берутся  за
оружие и  стре-  ляют.  На снегу остаются  бурые  пятна крови, тяжелые  туши
подтаскивают к берегу...  Строительство радиостанции  на Земле  Рудольфа, на
самом  северном  острове  Земли  Франца  Иосифа,  в  1  500   километрах  от
Архангельска, в 900 километрах от полюса.
     И неожиданная,  но  верная мысль приходит  мне  в  голову:  легче  было
привезти в Трюмах "Малыгина" стандартные домики и оборудование  радиостанции
на  Землю Рудольфа,  чем доставить строительные материалы  для  обсерватории
сюда,  на  вершину скалы, по  бездорожью Алайской долины,  по теснинам Терс-
Агара,  через  перекаты  и  водовороты  Саук-Сая  и Сельда-ры,  по  морене и
трещинам ледника Федченко.
     Стройка близится  к окончанию.  С  Блезе мы осматриваем ее  в  деталях.
Конструкция здания чрезвычайно рациональна. По продольной оси  оно разделено
на пять частей: в середине -  столовая, кухня, метеорологический .кабинет, в
двух  следующих,  примыкающих   к  средней  справа  и  слева  -  радиорубка,
фотокабинет  и пять  жилых комнат;  в двух  крайних -  кладовые и ма- шинное
отделение. Зимой они будут защищать жилые помещения  от холода. Южная  стена
представляет  собой сплошное  окно.  Полукруглая  форма  крыши  препятствует
скоплению на ней снега. Вся  конструкция подчинена условиям  перевозки:  все
балки  сболтованы из нескольких  частей. Каждая из  этих частей - не длиннее
двух метров. На площадке перед  обсерваторией - ме- теорологические приборы:
дождемер,  флюгера,  метеорологические  будки. Пять человек  зимовщиков  под
руководством молодого  ташкентского метеоролога Бодрицкого остаются зимовать
на обсерватории.
     Зимовщики   уже  сейчас  ведут  наблюдения   в   полном  объеме.  Блезе
рассказывает  нам  историю строительства.  Оно началось  осенью  1932  года.
Начальник строительства  инженер Бойков  прибыл  в  Алтын-Мазар с караваном,
груженным строительными  материалами, в конце сентября.  Строительный  сезон
был упущен, но Бойков решил попытаться наверстать опоздание.
     В начале октября караван из двухсот верблюдов перешел обмелевшие реки и
вышел на ледник. Верблюды  скользили по ледяным буграм, резали себе  ноги об
острые камни. Чем дальше, тем трудней передвигался  караван.  Шедшие впереди
верблюды постетюнно  сбивали камни и гальку с бугров морены, об-  нажая лед,
на котором беспомощно скользили и падали остальные.
     Для  "кораблей  пустыни" глетчер  оказался  непреодолимым препятствием.
Только  половина каравана дошла  до  Чортова гроба. Здесь верблюдов пришлось
заменить лошадьми.
     Первый караван лошадей пришел к месту постройки  21 октября.  В тот  же
день  было  распланировано  место  для  станции  и  установлен барометр  для
наблюдений. Рабочие и зимовщики - метеорологи, пришедшие с первым караваном,
- поселились в юртах и палатках.
     Работа  закипела. Постройкой руководил  Блезе,  бывший тогда помощником
Бойкова.  Бойков   оставил   в  своем   ведении  самое  трудное:  переброску
материалов. День и ночь находился он в пути между Алтын-Мазаром и станцией.
     В двадцать дней был построен фундамент и собран каркас здания. В ноябре
разразился первый осенний буран. Температура упала до минус  20.  Сила ветра
достигла  30  метров  в  секунду.  Трижды  срывало  бурей  юрту,  в  которой
помещалась кухня.
     Ночью во  время  бурана на  радиомачте, на  стойках палаток, на пальцах
поднятых  кверху рук светилось атмосферное  электричество,  загорались сент-
эльмские огни:  словно  тихое пламя свечи горели  они, не мигая, в  бушующих
порывах вьюги.
     Строители отсиживались в палатках, используя для работы  редкие периоды
затишья.
     Бойков гнал  караван за караваном вверх по леднику. Лошади доходили  до
последнего подъема. По фирну к станции материалы поднимали на руках.
     Первый буран продолжался шесть суток. А после двух дней затишья начался
второй. С 21 октября по 4 декабря только восемнадцать дней не было вьюги.
