внезапная  слабость  охватила  его.  Организм,  ослабленный
отравлением  и  пятидневным  недоеданием,  не выдержал  напряжения.  Ледяной
карниз над пропастью.  Гущин, осторожно переставляющий ноги, - все это куда-
то  исчезло,  расплылось в нахлынувших  видениях другого мира. Шиянов увидел
себя в Москве,  в  своей  маленькой  комнате в  Плотниковом переулке. Чертеж
самолета новой конструкции  лежал перед ним на рабочем  столе.  Он тщательно
изучал  его  детали. Из-за  стены  доносились  голоса родных.  Потом  кто-то
постучал в дверь. - Войдите! - сказал Шиянов.
     Никто не входил. Стук продолжался, все сильнее, все настойчивее...
     Шиянов очнулся.  Гущин  стоял  в 15 метрах  от  него в конце  карниза и
сильными  ударами молотка вгонял в  скалу  крюк.  Больной рукой он  захватил
канат, которым был связан с Шияновым.
     Шиянов похолодел от  ужаса. Жизнь Гущина зависела от его внимания, силы
и быстроты, а он позволил себе забыться.
     Гущин вбил  крюк и накинул  на него веревку. Теперь он мог хоть отчасти
страховать Шиянова, который шел к нему по карнизу.
     "...Гущин  вбил крюк, и я слышу  его  призыв идти. Спрашиваю, крепок ли
крюк, он неуверенно отвечает, что да. Я чувствую, что  иду без страховки, но
ничего не поделаешь. В сущности это все время так, потому что как может меня
застрахо- вать человек с одной рукой, сам еле-еле держащийся на склоне? Но я
очень осторожен и благополучно прохожу путь. Очень тяжело. Окоченевшие члены
не повинуются.
     Мы  на  узком  скользком  гребешке  длиной  метров   пятнадцать.  Гущин
проходит, а я стою и слежу за ним. Если он оступится и полетит, то  я сползу
по другую сторону гребня.
     Это  единственный способ  спастись. Вот  он прошел и  так же следит  за
мной. Перед нами узкий, крутой скальный кулуар. Прямо на веревке спускаю  по
нему Гущина, а сам лезу в распор по его стенам. Здесь есть опасный переход с
этого кулуара на траверс скалы выпуклой формы. Все это на головокружительной
высоте.
     Была ночь, когда мы оказались  перед лестницей последней стенки  пятого
"жандарма".  Здесь я  застраховался на два крюка и,  спустив вниз Гущина  по
лестнице, спустился  сам.  Мы  оказались на той самой площадке, где  на пути
наверх мы перегружали носильщиков.
     Решили заночевать здесь, потому что  было  темно. Мы  устали, а впереди
было  очень  трудное место  с  большой  лестницей  и  длинным  траверсом  по
.выпуклой  скале. Площадка,  на  которой мы остановились, была величиной в 2
квадратных метра. Светила луна, и туман носился густыми хлопьями, то там, то
сям открывая седые, запорошенные снегом вершины и отвесные скалистые стеньг.
     Мы оба закоченели  и несколько времени пытались согреться. Когда у меня
немного отогрелись руки, я начал раздевать  Гущина и готовить  ему  все  для
ночлега.  Штурмовые  брюки настолько замерзли,  что нижнюю шнуровку пришлось
разрезать.  Куртка была, как жесткий футляр. Эти вещи мы подложили под себя.
Разложив спальные мешки, мы с трудом залезли в них. Я  сразу впал в какое-то
забытье.  Я лежал  так,  что ноги май до колен свешивались  в  пропасть, но,
несмотря на это, я чувствовал себя очень удобно..."
     Снег перестал. Ветер гнал по небу разорванные тучи. Где-то внизу взошла
луна и залила все вокруг неверным светом. Она медленно карабкалась  вверх по
небосклону,  ныряя в быстро несущиеся  обрывки  облаков.  Их тени бежали  по
мерцающему серебру фирновых полей.
     Лежа в спальных мешках, следили Гущин и Шиянов  за фантастической игрой
лунного света. Они забыли и безмерную усталость и опасности предстоявшего на
другой день  спуска.  Ночь  затопляла  их  потоком тревожной  и  причудливой
красоты. Были те  мгновения, которые навсегда порождают в альпинистах тягу в
горы.
     Потом тучи  сгустились  и снова  пошел  снег. Большие хлопья запорошили
спальные мешки с неясными очертаниями двух человеческих фигур...
