола.
   - Вы молчите,  -  сказал  Свиридов.  -  Тогда  ответьте  мне...  я  вас
спрашиваю в последний раз: кто этот человек? - Он указал на Никитского.
   - Никольский, - едва слышно произнесла Терентьева.
   - Так вот, - Свиридов встал и показал на Никитского, - он убийца вашего
сына!
   Терентьева покачнулась, дрожащие ее пальцы влились в край стола.
   - Что... - прошептала она, - что вы сказали?
   Не глядя на нее, Свиридов сухим, официальным голосом прочитал:
   - "Седьмого  октября  тысяча  девятьсот  шестнадцатого  года  лейтенант
Никитский выстрелом из пистолета убил капитана  второго  ранга  Терентьева
Владимира Владимировича... Цель убийства - похищение кортика".
   В комнате стало совсем тихо.  Никитский  сидел  не  шевелясь,  устремив
взгляд на носок своего сапога. Терентьева стояла неподвижно. Она  смотрела
на Никитского, ее длинные, сухие пальцы сжимали край стола.
   - Валерий... - прошептала она, - Валерий...
   Ее помертвевшее лицо белым пятном разрезало синеву комнаты. Свиридов  и
моряк бросились ее поднимать.



73. СЕМЬЯ ТЕРЕНТЬЕВЫХ

   По Ярославскому шоссе мчалась легковая машина. В ней  сидели  Свиридов,
моряк,  Терентьева  и  мальчики.  За  широкими  обочинами  шоссе  мелькали
маленькие домики московских  пригородов,  мачты  высоковольтной  передачи,
стальная излучина Окружной железной дороги. Потом потянулись леса,  кюветы
с серым, рыхлым снегом, подмосковные деревни.
   - Этот кортик, - рассказывала Мария Гавриловна, - принадлежал Поликарпу
Терентьеву, известному оружейнику, жившему сто  пятьдесят  лет  назад.  По
преданию, он вывез его с Востока. Миша толкнул ребят и поднял палец.
   - При Елизавете Петровне, - продолжала  Мария  Гавриловна,  -  Поликарп
Терентьев попал в опалу и удалился в свое поместье. Там он устроил тайник.
Вероятно, его принудили к этому обстоятельства, а может  быть,  страсть  к
механике. У нас в доме до сих пор хранятся сделанные им вещи:  шкатулка  с
секретами, особенные подъемники, даже часы собственной конструкции.  Самым
сильным  его  увлечением  было  водолазное  дело.  Но  все   его   проекты
водолазного прибора и подъема какого-то затонувшего корабля были для  того
времени фантастическими. Между прочим,  водолазное  и  судоподъемное  дело
укоренились  в  нашей  фамилии.  Этим  занимались  сын  и  внук  Поликарпа
Терентьева и мой сын Владимир. Многие из них  участвовали  в  экспедициях.
Дед Владимира несколько лет пробыл на острове  Цейлон,  поднимал  какой-то
корабль, да так и не поднял. Отец Владимира  собирал  материал  о  "Черном
принце". Но все эти работы были окружены тайной.
   - Интересно! - сказал Свиридов.
   - Особенность тайника, - продолжала Мария Гавриловна, -  заключалась  в
том, что о нем знал только один человек в доме - глава семьи. Мы, женщины,
этим не интересовались. Шифр, указывающий местонахождение тайника,  старик
заделал в кортик. Мой  сын  Владимир  был  последним  представителем  рода
Терентьевых. Он получил кортик от моего мужа в декабре пятнадцатого  года.
Владимир специально приезжал в Пушкино. Тогда-то и произошла ссора  его  с
женой Ксенией. Она требовала, чтобы он оставил ей кортик и показал тайник.
Роковую роль в этом сыграл брат Ксении, Валерий Никитский, видимо, он  был
уверен, что в тайнике хранятся ценности. Но  если  бы  это  было  так,  то
Владимир, уезжая на войну, оставил бы кортик мне. В прошлом  году  приехал
Валерий. Он уверил меня, что в тайнике хранятся компрометирующие Владимира
документы. Он говорил, что Владимир умер у него на руках и  перед  смертью
просил эти документы уничтожить. Для этой цели  Валерий  якобы  остался  в
России и скрывался. Машина въехала в Пушкино и вскоре  остановилась  возле
дома Терентьевой.
