ют  приемы
акробатики.  При наиболее эффектных номерах носильщики  ахают от восхищения.
Маленький Абдурахман обнаруживает недюжинный темперамент: он пытается тут же
повторить  трудные  сальто, каскады  и  кульбиты  и забавно  кувыркается  на
разостланных спальных мешках.
     Праздник закончился волейболом. Этот своеобразный  волейбольный матч на
высоте  Монблана  был  разыгран, за отсутствием  мяча, большим туго  надутым
резиновым мешком, служившим одному из нас подушкой...
     День  за   днем  проходил   в  ожидании  приезда  Николая  Петровича  с
радиостанцией.  День  за  днем  мы  упускали лучшее для  восхождения  время.
Прекрасная  солнечная  и  безветренная  погода.  а могла испортиться.  Могли
наступить туманы, ветры  и  холода. Кроме того продовольствие и топливо были
на  исходе.  Нам  пришлось  уже собирать  разбросанные вокруг лагеря обрывки
бумаги, ненужные куски дерева. Таким образом нам удалось запасти топлива еще
на три дня.
     19 августа мы устраиваем совещание.  Мы решаем, что на другой день все,
кроме Абалакова, Гетье, Гущина, Цака, Каплана и меня, отправятся в подгорный
лагерь,  где было  много  продовольствия  и топлива.  Шиянов и Шибшов должны
пройти дальше, к базовому лагерю, и установить связь с Горбуновым.
     20-го утром Маслов, Шиянов, оба Харлампиева, Волков с красноармейцами и
все пять носильщиков уходят. Они надевают рюкзаки со спальными мешками.  Гок
Харлампиев трубит  в горн, и маленький отряд отправляется в путь. Вскоре  он
исчезает в буграх морены.
     В лагере сразу становится пусто и  тихо. Мы приводим  лагерь в порядок,
чистим походные кухоньки  и кастрюли, варим  обед.  После обеда Гущин идет с
биноклем на большие скалы рядом с лагерем. Вскоре мы слышим его голос:
     - Идут, идут!
     На тропинке, вьющейся по склону горы на правой стороне ледника Сталина,
мы различаем маленькие фигурки людей и лошадей. Слышны рулады горна.
     Наши товарищи встретили караван и вернулись с ним в лагерь.
     Задержка   объяснялась  просто:   детали   радиостанции,  которые  ждал
Горбунов,  не могли быть  доставлены  из Алтын-Мазара в базовый лагерь из-за
высокой воды в Саук-Сае и Сельдаре.
     С  караваном пришел и Елдаш, отставший от нас в Бордобе. Он выздоровел,
его  большие  черные на выкате глаза весело сверкают, и молодецкие  усы лихо
закручены.  Он вступает  в обязанности  повара, переводчика  и старшего  над
носильщиками.
     Итак, мы  все  в сборе.  Еще день,  два на последние приготовления  - и
начнется восхождение...
     Лучи утреннего солнца пробивают полы  палатки. Я просыпаюсь, вылезаю из
спального мешка, одеваюсь и выхожу наружу.
     Пик Сталина сверкает белизной  своих фирновых граней. Чернеет скалистое
ребро. Завтра  наши  товарищи уходят на  штурм. Завтра  маленькая  горсточка
смельчаков  начнет  атаку  этой  неприступной  крепости. Я думаю  о том, что
восхождение недостаточно подготовлено, что борьба будет трудной и опасной. Я
невольно  ищу  глазами  второй  "жандарм",  с  которого  сорвался  Николаев.
Перевожу взгляд на  фирновый склон, по которому он скатился вниз, смотрю  на
маленький холм из каменных плит возле нашего  лагеря, разукрашенный пестрыми
тряпочками. Это  -  мазар, где похоронен Джамбай.  И я снова  возвращаюсь  к
мысли,  которая преследовала  меня  последние  дни, -  отго-  ворить Николая
Петровича от участия в восхождении.
     Мы все  считаем, что  ему  не следует идти  на вершину. В сорок  лет не
совершают альпинистических подвигов.  Риск достаточно  велик и для тех,  кто
вступает в борьбу с горой в расцвете  сил  и молодости. К тому же альпинисты
больше  месяца  прожили  на  высоте 4600  метров,  поднимаясь при подготови-
тельных работах до 6 тысяч метров. Они хорошо акклиматизировались и привыкли
к высоте. Горбунову же предстояло идти наверх почти без высотной тренировки.