     Альпинисты проснулись  рано утром.  Не хотелось  вставать.  В  спальных
мешках было тепло и уютно. Усталость и безразличие охватывали непреодолимыми
оковами. Надвигалось  то страшное  состояние  апатии  и безволия,  которое в
горах опаснее лавин и трещин.
     - Пойдем, Юра, - сказал  Гущин, собрав последние силы.  - За  нас никто
вниз не пойдет.
     Шиянов вылез из мешка  и помог вылезти Гущину. Он надел  ему башмаки. И
перед тем, как тронуться  в путь, запасливый Гущин вынул из кармана галетку,
которую он  сберег.  Маленький белый  квадратик  был драгоценностью.  Шиянов
разломал его на две равные части.
     С огромным трудом, держась одной рукой за ступеньки, спустился Гущин по
веревочной  лестнице,  которая восемь дней  тому назад испугала носильщиков.
Пятый "жандарм" был преодолен, еще одна ступень к спасению пройдена.
     Гущин, как  и раньше,  шел впереди, разгребая снег ногами,  иногда сидя
съезжая по заснеженным  скалам. Шиянов  страховал его  и затем без страховки
спускался сам.
     Миновали четвертый "жандарм". До лагеря "5900" оставалось пройти только
один третий.  И  тут  альпинисты едва  не были  сброшены  с ребра в пропасть
порывом вьюги.
     "...1/IX.
     ...Вот  и последний "жандарм".  Он большой,  но самый  легкий из  всех.
Здесь надо быть очень осторожным в отношении сброса камней - этот  "жандарм"
очень  сыпуч.  Внизу  уже  видны  палатки  лагеря  "5900" и  около  них  два
носильщика, которые по снежной гривке лезут к нам, чтобы помочь и взять
     вещи.
     Но  вдруг на  ребре показывается сильнейший снежный смерч и в несколько
секунд доходит до нас. В это время я, стоя на коленях под стенкой, страховал
Гущина. Мелкий, сухой  снег так больно ударил в лицо и  а руки, что пришлось
замереть в том  положении, в каком  застал смерч, и мы  лежали, уткнувшись в
снег, пока  над нами бушевала  буря. Гущина  она  застала в очень  неудобном
положении,  и  он вынужден был  продвинуться дальше.  Для  этого должен  был
двинуться метра  на три  я.  Тронулись. Новый порыв ветра,  и  я услышал шум
наверху, быстро поднял голову и совершенно инстинктивно Рванул ее в сторону.
Камень фунтов в 10 - 1 5, сорванный ветром с гребня, ударил меня вскользь по
голове и  плечу.  Удар был все-таки настолько силен, что на  мгновенье я был
ошеломлен. Руки разжались, и я повис  на крюке. В  следующее Мгновенье я уже
снова прочно укрепился в новом безопасном месте над скалой".
     Миновали третий "жандарм". С помощью вышедших навстречу Нишана и Ураима
Керима стали спускаться по крутому снежнику к лагерю "5900".
     Носильщики пришли сюда еще утром,  чтобы идти с Цаком на помощь верхней
группе. Но туман, снегопад и вьюга остановили их.
     До лагеря "5900" добрались в темноте. В лагере был Цак. И тут кончились
все испытания.
     Носильщики сняли с Гущина и Шиянова башмаки и оледенелые,  твердые, как
броня, костюмы. Цак приготовил ужин и чай.
     Начавшаяся вечером вьюга перешла ночью  в шторм. Шторм разогнал  туман.
Горы, одетые  в сверкающий покров свежевыпавшего снега, снова раскрылись. На
вершинных   гребнях    стояли    "флажки"   -    полотнища   снежной   пыли,
свидетельствовавшие о продолжающемся урагане.
     Шторм бушевал и на ребре, грозя сорвать в пропасть всякого, кто рискнет
выйти из  палатки. Цак  с носильщиками снова  вынуждены были  отказаться  от
попытки  подняться  в верхние лагери.  Впрочем, Ураим  Керим  и при  хорошей
погоде не смог бы идти вверх: накануне он поднимался без очков, не зная, что
рассеянный туманом свет  еще  опаснее  солнечных лучей. Сегодня  он  ослеп и
испытывал сильную резь в глазах.
     Когда ветер немного стих, Шиянов,  Гущин  и Ураим  Керим начали спуск в
лагерь "5600". Цак я Нишан остались  на "5900", чтобы при первой возможности
идти  наверх. Однако вскоре и Нишан  спустился на "5600", говоря, что у него
болит нога.
     В лагере  "5600" альпинистов встретил доктор Маслов.  И здесь  впервые,
через девять  дней  после ранения.  Гущину  была оказана медицинская помощь.
