один год.  Единственное,  что его  тяготит, -  это
полная оторванность от внешнего мира. За все время  он  не получил ни одного
письма.
     За лугом  с  метеорологическими  приборами -  густые  заросли  кустов и
широкое -  в километр - галечное ложе Муксу. Река течет целой паутиной русел
и  водоворотов. Левый берег упирается в грандиозные отвесные скалы Мазарских
Альп. Могучие  снежные массивы  Музджилги, Сандала  и  Шильбе,  меняющиеся в
цвете  и  оттенках  с  каждым  часом  дня,   составляют  величественный  фон
отрезанного от мира Алтын-Мазара.
     На  другой день после  нашего прихода Шиянов для проверки делает сборку
метеорологического  самописца, который  предстоит установить на вершине пика
Сталина. Обнаруживается, что при  переходе по Алайской долине утеряны винты,
необходимые для закрепления пропеллера. Это - большая неудача. Потеря винтов
может задержать восхождение.
     Посылаем  верхового  в Лянч, где  есть  механическая  мастерская, чтобы
заказать там винты.
     В  Алтын-Мазаре  мы  живем   два   дня,  поджидая  Розова,  заведующего
транспортом 37-го отряда. Он должен помочь нам своим опытом, своими людьми и
лошадьми в очень трудной и опасной переправе через реки Саук-Сай и Сельдару,
которые нам  предстоит перейти, чтобы добраться  до  лагеря нашего отряда на
языке ледника Федченко,

V.

     Переправа через  Саук-Сай  и Сельдару. -  В  базовом  лагере. -  Работа
подготовительной группы. - Гибель Николаева.

     Лошадь осторожно  входит  в  реку. Буро-красный поток  с  оглушительным
ревом  несется  по  перекатам. Когда смотришь на воду - кажется, что  лошадь
пятится назад и берега быстро  движутся вверх по течению. Кружится голова, и
странное искушение - сползти с седла  и отдаться на волю волнам - охватывает
тебя. Надо смотреть поверх воды  на противоположный  берег,  на серо-зеленую
гальку широкой  долины, на отвесы обрамляющих ее  скал  с причудливым узором
изогнутых пластов  породы. Тогда  все становится на  место: берега перестают
двигаться, лошадь  медленно идет наискось по течению  через русло, и  только
стремительный поток буро-красной  воды, бурля и волоча по дну большие камни,
мчится мимо.
     Я  повторяю заповеди Розова: не  вставлять ноги глубоко в стремена,  не
ослаблять  повод,  если  лошадь  потеряет упор и  поплывет  -  направлять ее
наискось к  берегу, если  она начнет погружаться с  головой - прыгать в воду
вверх по течению  и плыть, держась за стремя или  за хвост. Ни в коем случае
не  расставаться с лошадью, иначе - гибель. Этим летом в Саук-Сае и Сельдаре
потонуло четырнадцать человек.
     Лошадь  переходит  русло, приближается к  берегу,  выходит из  воды  на
гальку, встряхивается.
     Караван идет дальше. Рев воды позади  нас  стихает, но вскоре такой  же
рев начинает доноситься спереди. Мы подходим ко второму руслу.
     Впереди на крепкой кашгарской лошади едет наш проводник, казак Колыбай,
уже два года водящий по переправам караваны 37-го отряда.  Он ведет за собою
двух вьючных  лошадей. За ним  на рослом верблюде, груженном нашими  вещами,
переправляется
     киргиз Ураим. В поводу у него второй верблюд. За  верблюдами  идем мы -
Розов, Николай Петрович, Шиянов, Каплан и я.
     По едва  приметным признакам Колыбай находит брод.  Он  старается вести
караван  так, чтобы ниже нас по течению была отмель  или поворот реки:  если
вода собьет лошадь, то течение может выбросить всадника на берег.
     Одно  за  другим переходим  шесть  русел  Саук-Сая. Теперь  мы  едем по
широкой плоской долине, отделяющей Саук-Сай от следующей реки - Сельдары.
     Впереди,   в  километре   от  нас,  из   ущелья   выпирает  хаотическое
нагромождение серых бугров - язык ледника Федченко.
     Сельдара  еще  скрыта галькой  долины,  но  рев воды приближается.  Еще
несколько минут - и перед нами раскрывается мутный коричневый поток.  Солнце
высоко стоит в небе. Под его палящими лучами усилилось таяние ледников. Река
вспухла.