     Лагерь еще спит. Полы палатки распахиваются, и  из нее вылезает Николай
Петрович. Он присаживается  на корточки  и  списывает показания минимального
термометра,  укрепленного  на камнях.  Потом он подходит  ко  мне.  Мы стоим
рядом, смотрим на гору. :
     Я начинаю разговор, пускаю в ход все свое красноречие, указываю  на то,
что   участие  Николая  Петровича   разобьет   прекрасно  "сыгравшуюся"  при
подготовке  ребра веревку  - Абалакова, Гетье  и Гущина  - и вызовет  полную
перетасовку.
     Николай Петрович слушает молча. Он колеблется. Потом говорит,  мягко  и
смущенно улыбаясь: - Пожалуй, мне все-таки  надо идти. Могут встретиться не-
предвиденные трудности. Без меня могут не "дожать" вершину. А вершина должна
быть взята  во что  бы то ни стало.  Это ведь не  спортивное восхождение,  а
научное задание, задание правительства.
     Я замолкаю и не спорю. В глубине души сознаю,  что он прав. Быть может,
ему даже не надо идти на самую вершину. Но в верхнем лагере, откуда начнется
последний штурм, ему надо быть.
     Днем  было  солнечное  затмение.  Луна  наплывала  на  солнечный  диск.
Становилось  не   по  вечернему   темно.  Казалось,  кто-то   зажег  в  небе
недостаточно сильный электрический фонарь. Мир вокруг нас странно потускнел.
Бессильные лучи перестали греть. Стало холодно.
     Горбунов сидел на  камнях,  поджав под  себя ноги, и  сквозь  две  пары
дымчатых   очков  наблюдал  за  солнечным  диском.  Каждые  две   минуты  он
раскручивал в воздухе термометр-пращ и записывал температуру.
     На  небольшом отдалении  от  него  полукругом  сидели  носильщики  и  с
почтением смотрели на него. Он казался им, очевидно, каким-то волшебником. В
глубине души, быть может,  они подозревали, что именно он и устроил затмение
солнца. В своей тюбетейке и очках он на самом деле был похож на добродушного
мага.
     Затмение окончилось. Гетье  и  Николай  Петрович  разрабатывают во всех
подробностях план штурма. Они проверяют  по списку количество продовольствия
в лагерях "5600" и "5900".
     - Детская порция, - недовольно говорит Николай Петрович.
     Действительно, продовольствия в верхние лагери успели занести мало.
     Мы долго  обсуждаем все детали восхождения. Шесть альпинистов, разбитых
на две веревки, пойдут на штурм вершины.
     Первая веревка - Абалаков, Гущин, Шиянов. Вторая  веревка  -  Горбунов,
Гетье и Цак.
     Обе веревки  действуют  в строгом согласовании по точно  разработанному
календарному плану. Первая  веревка с тремя лучшими носильщиками  - Зекиром,
Нишаном и Ураимом Керимом - выходит  22 августа в лагерь "5600", поднимается
на  другой  день, 23 августа, по скалистому ребру  к  шестому  "жан- дарму",
оборудует его веревками и веревочными  лестницами и  спускается на ночевку в
лагерь "5900". Вторая веревка  начинает  восхождение 23-го и ночует в лагере
"5600". 24-го первая  веревка  форсирует  скалистое ребро и ставит лагерь "б
400", после чего носильщики  спускаются в лагерь "5900", куда под-  нимается
вторая  веревка.  25-го вторая веревка поднимается  с носильщиками, несущими
станцию, в лагерь "б 400", где ее ожидает первая веревка. 26-го составляется
группа из  альпинистов, лучше  других акклиматизировавшихся  на  высоте. Эта
группа  с  носильщиками  продолжает  восхождение  и  устанавливает последний
лагерь  на  высоте  7  тысяч  метров.  27-го  -  штурм   вершины,  установка
радиостанции  и  спуск  на  "б  400".  28-го  -  спуск на  "5900",  29-го  -
возвращение в ледниковый лагерь,
     Два "узких  места" было в этом плане: во-первых, носильщики, до сих пор
ни разу не поднявшиеся по ребру, должны были форсировать его  трижды: 23-го,
24-го  и  25-го. Если  бы они  не  сумели  этого сделать, если  бы  их снова
устрашила  крутизна пятого  "жандарма",  если бы они заболели  на высоте,  -
восхождение было бы сорвано, так как станция, палатки для  верхних лагерей и
продукты  не  были   бы  занесены   наверх.  Во-вторых,  с  уходом  шестерых
штурмовиков,  внизу  не  оставалось ни одной  пары альпинистов  (а  по ребру
нельзя было подниматься не  связанными),  которая  могла  бы  оказать помощь
верхней группе.