     4  декабря  началось  труднейшее отступление  строителей по леднику, по
занесенным  снегом  перевалам  через  Заалайский  и  Алайский   хребты.  При
переправе через Саук-Сай  караван  отряда вновь  испытал  на себе  коварство
горной реки. Вода была низкая,  по колено лошади. Но когда караван переходил
реку, где-то  выше  прорвался  ледяной  затор.  Хлынувшая вода  унесла  двух
лошадей с ценным грузом - фотографическими снимками.
     В  1933  году  инженер   Бойков  был  назначен  заместителем  директора
Ташкентского  института высокогорных  (исследований. Строительство продолжал
Блезе.
     Работы возобновились  в июне. Главной  трудностью  были переправы через
реки  в  высокую  воду.   Блезе  переправлялся  через  Саук-Сай  и  Сельдару
восемнадцать  раз,  его  помощник  Розов  и  вьючники Колыбай  и  Керимбай -
значительно   больше.   Пока   Владимир  Рихардович   рассказывает   историю
строительства, Каплан успевает "запечатлеть" нас со всех сторон.
     Каплан  фотографирует  с  самого  утра. Он  снимает  станцию,  рабочих,
зимовщиков,    окружающий    пейзаж.   Он   снимает   кинамой,    ."лейкой",
стереоскопическим   аппаратом.   Фотографы-любители   показывают  ему   свои
негативы. Каплан консультирует.
     На фирне Кашал-Аяка мы видим маленькую черную точку.
     Это   Абалаков   пошел   на   перевал   "размяться"   после  вчерашнего
четырнадцатичасового похода. Маслаев сидит  в радиорубке, вернее  радиоюрте.
Радисту обсерватории никак не удается наладить станцию и связаться с внешним
миром.  Маслаев,  обложившись  руководствами  по   радиоустановкам,  мотками
проволок, катушками,  лампочками,  клеммами,  инструментами, пытается  найти
верную схему.
     Так  - в  работе  и беседах  -  проходит день.  К  вечеру  возвращается
Абалаков. Где-то на  перевале он едва не провалился в трещину и основательно
поранил ногу.
     На другое утро в  щель  слюдяного  окошечка палатки просачивался тонкий
веер снежной пыли. За  ночь разразился буран. Скала  с  мутными  очертаниями
юрт,  палаток  и  обсерватории  казалась  островом  в  море  тумана  и  туч,
застилавших  глетчер.   Иногда  порывы  ветра  разгоняли  облака,  открывали
какую-нибудь  вершину, группу скал, висячий ледник. Потом снова все исчезало
в сером крутящемся хаосе.
     Каркас  обсерватории   был  завешан  с  наветренной  стороны   большими
войлочными кошмами.  Под  защитой кошм  работа  продолжалась.  Возле  здания
Колыбай,  пришедший вчера с  караваном  из Чортова  гроба,  седлал  лошадей.
Караван возвращался  порожняком  к  языку  Федченко, и  Блезе предложил  нам
воспользоваться оказией и ехать верхом.
     Нас поразило прекрасное состояние лошадей, проработавших на леднике все
лето. Блезе  объяснил  это хорошим  уходом  за ними и тем, что  лошади  были
специальной кашгарской породы, привычные к горам.
     Блезе нужно было попасть в Алтын-Мазар, и он решил ехать с нами.
     Мы  прощаемся со строителями  и  зимовщиками  и  трогаемся в  путь.  Мы
спускаемся по фирну со скалы и подходим к боковой морене, чтобы  пересечь ее
и  выйти на ледник Федченко. В это  время сбоку, со стороны гор, окаймлявших
глетчер,   неожиданно   раздается  оглушительный   гул.   Тяжелые   раскаты,
напоминающие артиллерийскую стрельбу, потрясают воздух. Казалось, что дрожит
земля.
     С крутой осыпи в километре от нас идет камнепад. Большие камни, чуть ли
не целые скалы, появляются из тумана, закрывающего верхнюю часть горы, летят
вниз, ударяются об осыпь, вздымая облака снежной пыли, и  катятся дальше,  к
подножью морены.
     Когда мы добираемся до  Чортова  гроба, буран  кончается,  Снова жаркий
солнечный день.
     После  небольшого  отдыха  едем  дальше.  Ехать  верхом  после большого
перерыва, да еще на вьючном седле  -  удовольствие  сомнительное. Мучительно
затекают ноги, седло стирает тело до крови. Путь тянется бесконечно.
     К  вечеру  мы добираемся до конца открытого льда,  до  того  места, где
ледник  на  всю  ширину  засыпан  мореной. Предстоит несколько часов пути по
унылым буграм грязного, серого льда, покрытого камнями.
