ртошку.  Кожура
длинной, изломанной лентой падала в ведро.
   Из кухни старик перешел в комнату и  склонился  над  столом.  Некоторое
время он стоял неподвижно, потом поднял голову, посмотрел  в  окно,  перед
которым стояла тележка, и задернул занавеску. Задернул он ее одной  рукой.
В другой он держал ножны. Они были отчетливо  видны.  Черные,  кожаные,  с
металлическим ободком наверху и шариком на конце...
   Вышел дворник, почесался, глядя на луну,  зевнул  и  пошел  к  воротам.
Только он хотел их закрыть, как появились Генка и Слава.
   - Бери свой тележка, - в порядке тележка. Бери.
   Мальчики вынули камни из-под колес тележки  и  выкатили  ее  на  улицу.
Дворник запер ворота.
   Мальчики вкатили тележку в безлюдный переулок, осмотрелись,  отодвинули
верхнюю планку и раздвинули щиты. Из тележки вылез Миша.
   Домой Миша вернулся поздно ночью. Мамы не было: она работала  в  ночной
смене. Миша разделся, юркнул в постель и долго лежал не засыпая.
   Здорово они придумали с тележкой! Неделю изо дня в день следили из  нее
за магазином старика. Провожая посетителей,  старик  разговаривал  с  ними
возле тележки и не догадывался, что там кто-то сидит.  Ночью  они  ставили
тележку во дворе и таким образом узнали весь распорядок жизни  старика.  И
ножны несколько раз видели. Если  снять  ободок  и  вывернуть  шарик,  они
разворачиваются веером. На веере что-то написано. Непонятно  только  одно:
старик сказал Филину, что без ключа он  не  может  расшифровать,  но  ведь
ключ-то у него в ножнах. Что же он расшифровывает?
   Того высокого зовут Валерий Сигизмундович.  Ясно,  это  Никитский.  Они
его, правда, больше не видели, но важно  завладеть  ножнами,  а  Никитский
потом никуда не денется. Теперь дело будет  проще.  Борьку-то  они  сумеют
надуть. Борька давно зарится на тележку.
   С тележкой, конечно, придется расстаться. Правда  за  то,  что  они  ее
возят, их бесплатно пускают в кино, но все равно - с понедельника в школу.
И не к лицу пионерам заниматься такой коммерцией.