     Однако другого выхода не было. План был  напряженным, напряженность эта
была неизбежной. Приходилось при восхождении восполнять пробелы подготовки -
оборудовать  шестой  "жандарм",  ставить  два  верхних  лагеря  и  разрешать
одновременно две задачи - штурм вершины и установку радиостанции.
     Совещание  окончено.  План  сообщен всей  группе. Лагерь преобразуется.
Миновали дни подготовки и ожидания. Начинаются дни штурма.
     Альпинисты принимаются за последние приготовления. Мажут жиром башмаки,
пригоняют кошки, отбирают вещи, стараясь ничего  не забыть и не взять ничего
лишнего, пишут письма, Гетье распределяет кладь носильщикам.
     Широкая  физиономия  Шиянова  сияет:  он намечался  в  подготовительную
группу  и  до  последней  минуты не  был  уверен,  что  пойдет  на  вершину.
Сегодняшний день - один из счастливейших в его жизни.
     Мы  садимся за ужин. Мы сидим на камнях  вокруг стола, составленного из
вьючных  ящиков. Это - последняя наша трапеза в полном составе. Завтра утром
первая веревка уходит на штурм.

IX.

     Начало штурма. - В лагере "5600". - Грандиозная лавина.

     Коварная фортуна повернулась  к  Шиянову  спиной:  за  вчерашним ужином
попалась банка не совсем свежих консервов, - г. Шиянов сидит у своей палатки
бледный  и  томный,  и  доктор  пичкает  его  касторкой.  Абалаков  и  Гущин
собираются идти без него. Шиянов выйдет  завтра со второй веревкой и догонит
своих товарищей 25-го на "6400". Пока же он в огорчении заваливается спать.
     Абалаков  и  Гущин  стоят  с  туго  набитыми  рюкзаками  за  спиной,  с
ледорубами  в  руках, с веревкой через  плечо. Их  лица  густо смазаны белой
ланолиновой мазью, предохраняющей от ожогов ультрафиолетовых лучей.
     Их  наперерыв  фотографируют. Потом  они  трогаются  в  путь  вместе  с
Зекиром, Нишаном и Ураимом Керимом.
     Доктор Маслов,  кинооператор  Каплан,  Гок  Харлампиев  и  я  провожаем
Абалакова и  Гущина. Мы перебираемся через  вал морены  и входим  в  сераки.
Причудливый мир ледяных башен и пирамид окружает нас. Путь размечен красными
язычками маркировочных листков, заложенных в  маленькие туры из  камней. Без
них  можно было  бы  легко  заблудиться.  Мы протискиваемся  между сераками,
прыгаем  через  ручьи,  текущие  в  голубых  ледяных  руслах.  Кое-где  удар
ледорубом выкалывает в скользкой стене ступеньку и помогает миновать трудное
место.
     Сераки  кончились. Мы  перепрыгиваем  по  камням  через  широкий ручей,
отделяющий  их  от  языка  глетчера,  вытекающего  из  мульды пика  Сталина.
Испещренный трещинами ледник вздымается перед нами крутым полушарием.
     Здесь  мы  надеваем  кошки. Их  острые  металлические шипы вонзаются  в
твердый  фирн, и мы,  как  мухи  по  стене,  поднимаемся по  крутому  склону
глетчера.
     Мы минуем  лабиринт  трещин  в нижней части языка и выхо  дим  на более
отлогую и ровную среднюю часть.  Мы идем медленно, разреженный  воздух  дает
себя чувствовать.
     На высоте 5100 метров ледник круто поворачивает  направо.  Раскрывается
гигантская  мульда,  из которой  он вытекает.  С  верхних  ее  краев свисают
огромные глыбы фирна. Отсюда начинается лавинный участок глетчера.
     Здесь  мы  прощаемся  с  штурмовиками.  Крепкое  товарищеское  объятие,
пожелание успеха. Абалаков и Гущин продолжают подъем. Они уходят все дальше.
Вскоре они кажутся небольшими темными точками на белом просторе глетчера. Мы
смотрим им вслед - этим пигмеям, вступающим в борьбу со снеж- ным гигантом.
     Потом мы спускаемся в лагерь. Там мы находим  разработанный  Горбуновым
план разведки перевалов, которую мы, остающиеся, должны  сделать за те  дни,
когда штурмовики будут совершать восхождение.
     Мы  должны  подняться по ледопаду  между пиками Ворошилова и Калинина и
перевалить на ту сторону, в таинственную долину Люли-Джюли, куда  не ступала
нога человека. Мы  можем найти  там цветущий склон, спадающий к реке  Муксу,
можем найти новый, никому неизвестный узел горных цепей. Мы должны во всяком
случае пробиться к Муксу, перейти ее и выйти к Алтын-Мазару.