     Я слезаю с лошади и иду пешком, отставая  от каравана. Через полчаса  я
вижу  трогательную  картину.  Среди серого  моря ледяных бугров на маленькой
площадке стоит  палатка. В ней лежат Горбунов и Гетье. Рядом с каждым из них
- банка мясных консервов, кусок хлеба и кружка воды.
     Блезе, Абалаков, Маслаев и Каплан сидят возле палатки. Оказывается, что
наш  отряд  только  сегодня  добрался  до  языка  Федченко.  Лошади,  везшие
Горбунова  и Гетье, выбились из  сил.  Больные решили  остаться  на  ночь на
леднике.
     Утром Дудин должен прислать за ними свежих лошадей. Мы сажаем Горбунова
и Гетье на наших лошадей, снимаем палатку и двигаемся дальше.
     Начинается   "пытка  мореной".   Трудно   придумать   что-нибудь  более
неприятное, чем эти покрытые камнями и валунами ледяные "американские" горы.
Тропа идет вверх - вниз, вверх-вниз.
     Темнеет.  Впереди на  скалах  на  левом берегу ледника  маячит  зеленое
пятно. Это березка, под  которой находится  наш базовый  лагерь.  Но  мы  не
строим  себе  иллюзий.  Мы уже знаем по опыту, как  обманчивы эти  памирские
концы путей.
     Еще несколько  часов придется идти до  лагеря.  И эти  несколько  часов
ходьбы  по  морене  способны,  кажется,  зачеркнуть  все  яркие  впечатления
последних дней.
     Наступает ночь.  Мы  пускаем  вперед  двух  вьючных лошадей. Они  идут,
осторожно  обнюхивая  морену, чутьем находя  дорогу.  Без этих  четвероногих
проводников нам пришлось бы заночевать на леднике.
     Одолевает  усталость. Трикони  цепляют  за камни, высекая  искры. Блезе
уступает мне свою лошадь. У  него - прекрасное английское седло. Сидишь, как
в кресле.
     Я отпускаю повод. Лошадь  идет. осторожно обнюхивая тропу. Иногда тропа
проложена по самому  краю  глубоких ледяных срезов. Тогда внизу, на  глубине
30-40 метров, внезапно показывается клочок звездного неба. Это - отражение в
ледниковом озере. Неверный шаг лошади, сорвавшийся камень - и полетишь вниз,
в ледяную воду.
     Я думаю о  том,  что поговорку "человеку  свойственно ошибаться"  можно
применить  и  к  лошади.  Как ни безошибочен  ее инстинкт,  но  и она  может
оступиться. Я напрягаю усталое внимание. И, действительно, когда тропа вновь
круто  лезет вверх по краю ледяного среза, из-под копыт лошади срывается не-
сколько  камней.  Лошадь  скользит,  задние  ноги  сползают  в  пропасть.  С
легкостью и быстротой, совсем не свойственными моей  тяжеловесной фигуре,  я
падаю с седла на камни  в противоположную от среза сторону и, лежа на земле,
подтягиваю  узду  кверху.  Освобожденная  от  моей тяжести  лошадь отчаянным
рывком взбирается на тропу. Я оглаживаю испуганное животное, снова взбираюсь
на седло и продолжаю путь.
     Наконец мы выходим к берегу Танымаса и переходим его в брод.
     Лагерь спит, но  наше  прибытие будит всех.  Кофе, консервы,  палатки и
сон.

XV.

     Сабантуй в Алтын-Мазаре. - Возвращение по Терс-Агару. - Кяныш-колхоз. -
Добротряд и его начальник.

     Старожилы  Алтын-Мазара  не  запомнят  такого  грандиозного  "съезда" в
маленьком, затерянном  в горах  кишлаке. На берегу широкого арыка  раскинули
лагерь   наш   отряд   и:  глациологический   отряд   Попова,   собирающийся
переправляться   на  ледник  Федченко  для   научной   работы.  В   кибитках
расположился взвод пограничников: в ущелье  Коинды  был  обнаружен несколько
дней тому назад большой, неизвестно кому принадлежащий  гурт  ско-  та. Были
предположения,  что скот  заготовлен для зарубежных басмачей, намеревающихся
через Маркан-Су, Кара-Куль и Билянд-Киик прорваться на Алтын-Мазар и в Алай.
Пограничники прибыли для надлежащей встречи "гостей".
     И вряд ли  старожилы Алтын-Мазара видели когда-либо  такое великолепное
торжество, как  сабантуй (праздник), устроенный 16  сентября в ознаменование
восхождения на пик Сталина.
     Сабантуй  происходит  на  зеленом лугу  посредине  кишлака.  Маленькими
флажками размечена дистанция для бега на 60 метров.
