опровергнуты
исследованиями последних лет.  Памир  молод.  Совсем недавно  - геологически
недавно, всего  несколько  миллионов лет  тому назад, - вздыбили космические
судороги  земную кору складками памирских хребтов. Памир  встал со дна моря,
простиравшегося от Каспия до границ Монгольской пустыни.
     Новая смена геологических  эпох.  Гигантские  ледники  сплошной  шапкой
накрыли  Памирское нагорье. Затем произошло  потепление, ледники отступили и
сохранились лишь на  больших  высотах, на уровне  около 4 с  четвертью тысяч
метров.
     Суровый пейзаж  Восточного  Памира  до  сих  пор несет на  себе  печать
ледникового  периода.  Широкие корытообразные  долины,  "троги", ложа бывших
ледников,  с  плоским  дном  и  почти  отвесными  склонами  прорезают  здесь
Памирское  плоскогорье в разных направлениях. Крутые края этих долин  гладко
отполированы льдом древних глетчеров.
     В юго-западной  части  Памира  горные  потоки изгрызли этот  ледниковый
ландшафт,  изрезали  широкие ледниковые долины,  пропилили  в  них  глубокие
каньоны, в которых реки бушуют перекатами и водоворотами.
     Северо-западный  Памир,  район хребта Академии наук и  пика Сталина,  и
сейчас еще  представляет  собой  область  огромного  оледенения,  запоздалый
пережиток ледниковой эпохи.
     Памир  исключительно интересен  для  геолога.  В  этом  "показательном"
горном  узле он может  найти разрешение самых общих,  теоретических  проблем
своей науки.
     Но  не только  для геолога  интересен Памир;  его  окаймленный снежными
хребтами квадрат  врезается  клином в  территорию Китая и Афганистана. Узкий
афганский коридор  и хребет  Гиндукуша отделяют  его  от Индии.  Памир - наш
форпост в  Средней Азии, вокруг  него  скрещиваются  враждебные  нам полити-
ческие влияния.
     Уже  давно  столкнулись  здесь в  своем  стремительном  беге на  восток
царская  Россия  и  Англия,  видевшая  в  завоевании русскими Памира  угрозу
северным подступам к Индии.
     Еще в  1872  - 1873  годах  состоялось соглашение,  по  которому  сфера
русского  влияния  распространялась  на   правый  берег   Пянджа,  а   сфера
английского - на афганские владения на левом его берегу. При  этом за  исток
Пянджа была ошибочно  принята река Памир, а не Вахан-Дарья. Таким образом  к
Афганистану отошла большая область, часть Вахана, расположенная между  этими
двумя реками.
     Англия  обязалась  удерживать  афганцев  от  вторжений  на  территорию,
расположенную по правому берегу Пянджа.
     Однако  соглашение  не  прекратило борьбы. Она  продолжалась  в скрытой
форме. Началась  своеобразная  кадриль  английских  и  русских экспедиций на
Памир.
     Затем  англичане  "не  сумели"  сдержать  рвущихся  в  бой  афганцев  и
китайцев, которые заняли часть Южного Памира, создавая буфер  между русскими
владениями и  Индией. Матерой английский контрразведчик полковник Янгхезбенд
появился в 1890 году на Памире, намереваясь закрепить создавшееся положение.
     Царское  правительство   ответило  трехлетней  экспедицией   полковника
Ионова,   прошедшего  весь   Памир   до  северных   перевалов   Гиндукуша  и
уничтожившего афганский отряд  у  озера Яшиль-Куль.  Экспедиция  закончилась
постройкой поста Памирского (Мургаб), где остался казачий гарнизон.
     Для точного  определения  русско-афганской границы была  создана англо-
русская  комиссия.  И  царский  генерал  Швейковский  снова  согласился   на
проведение границы по реке Памир, а не по Вахан-Дарье.
     После революции гражданская война на Памире продолжалась несколько лет.
Контрреволюционные  силы  пользовались  деньгами  и  оружием  из-за  рубежа.
Красная армия одержала окончательную победу в 1921 году.
     С  перевала  Кызыл-Арт дорога идет  по склону горы. Долина  Маркан-Су -
"Долина смерти"  -  раскрывается перед нами  страшной  каменистой  пустыней,
словно  высохшее  русло  необъятно-широкой  реки.  Голые,  зализанные  давно
исчезнувшими глетчерами  красно-бурые склоны гор окаймляют ее. Щебень долины
отливает   бурыми  и   зеленоватыми  тонами.   Расцветкой   она   напоминает
распластанную  кожу гигантского  удава. Вдали видны полуразвалившиеся стены,
здания  пограничной  заставы.  Погранзаставу на  Маркан-Су пришлось  сиять -
слишком трудно было доставлять фураж. Долина ведет в Китай. Наши три машины,
спускаясь в Маркан-Су, соблюдают боевую дистанцию.
