уть. Но носильщики все же не решались  начать  подъем.
Лишь после долгих уговоров они  тронулись в путь. Крутой  и  трудный  подъем
привел их к первой площадке на пятом "жандарме". Снова колебания:
     Дорога "джуда  яман". (очень плохая -  кирг.)  Пришлось оставить  часть
груза.  Пошли дальше. По отвесной  стене  наискось вверх  Натянуты  веревки,
закрепленные  на  вбитых в скалу крюках. Альпинисты и носильщики перепоясаны
прочными кушаками, какие  носят пожарные.  У  поясов - толстые металлические
карабины. Абалаков и  Гущин накидывают карабины на веревку и начинают подъем
на  стену.  Если  сорвутся -  полетят вниз до  конца веревки и  повиснут  на
карабине. Обдерутся, ушибутся, но не погибнут. Она страхуют  кроме того друг
друга второй веревкой.
     Абалаков  и Гущин поднимаются  по отвесной стене. Веревка  оттягивается
под их тяжестью, отходит от скалы  на полметра. Альпинисты, вися  на ней над
пропастью, с трудом преодолевают стену, достигают следующей площадки, откуда
подъем идет по веревочной лестнице.
     Теперь очередь носильщиков.  Но носильщики  отказываются.  Они не хотят
рисковать  жизнью. Они долго  переговариваются - Абалаков и Гущин сверху, со
стены, носильщики - снизу,  с площадки. Потом носильщики вынимают из спинных
мешков груз, складывают его на площадке и уходят вниз.
     Абалаков  и  Гущин  решают  продолжать  восхождение вдвоем. Но им  надо
сначала спуститься обратно на площадку, чтобы захватить с собою  оставленные
носильщиками  палатки  и  хоть  немного  продуктов.  Спуск  по  веревке  над
пропастью и вторичный подъем. Спинные мешки стали гораздо тяжелее, подъем по
веревке почти превышает человеческие силы.
     И вот они снова на площадке над отвесной стеной. Дальше идет веревочная
лестница и потом крутой  сыпучий кулуар. Каждый шаг грозит обвалом. Особенно
трудно  Гущину,  который идет вторым:  того и  гляди, Абалаков сверху свалит
камень. Кулуар взят. Трудный переход по узкому карнизу над кулуаром.
     Здесь веревки и крюки кончились. Выше  при  подготовке  не поднимались.
Здесь Абалаков и Гущин идут впервые.
     Снова крутой,  почти  отвесный  кулуар. Под  ним - бездонная  пропасть.
Абалаков  начинает подъем.  Гущин,  расставив  ноги,  закрепляется внизу  и,
наложив веревку на скалу, тщательно страхует  Абалакова. Он следит за каждым
его  движением. Абалаков пробует каждый  камень, каждый  выступ, прежде  чем
опереться на них рукой или ногой. Он осторожен, он знает, какой опасности он
подвергнет  Гущина,  если обвалит на неги камень. Но порода  слишком  рыхла.
Сыплется все, за что ни возьмешься. И вот камень из-под ноги Абалакова летит
вниз,  увлекает  за  собою еще несколько. Прильнув  к  скале, Абалаков замер
недвижно.  Он видит,  как  Гущин, стараясь уклониться от сыплющихся  на него
камней, прячет голову под выступ скалы.
     Он видит, как один из камней начисто перебивает связывающую их веревку.
Оба без страховки висят над пропастью. Потом он слышит крик - большой камень
упал Гущину на левую руку, которой он держался за скалу.  Обливаясь  кровью.
Гущин несколько  мгновений  балансирует над  кручей, почти теряя сознание от
боли.  Наконец   ему  удается  восстановить   равновесие.  Абалаков   быстро
спускается к нему, надежным узлом связывает перебитую веревку, закрепляет ее
за выступ  скалы. Потом приступает  к перевязке.  На левой  ладони  Гущина -
большая рана, ладонь и указательный палец  рассечены до кости, из раны лезет
желтая соединительная ткань.