     В  соревнованиях участвуют три команды по десять  человек - альпинисты,
пограничники и  националы во главе  с  вьючниками  37-го отряда  Колыбаем  и
Керимбаем. Команды строятся для парада.
     Сбоку  вдоль арыка отдельными группами  сидят  зрители.  Там  находятся
Горбунов, Гетье, Гущин, Розов и  научные работники отряда Попова  во главе с
самим маститым  глациологом. Дальше - не участвующие  в соревнованиях  бойцы
погранвзвода и алтын-мазарские киргизы. Блезе выполняет обязанности главного
судьи.
     Женщины  в  платках,   длинных  платьях  и   шальварах  сидят,  положив
подбородки на колени согнутых ног, окруженные загорелыми ребятишками.
     Тут же расположился организованный Гоком  Харлампиевым  оркестр.  Кроме
горна, на котором играл  сам  Гок,  оркестр состоял из ударных инструментов:
большого бидона из-под керосина, кастрюль и сковородок.
     Оркестр играет  оглушительный марш, и  участники  трех команд  стройной
колонной  парадируют перед зрителями.  Каплан, как  заправский фоторепортер,
бегает вокруг и снимает.
     Соревнования  начинаются  бегом  на  60  метров.  Пригнувшись  к земле,
выстроились бегуны на старте. Сигнал судьи - и они стрелой  мчатся к финишу.
На первом месте - Коровин, метеоролог из  отряда  Попова, присоединившийся к
команде  альпинистов,  на втором -  красивый, стройный радист  пограничников
Михайлов, на третьем - Дудин.
     Бег  на  30   метров   задом.   Под  дружный  смех  зрителей  участники
стремительно пятятся к финишу. Многие падают. Быстро  семеня ногами,  первым
приходит Дудин, за ним - Михайлов, Третьим - боец Степанишев.
     Метанье гранаты. Соревнующиеся разбегаются, держа гранату  в отведенной
назад руке. У линии  старта - быстрая остановка, замах,  бросок - и граната,
медленно переворачиваясь  В  воздухе, летит высокой плавной дугой.  Там, где
она коснулась земли, вбивается колышек.
     Дальше всех  бросает  Коровин, на втором месте - Керимбай, на третьем -
пограничник Мартынюк.
     Потом из рядов зрителей  выходит Гущин. Левая рука  его на перевязи. Он
берет гранату и  бросает ее прекрасным стилем опытного  легкоатлета. Граната
ложится вплотную за коровинской отметкой.
     Метание камня  через  голову.  Вьючник Керимбай, рослый, сильный казах,
бросает  дальше  всех.  На  втором   месте  почтенный  рыжебородый  политком
пограничников Буркин, на третьем - я.
     Затем идут  комические  эстафеты.  Под хохот  зрителей  мы кувыркаемся,
бегаем   на  четвереньках,  пролезаем  сквозь   мешки.  Эстафеты  выигрывают
альпинисты.
     Последний номер  - перетягивание каната. Наша  команда - самая легкая и
слабая.  Но  мы берем  темпом  и рывком.  Сначала мы  тянемся с националами.
Керимбай и Колыбай  с восьмью товарищами, уверенные в своей  победе, берутся
за  канат.  Раздается  сигнал  судьи,  и  обе  команды,  упершись  ногами  и
пригибаясь к земле, Тянут канат  в свою сторону. "Взяли - раз! Взяли - раз!"
- кричим мы, и с каждым нашим дружным рывком команда  националов подается на
несколько сантиметров. Удивление написано на лицах Колыбая и Керимбая.
     Пограничников  мы  перетягиваем  еще  легче.   Соревнование  выигрывает
команда альпинистов...
     Потом  пограничники  демонстрируют прыжки через  барьеры и  рубку лозы.
Выхоленные,  тренированные лошади, горячась,  вытягиваются  в прыжке,  берут
препятствия, клинки, сверкая на солнце, со свистом срезают прутья.
     Праздник  окончен.  Горбунов  раздает  призы -  штаны, пиджаки,  белье,
тетради, карандаши, папиросы. Керимбай надевает  выигранный  пиджак, киргизы
обступают  его  со  всех  сторон,  щупают  материю,  удовлетворенно  чмокают
языками.
     Между тем на лугу длинным рядом укладываются вьючные ящики. Это -  стол
для торжественного обеда.  За обедом мы  чествуем наших носильщиков.  Каждый
получает  грамоту  и  премию.  Нишан, Ураим  Керим  и Зекир получают деньги,
продукты,  обмундирование.  Абдурахман   -  охотничье  ружье.  Меньше   всех
приходится добродушному лентяю Ураиму Ташпеку. Носильщики  довольны - они не
ожидали такой  награды. "Джуда якши", говорят  они. Горбунов выделяет  часть
продуктов и деньги семье погибшего Джамбая Ирале.