Доктор очистил рану, извлек оттуда мелкие камни, расширил выход для гноя.
     Затем  Гущин, Шиянов  и  Ураим  Керим  с  "Ураимом -  голова  болит"  и
Абдурахманом,  находившимся  в лагере  "5600".  начали  спуск  в  ледниковый
лагерь.
     Мы  выслушали рассказ  наших товарищей.  Положение было тяжелое. Больше
всего мы боялись,  что штурмовики, ушедши( 30 августа к вершине без спальных
мешков,  не учтут  опасности тумана.  Найти в  тумане в  фирновых полях  две
маленькие палатки  было почти невозможно.  Заночевать в  снегу без  спальных
мешков значило замерзнуть наверняка.
     Но и в том случае, если они 30-го вернулись в лагерь, их судьба внушала
серьезную тревогу.
     После подробного обсуждения мы установили следующие возможные варианты:
     30/VIII - заброска станции и возвращение в лагерь.
     31/VIII - 1/IX - отсиживание в палатках от непогоды.
     2/IX - установка станции.
     3/IX - спуск в лагерь "б 400".
     Если 30/VIII станцию к месту установки забросить не удалось, то вариант
несколько менялся: на 2/IX приходилась заброска станции, на 3/IX - установка
и спуск на "б 400".
     В  эти варианты Гок Харлампиев внес поправку: он предполагал,  что 2/IX
из-за  сильного ветра  штурмовики должны были оставаться  в палатках. В этом
случае  они  могли  сегодня,  3/IX, устанавливать  станцию и  завтра,  4/IX,
спускаться на "б 400".
     Эта поправка была нами отвергнута. Мы сопоставили количество имевшегося
у штурмовиков продовольствия  с длинной вереницей  дней  непогоды и пришли к
выводу,  что  сегодня,  3  сентября,  последний день, когда  можно надеяться
увидеть штурмовиков на фирне, спускающимися вниз  из лагеря "б  900". В про-
тивном случае надо было считаться с возможностью гибели группы.
     Впоследствии однако оказалось, что Гок был прав.
     Не успели мы  занести в протокол  наше решение,  как со  скал спустился
Абдурахман  с запиской  Маслаева. На записке был  нарисован  пик  Сталина  и
наверху, там, где должен был  находиться лагерь  "6900", поставлен  крестик.
"Здесь сидит или стоит человек", - писал Маслаев.
     Итак, по крайней мере один  из  штурмовиков благополучно пережил шторм.
Надо было  спешить с  помощью, надо было как  можно  скорее доставить наверх
продовольствие. Мы неотступно  следили  в  бинокль  за  горой:  несмотря  на
хорошую  погоду,  никто не  поднимался  по ребру от лагеря "5600". Очевидно,
носильщики  не  пошли в  верхние лагери.  Поэтому  Дудин и Гок  Харлампиев с
Абдурахманом после обеда начали подъем на "5600".
     Вскоре после их  ухода  Маслаев сообщил со  скал,  что он  видит.  двух
человек, поднимающихся от лагеря "6900" в направлении к вершине.
     Мы были изумлены. Неужели наши товарищи,  пережив дни страшного шторма,
продолжали восхождение при полном отсутствии продуктов?
     4  сентября с  утра мы  стали следить  за  горой.  Мы  видели,  как Две
маленькие черные фигурки стали подниматься по ребру от  лагеря "5600". Нишан
и Зекир шли наверх с продовольствием  для штурмовиков.  Мы видели,  как  они
прошли второй "жандарм" и подошли  к  трещине, где  находился лагерь "5900",
как через  десять минут уже  не  две, а  три фигурки продолжали  подъем: Цак
присоединился к носильщикам. Они  миновали третий  "жандарм", показались  на
снежнике  между  третьим и  четвертым. Прошли четвертый  и стали подходить к
пятому. Исчезли в скалах пятого "жандарма"...
     Весь  день мы следили в бинокль за  ребром. Мы  боялись увидеть  на нем
спускающихся вниз носильщиков. Это значило бы, что они не сумели подняться в
лагерь "б 400".
     До вечера  ребро оставалось  безлюдным. Носильщики  дошли. Помощь  была
подана.
     Не слишком ли поздно?
     Ближайшие дни должны были дать на это ответ.
     Гущин и  Шиянов отлеживались в палатке. Шиянов спал день и ночь. Гущина
мучила рука. Она  распухла  чудовищно.  Из раны шел желтый гной вперемежку с
маленькими камешками. Ураим Керим с чайным отваром на глазах  лежал в  своем
маленьком шустере. Зрение постепенно к нему возвращалось.