     Абалаков  накладывает повязку, туго ее затягивает. Кровь не  унимается,
повязка промокает.
     Надо скорее спускаться вниз, в ледниковый лагерь, к доктору.
     Спускаться?  А  что  будет  дальше?  Спускаться можно  только  вдвоем с
Абалаковым, так же как и идти вверх Абалаков может только вдвоем с Гущиным.
     Спускаться   -  это   значит,   что  первая  веревка   отказывается  от
восхождения,  не  выполнив ни  одной из возложенных  на нее задач,  даже  не
установив  лагеря  на "б  400". Но  без первой веревки не  пройдет и вторая.
Спускаться - значит сорвать восхождение.
     И  Гущин  с перевязанной рукой, с промокающей  от  крови повязкой решил
идти дальше.
     Преодолен  кулуар. Подошли к шестому "жандарму". Труднейший траверс над
снежным  кулуаром.  Узкий карниз с крутым наклоном: камни  покрыты льдом. Но
слой льда слишком тонок: не держат кошки, нельзя рубить ступени. Сорваться -
километровая  пропасть. Страховка бесполезна -  веревку не за что закрепить.
Сорвется один - потянет за собою другого. Связаны на жизнь и на смерть.
     Дошли  до середины  карниза. Вбили  в  стену  крюк, привязали  веревку.
Второй группе идти будет легче.
     Карниз  привел  к  небольшой  скалистой  площадке.  До  верха   шестого
"жандарма", до фирна осталось  несколько десятков  метров. Но Гущин изнемог.
Он не в состоянии идти дальше. Да и темно. Надо ночевать.
     Палатку поставить нельзя  - нет места для  закрепления  растяжек. Можно
только лечь рядом, тесно прижавшись друг к другу.
     Абалаков вбивает в  скалу два крюка.  Привязывает к ним себя и  Гущина,
чтобы  ночью не  скатиться вниз.  Расстилает на площадке палатку. Альпинисты
влезают в нее, укладываются.
     Абалаков засыпает. Гущин не может спать - слишком сильно болит рука,
     Среди  ночи Гущин  будит Абалакова. Рука распухла, повязка  врезалась в
живую ткань. Абалаков с трудом разрезает ножницами твердый от засохшей крови
бинт, меняет повязку.
     Утром преодолевают последние метры шестого  "жандарма" и выходят на его
вершину. Узкий длинный фирновый гребень,  местами острый, образует переход с
ребра на гигантские фирновые поля вершинного массива.
     У  начала  гребня  -  маленькая  площадка.  На  ней  Абалаков  и  Гущин
устанавливает две палатки - лагерь "6400".
     Страшное ребро форсировано. Они - на его верхней грани. С одной стороны
- обрыв  в цирк  Сталина, в мульду, откуда  идут лавины.  С другой стороны -
отвесный склон к ледопаду Орджоникидзе.
     Они уже выше почти  всех окружающих вершин. Они  смотрят сверху вниз на
сахарную  голову пика  Орджоникидзе, у  подножья которого разбит  ледниковый
лагерь.  Лавины,  всегда  шедшие сверху, рождаются  теперь  где-то внизу под
ними.
     Весь  мир - ниже их. И  только вершина  пика Сталина  высится над  ними
больше,  чем на  километр.  Ее снежный массив, закрывая  половину горизонта,
подымается  вверх  мягкими   уступами,  сверкающими   на  солнце  перекатами
безграничных фирновых полей.
     Миллионы лет тому назад в вулканических сдвигах, в судорогах, остывания
расплавленной магмы, жидкого нутра  нашей планеты, наморщилась здесь  земная
кора складками горных хребтов.  Миллионы лет грызли ветры и туманы, морозы и
жар  солнечных лучей эти складки, создавая ущелья  и  крутые склоны,  острые
гребни и вершины, и среди них - высочайшую из всех, пик Сталина.
