тил Миша, - маме трудно. Учиться буду вечерами.
В общем, там видно будет.
   Он посмотрел на часы,  обрамленные  бронзовыми  фигурками.  Взгляд  его
поймал мгновенное движение большой стрелки,  дернувшейся  и  застывшей  на
цифре девять. Без четверти двенадцать. Мальчики стали собираться домой.
   - Ну-ну, - весело сказал Константин Алексеевич, пожимая им руки, - а на
меня не сердитесь. Уж я-то желаю вам настоящей удачи.



66. ПЕРЕПИСКА

   Пришел  ответ  адресного  стола.  "На  ваш  запрос  сообщаем,  что  для
получения  справки  об  адресате  нужно  указать  год  и  место   рождения
разыскиваемого лица".
   - Поди знай, где и когда родилась эта самая Мария Гавриловна! -  сказал
Генка. - Нет, надо ехать в Питер.
   -  Успеем  в  Питер,  -  сказал  Миша,  -  а  этот  ответ  -  чистейший
бюрократизм. Напишем секретарю комсомольской ячейки.
   Они сочинили такое письмо:
   "Петроград, адресный  стол,  секретарю  ячейки  РКСМ.  Дорогой  товарищ
секретарь! Извините за беспокойство. Дело очень важное. До войны 1914 года
в Петрограде, на улице  Мойке,  дом  С.С.Васильевой,  проживали  гражданин
Владимир Владимирович Терентьев, его  жена  Ксения  Сигизмундовна  и  мать
Мария Гавриловна. Пожалуйста, сообщите, живут они там или куда  переехали.
Не все, конечно, потому что Владимир Владимирович взорвался на линкоре,  а
мать и жена, наверное, живы. Мы уже запрашивали, но от нас требуют  год  и
место рождения, что является чистейшим бюрократизмом. Вам,  как  секретарю
РКСМ, нужно выжечь его каленым железом.  С  пионерским  приветом  Поляков,
Петров, Эльдаров".
   Ребята отправили письмо и стали дожидаться ответа.
   Приближался конец первого полугодия. Приходилось много заниматься, да и
в отряде хватало работы.
   А ведь надо побывать и на катке.
   Они приходили на  каток  вечером,  торопливо  переодевались  на  тесных
скамейках и, став на коньки, несли свои вещи в гардероб. Коньки  деревянно
стучали по полу, этот дробный стук  речитативом  выделялся  в  общем  шуме
раздевалки, окутанной клубами белого  морозного  воздуха,  врывающегося  с
катка через поминутно открываемые двери.
   Взрослые конькобежцы раздевались в отдельном  помещении.  Они  выходили
оттуда затянутые в черные трико. Ребята почтительно шептали: "Мельников...
Ипполитов... Кушин..."
   Фонари пятнами освещали снежные полосы  на  льду.  По  кругу  двигались
катающиеся, странные в бесцельности своего движения. Они двигались толпой,
но каждый ехал сам по себе, в  одиночку,  парами,  перегоняя  друг  друга.
Новички ехали осторожно, высоко поднимая  ноги,  неуклюже  отталкиваясь  и
двигаясь по инерции.
   Все ребята ездили на "снегурочках", "нурмисе"  и  только  один  Юра  на
"норвежках".
   Одетый в черный вязаный костюм, он катался только на  беговой  дорожке,
нагнувшись вперед, заложив руки за спину, эффектно  удлиняя  чрезножку  на
поворотах. Всем своим видом он показывал  полное  пренебрежение  к  другим
ребятам.
   Миша и Слава не обращали внимания на Юру,  но  Генка  не  мог  спокойно
переносить  Юрино  высокомерие  и  однажды,  выехав  на  круг,  попробовал
гоняться с ним наперегонки. Генка катался на коньках очень  хорошо,  лучше
всех в школе, но разве мог он на "снегурочках" угнаться  за  "норвежками"!
Он позорно отстал от Юры на целых полкруга.
   После этого случая все стали дразнить Генку. Ездили за ним и кричали:
   - Эй, валенки, даешь рекорд!
   Генка с досады перестал ходить на каток, по улицам на коньках  тоже  не
бегал.



67. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ГЕНКИ

   Как-то Генка объявил Мише и Славке, что приглашает их в субботу на день
рождения.
   - Угощение мое, подарки ваши.
   В субботу вечером друзья пришли к Генке и изумились при виде обильно  и
празднично накрытого стола. На краю его свистел струйками пара  самовар  с
расписным чайником на верхушке. На тарелках -  ломтики  сала,  вареники  в
сметане, пирожки и монпасье. У стола хлопотала Агриппина Тихоновна.
   - Вот это да! - протянул Миша. - Ай да Генка!..
   - На какие капиталы ты все это оборудовал? - спросил Слава.
   Генка ухмыльнулся.
   - Это уж дело хозяйское...
   - Отец прислал, - сказала  Агриппина  Тихоновна.  -  Я  говорю:  "Тебе,
Геннадий, этих продуктов на месяц хватит". А он и слушать не хочет - давай
на стол, и дело с концом. Весь в отца! - добавила она не то с  осуждением,
не то с восхищением.
   - Даже конфеты прислал, - сказал Миша.
   - Нет, - сказала Агриппина Тихоновна, - монпасье  Геннадий  сам  купил:
коньки-то он продал.
   - Тетя! - закричал Генка. - Ведь я вас просил!
   - Чего уж там, -  отмахнулась  Агриппина  Тихоновна.  -  Оно  и  лучше:
валенок не напасешься.
   - Если бы я знал, что ты ради фасона продал коньки, - сказал Миша, -  я
бы к тебе в гости не пришел.
   -  Без  коньков  проживу,  -  мотнул  головой   Генка.   -   Подумаешь,
"снегурочки"! Поступлю в фабзавуч - "норвежки" куплю. Ты  ведь  тоже  свою
коллекцию марок продал. А? Зачем?
   - Нужно, - уклончиво ответил Миша.
   - Я знаю, - сказал Генка, - ты на  кожаную  куртку  копишь.  Хочешь  на
настоящего комсомольца походить.
   - Может быть, - неопределенно ответил Миша, - Славка свои шахматы  тоже
продал.
   - Да? - удивился Генка. - Костяные шахматы? Зачем?
   - Надо, - тоже уклончиво ответил Слава.
   Раздалось три звонка.
   - К нам. - Агриппина Тихоновна пошла открывать.
   В комнату вошел Миша Коровин,  одетый  в  форменное  пальто  и  фуражку
трудколониста. Он поздоровался с  ребятами,  разделся,  вынул  из  кармана
пачку папирос "Бокс" и закурил.
   - Как дела? - спросил его Миша.
   - Движутся помаленьку. Вчера на четвертый разряд сдал.
   - Сколько ты теперь будешь получать?
   - Рублей девяносто, - небрежно ответил Коровин, вытащил из кармана часы
размером с хороший будильник, приложил их  к  уху  и  сказал:  -  Никак  к
мастеру не соберусь. Почистить надо.