     Пронзительный западный ветер, поднимая пыль, метет по до" лине. Если он
усилится и перейдет в ураган, - мелкий  щебень закружится в вихревой пляске.
Каменные смерчи, пойдут по долине узкими конусами, грозя гибелью караванам и
автомобилям.
     По  Маркан-Су  мы  едем  быстро -  километров восемьдесят  в  час. Всем
хочется скорее миновать это проклятое место. Вдали столбом крутится смерч.
     "Долина смерти" остается  позади. Мы поднимаемся  на маленький перевал.
Перед нами в огромной  пустынной  котловине  -  темно-синяя  ширь Кара-Куля.
Скалистый  полуостров вдается в большое озеро, разрезая  его на  две  части.
Грандиозный  массив Курумды поднимает свою двуглавую вершину на  высоту 6500
метров.
     В  километре  от  озера - белое квадратное здание пограничной  заставы.
Мешки ячменя сложены бруствером перед входом и на углах стен. По стене ходит
часовой.  Перед  погранзаставой   -  стоянка  автомобилей.  Несколько  машин
Памирстроя и Совсинь-торга отдыхают после трудного пути.
     На снежных вершинах загораются алые отсветы заходящего солнца.
     Я с  трудом выхожу из  автомобиля. Меня мучает  приступ горной болезни.
Жестокая головная  боль, озноб,  страшная  слабость. Пульс  140.  Я лежу  на
земле, укрытый кошмой, пока ставят палатки. Потом,  не раздеваясь, забираюсь
в  спальный  мешок.  С трогательной заботливостью  опытной няни ухаживает за
мной завхоз нашей ошской  базы. Он укутывает меня  полушубком, дает  воды. В
полузабытьи  слышу  я,  как  разводят  костры,  готовят  пищу.  Затем лагерь
стихает.
     В   соседней  палатке   идет   производственное   совещание.  Горбунов,
Марковский  и  начальники  отдельных  партий  обсуждают  детали  предстоящей
работы.
     С трудом вылезаю из мешка и выползаю из палатки. Несмотря на болезнь, я
заворожен изумительным зрелищем. В утреннем солнце золотятся снежные вершины
гор,  обступивших  со  всех  сторон  котловину,  и  синеет  озеро Кара-Куль,
таинственный Кара-Куль - обетованная земля Свена Гедина.
     Меня  сажают  в  машину. Шофер включает скорость.  Он тоже  болен.  Его
треплет  малярия  и от  высоты  болит  голова.  Мы быстро  минуем Маркан-Су,
взбираемся на Кызыл-Арт и начинаем спуск по серпантинам. Шофер гонит машину.
Она прыгает на ухабах, рессоры прогибаются,  кузов тяжело оседает. При такой
езде автомобиля хватит ненадолго.
     Бордоба...  Я слезаю с  машины  и с трудом  иду к  казарме. Я  захожу в
комнату  Ивченко,  начальника заставы.  Его  нет дома,  жена  его недовольно
смотрит на незнакомого путника. Но мне безразлично, желанный ли я  гость или
нет. Я а изнеможении валюсь на постель и засыпаю мертвым сном...

IV.

     Жизнь в Бордобе. - Отряд Григорьева. - Возвращение Горбунова. -  Приезд
Шиянова и Каплана. - Караваном по Алайской долине и Терс-Агарскому ущелью. -
Охота на кииков. - Мазарские Альпы. - Алтын-Мазар.

     Я живу в  Бордобе, ожидая возвращения Горбунова из Мургаба. Моя палатка
стоит возле лагеря одного из, отрядов нашей экспедиции.
     Григорьев,  прораб отряда,  студент  Ленинградского  вуза, каждое  утро
уезжает с одним  из рабочих в  очередной  геологический  маршрут. Он  делает
съемку южных склонов Заалайского хребта к востоку от Бордобы.
     Я частенько заглядываю на заставу и беседую с бойцами. Командир Черный,
пышащий  здоровьем, крепкий,  загорелый, белозубый  донбассовский  забойщик,
рассказывает  о  своей  жизни, о  работе в  шахтах и  у  раскаленных печей в
"горячем" цехе металлургического завода.
