е глиняными
дувалами, и  юрта, в  которой живет  киргизская  семья.  Это - Киныш-ролхоз.
Здесь мы должны ждать автомобилей.
     В Киныш-колхозе мы узнаем,  что в Тенгиз-бае в стычке с кулацкой бандой
убит председатель Дараут-Курганского сельсовета Азомбай Палатой.
     Дараут-Курган  расположен на другой  стороне Алайской доли-I ны  против
Киныш-колхоза,  километрах  в  пятнадцати.  Из  Дара- ут-Кургана  по  ущелью
Тенгиз-бай, прорезающему Алайский хребет, идет дорога на Уч-Курган. На  этом
пути и произошло столкновение.
     В Дараут-Кургане  стоит киргизский добровольческий  отряд  по борьбе  с
басмачеством и бандитизмом. Горбунов  решает вызвать начальника этого отряда
и посылает в Дараут-Курган нарочного.
     Мы  становимся лагерем  в Киныш-колхозе. Вскоре приезжает  председатель
колхоза Ассан. Это статный киргиз, очень красивый, с хитрым, властным лицом.
Его сытый конек с стройными, точеными ногами и лоснящейся шерстью играет под
ним. Ассан доставляет нам молоко и кумыс.
     Потом он садится поодаль на землю и спокойно наблюдает за нами.
     Ассан  не внушает нам доверия. В Алайской долине не редки случаи, когда
на  должности  председателей  колхозов и  секретарей  сельсоветов проникают,
используя остатки  родовых взаимоотношений, баи и родовые старшины. На своих
новых должностях они продолжают действовать по-старому. Так, подрядившись от
лица колхоза перевезти  на верблюдах груз для какой-нибудь организации,  они
оставляют плату у себя и разверстывают работу между обоими сородичами.
     Позже мы узнали,  что проданное нам молоко и кумыс Ассан купил  у своих
же колхозников, заплатив им только часть полученных от нас денег.
     В юрте рядом с лагерем живет семья бедняков. Глава семьи, худой, хромой
и одноглазый киргиз, веет ячмень. Он высоко подкидывает его вверх на лопате,
и  ветер  относит полову. Рядом на  земле лежит самодельная  скрипка с одной
струной  из конского  волоса. Время  от времени  киргиз  прерывает  работу и
Принимается наигрывать на скрипке. Он стоит, прислонясь к плетню, и медленно
водит  смычком  по  струне.  Единственный  глаз обращен к небу, и рябое лицо
принимает  задумчивое выражение.  Скрипка издает тихие,  протяжные, грустные
звуки, похожие на далекую песню степного ветра.
     Потом киргиз бережно кладет скрипку на землю, идет, прихрамывая, к куче
ячменя и снова берется за лопату.
     У  нас  туго с продуктами, особенно  с  хлебом.  Дудин просчитался и не
успел   своевременно  перекинув,  продовольствие   с  ледника   Федченко   в
Алтын-Мазар. Приходится  установить дневной  рацион  хлеба. Мы называем этот
рацион "человекохлебо-день".
     На  ночь мы  устанавливаем дежурство. Мне  выпадает  первая очередь.  Я
расхаживаю по спящему лагерю. Темной грудой  лежат у стены верблюды,  лошади
привязаны  к бричке 37-го  отряда,  два  маленьких ишачка,  пощипывая траву,
бродят  между  палаток.  Из  палатки Горбунова  время  от  времени доносятся
приглушенные стоны - боль в отмороженных пальцах не дает ему спать.
     Топот копыт  приближается к лагерю со стороны Алая. Я смутно различаю в
темноте силуэт всадника и собираюсь остановить его окликом. Но потом я слышу
голос ребенка. Киргиз с маленьким мальчиком на седле проезжает мимо лагеря к
юрте. В юрте зажигается огонек. Приезжий спешивается, и в течение нескольких
минут я слышу  оживленный, быстрый говор. Потом киргиз снова садится на коня
и едет дальше. Так разносятся по далеким степным кочевьям новости, создается
знаменитый узун-кулак, степная почта. Киргиз не  поленится  сделать  большой
крюк, чтобы сообщить свежие  сведения обитателям какой- нибудь одинокой юрты
или заброшенного в горном ущелье кишлака.
     На другой  день  с утра  мы внимательно осматриваем в  бинокль  пологие
склоны Алайской долины - не покажутся ли наши автомобили. Вскоре мы замечаем
какой-то  темный  движущийся  предмет.  Издали  он  похож на большого  жука.
Приближаясь,  жук  разделяется на  несколько маленьких жучков, и  наконец мы
различаем группу всадников.