53. НОЖНЫ

   Посвистывая, Борька-жила шел по Никольскому переулку. В руках он держал
обвязанный шпагатом пакет. Борька шел не останавливаясь. Отец приказал ему
по дороге от филателиста домой нигде не задерживаться.
   Это приказание было бы выполнено в точности, если бы внимание Борьки не
привлекла рекламная тележка кино "Аре", стоящая на церковном дворе. Вокруг
стояли Миша,  Генка,  Слава  и  беспризорник  Коровин.  Они  рассматривали
тележку и горячо спорили.
   Борька подошел к ним, с любопытством оглядел всю компанию.
   - Ты на резину посмотри, на резину,  -  говорил  Миша,  тыкая  ногой  в
колеса, - одни покрышки чего стоят.
   Коровин засопел:
   - Цена окончательная.
   - Уж это ты брось! - сказал Генка. - Пять рублей за такую тележку!
   - Тележку продаете? - Борька придвинулся ближе к ребятам.
   Миша обернулся к нему:
   - Продаем. А тебе что?
   - Спросить нельзя?
   - Нечего зря спрашивать.
   - А я, может, куплю!
   - Покупай.
   - Сколько просите?
   - Десять рублей.
   Борька присел  на  корточки  и  начал  осматривать  тележку,  ощупывать
колеса. Пакет он положил рядом с собой.
   - Чего ты щупаешь? - Миша взялся за ручки. - Колеса-то на  подшипниках.
Смотри, ход какой. - Он толкнул тележку вперед. - Слышишь ход.
   Борька подвигался вместе с тележкой, прислушиваясь к шуму колес с видом
большого знатока.
   Миша остановился:
   - Сама идет. Попробуй.
   Борька толкнул тележку. Она действительно катилась очень легко.
   Генка и Славка тоже подвигались вслед за  тележкой,  загораживая  собой
Коровина.
   - А самое главное, смотри. - Миша отъединил планку, раздвинул  щиты.  -
Видал? Можешь даже спать. Поставил тележку - и ложись.
   - Ты уж нахвалишь, - сказал Борька, - а резина-то вся истрепалась.
   - Резина  истрепалась?  Смотри,  что  написано:  "Треугольник",  первый
сорт".
   - Написано! И краска облезла. Вы уж давайте подешевле.
   - Ладно, Мишка, - раздался вдруг голос Коровина, - я забираю тележку.
   Мишкин азарт вдруг пропал:
   - Вот и хорошо. Бери. Прозевал ты тележку, Жила!
   - А я, может, дороже дам.
   - Нет, теперь уж не дашь.
   - Почему? - Борька подошел к пакету, поднял его.
   - Потому! - Мишка усмехнулся.
   Борька недоуменно оглядел ребят. Они насмешливо улыбались, только  один
Коровин, как всегда, смотрел мрачно.
   - Не хочешь  -  как  хочешь!  -  сказал  Борька.  -  Потом  сам  будешь
набиваться, но уж больше двугривенного не получишь.
   Борька скрылся за поворотом. Мальчики забежали за церковный  придел,  и
Коровин вытащил из кармана ножны.
   Миша нетерпеливо выхватил их у него, повертел в руках, затем  осторожно
снял ободок и вывернул шарик.
   Ножны развернулись веером. Мальчики уставились на них, потом  удивленно
переглянулись...
   На внутренней стороне ножен  столбиками  были  нанесены  знаки:  точки,
черточки, кружки. Точно так же, как и на пластинке кортика.
   Больше ничего в ножнах не было.




ЧАСТЬ ПЯТАЯ. СЕДЬМАЯ ГРУППА "Б"


