были
слишком молоды и недостаточно выносливы.
     Нам  так  и  не  удалось  получить  от  Харлампиева  удовлетворительных
объяснений по поводу кударинской истории. По его словам, он спешил обратно к
леднику, чтобы помочь группе Гетье, Николаева  и Маслова переправиться через
Саук-Сай  и Сельдару.  Однако  это объяснение  было  простой отговоркой. При
переправе в его помощи  не нуждались. Для этого были вьючники 37-го отряда и
обладавший большим опытом Дудин.
     Между тем отсутствие хороших кадров носильщиков чрезвычайно  затруднило
восхождение  и  только благодаря  счастливому  случаю  не повлекло  за собой
гибели альпинистов.
     И все же подготовка к восхождению шла, очевидно, успешно.
     По сведениям Дудина  наши альпинисты, жившие в  лагере 4600 метров, уже
приступили  к  обработке ребра и  установили первый высокогорный  лагерь  на
высоте 5600 метров 1.
     4  августа,  во  время  обеда,  на  морене  показывается  наш  караван,
пришедший из верхних лагерей. Усталые лошади, скользя и спотыкаясь, с трудом
бредут по серым ледяным буграм. Усталые люди погоняют их криками и камнями.
     Караван переправляется через  Танымас, подходит  к  лагерю. Караванщики
развьючивают лошадей, пожимают нам руки.
     - Ну, как там - все якши? - спрашивает Дудин.
     - Якши, якши, - говорит караванщик Позыр-хан, рослый красивый узбек.
     Шиянов.
     - Записка бар?
     - Бар.
     Позыр-хан вынимает из-за пазухи клочок бумаги. Я узнаю
     прямой, корявый почерк Гетье.
     Дудин  пробегает глазами  неровные  строчки и молча протягивает записку
Николаю Петровичу.
     Мы читаем:
     "1/VIII - 33 г.
     Дорогой Михаил Васильевич!
     У нас большое несчастье: при подготовке для прохода носильщиков второго
"жандарма" на ребре 30/VII сбит камнями Николаев. У меня с А. Г. (Харлампиев
старший) на  глазах  он пролетел  около  500 метров  по  отвесному  ледяному
склону, потом на 50-метровый снеговой сброс и оттуда - на  скалы. Попытки на
другой день найти труп  на леднике Сталина окончились неудачей, по-видимому,
он попал в снеговую трещину, либо застрял на скалах, добраться же до них нет
возможности.  Сейчас  спустились  в   ледниковый  лагерь,   чтобы  несколько
успокоиться.  Завтра для отвлечения  мыслей хочу сделать восхождение  на пик
Орджоникидзе, а затем  - снова  в  лагерь 5600 метров. Туда мы уже забросили
почти все необходимое для восхождения. Меня очень волнует отсутствие Николая
Петровича и Шиянова. Сейчас присутствие  Н.П. совершенно необходимо, так как
внесет спокойствие.  А. Г. настроен совершенно демобилизационно.  Постараюсь
отправить его к вам. О смерти Николаева прошу никому не говорить.
     А. Гетье.
     Р. S. Пришлите ящик с метой".
     Мы молча  расходимся по своим  палаткам.  Возле  моей  на  камнях лежит
спальный мешок, приготовленный для починки, катушка ниток, иголка,  ножницы,
все, как я  оставил до  обеда. Я смотрю на эти вещи и не узнаю их..  Рядом с
вестью о гибели Николаева их будничность и обыденность кажутся странными.
     Николаев встает передо мною таким, каким я знал его в Оше. Я вспоминаю,
как он обучал меня  скалолазанию на Сулейман-баши, как мы  сражались с ним в
шахматы в тенистом парке,  купались в стремительной  и  мутной Ак-Буре.  Так
неожиданно и просто все это кончилось. "Сбит камнем с ребра"...
     Но жизнь  идет своим чередом, - и я закрепляю на спальном мешке готовые
оторваться пуговицы  и  продеваю кожаные шнуры в окованные  триконями горные
башмаки.
     Впоследствии мы узнали подробности гибели Николаева.
     29  июля  Гетье,  Абалаков,  Гущин, Николаев  и оба  Харлампиева начали
подготовительную работу  на  горе.  Они  поднялись со всеми носильщиками  из
ледникового лагеря  по глетчеру и скалам к  началу восточного ребра и здесь,
на высоте  5600 метров,  поставили  первый высокогорный  лагерь.  Носильщики
заболели  горной  болезнью,   и  их  пришлось  отпустить  вниз.  Плохо  себя
чувствовали  и  некоторые  альпинисты,  впервые поднявшиеся на такую высоту.