     Когда глетчеры, совершая свое великое наступление на лицо земли, ползли
с севера, от полюса, к югу, льды и снега одели ее - эту высочайшую вершину -
в броню фирна.
     Тысячелетия стояла  она,  недоступная, недостижимая, сверкая  на солнце
ледяным холодом своих граней.
     И  теперь два пигмея,  два ничтожно  маленьких  существа  копошились на
скалистой   площадке  у  самых   подступов  к  ней,  собираясь  нарушить  ее
тысячелетний покой.
     Между тем  на маленькой скалистой площадке начинается  будничный обиход
людской жизни.
     Абалаков набирает  в  кастрюлю  снег  для чая, ставит  ее  на маленькую
кухоньку,  зажигая  под  ней  белые  кирпичики сухого спирта. Они горят едва
видимым голубоватым пламенем. Снег тает, на  дне кастрюльки остается немного
воды. Кастрюлю приходится  вторично набивать снегом. Больше часа  уходит  на
то, чтобы добыть две кружки горячего чая.
     После чая Абалаков хочет спуститься к подножью пятого "жандарма", чтобы
занести наверх часть оставленного  носильщиками груза.  Но от этого пришлось
отказаться - Гущин был слишком измучен.
     Лежа  в  спальных  мешках,  отдыхали  от  напряжений   вчерашнего  дня,
прислушивались  к мертвой тишине ледяной пустыни,  лишь изредка нарушавшейся
отдаленным гулом лавин и камнепадов.
     И вдруг вскоре  после  обеда  услышали людские голоса. Внизу  на скалах
кто-то  переговаривался. Все ближе и ближе,  и в траверсе шестого "жандарма"
над снежным кулуаром показываются фигуры Зекира, Нишана и Ураима Керима. Они
преодолели ребро! Они  идут  медленно и осторожно,  эти природные скалолазы.
Они несут тяжелый груз в спинных мешках и останавливаются на каждом шагу.
     Абалаков  радостно  приветствует  их, спускается им  навстречу и сквозь
брезент спинных мешков прощупывает гладкий алюминий радиостанции.
     Ура!  Станция  миновала  ребро,  восхождение  не  сорвано,  восхождение
продолжается!
     Абалаков  приготовляет носильщикам пищу. Носильщики наспех  закусывают.
Они спешат: "большой  начальник" приказал  им еще сегодня вернуться в лагерь
"5900".  Они  надевают  пустые  спинные  мешки, берут  написанную Абалаковым
записку и быстро спускаются вниз. Они исчезают  в скалах шестого "жандарма".
Где-то внизу  теряются последние отзвуки их голосов. Тишина снова  окутывает
лагерь. Вечером носильщики  вернулись на "5900", где их ждала вторая веревка
- Горбунов, Гетье, Цак и Шиянов.
     Итак,  станция  была  наверху. Но один из носильщиков  -  Зекир Прен  -
заболел. Острые ревматические боли .свели его коленные  суставы, он с трудом
передвигался на полусогнутых ногах. Его пришлось отправить вниз.
     На другой день вторая веревка с Нишаном и Ураимом Кери-мом пошла вверх.
Нишан и Ураим Керим вторично форсировали ребро.
     Уже стемнело, когда группа поднялась к лагерю "б 400", Дболаков  дважды
спускался  до  половины шестого "жандарма", помогая сначала  Цаку и Шиянову,
затем - Горбунову и Гетье.
     Не доходя  нескольких  десятков метров до лагеря.  Горбунов оставил  на
скалах свой рюкзак. Абалаков в полной темноте спустился за ним и принес  его
в лагерь.
     Итак, самая трудная часть пути - скалистое ребро - осталась позади. Все
альпинисты,  станция,  оборудование  для  последнего лагеря и продукты  были
наверху. Но продуктов было очень мало. Их могло хватить только в том случае,
если бы удалось закончить восхождение без всяких непредвиденных задержек. На
это, однако, нельзя было  рассчитывать. Стрелка анероида беспокойно металась
по шкале, предсказывая неустойчивую погоду.  Можно было опасаться  тумана  и
шторма.