54. ТЕТЯ БРОША

   На уроке математики не оказалось мела.
   Преподавательница Александра Сергеевна строго посмотрела на Мишу:
   - Староста, почему нет мела?
   - Разве нет? - Миша вскочил со своего места  и  с  деланным  изумлением
округлил глаза. - Перед самым уроком был.
   - Значит, он убежал, - насмешливо сказала Александра Сергеевна. - Верни
его обратно.
   Миша вышел из класса, побежал в раздевалку за мелом и увидел, что  тетя
Броша, гардеробщица, плачет.
   - Ты что, тетя Броша? - спросил Миша,  заглядывая  ей  в  глаза.  -  Ты
почему плачешь? Кто тебя обидел?
   Никто точно не знал, почему  гардеробщицу  звали  тетей  Брошей.  Может
быть, это было ее имя, может быть, из-за большой желтой броши,  приколотой
к полосатой кофте у самого подбородка, а возможно, и потому, что она  сама
походила на брошку - маленькая толстенькая старушка. Она всегда  сидела  у
раздевалки,  вязала  чулок  и  казалась  комочком,  приютившимся  на   дне
глубокого колодца из металлической  сетки,  которой  был  обит  лестничный
проем. Она будто бы умела заговаривать ячмени. И действительно,  посмотрит
на глаз, пошепчет что-то - ячмень и проходит иногда на другой день, иногда
через неделю.
   И вот теперь тетя Броша сидела у раздевалки и плакала.
   - Скажи, кто тебя  обидел?  -  допытывался  Миша.  Тетя  Броша  вытерла
платком глаза:
   - Тридцать лет прослужила, слова худого  не  слышала,  а  теперь  дурой
старой называть стали.
   - Кто? Кто?
   - Бог с ним! - Тетя Броша махнула рукой.
   - При чем  тут  бог!  -  рассердился  Миша.  -  Никто  не  имеет  права
оскорблять. Кто тебя обругал?
   - Юра обругал, вот кто. Опоздал, а мне не велено пускать. Иди,  говорю,
к директору. А он мне - "старая  дура"!  А  ведь  хороших  родителей...  И
маменька его здесь училась,  когда  гимназия  была.  Только,  Мишенька,  -
испуганно забормотала она, - никому, деточка, не рассказывай!
   Миша схватил мел и, прыгая через три ступеньки, помчался в класс.
   У доски маялся Митя Китов,  по  прозвищу  "Кит".  Александра  Сергеевна
зловеще молчала. Кит при доказательстве равенства углов  в  равнобедренном
треугольнике помножил квадрат гипотенузы  на  сумму  квадратов  катетов  и
уставился на доску, озадаченный результатом. Кит остался в седьмом  классе
на второй год и, наверное,  останется  на  третий.  На  уроках  он  всегда
дремлет или вырезает ножиком на парте, а на  переменках  клянчит  у  ребят
завтраки. Клянчит не потому, что голоден, а потому, что великий обжора.
   - Дальше! - Александра Сергеевна произнесла это тоном,  говорящим,  что
дальше ничего хорошего не будет.
   Кит умоляюще посмотрел на класс.
   - На доску смотри, - сказала Александра Сергеевна.
   Кит снова повернулся к  классу  своей  толстой,  беспомощной  спиной  и
недоуменным хохолком на белобрысой макушке.
   Александра Сергеевна прохаживалась между партами, зорко  поглядывая  на
класс. Маленькая, худенькая, с высокой  прической  и  длинным  напудренным
носом,  она  все  замечала  и  не  прощала  никакой  мелочи.   Когда   она
отворачивалась, Зина  Круглова  быстро  поднимала  руку  с  растопыренными
пальцами, показывая всему классу, сколько минут осталось до звонка.  Зина,
единственная в классе обладательница часов, сидела на первой парте.
   Миша с возмущением посмотрел на  Юру:  "Задавала  несчастный!  Ходит  с
открытыми коленками, хочет показать, какой он закаленный. Воображает  себя
Печориным. Так и написал  в  анкете:  "Хочу  быть  похожим  на  Печорина".
Сейчас, после урока, я тебе покажу Печорина!"
   Миша вырвал из блокнота  листочек  бумаги  и,  прикрывая  его  ладонью,
написал: "Юра обругал тетю Брошу дурой, Броша плачет, нужно  обсудить".  В
это время он смотрел на доску, и буквы разъехались вкривь и вкось.
   Он придвинул записку Славе. Слава  прочел  и  в  знак  согласия  кивнул
головой. Миша сложил листок, надписал: "Шуре Огурееву и Генке Петрову" - и
перебросил на соседнюю парту.
   Шурка-большой прочел, подумал и написал: "Лучше устроить  показательный
суд. Согласен быть прокурором". Потом свернул и перекинул записку  сестрам
Некрасовым, но Александра Сергеевна,  почувствовав  сзади  себя  движение,
быстро обернулась. Все сидели  тихо,  только  Зина  Круглова  едва  успела
опустить руку с растопыренными пальцами.
   - Круглова, к доске, - сказала Александра Сергеевна.
   Кит побрел на место.
   От сестер Некрасовых записка через Лелю Подволоцкую добралась до Генки.
Он прочитал ее и написал внизу: "Отлупить как следует, чтобы помнил".
   Тем же путем записка вернулась к  Мише.  Он  прочитал  Шурин  и  Генкин
ответы и показал Славе. Слава отрицательно мотнул головой. Миша  придвинул
записку к себе и начал на ней что-то писать, как вдруг Слава  толкнул  его
под партой ногой. Миша не обратил внимания. Слава толкнул  его  опять,  но
было поздно. Александра Сергеевна протягивала руку к записке:
   - Что ты пишешь?
   Миша смял записку в кулаке и молча встал.
   - Покажи, что у тебя в руке!
   Миша молчал и не отрываясь смотрел на  прибитые  к  стенам  планки  для
диаграмм.
   - Я тебя спрашиваю, - совсем тихо сказала Александра Сергеевна,  -  что
ты писал на уроке? - Она заметила лежавшую под тетрадями книгу и взяла ее.
- Это что еще такое? -  Она  громко  прочла:  -  "Руководство  к  истории,
описанию и изображению  ручного  оружия  с  древнейших  времен  до  начала
девятнадцатого века". Посторонние книги читаешь во время урока?
   - Она просто лежала, я ее не читал, - попробовал оправдаться Миша.
   - Записку ты тоже не писал? Постыдись! Староста, пионер,  член  учкома.
Эту книгу ты получишь у директора, а пока оставь класс.
   Ни на кого не глядя, Миша вышел.