Однако они остались наверху, чтобы акклиматизироваться.
     На другой  день решили  приступить к обработке  "жандармов".  Николаев,
обычно быстрый  и нетерпеливый,  в это утро собирался  медленно и  был готов
позже других.  Уже одетый, он снова забрался в палатку и лег. Быть может, он
не совсем хорошо себя чувствовал, но не  хотел признаться в этом, боясь, что
не попадет в штурмовую группу,
     Абалаков,  Гущин  и  Гок Харлампиев, связавшись,  пошли вперед.  Гетье,
старший Харлампиев и Николаев следовали за ними на некотором расстоянии.
     Первая  тройка,  миновав легкий  первый "жандарм" и  оставив на  втором
веревки, которые должна  была  закрепить вторая тройка, стала подниматься по
крутому снежнику к третьему "жандарму".
     Гетье,  старший Харлампиев и Николаев  подошли к  крутой  стене второго
"жандарма".  Гетье  и  Харлампиев,   уже  поднимавшиеся  на  него  во  время
прошлогодней разведки, решили идти вперед, закрепить веревки и спустить одну
из них Николаеву. 0ни  начали траверсировать по скале  вправо. Когда  Гетье,
поднявшись на "жандарм", подошел к его краю, он увидел, что Николаев, вместо
того  чтобы  ждать веревку,  пытается  взять крутую  скалу в лоб.  Он увидел
затем, как  из-под руки Николаева вырвался камень, ударил Николаева по плечу
и сбил со скалы  на узкое  ребро. Николаев  пытался сохранить равновесие, но
вслед  за первым  камнем  посыпалась  целая каменная  лавина.  Вместе с  ней
Николаев покатился по  крутому фирновому склону. Он не делал никаких попыток
задержаться.  Казалось, что  он  был  убит  или потерял  сознание  от ударов
камней. Пролетев метров пятьсот, он скрылся в снежных сбросах.
     Потрясенные  гибелью  товарища,  альпинисты  вернулись   в  лагерь.  На
следующий день они спустились в ледниковый  лагерь и сделали попытку подойти
к основанию склона, по которому падал Николаев, и найти его тело. Попытка не
увенчалась успехом.  Склон,  очень  крутой, поднимался  вверх больше  чем на
километр. Приблизительно на середине находились снежные сбросы и скалы, куда
скатился Николаев. Добраться до- них было невозможно.
     Вечером Николай Петрович зовет меня в свою палатку обсудить положение.
     Мы  решаем,  что  завтра  Шиянов,  Каплан  и  я  должны  отправиться  в
ледниковый  лагерь,  чтобы  внести  в отряд успокоение и  принять  участие в
подготовке восхождения.  Николай Петрович остается в базовом  ожидать  винты
для радиостанции. Без этих винтов нельзя было собрать эту станцию, и восхож-
дение в  значительной степени  теряло  смысл. В связи  с  этим  восхождение,
назначенное на 10 августа, откладывается до 20-го.
     Следующий день прошел в сборах  и писании писем. Надо было дать хотя бы
короткий отдых лошадям.
     Вечером в мою палатку залезает Николай  Петрович. Мы молчим и думаем об
одном и том же: о Николаеве, о восхождении, о предстоящем мне завтра пути по
ледникам.
     Потом  Николай  Петрович  вынимает  из  кармана  тюбик   бромурала.  Он
протягивает его мне.
     - На случай, если вы будете плохо спать на высоте, - говорит он.

VI.

     К  сердцу белого пятна. - По ледникам Федченко, Бивачному и  Сталина. -
История расшифровки белого пятна. - В лагере "4600".

     На другой  день утром мы отправляемся в путь.  Николай Петрович и Дудин
провожают нас по  берегу  Танымаса до переправы. Мы переходим бурлящий поток
по  перекинутому через него бревну  и поднимаемся на морену.  Базовый лагерь
остается позади.
     Хаотическое, бессмысленное нагромождение серых ледяных бугров, покрытых
галькой и камнями. Местами крутые срезы обнаженного льда уходят вниз на 50 -
60 метров. Внизу маленькие грязные  озерки.  Гнетущий  своим однообразием  и
безобразием ландшафт.
     Едва   заметная  тропа,  отмеченная  небольшими  турами,  вьется  между
буграми. Вверх, вниз, вверх, вниз, - иногда по самому краю крутых срезов.