     Я отказываюсь  от  участия  в  этом  увлекательном  походе в  .  страну
неизвестного.  Кто  знает  - быть может, наступит момент, когда  понадобится
даже  моя  помощь, помощь далеко  не первоклассного альпиниста. Решаем,  что
доктор, Каплан и я останемся в ледниковом.
     На другой  день уходит вторая группа -  Николай Петрович, Гетье, Цак  и
Шиянов. Каплан и  я провожаем их до "5600". Мы снова поднимаемся по глетчеру
до  поворота и идем дальше. Лед ник  покрыт большими  глыбами снега и льда -
остатками  прежних  лавин. Мы разделяемся  на две группы  и идем на  далеком
расстоянии друг  от друга - так  больше вероятности,  что, в случае  лавины,
хоть одна группа уцелеет.
     Взгляд  невольно обращается к  тысячетонным  массам фирна,  свисающим с
верхнего  края  мульды. У всех  одна мысль: пойдет  лавина  или  не  пойдет?
Доберемся  ли  мы благополучно  до лагеря "5600" или  будем  сметены снежным
шквалом?  Правда, до сих пор большие лавины обычно шли  ночью и рано  утром.
Днем были  только маленькие  обвалы,  не достигавшие ледника. Но нет правила
без исключения.
     Мы хотели бы  скорее  миновать опасный участок.  Но идти быстро нельзя:
стрелка  анероида уже  давно перевалила за 5000 метров, и  мы движемся очень
медленно, делая остановку после каждых десяти-двенадцати шагов.
     Полтора часа  мы преодолеваем лавинный участок. Потом осторожно огибаем
две больших трещины и поворачиваем  направо. Мы пересекаем ледник, выходим к
его краю  и  переходим  на наклонный  ледяной  карниз, идущий вдоль отвесных
скал. Здесь мы  в относительной безопасности  от лавин.  Но пе-  редвигаться
надо очень осторожно: карниз покат  и обрывается вниз к леднику на несколько
десятков метров.
     Вскоре мы подходим к крутой, скалистой стене. Наверху, в 200 метрах над
нами, - лагерь "5600".  Начинаем  подъем. Скалы почти отвесны, но  нетрудны:
уступы расположены удобно. И все же  подъем требует  огромных усилий. Высота
все  больше   дает   себя   чувствовать.  После  каждого   шага   приходится
останавливаться и переводить дыхание.
     И вот, наконец,  мы у цели. Мы стоим на небольшой каменистой площадке у
основания скалистого ребра. С одной", стороны - обрыв, по которому мы только
что  взобрались. С Другой  стороны площадка переходит в  небольшое  фирновое
поле. В нескольких метрах от нас по нему проходит едва заметная темная линия
- признак, что дальше весь фирн висит над  обрывом, образуя навес.  По фирну
нельзя ходить, один  неосторожный шаг - и, обрушив карниз, скатишься вниз по
отвесной километровой куче.
     Мы  -  у начала  скалистого ребра. Снежный гребень,  шириной  в ладонь,
ведет от  лагеря  к первому  "жандарму".  За ним, отделенные один от другого
такими  же  снежными  переходами,  чернеют крутые  скалы  второго, третьего,
четвертого  и  пятого  "жандармов". Пятый  и шестой  снизу сливаются  в один
сплошной  ска-  листый  массив.  Похожие  на  змей,  свисают  с  "жандармов"
закрепленные на  них веревки. Подгорная трещина под третьим "жандармом", где
стоят  две палатки лагеря "5900", кажется небольшой темной  полоской, шрамом
на фирне.
     Скалистая  северная  стена,  отвесная, темносерая,  с белыми прожилками
снега  отходит  от  пика  Сталина  к  пику  Орджоникидзе  С  другой  стороны
раскрывается  цирк между пиком Сталина  t пиком Молотова. К востоку уходит в
даль  ледник  Сталина, сереет морена Бивачного и замыкает горизонт скалистый
хребет на правом берегу Федченко.
     Три   палатки  на  каменистой   площадке  кажутся   такими  маленькими,
затерянными в мире скал и фирна.
     Прямо  перед нами  - выше и  мощнее  всех  вершин  - встает  гигантским
массивом пик Сталина.
     Гетье и Цак приготовляют чай. Мы все едим с аппетитом, ни у кого нет  и
признаков горной болезни. А между тем мы - на высоте Эльбруса.