55. КЛАССНОЕ СОБРАНИЕ

   Он  вышел  из  класса  и  сел   на   подоконник.   В   окне   виднелись
противоположная  сторона  Кривоарбатского  переулка,   два   фонаря,   уже
зажженных, несмотря на ранний час, школьная площадка, занесенная снегом.
   В коридоре тихо. Только слышно, как падают в ведро  капли  из  бачка  с
кипяченой водой да сверху, из гимнастического зала, доносятся звуки рояля:
трам-там, тара-тара, трам-та-та, трам-тата,  трам-та-та  -  и  на  потолке
глухо отдается равномерный топот маршировки: трам-та-та, трам-та-та...
   Нехорошо  получилось!  Являйся  теперь  к  директору.  Алексей  Иваныч,
конечно, спросит о книге... Зачем да почему...
   И все из-за этого задавалы Юрки-скаута!
   Прозвенел звонок. Тишина разорвалась хлопаньем дверей, топотом,  криком
и визгом.
   Из класса вышел Юра.
   - Ты зачем тетю Брошу обругал? - остановил его Миша.
   - Тебе какое дело? - Юра презрительно посмотрел на него.
   - Ты на меня так не смотри, а то быстро заработаешь!
   Их окружили ребята.
   - Какую привычку взял,  -  продолжал  Миша,  -  оскорблять  технический
персонал! Это тебе не дома - на прислугу орать.
   - Чего ты с ним, Мишка, разговариваешь! - Генка стал против  Юры.  -  С
ним вот как надо!
   Он полез драться, но Миша удержал его:
   - Вот что, Юра, ты должен извиниться перед тетей Брошей.
   Юра удивленно вскинул брови:
   - Я буду извиняться перед уборщицей?
   - Обязательно.
   - Сомневаюсь!
   - Заставим. А если не извинишься, поставлю вопрос на классном собрании.
   - Мне плевать на ваше собрание!
   - Не доплюнешь!
   - Посмотрим.
   - Посмотрим.
   Перед последним уроком Генка вбежал в класс и закричал:
   - Ура! Альма не пришла, немецкого не будет, собирай книжечки!
   - Подожди, - остановил  его  Миша,  -  тише,  ребята!  Сейчас  проведем
классное собрание.
   - Вот еще!.. - недовольно протянул Генка. - Ушли бы домой на  два  часа
раньше!
   - Как будто нельзя в другой раз собрание устроить, обязательно сегодня!
- сказала Леля Подволоцкая, красивая девочка с белокурыми волосами.
   - Не останусь я на собрании, - объявил Кит, - я есть хочу.
   - Ты всегда есть хочешь. Будет собрание, и все. - Миша закрыл дверь.
   Когда все сели по местам, он сказал:
   - Обсуждается вопрос о Юре. Слово имеет Генка Петров.
   Генка встал и, размахивая руками, начал:
   - Юра опозорил наш класс. Он назвал тетю  Брошу  старой  дурой.  Это  -
безобразие! Теперь не царский режим. Небось  Алексея  Иваныча  он  так  не
назовет,  побоится,  а  тетя  Вроша  -  простая  уборщица,  так  ее  можно
оскорблять? Пора прекратить эти барские замашки. Вообще скауты за буржуев.
Предлагаю исключить Юру из школы.
   Поднялся Слава:
   -  Юре  пора  подумать  о  своем  мировоззрении.  Он  индивидуалист   и
отделяется от коллектива. Подражать Печорину  нечего.  Печорин  -  продукт