     Впереди  в дубленом полушубке  и  белой  войлочной киргизской  шапке, с
винтовкой и шашкой,  едет плотный,  коренастый человек, очевидно, начальник.
Всадники  останавливаются  на  некотором  отдалении   от   нашего  лагеря  и
спешиваются. Человек в полушубке отдает свою лошадь и направляется к нам.
     - Товарш началник Гарбуноу? - спрашивает он. Мы указываем на Горбунова,
сидящего перед своей палаткой. Прибывший подходит к нему.
     - Явился по вашему приказанию, - говорит он.
     Это -  Козыбай Шамсудинов, начальник добротряда. Мы знакомимся. Козыбай
снимает  винтовку,  шашку,  полушубок  и  остается  в  форменной милицейской
гимнастерке.  Он  -  невысокого  роста,   плотный,  упитанный,  круглолицый.
Снаряжение на нем пригнано образцово, гимнастерка, белье, руки  - безупречно
чисты.  Мы  знаем по опыту, какая  нужна настойчивость  и  выдержка, чтобы в
походе сохранить такую чистоту.
     Козыбай рассказывает подробно о столкновении с бандитами.
     Горбунов  оешает  послать  одного из джигитов - Козыбая -  в Бордобу  к
Ивченко  с  просьбой  ускорить  прибытие  в Киныш-колхоз  автоколонны  нашей
экспедиции.  Один  из бойцов  добротряда берет  записку, садится  на  коня и
трогается в путь.  Теперь  по  крайней мере есть уверенность, что автомобили
действительно прибудут за нами.
     Мы угощаем Козыбая чаем и печеньем. Он польщен любезным приемом.
     Он  внимательно  осматривает  наше  снаряжение. Особенно  ему  нравятся
спальные мешки.  Он  заводит разговор  о том, как часто ему  приходится  при
поисках и  преследовании  кулацких  банд ночевать в  горах  и  как там ночью
бывает  холодно.  Потом  он  перечисляет,   какие  отряды  нашей  экспедиции
проходили через Дараут-Курган и долго и подробно  описывает, какую помощь он
им оказывал.
     Горбунов понимает намек и обещает Козыбаю., спальный мешок.
     Доктор  делает Горбунову перевязку.  Козыбай  рассматривает почерневшие
пальцы Горбунова и вспоминает, как несколько лет тому назад его отряд загнал
басмачей на ледник в одном  из ущелий Алая. Когда басмачей  захватили, у них
тоже были отморожены ноги.
     - Не только пальцы черные были - пятки тоже, - говорит Кочыбай.  - Мясо
отваливалось.
     Горбунов устал от долгой беседы, но Козыбай не собирается Уезжать.
     Я ухожу с Капланом за молоком в  соседнее кочевье.  Часа  через два  мы
возвращаемся обратно. Положение - без  перемен. Козыбай по-прежнему  сидит у
палатки Горбунова и  что-то ему рассказывает. Горбунов, раскачиваясь от боли
в  отмороженных пальцах,  с  трудом  поддерживает  разговор.  Наконец  гость
прощается и надевает полушубок,  винтовку и шашку. Джигит подводит ему коня,
и отряд быстрой рысью пускается в обратный путь.
     Вечером у нас большая удача: мы пополняем наши запасы. Киргизы приводят
нам жирного, верного, как смоль, барана и мы  покупаем его за пять "платьев"
сатина. "Платье"  -  это 6  метров. Сатин  у  нас двух  сортов -  пестрый, в
цветочек, и гладкий, оранжевый. Выбор нелегок: жене хочется пестрого, мужу -
гладкого, более практичного. Благоразумие в конце концов одерживает верх над
кокетством.
     На другой день из Алтын-Мазара приходит караван и с ним весь наш отряд,
кроме Дудина и Цака, заканчивающих переброску грузов с языка Федченко.

XVI.

     Дараут-Курган. - В гостях у добротряда. - Встреча с отрядом Крыленко. -
Конец похода.

     Горбунов  решил перебраться в Дараут-Курган. Ночью бывали  заморозки, и
от холода  боль  в отмороженных пальцах  становилась нестерпимой. В  Дараут-
Кургане  можно  было  поместиться  в зимней кибитке.  Горбунова  должен  был
сопровождать доктор Маслов. Пришлось пойти  и  Гущину,  которому Маслов еже-
дневно делал  перевязку. Я решил  посмотреть Дараут-Курган,  ознакомиться  с
жизнью добротряда, и присоединился к уходящим.