   - Покажи! - Генка взял в руки часы, послушал. - Ход что надо.
   - Ничего ход, - сказал Коровин, - пятнадцать камней. - Он спрятал  часы
в карман куртки. - Ячейку у нас организовали, комсомола. Я  уже  заявление
подал.
   Девяносто рублей в месяц и часы ребята выдержали, но это уже было свыше
их сил. Они еще  пионеры,  только  мечтают  о  комсомоле,  а  Коровин  уже
заявление подал.
   - Нас тоже скоро в комсомол передают, прямо из отряда, - сказал Миша  и
посмотрел искоса на Генку и Славу.
   Они молчали, как будто Миша действительно сказал правду.
   - Знаете, кого к нам в колонию прислали? - спросил Коровин.
   - Кого?
   - Борьку-жилу.
   - Ну?
   - Ага. За ножны-то отец его чуть не убил. Сбежал он из дома.  Теперь  у
нас.
   Снова три звонка.
   Агриппина Тихоновна пошла открывать.
   В комнату вошла Зина Круглова.
   Генка стал в торжественную позу.
   - Дорогие гости, принимаю поздравления и подарки! Прошу не толкаться  и
соблюдать очередь.
   Зина смеялась без передышки. Такая уж она смешливая!
   Она  подарила  Генке  клоуна,  своими  взлохмаченными  волосами   очень
похожего на именинника.
   - Замечательно! - сказал  Генка.  -  Девочки,  как  всегда,  отличаются
аккуратностью. Чем порадуют меня мальчики?
   - Ах да, - спохватился Миша, - чуть не забыл!
   Он открыл свою сумку, вытащил оттуда  пакет,  долго  разворачивал.  Все
следили за его руками. Наконец Миша развернул последний  лист...  Блеснуло
стальное лезвие конька... "норвежка"!
   Генка взял в руки конек, осторожно провел ногтем по лезвию, приложил  к
уху, щелкнул и наконец проговорил:
   - Здорово... А где второй?
   Миша развел руками:
   - Только один... второго не достал. Ничего, поездишь пока на  одном,  а
там видно будет...
   У Генки было такое жалкое  выражение  лица,  что  даже  Зина  и  та  не
рассмеялась. А уж как смешно было представить  себе  Генку,  бегающего  по
катку на одном коньке!
   Генка положил конек на табурет,  глубоко  вздохнул  и  упавшим  голосом
произнес:
   - Прошу к столу.
   - Погоди, - остановил его Слава, - у меня ведь тоже есть подарок. -  Он
засунул руку в портфель, долго шарил там и... вытащил второй конек.
   - Разыграли! - взвизгнул Генка, потом замолчал,  внимательно  посмотрел
на друзей и медленно проговорил: - Значит... коллекция,  шахматы,  кожаная
куртка.
   - Ладно, - перебил его Миша, - замнем для ясности.