     Приходилось  удивляться здоровью  и выносливости  Гущина. Хотя  больная
рука не давала ему спать, он очень быстро оправлялся от пережитого. С каждым
днем  он  все  больше  становился  похожим  на  прежнего  Гущина,  веселого,
толстолицего, с блестящими  глазами, с стройным, не по  годам  молодым телом
легкоатлета.
     Маслаев по-прежнему неутомимо  возился со своей радиостанцией.  И  хотя
ему еще ни  разу не  удалось  кого-нибудь "поймать", он несколько раз в день
посылал в эфир мои сообщения о ходе штурма.
     Вечером он  провел нам в палатки  наушники. Лежа  в спальных мешках, мы
"ловили"  Москву. Сквозь  свист,  треск и визг  в  эфире  прорывались иногда
отрывки концерта и фразы из речей.
     На другой  день утром я послал Абдурахмана на "5600" за доктором, прося
его  спуститься  в  ледниковый. Гущину  становилось  все  хуже,  можно  было
опасаться осложнений.
     В ожидании доктора мы с Капланом отправились на наблюдательный пункт на
скалы. Мы видели, как два человека спустились с третьего "жандарма" в лагерь
"5900". Это, очевидно, вернулись носильщики, поднявшиеся накануне  с Цаком в
верхние лагери. Маслаев сменил нас на скалах. Мы спустились в лагерь. Вскоре
с "5600" пришел доктор. Он осунулся, похудел.
     Он  осмотрел раненую  руку  Гущина,  удалил  омертвевшие ткани и  снова
извлек из раны несколько мелких камешкоз.
     К вечеру с "5600" спустились Абдурахман и Зекир. Зекир шел, пошатываясь
от  усталости.  Лицо его почернело, левая щека при падении  была  поранена о
камни. Но он  радостно и победно  улыбался,  протягивая мне маленький клочок
бумаги. Это была записка Цака Дудину. Она начиналась словами:
     "Только  мы  поднялись на "6400", как туда спустились Николай Петрович,
Гетье и Абалаков. Станция поставлена, вершина взята".
     С странным чувством смотрел  я на этот серый клочок  бумаги, положивший
конец всем нашим тревогам и опасениям, возвестивший славную победу.
     Восхождение  было окончено, оставалось возвращение назад. Нам предстоял
трудный путь по ледникам, через реки, по Алайской долине, И все же казалось,
что экспедиция была окончена.
     Победа далась  не  легко. Цак  сообщал, что Абалаков заболел ледниковой
слепотой, у Гетье нелады с сердцем, у Николая Петровича обморожены пальцы на
руках и ногах. Поэтому спуститься они сумеют только завтра.
     Но  все  это  не  пугало:  люди  были живы, и это было главное. Ведь  в
последние дни каждый из нас в глубине души опасался их гибели.
     Хотелось  получить   ответ   на  десятки  вопросов,   узнать   поскорее
подробности  восхождения:  все  ли  трое  достигли  вершины, в  каком  месте
поставлена станция.
     Мы начали готовиться к их встрече. Надо было  прежде всего позаботиться
о хорошем питании для них. Я послал Зекира в подгорный лагерь, где находился
наш караван, наказав  ему  прислать на другой день с  одним  из караванщиков
киичьего  мяса. Остальной караван  должен был  придти в ледниковый лагерь 7-
го.
     6-го с  утра доктор, Каплан,  Маслаев и все носильщики стали собираться
на "5600" навстречу победителям  вершины. Надо было помочь  им  при спуске и
принести вниз оборудование лагерей "5900" и "5600". Маслаев захватил с собой
метеорологический самописец, который решено было установить на "5600". Елдаш
и  я остались в ледниковом,  чтобы  приготовить все для встречи победителей.
Наши "инвалиды" - Шиянов и Гущин - также не покинули своих палаток.
     К вечеру мы увидели, как носильщики поднялись по ребру в лагерь "5900".
Позже  на снежнике  между четвертым и третьим "жандармом" показалась  первая
двойка, медленно спускавшаяся вниз. Из "5900" ей навстречу вышли носильщики.
Уже стало темнеть, когда вторая двойка штурмовиков начала  спуск по снежнику
к лагерю "5900".
     В ночь из подгорного приехал караванщик Талубхан с киикчиной.
     7-го  с  утра  мы  начали  готовиться к  встрече.  После  десятидневной
голодовки  альпинисты верхней группы должны  были найти в ледниковом хороший
обед. Мы с Елдашом варили, жарили, пекли.