     И вот мы опять шагаем по степи - Елдаш,  ведущий в поводу  верблюда, на
котором, поджав ноги, сидит Горбунов, Гущин с рукой на перевязи, доктор и я.
В этом  месте Алайская  долина сужается  до  15  километров, и река Кызыл-Су
течет  по  правому ее краю.  Дорога идет вдоль Алтын-Дары  к  ее  слиянию  с
Кызыл-Су.
     Через  три  часа мы достигаем  берега  Кызыл-Су. Река  разлилась  сетью
кирпично-красных русел  по  широкому,  выложенному галькой  ложу. Километром
ниже  находится  мост.  Мы перебираемся  на  другой берег.  Дорога к Дараут-
Кургану вверх по Кызыл-Су вырублена в скале.
     Из-за  поворота  раскрывается  Дараут-Курган.  Он расположен  У  выхода
ущелья Тенгиз-бай в Алайскую долину.  На высоком берегу Кызыл-Су, на большой
ровной площадке,  стоят  несколько  зимних  кибиток. Эти кибитки  напоминают
маленькие  крепостцы.  Квадрат глиняных  стен окружает  плотно убитый двор и
закрытое помещение в одном из его углов.
     По стене самой большой  кибитки расхаживает киргиз в халате с винтовкой
за спиной. У ворот стоят заседланные лошади. Это - помещение добротряда.
     Дараут-Курган прислонен к  голым, красноватого камня  склонам Алайского
хребта. Правее - разлив  красных русел Кызыл-Су, низкорослый лесок, Алайская
долина, за ней -  снежная  цепь Заалая с широко  раскинувшимся  матово-белым
шатром  пика  Ленина.  Пейзаж грандиозен и покоен.  Легкое марево  бежит над
снежными шапками далеких гор.
     От  кибиток  Дараута веет далекой  древностью. Такими должны были  быть
укрепления,  выдвинутые в степи и пустыни для обороны от набегов кочевников.
И, действительно, b нескольких стах метров видны развалины старой кокандской
крепости:  такой же  квадрат глиняных  стен,  но только больше  размером и с
башнями по углам.
     Козыбай  встречает нас  у входа в помещение добротряда. Бойцы открывают
ворота  во  двор.  Мы  входим  в  помещение,  проходим  в  комнату  Козыбая,
раздеваемся  и  снимаем снаряжение,  разбрасывая по походной привычке вокруг
себя вещи.  Козыбай  подбирает  их и  для  каждой находит  свое место,  свой
гвоздик. В  комнате -  образцовый,  педантичный порядок. На стенах по коврам
развешано  оружие, добытое в  прошлые  годы в  операциях  против басмачей, -
английская  винтовка, японская  винтовка,  ручные гранаты, шашки,  ножи.  На
подоконнике - маленькая походная канцелярия.
     Мы   укладываем  Горбунова  на  кровать.  На  столе,  покрытом   чистой
скатертью,  подан  чай.  Козыбай  угощает  нас чудесным холодным  кумысом из
бараньего меха.  После  трехчасового  перехода  по  долине  мы  пьем  его  с
наслаждением.
     В соседней  комнате помещаются два прикомандированных к отряду радиста.
Они уже неделю возятся со сроим передатчиком. но не могут его наладить.
     После  чая я  иду знакомиться  с  Дараут-Курганом, захожу  в  маленький
магазин Киргизторга. На полках - суконные гимнастерки, башмаки  на шнуровке,
кепки  и  большое  количество  губной  помады  и  крема  "Молодость".  Самый
подходящий ассортимент товаров для клиентуры, состоящей из кочевых киргизов!
     Маленькая, худенькая женщина в мягких  киргизских сапогах  и  тюбетейке
стоит у входа  в кибитку, где  помещается медпункт. Мы знакомимся. Екатерина
Ивановна Борисова  - заведующая медпунктом -  показывает мне  свои владения.
Медпункт  занимает две  комнаты. В  одной - три койки для лежачих больных, в
другой - амбулатория. Здесь же живет и Екатерина Ивановна.
     Она  скручивает "собачью  ножку" махорки, по-мужски закидывает  ногу на
ногу и рассказывает. Родом она из Ногинска.
     Много лет была  фельдшерицей в психиатрической больнице  в  Ленинграде,
затем решила поехать в Среднюю Азию. Почему именно в Среднюю  Азию - она мне
объяснить  не  могла.  "Так -  захотелось мир посмотреть".  Сначала попала в
Уч-Курган, потом -  с марта месяца - сюда. Организовала медпункт. Пропускает
около  ста больных в месяц. Больше всего  заболеваний желудочных  и глазных.
Есть и венерики. Лечатся  главным образом мужчины. Женщины редко  обращаются
за помощью.