     - Тяжелая работа, - говорю я,
     - Тяжелая, - соглашается Черный. -  Да на легкой я почитай что отродясь
не бывал.
     И он улыбается - ослепительно и добродушно.
     Через три дня  приезжает из  Одна начальник заставы  Ивченко. Ивченко -
украинец,  у  него  крепкий  круглый  череп,  умные  лукавые  глаза.  В  его
причудливо изогнутых губах таится веселая усмешка.
     Он работает на Памире с 1926 года  и прекрасно знает местные условия. О
чем  бы  он ни говорил - о своем детстве,  о том,  как он работал батраком у
немки- колонистки,  об охоте на кииков и  архаров,  о  борьбе с басмаческими
шайками, -  рассказ его всегда сочен, красочен и щедро приправлен забористым
украин- ским юмором.
     Ивченко  -  хороший  хозяин.   Он  умело  использует  местные  ресурсы.
Прекрасно,  по  промысловому, поставлена у него охота  на  архаров,  кииков,
сурков. Его колбасная мастерская пользуется всепамирской славой.
     Из Алтын-Мазара  приходит  присланный  за  нами  Гетье  караван  -  три
верблюда и  одна  вьючная лошадь. Караван привел узбек Елдаш, рабочий нашего
отряда.  С  ним  пришли  два караванщика-киргиза.  Елдаш -  красивый парень,
похожий на  турка, с  большими черными  глазами  на  выкате  и великолепными
усами. Один  из киргизов - пожилой, тихий человек, другой - молодой, веселый
и  озорной. Ивченко  он  не  нравится.  По его  мнению,  он раньше  "ходил в
басмачах".
     С  Памира возвращается Н.П. Горбунов. Благодушно  улыбаясь, он вылезает
из машины. Его нос, опаленный солнцем и ветром, ярко багровеет. Из-за пазухи
торчат головы трех жалобно  пищащих гусенят, пойманных на озере Ранг-Куле. С
увлечением рассказывает о том, как он ловил их, гоняясь  за ними на складной
резиновой лодке.  Это  редкие  у  нас  индийские гуси. Они предназначены для
Московского зоопарка.
     Вместе с  Николаем Петровичем  приезжает  Марковский.  Веселые  голубые
глазки блестят на его сожженном, облупившемся лице.
     Марковский уже не  первый год в Средней Азии. Не одну тысячу километров
сделал он верхом по горным перевалам и долинам Таджикистана, не один десяток
ледников исходил в тяжелых башмаках альпиниста.
     Отряд  Григорьева подчинен Марковскому.  Марковский  чувствует  себя  в
Бордобе  на  положении  гостеприимного  хозяина.   Он  неизменно  любезен  я
внимателен,  хотя  в  душе  мало  нас  уважает.   Человечество  делится  для
Марковского на две несколько неравные части: на геологов и негеологов. Смысл
существования негеологов для него не совсем ясен.
     Ведутся нескончаемые разговоры на геологические темы. Для непосвященных
в великую  науку о строении земной коры эти раз. говоры непонятны: палеозой,
мезозой, интрузии, магма, пегматитовые жилы..,
     19 июля приезжает,  наконец, Шиянов с  радиостанцией.  Широкоплечий,  с
почти классической  фигурой  атлета, с быстрыми,  легкими движениями,  он  в
несколько  минут  устанавливает  свой   "шустер"   (маленькая   палатка  для
высокогорных  походов), раскладывает вещи, раздевается, умывается и сразу же
как-то очень складно и хорошо входит в жизнь нашего лагеря.
     На  следующий  день  Шиянов  на  небольшом холме над  нашими  палатками
производит испытание радиостанции.
     Радиостанция    имеет   крупные    недостатки.   Термограф   (указатель
температуры) не  действует, прибор не приспособлен  Для перевозки караваном,
не  разбирается удобно  на несколько  частей.  На большой  высоте  его очень
трудно будет нести.
     Николай Петрович в широчайшем альпийском костюме сидит на земле, сложив
ноги  по-турецки, и разбирает детали радиостанции. Шиянов забивает  в  землю
штыри для растяжек.
     На холм поднимается молодой человек в пальто и кепи.
     - Позвольте  представиться,  -  говорит он.  -  Моя  фамилия  Каплан. Я
кинооператор ленинградской фабрики "Россфильм" и иду с вами на пик Сталина.
     Наши  физиономии  невольно  расплываются в улыбки, которые мы стараемся
выдать за улыбки приветственные. Этот  юноша меньше всего похож  на опытного
альпиниста.
     - А как у вас со снаряжением? - спрашиваем мы.