     С величайшим трудом  мы переходим шесть русел. В одном месте моя лошадь
тяжело спотыкается, касаясь мордой воды. Резким движением руки я  подтягиваю
узду и предупреждаю катастрофу.
     Мы подходим к последнему,  седьмому руслу. Колыбай не может найти брод.
Розов ходит по  берегу и  бросает в  воду камни,  чтобы  определить глубину.
Потом он садится на  лошадь  и входит  в реку. Вода достигает  лошади колен,
живота,  седла,  перехлестывает через круп.  Лошадь  теряет  упор,  начинает
плыть. Течение подхватывает ее, стремительно несет к перекатам. Розов правит
наискось  к противоположному берегу.  Лошадь погружается,  Розов  сползает с
седла в воду. Несколько минут отчаянной  борьбы за жизнь, борьбы, за которой
мы наблюдаем, затаив дыхание, - и человек на берегу. В  полсотне метров ниже
выходит на берег и лошадь.
     Ясно,  что  наш  караван  не  сможет  перейти  последнее  русло,   Надо
вернуться,  ночевать  на  берегу  и  завтра  рано  утром  повторить  попытку
переправы.
     Но вода быстро прибавляется, и Колыбай отказывается вести нас назад. Ом
предлагает  ночевать здесь же, на отмели между  руслами. Мы не  соглашаемся.
Сейчас  только  полдень. Еще семь  или восемь часов будет  прибывать вода. И
если она зальет отмель  -  нам не будет  спасения. Мы указываем  Колыбаю  на
влажный  песок,  на  лужи,   оставшиеся  в  углублениях,  и  настаиваем   на
возвращении,
     С большим  трудом и опасностью  мы переправляемся назад.  Под отвесными
скалами  Таллей  Шпице  (название  дано   немецкими   участниками  советско-
германской экспедиции 1928 года) мы раскидываем лагерь.
     Колыбай  и  Ураим собирают  скудное топливо, Николай Петрович и  Шиянов
идут к стекающему со скал ручью промывать шлих. Каплан фотографирует лагерь.
     Из убитого мною  на Терс-Агаре киика  мы жарим на шомполах великолепный
шашлык.
     Рев реки усиливается.  Вода  прибывает.  И  к  вечеру  мы  видим редкое
зрелище: река  прокладывает себе  новые русла. Она  яростно набрасывается на
отмели. У их краев вода вздымается темными мутными валами, размывая гальку и
песок. Хороши бы мы были, если бы послушались Колыбая!
     Мы  лежим в спальных  мешках. В  200 метрах от нас  на  противоположном
берегу  Сельдары  встают  отвесные  утесы  Шильбе.  Пласты пород  причудливо
изогнуты.   Сдвиги  и  землетрясения  нарушили  их  параллельное  залегание,
поставили  их на дыбы,  перемешали в невообразимом беспорядке. Темные породы
прорезаны  светлыми кварцевыми  жилами. Кварц образует сложные узоры на теле
скал  -  письмена, по которым геолог легко расшифрует  бурную  юность  нашей
планеты.
     Холодно. Ветер гонит вверх по реке тучи белой пыли.
     Каплан  лежит рядом со  мною. Во время  переправы он держал  себя очень
мужественно и не выказывал страха, хотя единственный из всей нашей группы не
умеет плавать. Сейчас он полон пережитых впечатлений.
     -  Когда я  уезжал, -  произносит он задумчиво,  -  жена  мне говорила:
"Будешь на Памире - не лазай по горам". А вот рек-то она не предусмотрела!
     Я пишу  дневник.  Колыбай  и Ураим садятся  против меня  на корточки  и
смотрят.  Их лица принимают  все более  удивленное выражение.  Они  никак не
могут понять, как может человек так долго писать.
     Наконец Колыбай не выдерживает молчания. ....
     - Твоя кибитка где стоит? - спрашивает он.
     - В Москве.
     - В Москву из Ташкента далеко ехать? Целый день?
     - Четыре дня на машине.
     Колыбай  и  Ураим  изумлены. И  по непонятным  мне ассоциациям  Колыбай
вынимает из  кармана  удостоверение,  из которого  видно,  что он -  старший
вьючник 37-го отряда и имеет право носить винтовку.
     -  Ставь  еще печать, -  говорит  он, -  пусть  знают,  что  я большого
начальника через реку перевел.
     Большим начальником на Памире называют Горбунова.
     Вечереет. Лагерь засыпает...
     Когда  мы  проснулись утром, рева  реки  почти не было слышно. У  краев
отмелей обнажилась влажная темная галька. Вода значительно спала.