     Екатерина  Ивановна  выезжает  время от  времени  верхом  в  кишлаки  и
летовья. Приходится  также нередко ездить в Уч-Курган за лекарством. Однажды
вместе с санитаркой ездили верхом в Алтын-Мазар.  В дороге заночевали и чуть
не замерзли в летних  платьях и легких  пальтишках. Во время беседы приходит
санитарка. Она тоже курит "собачью ножку".
     Екатерина  Ивановна  жалуется  на  недостаток   средств  и   на  полную
оторванность от  всего мира. За  полгода она получила только  одно письмо от
матери,  остальные  пропали.  Райздравотдел не отвечает ни  на один  запрос,
месяцами задерживает жалованье.
     Я  смотрел  на  Екатерину  Ивановну  и   вспоминал  всех  этих   людей,
самоотверженно  творящих  дело социалистической  стройки  на  самых  далеких
рубежах нашей страны, в глухих закоулках Алая, на ледниках Памира.
     Я вспомнил Блезе, инженера из Ленинграда, уже много лет скитающегося  с
семьей по Средней Азии, строящего  высокогорные  станции  сначала в  Пскеме,
потом на Федченко,  метеоролога Пронина в Алтын-Мазаре, прорабов Памирстроя.
Все  они  делают  свою  трудную   и   опасную;  подчас  героическую,  работу
удивительно просто и буднично, даже не замечая ее трудности и опасности.
     Иногда,  к  сожалению, эта героическая  работа встречает  бездушное, до
безобразия невнимательное отношение  тех  организаций, в ведении которых эти
люди находятся. Это отношение тяжелее, чем все трудности работы.
     Неужели же нужно заставлять Екатерину  Ивановну сидеть в Дараут-Кургане
месяцами без гроша денег, без писем от родных? Неужели нельзя отпустить хоть
самое  примитивное  оборудование для  медпункта,  приличный  стол, несколько
стульев,  шкаф,  лампу  "молния"? Неужели нельзя  выдать  Екатерине Ивановне
теплую одежду для разъездов - пару сапог и полушубок?
     Я  выхожу  из медпункта.  Возле  дороги  пасутся  два  ишака. Невдалеке
дремлет,  понурив голову и полузакрыв сонные глаза, Азям, собака добротряда,
низкорослый, коренастый, ширококо-стый пес с толстой шеей и большой  головой
медведя.  Внезапно  Азям с  молниеносной  быстротой  делает  прыжок, хватает
одного из ишаков за  ляжку  и одним рывком опрокидывает его  на  землю. Ишак
жалобно ревет, большие слезы градом катятся у него из глаз. Он  вскакивает и
обращается .в  паническое бегство. Но Азям и не думает  его преследовать. Он
уже опять стоит, понурив голову и насмешливо щуря сонные  глаза. Что  это за
выходка? Очевидно, просто так, легкая тренировка.
     Козьгбай рассказывал мне историю Азяма. Он стерег стадо одного богатого
манапа. При конфискации  имущества его хозяина, Азям ни за  что не  допускал
никого к стаду. Хотели его пристрелить, но Козыбай приказал забрать собаку в
отряд. Азям стал самым верным сторожем и другом в отряде.
     К  вечеру  Козыбай  устраивает  в  нашу  честь  угощение.  Стол  накрыт
белоснежной  скатертью.  Кушания  "сервируют"  на  чеканных блюдах.  Сначала
подают котлому -  круглый слоеный пирог, потом плов из молодого  барашка. Мы
уплетаем за обе щеки - последнее время с продуктами у нас было туговато.
     К  концу  трапезы  в  комнату  входит  джигит:  он  привез  Козыбаю  из
Уч-Кургана большую дыню. И дыня немедленно идет в ход. Джигит вынимает из-за
пояса красивый, с  узорной рукояткой нож, разрезает дыню на  тонкие, изящные
ломтики и художественно -  не хуже заправского метрдотеля - раскладывает  их
на круглом блюде.
     После обеда  мы ложимся спать.  Это - первая ночь в закрытом  помещении
после 80  дней похода. 80 дней  мы не видели над собой  потолка. 80 дней над
нами было звездное  небо или полотнище палатки. Теперь наконец можно поспать
в тепле и уюте.
     Мы  расстилаем на полу спальные мешки и раздеваемся.  Но заснуть нам не
удается. Нам душно, потолок нас давит. Не сговариваясь, понимая друг друга с
полслова,  мы с Гущиным берем спальные  мешки, переступаем через  спящего  в
дверях  Азяма и  выходим на улицу. За кибитками,  в поле, мы  находим ровную
площадку и располагаемся на ней.