     Около часа  дня  альпинисты  начали спуск из  лагеря  "5900"  к  лагерю
"5600". В ледниковом их можно было ждать к вечеру.
     Уже начинает  темнеть, когда  из-за  поворота  на леднике  показываются
черные фигурки  Дудина,  Гока, Маслаева, Каплана, доктора и носильщиков. Они
идут  тремя  группами. Последняя группа  движется очень  медленно. Никак  не
удается разглядеть в бинокль, сколько в ней человек - трое или четверо.
     Первым  на  морене  показывается Абалаков.  В  походке  этого железного
сибиряка нет и следа утомления. Он  идет, как всегда - скоро и споро, слегка
переваливаясь с  ноги  на ногу, словно  таежный  медвежонок. Только кожа  на
скулах потемнела от мороза и шторма.
     Через  полчаса  приходит  с носильщиками  Николай Петрович. Ему  больно
ступать отмороженными ногами, вокруг глаз легли синяки усталости, но идет он
бодро. Он добирается до  своей  палатки  и  ложится.  Мы  снимаем с  ног его
башмаки: холодные, безжизненные пальцы забинтованы, бинты окровавлены.
     Он  сообщает первые подробности.  Он достиг середины вершинного гребня,
до его высшей южной точки дошел только Абалаков.
     Потом  я  иду с  Абдурахманом  и  Ураимом  Керимом навстречу Гетье. Уже
темно.  Несмотря на  это,  Абдурахман с  поразительной  уверенностью находит
дорогу  в  сераках. Мы встречаем , Маслаева, который установил на площадке у
лагеря  "5600"  |свой метеорологический  самописец. Гетье,  Дудина,  Гока  и
доктора мы находим в  конце сераков, перед  выходом на ледник. Гок  и доктор
ведут  Гетье  под  руки. Поэтому-то  мы  и  не  могли  определить в  бинокль
численность последней группы.
     Мы  идем к лагерю.  Мы доводим Гетье  до его палатки, раздеваем  его  и
укладываем в спальный мешок.

XII.

     Шторм на  высоте  6900  метров. -  Засыпаны  снегом. - Болезнь Гетье. -
Взятие вершины. - Спуск на "6400". - Встреча с Цаком и носильщиками.

     Это "когда-нибудь потом" наступило не скоро.
     Мы вернулись в Ош. Сентябрь был  на  исходе.  Стояла  благодатная южная
осень. Поля были покрыты снегом созревшего хлопка. Спелые гроздья  винограда
просвечивали янтарем.
     Мы жили на базе ТПЭ и отдыхали после трехмесячного похода. На базе было
спокойно и  тихо. Все  отряды памирского направления, кроме двух, оставшихся
на зимовку, закончили свою работу. Начальники  отрядов  сидели по палаткам и
строчили отчеты. Они готовились к заключительной конференции в Сталинабаде.
     Марковский,  весело поблескивая  голубыми детскими  глазками, довольный
результатами  работ Памирской  группы, расхаживал  между базой и гостиницей,
где он квартировал.
     На столе в его  номере лежала  карта восточного Памира. Вся территория,
кроме  небольшой  области  в  юго-восточном  углу,  была  покрыта  площадной
съемкой.
     Со всех концов Таджикистана на имя Горбунова поступали телеграммы. И из
этого  вороха  сообщений   вырисовывались  основные,   важнейшие  результаты
экспедиции.
     - Золото было найдено в районе северного золотоносного пояса у западных
берегов  Кара-Куля  и в  долине рек Муксу и  Ат-Джайляу. Отряды Клунникова и
Стратановича  продолжали  свои изыскания. Их  результаты могли  выявиться  -
только весной, после зимних работ.
     - В центральной  части  Туркестано-Алайского  хребта в верховьях Исфары
геологические  партии  Ионина  и  Соседко  обнаружили   большую  оловоносную
провинцию.
     -  В бассейне Зеравшана  в урочище Кули-Калон отряд Соболевского  нашел
ценнейшее   месторождение   оптического    флюорита.   Кристаллы    флюорита
представляли собой по качеству и размерам мировые уникумы.
     - Найден вольфрам, радий и уран.
     - Геолог Иванова обнаружила в Зеравшанском хребте сурьму.
     Николай Петрович не  мог ходить. В отмороженных пальцах ног шел процесс
сухой гангрены. Мы с утра выносили его в сад на  соломенный шезлонг. И здесь
оя работал: выслушивал доклады, писал приказы и письма, вел