     Навьючив вещи на верблюдов, мы тронулись в путь. У берега Колыбай долго
искал брода. Русла были все же глубоки и течение стремительно.
     Наконец  мы приступили  к  переправе  и,  к удивлению,  довольно  легко
перешли все семь русел. Только однажды один из верблюдов начал терять упор и
жалобно закричал. Общими усилиями мы вытащили его на берег.
     Итак, переправа окончена. Мы едем рысью  вдоль скал к  лагерю,  и  наши
лица расплываются в довольные улыбки.
     Мы  переезжаем  еще одну реку - Малый Танымас. На ее берегу под скалами
раскинуто  несколько палаток.  Возле  них  аккуратными рядами стоят  десятки
вьючных ящиков. Это - базовый лагерь нашего отряда.
     Небольшой ручеек падает с отвеса и образует водоем  с чистой прозрачной
водой. И,  выделяясь свежей зеленью  листвы на  сером  фоне скал, растет над
лагерем развесистая кудрявая березка.
     Маленький  человек,  с  веселым  взглядом  синих глаз  и  затаившейся в
задорных  уголках  рта лукавой усмешкой,  встречает нас  у  палаток.  Это  -
начальник  административно-хозяйственной  части   нашего   отряда  Дудин.  У
большого казана  хлопочет Алеша,  молодой  парень, сухопарый  и  нескладный,
похожий на  страуса. И Дудин  и Алеша - в трусиках. Их тела покрыты  крепким
горным загаром.
     Мы рассаживаемся на камнях  вокруг импровизированного из вьючных ящиков
стола. С приятным ощущением миновавшей опасности мы принимаемся за обед.
     Рядом с нашим лагерем стоит юрта 37-го отряда. Колыбай,  сидя на камне,
переобувается.  Сейчас  он  поведет назад  через  реки караван,  вернувшийся
порожняком со строительства.  Станция  строится в 40  километрах  отсюда  на
леднике Федченко на высоте 4300 метров у перевала Кашал-Аяк.
     К нам подсаживается Розов. Он совсем не похож на героя, этот худощавый,
скромный, розовощекий человек, уже двадцать раз переправлявшийся в этом году
через Саук-Сай и  Сельдару. Он молчалив и задумчив.  Из  него  трудно выжать
слово.
     Беседа вращается конечно вокруг переправы.
     - И в гражданскую войну,  когда с басмачами дрались, - говорит Розов, -
от рек не меньше народу гибло, чем от пуль.
     В течение четырех лет Розов,  будучи командиром полка, сражался  против
басмачей:  он  участвовал и в том  бою,  в котором был  убит главный курбаши
басмаческой   армии,   бывший   турецкий   министр  Энвер-паша,   прожженный
политический авантюрист,  пытавшийся здесь, в  Средней  Азии,  поднять знамя
газавата, священной войны против неверных, и сплотить под этим знаменем всех
врагов советской власти.
     Время  от  времени  мы  прерываем   нашу  беседу  и  меняемся  местами,
пересаживаясь   вокруг   стола  по   часовой  стрелке.  Мы   последовательно
подставляем палящему солнцу то грудь, то  левый бок, то спину, то правый бок
и спасаемся от ожогов.
     После обеда мы забираемся в приготовленные для нас палатки.
     На  другой  день мы  отдыхаем,  чиним  вещи, устраиваемся  поудобнее  в
палатках. В базовом  лагере нам предстоит прожить несколько дней в ожидании,
пока прибудут из Лянча заказанные для радиостанции винты.
     К вечеру мы идем на охоту в ущелье Билянд-Киик, что значит по-киргизски
"киики на высоте".
     Переправляемся через Танымас и поднимаемся на морену.
     Пересекаем  трехкилометровый   ледник,   спотыкаемся   и  скользим   по
нагромождению валунов, перепрыгиваем через  ручейки. Выходим к правому  краю
ледника, к месту,, откуда вытекает Сельдара.
     Река  не  вытекает,  а  выжимается  напором  мощного  ледяного  пласта.
Темнобурый поток вырывается  внизу из  глетчерного  грота, толстым  коротким
стволом взмывает  вверх и затем ниспадает каскадами во  все стороны,  словно
переливаясь через края  огромной  невидимой  чаши. Гигантский  водяной  гриб
клубится в лохмотьях рыжей пены.