разложения дворянского общества. Это  все  знают.  Юра  должен  извиниться
перед тетей Брошей, а исключить из школы - слишком суровое наказание.
   Слово попросила Леля Подволоцкая:
   - Я не понимаю, за что пионеры нападают на  Юру.  Генка  в  тысячу  раз
больше хулиганит, а еще пионер.  Это  несправедливо.  Нужно  прежде  всего
выслушать Юру. Может быть, ничего и не было.
   Юра, не поднимаясь с места, глядя в окно, сказал:
   - Во-первых, я в скаутах больше не состою. Если Генка не  знает,  пусть
не говорит. Кроме того, он еще не  директор,  чтобы  исключать  из  школы.
Нечего так много брать на себя. Во-вторых,  принципиально  не  согласен  с
тем, что закрывают вешалку, - это ограничивает нашу свободу. В-третьих,  я
вообще ни перед кем отчитываться не желаю. Извиняться я не буду,  так  как
не намерен унижаться перед каждой уборщицей. Вы  можете  постановлять  что
вам угодно, мне это глубоко безразлично.
   Шура Огуреев  вышел  к  учительскому  столику,  обернулся  к  классу  и
произнес такую речь:
   - Товарищи! Инцидент с тетей Брошей нужно рассматривать гораздо глубже.
Что мы имеем? Мы имеем  два  факта.  Первый  -  оскорбление  женщины,  что
недопустимо. Второй - употребление слова "дура". Такие слова засоряют  наш
язык, наш великий, могучий, прекрасный язык, как сказал Некрасов.
   - Не Некрасов, а Тургенев, - поправил его Миша.
   - Нет, - авторитетно произнес Шура, - сначала сказал Некрасов, а  потом
уже повторил Тургенев. Нужно читать первоисточники, тогда будешь знать.  Я
предлагаю запретить употребление таких и подобных слов.
   Довольный своей речью, Шура направился к парте и с важным видом  уселся
на свое место.
   - Кто еще хочет  высказаться?  -  спросил  Миша  и,  увидев,  что  Зина
Круглова хочет, но не решается выступить, сказал:  -  Говори,  Зина,  чего
боишься?
   Зина поднялась и быстро затараторила:
   - Девочки, это ужасно! Я сама видела, как тетя Броша плачет.  И  нечего
Юру защищать. А если он нравится Леле, пусть она так и скажет. Потом Шура.
Он очень красиво  говорил  о  женщинах,  а  сам  на  уроках  пишет  письма
девочкам. Это тоже неправильно. Потом,  -  продолжала  Зина,  -  я  хотела
сказать о Генке Петрове. Он на уроках всегда меня расхохатывает.
   После всех выступил Миша:
   - Юра обругал тетю Брошу потому, что считает себя выше  ее.  А  чем  он
выше тети Броши? Я думаю,  ничем.  Она  тридцать  лет  работает  в  школе,
приносит пользу обществу, а Юра сидит на шее у своего  папеньки,  в  жизни
еще  палец  о  палец  не  ударил,  а  уже  оскорбляет  рабочего  человека.
Предлагаю: Юра должен извиниться перед тетей Брошей, а если он не захочет,
передать вопрос в учком. Пусть вся школа обсуждает его поступок.
   Классное собрание  постановило:  обязать  Юру  извиниться  перед  тетей
Брошей.