68. ПУШКИНО

   Наконец пришел ответ из Петрограда:
   "Здравствуйте,  ребята!  Ваше  письмо  попало  ко  мне.  По   карточкам
Терентьевых много, но все не те. Бывшая домовладелица Васильева, которую я
специально  посетила,  сказала,  что  Терентьев  с   женой   действительно
проживали у нее до войны, а мамаша жила где-то под Москвой. Вот все, что я
могла узнать. Насчет бюрократизма вы  не  правы.  В  Петрограде  проживает
несколько тысяч Терентьевых, и без точных данных адрес дать невозможно.  С
комсомольским приветом Куприянова".
   - Вот, - сказал Миша. - Учитесь, как пользоваться достижениями науки  и
техники.
   - Какая же тут техника? - спросил Генка.
   - Почтовая связь разве не техника?  Вот  так  действуют  рассудительные
люди, безрассудные летят неизвестно куда.
   Генка в ответ съязвил:
   - Тебя она тоже здорово поддела с бюрократизмом.
   - Ничего не здорово, - сказал Миша, - но не в этом дело. В  воскресенье
поедем в Пушкино и возьмем с собой лыжи.
   - Зачем лыжи? - удивился Слава.
   - Для конспирации.
   ...В воскресенье друзья сошли на станции Пушкино.  В  руках  у  каждого
были лыжи и палки.
   Вдоль высокой деревянной платформы с покосившимся  павильоном  тянулись
занесенные снегом ларьки. За ларьками во все стороны  расходились  широкие
улицы в черной кайме палисадников. Они замыкали квадраты дачных  участков.
Протоптанные в снегу дорожки вели к  деревянным  домикам  с  застекленными
верандами. Голубые дымки над трубами оживляли пустынный поселок.
   - По одной стороне туда, по другой - обратно, - сказал Миша. -  Главное
- не пропустить ни одной таблички.
   - Лучше в сельсовете спросить, - сказал Слава.
   - Нельзя, - возразил Миша, - поселок маленький, это вызовет подозрения.
   - Кого нам бояться! - сказал Генка. - Старушка сама  обрадуется,  когда
мы клад найдем.
   - Ты ее в глаза не видел, а рассуждаешь, - заметил Миша. - Поехали.
   Они проискали целый день, но дома Терентьевых не нашли.
   - Так ничего не выйдет, - сказал Слава, когда мальчики снова  собрались
на станции, - половина домов без табличек. Нужно в сельсовете спросить.
   - Я тебе уже сказал: нельзя! - рассердился Миша. - Забыли, что Свиридов
говорил? В следующее воскресенье опять приедем.
   Мальчики  сняли  лыжи.  Когда  они  подошли  к  кассе,  их   окликнули:
"Здравствуйте, ребята!" Мальчики обернулись и увидели Елену и  Игоря  Буш,
акробатов.
   Лена приветливо улыбалась. Ее белокурые локоны  падали  из-под  меховой
шапочки на воротник пальто. Игорь  смотрел  серьезно  и,  пожимая  ребятам
руки, пробасил:
   - Сколько лет, сколько зим!
   - На лыжах катались? - спросила Лена. - Почему к нам не заехали?
   - А вы разве здесь живете? - спросил Миша.
   - Здесь. У нас свой дом. Пойдемте.
   - Поздно, - сказал Миша, - мы приедем в следующее воскресенье.
   - Обязательно приедем, - подтвердил Генка и таинственно добавил: - Дело
тут есть.
   - Какое дело? - спросила Лена.
   - Так, ерунда. - Миша свирепо посмотрел на Генку.
   - Нет, скажите, - настаивала Лена.
   - Я тетку свою разыскиваю, - сказал вдруг Генка.
   Лена удивилась:
   - Она ведь в Москве, твоя тетка?
   - То одна тетка, а это другая.
   - И вы ее не нашли?
   - Нет, адрес потеряли.
   - Как ее фамилия?
   Мальчики молчали.
   - Как ее фамилия? Или вы фамилию тоже потеряли?
   - Ее фамилия Терентьева, а зовут Мария Гавриловна, - сказал Миша. -  Вы
не знаете ее?
   - Терентьева, Мария Гавриловна? Знаю, - сказала Лена, - она живет рядом
с нами. Пойдемте, мы вам покажем.