     Река  идет  дальше  одним  глубоким руслом.  Вода несется  в неудержимо
стремительном  течении.  Громадные валуны  с грохотом  движутся  по  дну.  У
перекатов - глубокие водяные  провалы, в  которых бурлят водовороты страшной
силы.
     Над рекой глухой гул.
     На  расстоянии  километра  от  выхода  из  ледника Сельдара ударяется в
скалистую стену  Таллей Шпице,  круто поворачивает налево и  растекается  по
долине сетью широких и сравнительно мелких русел.
     Вырубая  во льду  ступени,  мы  осторожно переходим  над гротом, откуда
выжимается река. Мурашки  бегают по спине при  одной  мысли о том, что можно
сорваться вниз, в бушующую пучину.
     Перейдя  ледник,  мы делимся на  две группы. Николай  Петрович, Дудин и
Каплан идут дальше по  ущелью, а мы с  Шияновым начинаем подъем  на гору. Мы
лезем  сначала  по  большим валунам, потом  по крутым  и  твердым  глинистым
осыпям.  Тяжелый  рюкзак со  спальным  мешком  и  винтовка оттягивают плечи.
Подъем очень труден.  Сказывается  недостаток  тренировки. На  осыпях  много
свежего киичьего помета. Появляется надежда на хорошую охоту.
     Через два  часа мы достигаем  отлогих, поросших зеленой травой склонов,
поднимаемся   на  небольшой   перевал,   ориентируемся,  выбираем  место   и
расходимся.
     Я располагаюсь на небольшой ровной  площадке возле  низкорослых побегов
арчи, сооружаю  невысокий барьер из каменных плит, защищающий меня от ветра,
расстилаю спальный мешок и приготовляюсь к ночлегу.
     Меркнут  краски гор. Сизая вечерняя дымка  ложится на них.  В величавой
тишине приходит ночь. Лунный свет пахнет хвойным запахом арчи.
     На  рассвете  мы несколько часов напрасно  ждали  кииков. Нас  постигла
неудача. Кииков не было. К полудню мы вернулись в лагерь.
     Вечером  Дудин, выехавший из  Москвы с  первой партией  нашего  отряда,
рассказывал нам о работе подготовительной группы: о  формировании каравана в
Оше, о походе по Алайской  долине в снег и вьюгу, о  переправе через  реки в
такую высокую воду, что Колыбай отказался вести караван, о сизифовом труде -
прокладке вьючной тропы  на  протяжении  40 километров  по моренам  и крутым
склонам  от языка ледника  Федченко до подножья пика Сталина,  где на высоте
4600 метров был установлен лагерь, названный "ледниковым".  На полпути между
базовым лагерем и ледниковым, у впадения в ледник  Бивачный ледника Сталина,
на высоте 2900 метров был еще один лагерь - "подгорный".
     Перед  тем как вести тропу от языка Федченко к  подножью  пика Сталина,
была сделана попытка пройти с караваном по ущелью Билянд-Киик на Кара-Куль и
разведать таким  образом  путь из Оша  к языку  Федченко в обход Саук-Сая  и
Сельдары.
     Дело в том, что в июле, когда основные группы нашего отряда должны были
прибыть  к языку Федченко, переправа через эти  реки  из-за  сильного таяния
ледников могла оказаться невозможной.
     Никаких достоверных сведений  о  Билянд-Киике не было.  Имелись  беглые
записки Косиненко,  единственного европейца, посетившего это дикое ущелье. В
Алтын-Мазаре  Дудину говорили,  что  киргизы верхом  пробираются по  Билянд-
Киику на Кара-Куль.
     Попытка   пройти  с  караваном  по  Билянд-Киику   не  удалась.  Ущелье
изобиловало  бомами  -  поперечными  перевалами, непреодолимыми  для вьючных
лошадей.
     Большая работа предстояла нашей подготовительной группе на самой горе.
     В  разреженном воздухе  больших высот малейшее усилие вызывает  одышку,
каждый килограмм  груза  кажется  пудом,  каждый взмах  ледорубом -  большой
физической работой. Самые опытные и тренированные альпинисты могут на высоте
б - 7 тысяч  метров подняться за день  не больше чем на 700 - 800 метров  по
вертикальному  измерению. Поэтому  от  основного  лагеря к вершине горы надо
заранее выдвинуть цепь промежуточный  лагерей,  где  альпинисты  находили бы
ночлег. Последний  лагерь устанавливается в  500 - 600 метрах от  вершины. В
лагери надо забросить продукты и медикаменты.