     Тяжело  навьюченные  лошади  с  трудом идут  по  тропе. Их ноги у бабок
сбиты, и следы крови  остаются  на камнях. Гальки и  камни часто скользят на
льду. Тогда у лошадей разъезжаются ноги, и они падают.
     Мы идем за  караваном.  Идем  молча, внимательно  глядя  себе под ноги,
выбирая  место  для каждого  шага. Идем,  упорно  преодолевая  сопротивление
морены. Впереди маячит высокая гора с характерной, плоской, как бы срезанной
вершиной.  Мы  знаем,  что  она стоит у впадения  в ледник Федченко  ледника
Бивачного.  У ее подножья мы будем ночевать  и завтра свернем на Би- вачный.
До горы как будто рукой подать. Но  мы идем час, другой, третий - расстояние
не сокращается. Да  и  высокие хребты, окаймляющие  ледник, словно  движутся
вместе  с караваном: за полдня пути пейзаж почти не меняется. По обе стороны
от нас все те же скалы, обрывы, снежные сбросы.
     Мы   (начинаем   чувствовать  усталость  -   скорее  психическую,   чем
физическую.  Внимание  слабеет,  трикони  все  чаще задевают за камни,  нога
подвертывается.
     Мы пересекаем ледник наискось к его правому краю, хотя Бивачный впадает
в  Федченко  слева.  Но на  правой  части глетчера  в морену  врезается клин
открытого льда. Мы переходим на лед, и сразу становится легче передвигаться.
Все трещины открыты и их  нетрудно обойти. Ручьи талой воды с шумом текут по
глетчеру,  исчезая в  узких, голубых ледяных  колодцах. Далеко впереди из-за
поворота ледника  видны  гигантские фирновые поля его верховья и белоснежный
массив Шпоры.
     Наконец мы  поравнялись с  горой у устья Бивачного. Мы снова пересекаем
ледник,  выходим   к   его   борту   и   на  маленькой  скалистой   площадке
останавливаемся на ночлег.
     Пока караванщики развьючивают  лошадей, мы с Шияновым проходим  немного
дальше вперед, до поворота  на Бивачный. Перед нами - тот же унылый моренный
пейзаж, грандиозный хаос серых ледяных бугров, крутые ледяные срезы, грязные
озерки. Скалы на левом  берегу ледника сильно выветрены.  Они образуют целую
каменную армию "монашек", больших остроконечных столбов, стоящих правильными
рядами.
     Но в  верхней части ледника  Бивачного картина сразу  меняется.  Ледник
слева окаймлен грядой высоких снежных пиков. Они выстроились одна за другой,
словно наряд  караула,  охраняющего  вход  в  самое  сердце  неисследованной
области, в самую глубину горного узла Западного Памира.
     Мы  раскладываем  на  плоском  камне карту, ориентируем  ее и  начинаем
определять: широкий, ближе других к нам стоящий массив светлорозового камня,
увенчанный  фирновой макушкой, - пик Реввоенсовета, 6330  метров,  за ним  -
черная  отвесная  стена, вздыбленная в давней космической катастрофе, -  пик
Ворошилова, 6660 метров, вдали - ровный скалистый конус со снежной вершиной,
похожей на сахарную голову, - пик Орджоникидзе, 6330 метров.
     За пиком Орджоникидзе мы различаем еще одну вершину.  Она почти закрыта
своим  соседом и  кажется  гораздо  ниже  его.  Видна только  часть широкого
снежного шатра.
     Мы  сверяемся  с  картой. Сверяемся дважды,  трижды,  боясь  ошибиться.
Сомнений нет - это пик  Сталина, высочайшая вершина СССР, одна из высочайших
вершин мира - 7 495 метров.
     К нему лежит наш путь. К нему и... на него.
     Мы долго смотрим на пик Сталина в бинокль.
     Теперь,  когда мы  проникли  в  глубь  горного  узла Западного  Памира,
подошли к самому стыку  хребтов Петра  I и Академии  наук,  когда мы увидали
величественную свиту пика Сталина, нам становится понятным, почему так долго
эта область оставалась на  карте  белым  пятном, почему лишь  совсем недавно
была обнаружена самая высокая вершина Советского союза.
     Ни  один  европеец  не  проникал  сюда  до революции.  Русские ученые и
исследователи  не обладали нужными  для этого альпинистическими  навыками  и
техникой,  иностранным  альпинистам  доступ  на  Памир  был  закрыт  царским
правительством, опасавшимся шпионажа.