69. НИКИТСКИЙ

   - Имейте в виду, - говорил по дороге Миша, - тетке нельзя говорить, что
Генка ее ищет.
   - Почему?
   - Это длинная история. Она думает, что Генка умер, и если ей так  прямо
бухнуть, то у нее от радости может случиться разрыв сердца.
   - Мы с ней почти незнакомы, - сказала Лена. - Она живет очень замкнуто.
   - Вообще, - продолжал Миша, - никому не  говорите.  И  папе  своему  не
говорите.
   - Папа умер, - сказала Лена.
   Миша смутился:
   - Извини. - И, помолчав, спросил: - Как же вы теперь?
   - Работаем с Игорем "два-Буш-два, воздушный аттракцион".
   Они подошли к небольшому домику.
   - А вот здесь живет Мария Гавриловна. - Лена показала на соседний дом.
   Из-за высокого забора виднелась только крыша с ноздреватой коркой снега
по краю.
   - Как эта улица называется? - спросил Миша.
   -  Ямская  слобода,  -  сказал  Игорь.  -  Наш  номер  восемнадцать,  а
Терентьевых - двадцать.
   - Хорошо ты искал! - Миша с упреком посмотрел на Генку.
   - Не понимаю, - бормотал Генка, отводя глаза, - как это я пропустил.
   - На этой стороне даже нет лыжных следов, - заметил Слава.
   - Как - нет?  -  бормотал  Генка,  рассматривая  дорожку.  -  Куда  они
делись?.. Стерлись! Видите, движение какое!  -  Он  показал  на  пустынную
улицу.
   - Зайдемте к нам, - предложила Лена. - Мы,  правда,  три  дня  не  были
дома, но сейчас затопим, и будет тепло-тепло.
   Домик был маленький и тихий. Пушистый иней лежал на  окнах.  Равномерно
тикали на стене часы. Чуть скрипели под ногами половицы.  Пестрые  дорожки
лежали на чисто вымытом полу. Большая керосиновая лампа висела над столом.
На стене в рамах висели большие портреты  мужчины  и  женщины.  У  мужчины
густые нафабренные усы, аккуратный пробор  на  голове,  бритый  подбородок
упирался в накрахмаленный воротничок с отогнутыми углами. "Точно так,  как
на дедушкином портрете в Ревске", - подумал Миша.
   Лена переоделась в старое пальтишко, обула валенки  и  повязала  голову
платком. Она выглядела теперь деревенской девочкой.
   - Пошли за дровами, - сказала она Игорю.
   - Мы принесем! - закричали мальчики. - Покажи где.
   Лена отперла сарай. Миша и Генка кололи дрова. Слава и Игорь носили  их
в дом.
   Генка вошел в азарт.
   - Мы их все переколем, - бормотал он, замахиваясь топором.
   Полено никак не поддавалось.
   - Возьми другое, - сказал Миша.
   - Нет, - Генка раскраснелся, буденовка его сдвинулась на самую макушку,
- полено упрямое, но и я тоже.
   Вскоре печь запылала ярким пламенем. Ребята уселись возле нее:  Лена  и
Слава на стульях, остальные на полу.
   - Вот так и живем, - сказала Лена. - Приезжаем сюда только в  свободные
дни, когда не выступаем.
   - Нужно переехать в Москву, - пробасил Игорь.
   - А мне жалко, - сказала Лена, - здесь папа и мама жили.
   Пламя в трубе протяжно завыло, рыжие пятна заплясали на полу.
   - Мы здесь будем всю неделю, - сказала Лена. - Приезжайте к нам.
   - Не знаю, - сказал Миша, - на этой неделе мы будем очень заняты.
   Помолчав, спросил:
   - Скажи, у вас есть чердак?
   - Есть.
   - Из него виден двор Терентьевых?
   - Виден. Зачем тебе?
   - Хочу посмотреть.
   - Пойдем, покажу.
   Миша и Лена вышли в холодные сени,  по  крутой  лестнице  поднялись  на
чердак.
   - Дай руку, - сказала Лена, - а то упадешь.
   Они перелезли через стропила и подошли к слуховому окну.
   Поселок  лежал  большими  квадратами  кварталов,  за  ним  темнел  лес,
разрезанный  надвое  дальней  железнодорожной  колеей.  Чернели  на  снегу
длинные тени домов, сараев,  заборов.  Телеграфные  провода  струились  от
столба к столбу, фарфоровые ролики комочками ютились на перекладинах. Было
светло почти как днем.
   Лена стояла рядом с Мишей. Лицо ее, освещенное луной,  казалось  совсем
прозрачным. Она держала Мишу за руку.  Оба  молчали...  Миша  рассматривал
старинный  каменный  дом,  дворовые   постройки,   запущенные   и   частью
разрушенные, сваленные вдоль забора  бревна.  Нетронутый  снег  на  правой
стороне участка и замерзшие окна указывали,  что  под  жилье  используется
только левая его половина.
   Двор был пуст.
   Завыл где-то гудок паровоза и сразу оборвался.
   Дверь дома  открылась.  На  заднее  крыльцо  вышел  высокий  человек  в
накинутом на плечи полушубке. Он стоял спиной к Мише и курил. Потом бросил
окурок в снег и медленно повернулся.
   Миша изо всех сил сжал руку Лены.
   Это был Никитский.