     После  обеда Дудин расплачивается с носильщиками. Они смачивают  слюной
большие пальцы,  Дудин  смазывает  их  чернильным  карандашом,  и носильщики
ставят вместо расписки своеобразную печать.
     Вечером   в   палатке  Горбунова   совещание  -   каким  способом   ему
передвигаться дальше. Отмороженные пальцы  мучают его все больше. Отмирающие
ткани отходят,  и пальцы становятся  |все  тоньше. Он  испытывает сильнейшие
боли. По  ночам его мучат кошмары. Ему кажется,  что он снова лезет  на  пик
Сталина, вбивает в  скалы крюки, натягивает веревки. В Москве  он  весил 100
килограммов, теперь - 79.
     Ехать верхом - трудно и больно.
     Политком Буркин советует сделать  носилки и  везти  Горбунова  На  двух
лошадях.
     В  совещании участвует комвзвода  Дробашко,  бравый  мужчина в  усах  и
бороде. Он почему-то ходит в  валенках. Дробашко - сторонник передвижения на
верблюде.
     - Убедительно рекомендую  верблюда, товарищ начальник!  -  Повторяет он
время от времени.
     "Товарищ начальник" в конце концов соглашается.
     Через полевую радиостанцию погранвзвода Горбунов передает радио на нашу
ошскую  базу  с предложением  выслать за  нами  к  Киныш-колхозу автомобили.
Киныыг-колхоз, где помещается промежуточная база 31-го отряда, расположена у
выхода  Терс-Агарского  ущелья   в  Алайскую  долину.  Автомобилям  придется
повторить трудный  рейс по Алаю, -а наш  поход будет недолог  - надо  только
пройти  Терс-Агар.   Но   твердой  уверенности,  что  радиограмма  достигнет
назначения, нет не  только у нас, но  и  у  радиста  Михайлова: радиостанция
работает плохо.
     На  другое  утро  караванщики  устраивают  на  большом  рослом верблюде
комфортабельное  мягкое сидение из  спальных  мешков, мы  усаживаем на  него
Горбунова и отправляемся в путь.
     Наша группа, кроме Горбунова и  меня, включает Гетье, Гущина и доктора.
Остальные  остаются  в  Алтын-Мазаре,  чтобы  помочь  Дудину  при  эвакуации
имущества.  Кроме  того  для   переброски  всего  отряда  сразу  не  хватает
транспортных средств.
     Медленно  поднимаемся  мы  по  бесконечным  поворотам  почти  отвесного
километрового подъема на Терс-Агар. Мазарские Альпы  затянуты легкой  кисеей
облаков.  Облака  плывут  по груди снежных гигантов, крутятся вокруг вершин,
словно нанизанные на белые шпили.
     Мы идем по знакомому пути, по которому проходили два месяца тому назад.
Но многое изменилось за это время.
     Холод осенних ночей сковал ледники на перевале:  водопад, дающий начало
рекам Алтын-Даре и  Терс-Агару,  вытекает  из  ледникового  озера  маленькой
серебристой, лентой, реки превратились в ручейки.
     Сочная, зеленая трава в ущелье пожелтела.
     Наш караван медленно движется к Алайской долине. Впереди шагает Елдаш и
ведет  в  поводу  высокого красавца-верблюда,  на  котором,  поджав  ноги  и
раскачиваясь от боли в отмороженных пальцах, сидит Горбунов. За верблюдом на
лошади едет Гетье. За ним двигаемся мы, - Гущин,  доктор и я. У нас на троих
одна  лошадь, и мы  по очереди едем верхом. Впрочем, Гущин  лошадью почти не
пользуется.  Рука  у него заживает,  он опять весел  и  жизнерадостен и лихо
отмеривает километр за километром своей легкой, убористой походкой.
     Невдалеке от перевальной точки мы становимся на ночевку. На другой день
продолжаем путь.
     В Кут-Мазаре уже нет юрты,  возле которой мы останавливались  на пути к
пику  Сталина.  Киргизы  перебрались  в  зимние  кибитки  на  другом  берегу
Алтын-Дары.
     К  вечеру мы минуем устье Терс-Агарского ущелья.  Мы  снова  в Алайской
долине. На небольшом  холме  стоит  глинобитная постройка -  склад продуктов
37-го отряда. Рядом со складом -  два загона для скота, окруженны