56. ЛИТОРЕЯ

   После собрания Миша явился к директору школы.
   Алексей Иваныч сидел в своем кабинете за столом и  перелистывал  книгу,
ту самую, что отобрала у Миши Александра  Сергеевна.  Он  указал  Мише  на
диван:
   - Садись.
   Миша сел.
   - Что вы обсуждали на собрании? - спросил Алексей Иваныч.
   Миша рассказал.
   - Постановить - это полдела, - сказал Алексей Иваныч.  -  Нужно,  чтобы
Юра осознал низость своего поступка.
   Он помолчал, потом спросил:
   - А твое поведение обсуждали?
   - Какое поведение? - Миша покраснел.
   - Посторонние книги читаешь на уроке, записки пишешь.
   - Книгу я не читал, - сказал Миша, - она  просто  так  лежала.  Записку
действительно писал.
   - Скажи, Поляков, - Алексей Иваныч внимательно  посмотрел  на  Мишу,  -
почему тебя интересует холодное оружие?
   - Просто так, - ответил Миша, глядя в пол.
   Как бы не слыша Мишиного ответа, Алексей Иваныч спросил:
   - Ты и твои приятели интересуетесь шифрами?
   Миша молчал, и опять, словно не замечая его  молчания,  Алексей  Иваныч
продолжал:
   - Когда я был мальчиком, я тоже  увлекался  шифрами.  Очень  интересное
занятие.
   Миша думал. Может быть, показать пластинку? Вот уж два месяца, как  они
бьются и  не  могут  прочесть  надпись.  На  обеих  пластинках  совершенно
одинаковые значки, а ключа к ним нет. Значит, Полевой думал,  что  ключ  к
шифру в ножнах, а Никитский предполагал, что он в кортике.
   На самом же деле ни там, ни здесь ключа нет...  Может,  Алексей  Иваныч
разберет.
   Миша вздохнул,  вынул  из  кармана  пластинку  от  рукоятки  кортика  и
протянул ее Алексею Иванычу.
   - Вот, Алексей Иваныч, мы никак не можем расшифровать  эту  надпись.  Я
слышал, что это литорея, но мы не знаем, что такое литорея.
   - Да, -  сказал  Алексей  Иваныч,  рассматривая  пластинку,  -  похоже.
Литорея -  это  тайнопись,  употреблявшаяся  в  древнерусской  литературе.
Литорея была двух родов: простая, называлась также  тарабарской  грамотой,
отсюда и "тарабарщина". Это простой шифр. Буквы алфавита пишут в два ряда:
верхние буквы употребляют вместо нижних, нижние - вместо  верхних.  Мудрая
литорея - более сложный шифр. Весь алфавит разбивался на  три  группы,  по
десяти букв в каждой. Первый десяток букв обозначался  точками.  Например,
"а" - одна точка, "б" - две точки и так далее. Второй десяток  обозначался
черточками. Например, "л" - одна черточка, "м" - две черточки и так далее.
И, наконец, третий десяток обозначался  кружками.  Например,  "х"  -  один
кружок, "ц" - два кружка... Значки эти писались столбиками. Понял теперь?
   - Это ж очень просто! - удивился Миша. - Теперь я понимаю, как прочесть
пластинку!
   - Это было бы просто в том случае, - возразил Алексей Иваныч, - если бы
на этой пластинке в каждом столбике было от одного  до  десяти  знаков,  а
здесь самое большее пять...
   Алексей Иваныч сидел задумавшись, потом медленно проговорил:
   - Если это литорея, то здесь только половина текста. Где-то должна быть
и другая.



57. СТРАННАЯ НАДПИСЬ

   Вот оно в чем дело! Миша  пощупал  в  кармане  ножны.  Теперь  понятно,
почему старик не мог расшифровать текст.
   - Где-то должна быть вторая половина текста, - повторил Алексей  Иваныч
и вопросительно посмотрел на Мишу.
   Эх, была не была! Миша вынул ножны, снял ободок, развернул их веером  и
положил на стол.
   Алексей Иваныч соединил обе пластинки. Миша только сейчас  увидел,  что
на одной из них есть выпуклость, а на другой углубление, показывающее, где
их ну