     Между тем  таинственный западный  "край"  Памирского  нагорья,  страна,
расцвеченная  легендами дарвазских таджиков, влекла  к себе исследователей и
путешественников. Легенды говорили о набегах алайских киргизов  на  цветущие
долины Ванча. Киргизы  приходили с востока,  через перевал Кашал-Аяк.  Потом
горные  духи  набросали  на  перевал скалы  и  ледяные  глыбы и  сделали его
неприступным.
     Легенды находили неожиданное подтверждение: в долинах Ванча были собаки
киргизской породы. И  на картах Западного Памира, на белом  пятне, появилась
надпись:  "Перевал Кашал-Аяк".  Но никто не  знал,  существует ли перевал на
самом деле, и поэтому после надписи на картах стоял большой вопроситель- ный
знак.
     С запада, со стороны Дарваза, виднелись далекие снежные  вершины: самую
высокую из них таджики называли "Гармо".
     Наконец в 1913 году экспедиция германско-австрийского альпинистического
клуба во главе с известным альпинистом Рикмер-Рикмерсом  получила разрешение
подойти с  запада к западному краю Памирского нагорья. Рикмер- Рикмерс решил
исследовать район пика Гармо.
     Он пытался проникнуть туда  от кишлака Пашимгар,  по долине реки Гармо.
Он натолкнулся  на пассивное, но почти непреодолимое сопротивление таджиков.
Они не хотели открыть чужеземцам путь к  снежным вершинам. Они боялись гнева
грозных духов,  обитавших на  них.  Наивное суеверие  сочеталось  со здравым
инстинктом самосохранения: европейцы приходили  до  сих  пор к таджикам лишь
для того, чтобы  выжимать  подати  и  отбирать  земли. А  в  предгорьях были
богатейшие леса и охотничьи угодья.
     С  большим трудом удалось Рикмерсу нанять проводников и носильщиков. Ом
прошел до истоков реки Гармо, поднялся на большой ледник  того же названия и
взошел  на вершину  на  левом краю ледника. Горы  Западного Памира  высились
перед  ним. |Ближе всех, прямо напротив,  стоял, сверкая льдами, легендарный
Гармо. Рикмерс определил его высоту в 6650 метров. Оказалось однако, что пик
Гармо - не  самая высокая вершина нeисследованной области: к северу от  него
Рикмерс  увидел гору,  Достигавшую,  по  его определению, 7 тысяч метров.  С
запада,  -из долины  Гармо, эту гору  нельзя было  обнаружить:  она  была  !
закрыта соседними вершинами. Рикмерс  принял новую вершину  за гору  Сандал,
самую высокую из  вершин Мазарских Альп, которые считались северным  отрогом
хребта Петра  I. Что было за этой  вершиной, Рикмерсу установить не удалось:
дальше горы были скрыты в тумане.
     В  1916  году этот  же  путь от  Пашимгара  по  долине  и леднику Гармо
проделал  топограф Беляев. Он также  увидел  вершину  Гармо и  определил  ее
высоту в 6600 метров.
     Война  и  революция остановили  исследовательскую  работу  на Памире на
пятнадцать лет. Она  возобновилась  только в  1928 году.  На Западный  Памир
направляется   большая   советско-германская  экспедиция   под  руководством
Горбунова.  Тот  же  Рикмер-Рикмерс  возглавляет  ее немецкую  часть. Лучшие
немецкие альпинисты, чьи  имена пользуются мировой известностью, входят в ее
состав.
     На  этот  раз  экспедиция проникла  на  Западный  Памир  с  востока,  с
легендарного  озера Кара-Куль,  по  огромному  леднику Танымас,  что  значит
по-таджикски "ты меня не узнаешь".
     Экспедиция предполагала выйти по  Танымасу к западному  краю Памирского
плато, к перевалам  и .спускам, ведущим в Дарваз, в долину Гармо, и сомкнуть
таким образом свой маршрут с маршрутом Рикмерса в 1913 году.
     Но когда участники экспедиции достигли  устья Танымаса, оказалось,  что
он впадает в другой гигантский глетчер, трехкилометровой ширины. Окаймленный
с обеих сторон горными хребтами, сплошным строем  пяти- и  шестикилометровых
вершин,  глетчер  тек  с юга  на  север, в долину  Муксу. Он питался  мощным
фирновым бассейном, из которого выступали  три снежные  вершины, достигавшие
почти 7 000 метров. Происхождение  этого  фирнового  бассейна было несколько
загадочным:  нигде в  других частях  Памира  не  наблюдалось таких  огромных
скоплений  фирна. Это был один  из самых больших ледников  в мире, свыше  70
километров длиной.