     - Все в порядке. В Оше получил полушубок и башмаки.
     - А палатка, спальный мешок, ледоруб, кошки, теплое белье, наконец хотя
бы свитер?
     - Свитер? Хм... Свитер... Это егеровская фуфайка? Есть, как же, есть.
     Улыбки  переходят  в  хохот. Шиянов  в восторге делает  заднее  сальто.
Каплан невозмутимо ждет дальнейшего развития событий.
     Оказывается, что  у него  всего  300  метров пленки.  Вместо того чтобы
создать  захватывающий  документальный  фильм о восхождении на  пик Сталина,
Ленинградская фабрика решила делать в Хороге сюжетный памирский фильм, и для
него Каплан должен был заснять на пике Сталина два эпизода.
     Однако лучше  300 метров, чем  ничего. Мы коллективно снабжаем  Каплана
всем необходимым  для  похода. Он поедет с нами.  Итак, бордобинское сиденье
окончено. Наш отряд в сборе.  Мы  собираемся  в поход по Алайской  долине, к
Алтын-Мазару и к леднику Федченко. Но не так-то просто тронуться в путь.
     Возле палаток сложен наш груз - вьючные ящики и вьючные сумы, распухшие
до  крайних пределов  рюкзаки,  спальные  мешки,  ящики  с  продовольствием,
метеорологический   самописец,   киноаппарат,  тренога,   казаны,   чайники,
сковороды, полушубки.  Мы  выдергиваем  стойки  из палаток,  и  наши  уютные
двухместные домики мягко ложатся на землю складками  брезента. Мы  скатываем
их в тугие, толстые валики, втискиваем  в  чехлы и Присоединяем к  остальной
поклаже.
     Караванщики  с  ироническим недоумением  смотрят  на  эту груду  вещей:
неужели мы думаем, что все это уместится  на двух верблюдах и одной  вьючной
лошади?
     Действительно, Гетье просчитался, прислав нам такой маленький караван.
     Неблагополучно и с верховыми лошадьми. Лошадь, купленная для Горбунова,
захромала и  выбыла из строя. На четырех человек остался  только мой Федька,
почтенный пожилой  конь, который однако на пробных  проездках показал полное
отсутствие "аллюров".
     Выручает Марковский.  Из  отряда Григорьева он  выделяет нам  до Алтын-
Мазара двух вьючных лошадей и молодого жеребчика Пионера под верх.
     Начинается  погрузка каравана. Это -  трудное и сложное дело, требующее
большого   искусства   и  многолетнего   опыта.  Прежде  всего   караванщики
прикидывают груз на  каждое животное. Груз этот распределяется на две равные
по весу части. Один из караванщиков вводит верблюда  между двумя  половинами
лежащего  на земле груза. Верблюд пронзительно  ревет. Караванщик дергает за
веревку, привязанную к продетому в ноздри верблюда куску дерева, и неуклюжий
"корабль пустыни" подгибает сначала  передние, потом  задние ноги и неохотно
подставляет под  груз натруженные  мозоли  своих  горбов.  Через  его  спину
перекидывают аркан  и  затем  вьючат  вещи  одновре-  менно  с двух  сторон,
притягивая  их  все  время  арканом.  Когда животное  завьючено, караванщики
начинают изо всех  сил  растягивать вьюки в  стороны, чтобы  посмотреть,  не
ослабнут ли арканы. Будет хуже, если это случится в пути, и вьюк развалится.
     Сверх основных вьюков прикрепляются чайники, рюкзаки, всякая мелочь.
     Навьюченный  верблюд  с  усилием  встает.  Его  отводят  в  сторону   и
принимаются за следующего.
     Вьюки надо распределять так, чтобы они не стирали животному бока. Иначе
можно за один день пути вывести верблюда или лошадь из строя.
     Эта   нелегкая    процедура    осложняется   своеобразной   погрузочной
дипломатией.
     Рабочие  отряда Григорьева  норовят  нагрузить  своих лошадей полегче и
самые тяжелые и  неудобные  вещи навьючить на верблюда.  Киргизы-караванщики
стараются незаметно  подсунуть рабочим  Григорьева  небольшие,  но увесистые
ящики с консервами.
     Елдаш,  который был бы нам очень полезен в походе, заболел и остается в
Бордобе.
     Николаю Петровичу надоедает погрузочная  канитель,  и  он решает идти с
Шияновым  вперед.  Мы  уславливаемся,  что  они,  пройдя  примерно  половину
дневного перехода, будут нас ждать на тропе.