   В столовой, куда все вошли, стоял длинный  обеденный  стол  на  круглых
резных ножках. Один угол скатерти был откинут. На клеенке лежали три кучки
гречневой крупы, ее, видимо, перебирали.
   - Часов в доме много, - сказала Мария Гавриловна, - но какие из них,  я
не знаю.
   - Вероятней всего те, о которых вы упоминали, - сказал Свиридов.
   - Тогда пройдемте в кабинет.
   В кабинете, в глубокой нише, стояли высокие часы в деревянном  футляре.
За стеклом желтел циферблат. В нем рядом с  отверстием  для  завода  часов
виднелась едва  приметная,  узкая  щель.  Свиридов  открыл  дверцу  часов.
Маятник криво качнулся и звякнул.
   Свиридов перевел стрелки на двенадцать часов без одной минуты,  вставил
в щель змейку кортика и, осторожно поворачивая ее вправо, завел часы.
   Минутная  стрелка  дрогнула,  подвинулась  -   открылась   дверца   над
циферблатом, оттуда выскочила кукушка.  Она  двенадцать  раз  прокуковала,
потом часы захрипели, кукушка дернулась вперед, вслед за  ней  повернулась
башня часов, открыв верхнюю часть футляра. Футляр был с двойными стенками.
Хитроумие тайника заключалось в том, что  снаружи  башня  часов  и  футляр
казались сделанными из цельного куска дерева. Только  после  завода  часов
внутренняя пружина поднимала  башню  и  открывала  тайник,  представлявший
собой глубокий квадратный ящик, наполненный бумагами.
   Здесь лежали свернутые трубкой и обвязанные ниткой чертежи с примятыми,
обтрепанными краями, папки, туго набитые пожелтевшими от  времени  листами
бумаги, тетради, большой блокнот в сафьяновом переплете.
   Свиридов и моряк осторожно  вынули  документы,  разложили  на  столе  и
начали их  внимательно  рассматривать,  изредка  перебрасываясь  короткими
фразами. Мальчики жались к столу, тоже пытаясь что-нибудь увидеть.
   - Все разложено по морям. Вот даже Индийский океан, - говорил моряк. Он
прочитал на  обложке  одной  папки:  -  "Английский  корабль  "Гросвенор".
Затонул в тысяча семьсот восемьдесят втором году у острова  Цейлон.  Груз:
золото и драгоценные камни. Бриг "Бетси"..."
   - Давайте-ка лучше свои моря поглядим, - перебил его Свиридов.
   - Так. - Моряк перебрал папки и  развязал  одну.  -  Черное  море.  Вот
оглавление: "Трапезунд", корабль крымского  хана  Девлет-Гирея...  "Черный
принц" - затонул двадцать четвертого  ноября  тысяча  восемьсот  пятьдесят
четвертого года  в  Балаклавской  бухте,  разбившись  во  время  шторма  о
прибрежные скалы, груз - пять миллионов рублей золотом..." - Он перелистал
бумаги, покачал головой. - Какие сведения! Точные координаты места гибели,
показания очевидцев, огромный справочный материал...
   - Крепко! - весело сказал Свиридов. - Для "Судоподъема" все  это  очень
пригодится.
   - Да, - подтвердил моряк, - материал неоценимый.



74. ВСТУПЛЕНИЕ

   Машина мчалась по  Ярославскому  шоссе  к  Москве.  На  заднем  сиденье
развалились  Миша,  Генка  и  Слава.  Ребята   торопились   в   школу   на
торжественное заседание, посвященное пятилетию Красной Армии.  Свиридов  и
моряк остались у Терентьевой.
   - Все ж таки он вредный старикашка, - сказал Генка.
   - Кто?
   - Поликарп Терентьев.
   - Почему?
   - Не мог в тайник немного наличными подбросить.
   - Вот-вот, - засмеялся Миша, - ты еще о нитках поговори.
   - При чем тут нитки! Думаешь, я тогда не  знал,  что  у  них  в  складе
оружие? Отлично знал. Только я нарочно о нитках говорил, для  конспирации.
Вот увидите: в конце концов Никитский признается, что взорвал "Императрицу
Марию".
   - Миша, - сказал Слава, - а письмо?
   - Ах да!
   Миша вынул из кармана письмо, которое только что вручил им Свиридов. На
конверте крупным, четким  почерком  было  написано:  "Михаилу  Полякову  и
Геннадию Петрову. Лично".
   Миша вскрыл письмо и вслух прочел:

   "Здравствуйте, дорогие ребята Миша и Генка!
   Угадайте-ка,  от  кого  это  письмо.  Угадали?  Ну,  конечно,  угадали.
Правильно! Это я, он самый, Полевой, Сергей Иванович.
   Товарищ Свиридов написал мне о ваших делах. Вот уж  никогда  не  думал,
что вы с Никитским справитесь! Мне даже немного стыдно, что  он  тогда,  в
Ревске, бока мне намял.
   Кортик дарю вам на память. Вырастете большие, посмотрите  на  кортик  и
вспомните свою молодость.
   О себе могу сообщить, что  опять  служу  на  флоте.  Поднимаем  со  дна
корабли, ремонтируем их  и  пускаем  плавать  по  морям-океанам.  На  этом
кончаю. С коммунистическим приветом - Полевой."

   Машина въехала в  город.  Сквозь  ветровое  стекло  виднелась  Сухарева
башня.
   - Опоздали мы на собрание, - сказал Миша.
   - Может быть, вовсе не идти?  -  предложил  Слава.  -  Очень  интересно
смотреть, как другим будут вручать комсомольские билеты.
   - Именно поэтому мы и должны прийти, - сказал Миша, - а то  еще  больше
засмеют.
   Вот уже и Арбат.
   - Приехали, - объявил шофер.
   Мальчики вылезли из машины и вошли в школу. На  лестнице  было  тихо  и
пусто, только тетя Броша сидела у раздевалки и вязала чулок. Собрание  уже
началось.
   - Не велено пускать, - сказала она, - чтобы не опаздывали.
   - Ну, Брошечка, - попросил Миша, - ради праздника.
   - Разве уж, - сказала тетя Броша и приняла их одежду.
   Мальчики поднялись по лестнице, тихо вошли в переполненный зал и  стали
у дверей. В  глубине  зала  виднелся  стол  президиума,  покрытый  красной
материей.
   Над столом, над широкими окнами, висело красное полотнище  с  лозунгом:
"Пусть господствующие классы  дрожат  перед  коммунистической  революцией.
Пролетариям нечего в ней терять, кроме  своих  цепей,  приобретут  же  они
целый мир".
   Миша едва разобрал  эти  слова.  Бесцветный  диск  февральского  солнца
нестерпимо блестел в окне, яркие его лучи слепили глаза.
   Коля Севостьянов окончил доклад. Он закрыл блокнот и сказал:
   - Товарищи! Этот  день  для  нас  тем  более  торжествен,  что  сегодня
решением бюро Хамовнического районного комитета РКСМ  принята  в  комсомол
первая группа лучших пионеров нашего отряда, а именно...
   Приятели покраснели. Генка  и  Слава  стояли  потупившись,  а  Миша  не
отрываясь, до боли в глазах, смотрел в окно на  солнце,  и  весь  горизонт
казался ему покрытым тысячью маленьких блестящих дисков.
   - ...а  именно,  -  продолжал  Коля:  -  Воронина  Маргарита,  Круглова
Зинаида, Огуреев Александр, Эльдаров  Святослав,  Поляков  Михаил,  Петров
Геннадий...
   Что такое? Не ослышались ли они? Приятели  посмотрели  друг  на  друга.
Генка в порыве восторга стукнул Славу  по  спине.  Слава  хотел  дать  ему
сдачи. Но  сидевшая  неподалеку  Александра  Сергеевна  угрожающе  подняла
палец. Слава ограничился тем, что толкнул Генку ногой.
   Потом все встали и запели "Интернационал". Миша  выводил  его  звонким,
неожиданно дрогнувшим голосом.
   Блестящий диск за окном разгорался все ярче и ярче. Сияние его ширилось
и  охватывало  весь  горизонт  с  очертаниями  домов,   крыш,   колоколен,
кремлевских башен.
   Миша все смотрел на этот диск.  И  перед  глазами  его  стояли  эшелон,
красноармейцы. Полевой в серой солдатской шинели  и  мускулистый  рабочий,
разбивающий тяжелым молотом цепи, опутывающие земной шар.

   1946-1948, Москва


   Анатолий Рыбаков.
   Бронзовая птица

   -----------------------------------------------------------------------
   Вторая повесть трилогии "Кортик" - "Бронзовая птица" - "Выстрел".
   Киев, "Радянська школа", 1989.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 October 2000
   -------------------------------------------------------------------