     Солнце  склоняется  к  западу. Половина мульды и ледник уже в тени. Нам
надо уходить вниз. Иначе темнота застанет нас в пути.
     Мы прощаемся с альпинистами,  стараясь запечатлеть в памяти их  лица. И
мне вспоминается: много лет  тому  назад так же прощались с нами, уезжавшими
на фронт, родные и друзья, бодрыми улыбками и крепкими рукопожатиями скрывая
неотвязную мысль о предстоящих нам опасностях.
     Мы спускаемся по  скалам, проходим  по карнизу, быстро  минуем лавинный
участок  и  выходим  на  поворот  ледника.  Мы  останавливаемся,  пораженные
величавой  красотой вечера.  Солнце  скрылось за  южным ребром пика Сталина.
Небо над  далекими скалистыми  хребтами у ледника Федченко  ярко розовеет  в
закатных  лучах. Голубизна ночи легла  на крутые, покрытые снежными сбросами
стены цирка Молотова, гряда сераков  ледника Орджоникидзе плавным  поворотом
уходит вниз.
     Мы   стоим  молча.  Раздался  знакомый  гул.  Две  лавины  одновременно
скатываются со стен цирка. Облака снежной пыли еще долго стоят в воздухе.
     Мы спускаемся с  глетчера  и  в  сумерках  пересекаем  сераки.  Темнота
надвигается внезапно и  быстро.  Из  лагеря  выходят нас  встречать.  Кто-то
размахивает фонарем,  стоя на валу морены, Пламя  фонаря чертит желтые узоры
на черном пологе ночи...
     На другой день в лагерь спустились "Ураим - голова болит" и Абдурахман.
Они, принесли записку от Николая Петровича и Гетье.
     "Пребываем пока на "5600", - писал Николай Петрович. - Через час, около
полудня,  выходим на  "5900".  Первая веревка  начала дальнейший  подъем  от
"5900" в 9 часов 30 минут. Сейчас одолели уже четвертый "жандарм".  Смотреть
на них в бинокль страшно".
     Гетье предлагал  доктору подняться 26 августа на "5600", забрав с собой
возможно больше продуктов, и ожидать там возвращения штурмовой группы.
     Мы читаем записки  и  вскоре видим на снежнике между четвертым и  пятым
"жандармами" две  маленьких точки: Абалаков и  Гущин поднимаются  по  ребру.
Через несколько времени на этом же снежнике показываются трое носильщиков.
     Дудин и Харлампиевы уходят в  подгорный  лагерь.  Они забирают с  собой
Абдурахмана.  Дудин и  Гок  будут  штурмовать оттуда  перевал  Ворошилова  и
пытаться проникнуть в  долину  Люли-Джюли. Харлампиев-старший пойдет вниз, в
базовый лагерь. В ледниковом остаемся Каплан, доктор и я с поваром Елдашом а
"Ураимом - голова болит".
     На  скалах  склона  Орджоникидзе,  метрах в  трехстах  над лагерем,  мы
устраиваем наблюдательный  пункт и тщательно обшариваем оттуда восьмикратным
Цейссом восточное ребро.
     К вечеру мы видим, как к "5900" спускаются  трое  носильщиков и туда же
поднимается снизу вторая веревка.
     Программа третьего дня восхождения, очевидно, выполнена.
     Пока все идет хорошо, но хватит ли в верхних лагерях продуктов?
     Двадцать  пятого августа утром никакого движения на горе не было.  И  в
этот день я решил попытаться поймать  на кинопленку лавину. Я уже  давно вел
об этом разговор с Капланом.
     В цирке между пиками Сталина и Молотова  лавины шли  почти каждый день.
Надо было пройти с киноаппаратом на ледник в середину этого цирка и провести
там несколько  часов  в ожидании. Игра стоила  свеч.  Хорошо заснятая лавина
представляла бы собой "мировой" кадр. Я считал, что мы почти не подвергались
при этом  риску:  днем обычно  катились небольшие лавины,  останавливавшиеся
почти  у самого подножья  стен.  Еще  не было  случая, чтобы  они  захватили
середину цирка.
     Каплан отказывался идти. У нашего кинооператора, привыкшего  работать в
павильоне, не было того, что мы называли "экспедиционным чутьем". Кроме того
он  не был охотником до прогулок по трудным местам. Аргументировал он обычно
"фотогеничностью" и "кинематографичностью".
     - Лавина, - говорил он в  ответ на  мои  неоднократные настояния, и его
лицо, обросшее рыжеватой бородой, принимало ироническое выражение,  - мне не
нужна обыкновенная лавина на белом фоне. На экране это не играет. Гига