     Наиболее трудные скальные  участки на  пути  оборудуются охранительными
крюками, веревками и  веревочными  лестницами.  На крутых  ледяных  подъемах
вырубают ступени.
     Путь на вершину пика Сталина был намечен еще в прошлом году.  Горбунов,
Гетье и  старший Харлампиев  ( в  отряде было два Харлампиева -- отец и сын)
произвели  разведку  этого пути  после неудачной попытки подняться на  южное
ребро горы для встречи с отрядом Крыленко.
     По большому леднику, вытекавшему из мульды пика Сталина,  они поднялись
на высоту 5600 метров к подножию его восточного ребра. Скалистое ребро почти
отвесно  уходило  вверх  на  800 метров. Шесть "жандармов", шесть  скалистых
массивов поднимались на нем  один за другим, преграждая путь. Крутые снежные
переходы  между "жандармами"  были местами не шире  ладони. Ребро обрывалось
вниз километровыми кручами.
     Путь  по  ребру  был очень  опасен.  Но  это был единственный  путь  на
вершину.
     Ребро выводило на  фирн. Фирновые  поля  мягкими уступами поднимались к
вершине. Здесь вряд ли можно было ожидать больших трудностей.
     Горбунов и  Гетье поднялись  в прошлом  году  до  высоты  5900  метров,
преодолев два  "жандарма". Мороз  и  осенний  буран заставили  их прекратить
восхождение. Остальные "жандармы" снизу казались трудными, но преодолимыми.
     Подготовительная   группа  должна  была  найти  самый  легкий  путь  по
"жандармам", сбросить на этом пути все плохо лежащие камни, вбить на трудных
местах в скалы крюки  и натянуть  веревки. На высоте 5600 метров у основания
скалистого ребра, на высоте 6400 метров над последним "жандармом" и на фирне
на  высоте 7  тысяч  метров надо  было  установить  лагери  и  занести в них
продукты.
     Для   этой  работы   надо  было   располагать   хорошо   подобранным  и
дисциплинированным отрядом  носильщиков из  жителей  высокогорных  деревень.
Только  эти люди, из  поколения в поколение  живущие  на  большой высоте и с
детства привыкшие переносить на  своих плечах по головоломным горным тропкам
дрова  и  продукты,  могут справиться  с заброской грузов  в верхние лагери.
Будучи  кроме того обычно охотниками, они прекрасно лазят по скалам, нередко
превосходя в этом отношении лучших альпинистов.  Но льда и фирна они боятся,
и их приходится обучать хождению по ледникам и по снегу,  применению  кошек,
ледоруба и веревки.
     Свою работу  носильщики обычно выполняют под  руководством альпинистов,
составляющих подготовительную группу.
     Однако  практически  при  больших  восхождениях  не  удается  разделить
альпинистов  на  подготовительную  и  штурмовую  группу.  Основное  качество
альпиниста -  приспособляемость  к высоте - выявляется только  в  работе  на
горе. Кроме того при подготовке подъема встречаются такие трудности, которые
требуют участия самых лучших и опытных альпинистов. Поэтому подготовительную
работу фактически ведет обычно вся группа.
     Забота о носильщиках лежала на начальнике нашей подготовительной группы
Харлампиеве-старшем.  Он  должен был  завербовать их в Кударе,  высокогорном
кишлаке на Западном Памире.
     Харлампиев  отправился в Кудару из базового лагеря  по Билянд-Киику  15
июня. 20-го он был в Кударе. Здесь находился таджик Селим, бывший в  прошлом
году старшим носильщиком в отряде Горбунова и зарекомендовавший себя с самой
лучшей  стороны. Харлампиеву  следовало  разыскать Селима,  совместно с  ним
подобрать  кадр  сильных  и  опытных носильщиков,  рассказать им о  целях  и
задачах  восхождения,  пробудить  в них  интерес  к  этому  большому делу  и
привести их с собой к леднику Федченко.
     Ничего этого Харлампиев  не сделал. Узнав,  что  Селим мобилизован  для
проведения  кампании  по займам, он не попытался добиться  его освобождения.
Пробыв в Кударе один день, Харлампиев  удовлетворился обещанием кударинского
райкома  прислать носильщиков к 1  июля  и  вернулся к леднику Федченко,  не
оставив даже носильщикам на  дорогу  продуктов. Само собою  понятно,  что из
Кудары никто не пришел.
     Впоследствии Дудину удалось с большим опозданием достать в Алтын-Мазаре
шесть  носильщиков  - четырех  киргизов и  двух  таджиков. Однако  они