     Энтомолог Ошанин, побывавший у его  языка  в 1878  году, назвал глетчер
именем ученого и исследователя Туркестана Федченко.
     Никогда нога  европейца не ступала на ледник  Федченко в его  среднем и
верхнем течении.
     Участники  советско-германской  экспедиции  пересекли  ледник Федченко,
достигли  его западного  края и  по  впадающему в  него  леднику, названному
ледником Академии наук, поднялись на перевал высотою в 4800 метров.
     И только теперь они наконец достигли западного края Памирского нагорья.
Ледяными  и скалистыми отвесами  обрывалось  оно  на два  километра вниз.  С
грохотом  разрывалась  поверхность  ледяных склонов,  образуя новые трещины,
камнепады шли по ущельям и кулуарам. Долина внизу,  под обрывом, носила  ха-
рактер дарвазских долин, описанных Рикмерсом.
     Гигантский  обрыв  объяснял  образование   фирнового  бассейна  ледника
Федченко. Теплые воздушные  течения, достигая по  долинам Дарваза  западного
края  Памирского нагорья, поднимаются отвесно  вверх,  подвергаясь  быстрому
охлаждению. Влага, которую несут эти  течения,  превращается в снег и питает
мощные фирновые поля в истоках ледника.
     Исследователи вернулись на ледник Федченко и пошли по нему вниз. Пройдя
около пяти километров, они увидали на западе широкое фирновое  седло второго
перевала.  Перевал, сравнительно нетрудный,  вел в долину  Ванча.  Это и был
легендарный Кашал-Аяк. Сказания таджиков не обманывали.
     Когда-то, очевидно, в периоды потепления, перевал был легко проходим, и
киргизы  из  Алая  пользовались  им  для набегов  на  Ванч. Потом  наступило
похолодание,  перевал  стал  неприступен.  Легенды  таджиков  отображали   в
поэтической форме этот процесс похолодания, это наступление ледников.
     Немного  ниже  перевала  по  левому  западному  краю  ледника  Федченко
вставали два высоких ледяных пика.
     Один из них, высотою в  6615 метров, был назван  пиком Дарваз,  другой,
высотой   в   6450  метров,   -   пиком   Комакадемии.  Снежная  вершина  на
противоположной, восточной стороне ледника получила название пика Горбунова.
     На   следующий   день  немецкие   альпинисты   и   немецкий   геодезист
Финстервальдер  поднялись  на пик  Горбунова. Оттуда  перед  ними раскрылась
целая  горная страна.  За  первым  хребтом,  окаймлявшим ледник  Федченко  с
запада,  они увидели  второй, еще более  мощный. Десятки  пиков  и  ледников
образовывали огромный горный  узел, и в  глубине его  стоял, возвышаясь  над
всеми  соседями,  гигантский  снежный шатер  трапецеидальной  формы,  высоту
которого Финстервальдер определил в 7 495 метров.
     Лежавшая перед ними  горная цепь была  хребтом  Академии  наук. Высокую
вершину  Финстервальдер принял за  пик Гармо, к которому Рикмерс в 1913 году
подошел с запада, со стороны Пашимгара.  Немного южнее его  стояла  вершина,
которую  Рикмерс ошибочно  принял  за Сандал. Расположение Мазарских Альп  и
Сандала было теперь  хорошо  известно, и эту  ошибку Рикмерса  было нетрудно
исправить.
     Таким образом  все,  казалось,  было  выяснено. Смущала только  разница
высот. Пик Гармо, хорошо видимый с запада, определялся и Рикмерсом и русским
топографом Беляевым  в 6650 метров. Новая вершина  была на 800 метров  выше.
Так создалась "загадка узла Гармо".
     В  1928 году  разгадать ее не удалось: немцы не нашли подступа  к вновь
открытой  вершине. Задача окончательной  расшифровки белого  пятна легла  на
плечи советских исследователей.
     Вместе с  Горбуновым в советско-германской экспедиции участвовали Шмидт
и  Крыленко.  Штурмуя снежные баррикады белого  пятна, одерживая победы  над
глетчерами и моренами, над  лавинами и камнепадами, они  в свою очередь были
покорены увлекательной  романтикой  новых  исследований и открытий, обаянием
мест,  куда  не  ступала нога человека.  Оба  с тех  пор  продолжали  работу
исследователей. Но Шмидт по воле  партии  променял горные  пустыни Памира на
льды Арктики.