     В свете звезд мерцают вдали фирны Заалайского  хребта. Четким  силуэтом
выделяется фигура часового на стене.
     На  другой  день  Козыбай  собирает  всех  бойцов   на  площадке  перед
помещением добротряда. Колхозники и  бедняки, взявшиеся за оружие для защиты
своих  стад   и  посевов  от  кулацких  банд,  заслуженные  воины  бедняцкой
самообороны  от манапов  и  баев, рассаживаются в  кружок возле турника,  на
котором  они   занимаются   гимнастикой.  К  турнику  мы  прикрепляем  карту
Тадкикистана,  и я  делаю доклад  о  Таджикско-Памирской  экспедиг  [ии и  о
восхождении на пик Сталина. Я говорю медленно, отельными фразами,  и Козыбай
тотчас же переводит их по-киргизски.
     Аудитория   постепенно  увеличивается.   Вот,   привлеченные  необычным
сборищем, гурьбой выходят из Киргизторга приехавшие за покупками из кишлаков
и летовий киргизы. Вслед за ними, закрыв на замок магазин, идут заведующий и
приказчик. Вот  появилась Екатерина Ивановна со  своей санитаркой.  Поднимая
пыль, карьером мчится  по улице  лихой джигит. У  турника он сразу осаживает
коня,  обрывает,  пораженный   непривычной  тишиной,  на  полуслове  веселое
приветствие и, облокотясь на луку седла, начинает слушать. Пожевывая  жвачку
и сбрасывая зеленую пену слюны, мерно шагает по дороге верблюд, неся на себе
целое семейство  - киргизку с тремя ребятами. Киргизка направляет верблюда к
нашей группе и останавливается рядом с джигитом. Аудитория слушает с большим
вниманием. По окончании -  много вопросов. Интересуют геологические открытия
экспедиции и техника горовосхождения.
     Потом бойцы приглашают нас к себе. В большой комнате с нарами - чистота
и порядок. На стенах  развешано оружие. Бойцы усаживаются  на нарах,  поджав
под  себя  ноги. Они обсуждают мой  доклад  и  выносят нам  благодарность за
хорошее  выполнение  задач,  возложенных  на   экспедицию  партией  и   пра-
вительством.
     К  вечеру  на  дороге  показывается караван  одного  из  отрядов  нашей
экспедиции.  Гущин   отправляется  на  разведку  и  вскоре  возвращается   с
сообщением, что  идут крыленковцы. Эта  встреча двух отрядов, работавших над
разгадкой последних тайн памирского пятна, неожиданна и радостна.
     Запыленные и усталые вваливаются  к  нам  геологи  Москвин и  Вальтер и
альпинисты Рубинский, Ходакевич, Недокладов и Церетелли.
     Горбунов раскладывает географическую карту, вынимает записную книжку  и
карандаш  и  берет на абордаж  обоих геологов.  В  течение  нескольких часов
рассказывают они ему во  всех подробностях о  пройденных маршрутах, излагают
результаты экспедиции.
     Последний участок белого пятна  -  северные склоны  хребта  Петра I,  -
ограниченный  рекой  Муксу с  севера,  хребтом Академии  наук  с  востока  и
ледником Сагран с  запада,  расшифрован группой Крыленко. Точно  фиксировано
местоположение ряда  высочайших  пиков, получивших название: пик Кагановича,
Ягоды,  Сулимова, Клары Цеткин, Крупской,  академика Ферс-  мана. Определено
взаимное соотношение и связь ледников этого громадного оледенения, глетчеров
Турамыс,  Курай-шапак, Хадырша,  Шинибини, Бырса  и Саграна.  Первоначальная
разведка закончена, карта всей области составлена.
     Альпинисты крыленковской  группы  отзывают в сторону меня  и  Гущина  и
расспрашивают нас о восхождении на пик Сталина.
     В разгар  беседы в  комнату  вбегает джигит и  что-то говорит  Козыбаю.
Козыбай, улыбаясь, обращается к Николаю Петровичу:
     - Автомобыл пришел.
     Мы с Гущиным  выходим из помещения и приближаемся к  обрыву над берегом
Кызыл-Су.  Непроницаемой завесой  ночной тьмы закрыт от нас простор Алайской
долины. И, прорезая  эту завесу снопами  яркого белого света, так непохожего
на привычный нам колеблющийся огонь лагерных костров, медленно плывут  по ту
сторону   широкой   ложбины,  образованной  разливом  русел  Кызыл-Су,  фары
пришедших за нами автомобилей.
     Поход окончен.