70. ОТЕЦ

   Домой ребята вернулись поздно вечером.
   Мама читала. Она обернулась к Мише и укоризненно покачала головой.
   - Понимаешь, мама, встретили в Пушкине знакомых и  задержались.  Я  там
поужинал, так что не беспокойся. - Он заглянул через ее плечо в  книгу.  -
Ты что читаешь? "Анну Каренину"...
   Она почувствовала в его голосе равнодушие и спросила:
   - Тебе не нравится?
   - Не особенно. Я люблю больше "Войну и мир". - Миша сел на кровать.
   - Почему?
   - В "Войне и мире" герои все серьезные: Болконский, Безухов,  Ростов...
А здесь не поймешь, что за люди. Стива - бездельник  какой-то.  Ему  сорок
лет, а он из себя все деточку строит.
   - Не все герои легкомысленны, - возразила мама. - Например, Левин.
   - Левин посерьезней. Да  и  его  ничего,  кроме  своего  хозяйства,  не
интересует.
   - Видишь ли, - мама медленно подбирала слова, - это  были  люди  своего
времени.
   - Я понимаю. - Миша уже лежал под одеялом, заложив руки под  голову.  -
Это  великосветское  общество.  Но  и  в  "Войне  и  мире"  тоже  рисуется
великосветское общество. А посмотри, какая разница. Там люди  имеют  цели,
стремления, сознают свой долг перед обществом, а  здесь  не  поймешь,  для
чего они живут, - например, Вронский, Стива.  Ведь  человек  должен  иметь
цель в жизни?
   - Конечно, должен,  -  сказала  мама,  -  но  каждый  из  героев  "Анны
Карениной" имеет цель. Правда, эти цели сугубо  личные:  например,  личное
счастье, жизнь с любимым человеком. Маленькие цели,  конечно,  но  все  же
цели.
   Миша поднялся на локте:
   - Какая  же  это  цель,  мама!  Если  так  рассуждать,  то  выходит,  у
алкоголика тоже есть цель: пьянствовать. И у  нэпмана:  деньги  копить.  Я
вовсе не о такой цели говорю... Цель должна быть возвышенной, благородной.
На днях мы разговаривали с Константином  Алексеевичем.  Раньше  он  служил
только из-за денег, значит, у него цель была не возвышенная. А  сейчас  он
работает  круглые  сутки,  хочет  восстановить  фабрику,  -  значит,  цель
благородная. И мой папа, например. Он отдал жизнь за революцию. Значит,  у
него была самая возвышенная, благородная цель.
   Они помолчали.
   - Я себе очень хорошо представляю папу,  -  сказал  вдруг  взволнованно
Миша. - Мне кажется, что он никогда ничего не боялся.
   - Да, - сказала мама, - смелый был человек.
   Они замолчали. Миша знал, что маме тяжело вспоминать об отце.
   Потом мама закрыла книгу, потушила свет и тоже легла в постель, а  Миша
еще  долго  лежал  с  открытыми  глазами,  всматриваясь  в  лунные  блики,
скользившие по комнате.
   Разговор с матерью взволновал его. Может быть, только сейчас он впервые
почувствовал, что детство кончается.
   И, думая о своем будущем, он  не  хотел  никакой  другой  жизни,  кроме
такой, какую прожил отец  и  такие  люди,  как  отец,  -  люди,  служившие
великому делу революции.



71. ГЕНКИНА ОШИБКА

   О том, что он видел  Никитского,  Миша  рассказал  Свиридову.  Свиридов
велел ребятам ждать и в Пушкино больше не ездить.
   Впрочем,  другие  заботы  владели  теперь  мальчиками.   Совет   отряда
постановил передать в комсомол Мишу, Генку, Славу, Шуру  Огуреева  и  Зину
Круглову. Ячейка РКСМ уже их приняла, и они готовились к приемной комиссии
райкома.
   Миша  очень  волновался.  Ему  никак  не  верилось,   что   он   станет
комсомольцем. Неужели исполнится его самая сокровенная мечта? Он с  тайной
завистью  поглядывал  на  комсомольцев,  заполнявших   коридоры   райкома.
Веселые, непринужденные  ребята!  Интересно,  что  они  испытывали,  когда
проходили приемную комиссию? Тоже, наверное, волновались. Но для  них