     Наконец  все  готово.  Мы с  Капланом  закидываем  за плечи винтовки  и
фотоаппараты, приторачиваем к седлам плащи и  полушубки, и караван трогается
в путь.
     Цивилизация,  -  дома,  кровати,  столы,  шоссе,  автомобили - остается
позади. Впереди - приволье похода.
     Мы  спускаемся в широкую  каменистую долину, переходим в брод несколько
рукавов обмелевшей реки и выходим на тропу.
     От  Заалайского хребта  в  Алайскую  долину выпирают чукуры  - поросшие
густой травой холмы древней морены. Тропа Бьется между ними. Она проложена с
удивительным Искусством, эта тропа, ведущая в обход погранзаставы, на долины
Маркан-Су в Алай.
     Она  проходит от погранзаставы в  каком-нибудь километре,  но  караван,
идущий по ней, надежно скрыт в чукурах и  с  погранзаставы  не виден. В 1932
году по этой тропе прорвался из Китая  в Алай Аид-Мерек, один из отважнейших
басмаческих курбашш. В Алае он  думал  найти поддержку  местных киргизов; он
нашел смерть в жестокой схватке с вышедшими за ним в погоню пограничниками.
     Зеленое море чукуров поглощает нас.
     - Караван наш затерялся в долине, словно иголка, - говорит Каплан.
     И действительно, только сейчас мы ощутили, как просторен и  безграничен
Алай. Верблюды и лошади кажутся игрушечными...
     И  все же  он  движется  вперед,  этот маленький,  игрушечный  караван,
оставляя за собой километр за километром.
     Мерно раскачиваясь, несут свой груз верблюды. За ними, пожевывая удила,
идут вьючные лошади. Караванщик-киргиз тянет заунывную песню. На пригорках в
позе  внимательно наблюдающего  часового  стоят сурки. При нашем приближении
они быстро ныряют в норы.
     Справа, отделенная от нас  тридцатикилометровой долиной, встает красная
каменистая гряда Алайского хребта.  Слева  -  один  за  другим  раскрываются
снежные  гиганты  Заалая.  Купаясь  в  лучах  солнца,  ослепительно  блестят
фирновые поля пика Ленина.
     Солнце...    Палящее,   сверкающее   солнце   Памира.   Оно   неизменно
сопутствовало нам в течение всех восьмидесяти дней похода,  расцвечивая  мир
яркими красками...
     Время от времени наш путь пересекают реки, стекающие с ледников Заалая.
Тропа зигзагами  спускается по  береговому обрыву  между  высокими  столбами
выветрившихся песчаников. Красные от размытых  пород  потоки быстро текут по
каменистым руслам.
     Караван  переходит  вброд разлившуюся на несколько рукавов реку и снова
углубляется в чукуры.
     Мы  идем  без  привала  целый день: с груженым  караваном нельзя делать
привалов.
     Солнце уже склоняется к западу, а Горбунова и Шиянова все еще нет.
     Продолжаем путь до темноты. Нам кажется, что мы скоро выйдем из  полосы
чукуров на открытую часть  Алайской долины и увидим там  наших товарищей. Но
это - наивное предположение  неопытных путешественников. Чукуры тянутся один
за другим, и мы снова чувствуем себя ничтожно-маленькими, игрушечными в этом
беспредельном море зеленых холмов.
     Караванщики уже давно настаивают на  ночлеге. Мы решаем остановиться. Я
хочу вернуться  на несколько  десятков  метров назад,  где я  видел  хорошую
ложбинку.  Молодой  караванщик  внезапно начинает  протестовать. Он  ударяет
ладонью по  земле, указывая, что хочет  остановиться именно здесь. Я повора-
чиваю лошадь.  Старик-киргиз,  ведя в  поводу верблюдов,  идет за- нами.  Но
молодой садится на землю и что-то кричит. Я беру у него из рук повод вьючной
лошади,  которую  он  вел,  и  продолжаю  путь.  Караванщик  остается  один.
Некоторое время он сидит на земле. Потом встает и идет за нами.
     Вскоре  мы  располагаемся на ночлег  в небольшой  ложбине.  Караванщики
разгружают верблюдов и лошадей, мы ставим палатки.
     Наступает  ночь.  Каплан  укладывается, я остаюсь  дежурить. Я  лежу  в
душистой  степной траве,  прислушиваюсь  к  пофыркиванию лошадей,  пасущихся
рядом с лагерем, и смотрю в небо.  Яркие созвездия медленно плывут к западу.
Кажется, что ощущаешь плавное и стремительное вращение земного шара.
     Утром м