     Николай  Петрович еще  накануне взял на  учет все продукты и  ограничил
порции. Альпинисты  были переведены  на голодный паек. Вечером  26-го, после
трудного подъема на ребро, они получили по несколько ложек манной каши и чай
с галетами.
     Сказывались недостатки подготовительной работы, вызванные. малым числом
носильщиков и их неприспособленностью к пребыванию на больших высотах.
     Начался "великий пост" штурмовой группы, едва не сорвавший восхождения.
     На  другой день утром  Нишан и Ураим Керим, страдавшие горной болезнью,
пошли вниз. Последние носильщики выбыли из строя.
     Абалаков  и Гущин взвалили на себя двухпудовую  радиостанцию и .понесли
ее дальше  к вершине. На 6400 метре, где каждый килограмм кажется пудом, это
был настоящий подвиг силы и выносливости. Осторожно, связанные веревкой, шли
они  по острому  фирновому гребню. Каждый  внимательно  следил за товарищем.
Если  бы один из них сорвался  с гребня, другой  должен  был  бы  тотчас  же
прыгать  вниз на противоположную сторону. И затем,  повиснув на веревке  над
пропастью с двух сторон гребня, они должны были бы снова взобраться наверх.
     Миновав гребень, Абалаков и Гущин поднялись по фирновым полям до высоты
6900 метров, оставили там радиостанцию, наметили место для последнего лагеря
и вернулись на "б 400".
     28 августа  Гетъе и Цак спустились к  пятому "жандарму" за  продуктами,
оставленными там носильщиками 24-го,  и снова поднялись на "б 400". Горбунов
и Шиянов сделали попытку пройти туда, где Абалаков и Гущин оставили станцию,
и  установить  последний  лагерь.  Но Шиянов, все  еще  не  оправившийся  от
отравления, почувствовал себя плохо, и им пришлось вернуться.
     29  августа альпинисты  покинули  наконец лагерь  "б  400".  Связавшись
попарно, они осторожно миновали фирновый гребень и начали подъем по фирновым
полям. К вечеру  они достигли места последнего лагеря. Две маленьких палатки
возникли в белой фирновой пустыне.
     А  между  тем по плану в этот  же самый  день,  29 августа, альпинисты,
закончив восхождение, должны были вернуться в ледниковый лагерь...

XI.

     Как спускались  Цак, Гущин и Шиянов. - Дудин и Харлампиев поднимаются в
лагерь "5600".  -  Победа - "вершина взята,  станция  поставлена". - Спуск в
лагерь "б 400". XII.

     Вершина была близка. Всего на 600 метров надо было подняться по снежным
перекатам  фирновых полей,  чтобы ступить на  высочайшую  точку  СССР, чтобы
вписать славную страницу в историю советской науки и советского альпинизма.
     И все же трое из шести  вынуждены были отступить. Уже шесть дней прошло
с тех пор, как  Гущину разбило камнем руку. Рука чудовищно распухла и сильно
болела.  Гущин  почти  не  спал. Шиянов  так и  не оправился  от  отравления
консервами. У Цака шекельтоны оказались слишком тесными: ногам было холодно,
и их легко было отморозить.
     Гущин, Шиянов и Цак решили спускаться.
     Маленькая подробность: Шиянов пришел  к этому  решению ночью. И  утром,
незаметно для товарищей, он  не  принял участия в  трапезе, чтобы сэкономить
продукты для тех, кто продолжал восхождение.
     А  экономить  продукты  было необходимо: предсказание  анероида  начало
исполняться. У вершины клубился туман.
     Уходящие  вниз видели, как  Абалаков  с  одной  частью  радиостанции  в
спинном  мешке стал  медленно подниматься в  направлении к вершине. Вслед за
ним  двинулся  в  путь  Горбунов. Последним шел  Гетье, несший вторую  часть
радиостанции.  Он  сгибался  под  непосильной   тяжестью  и  каждые  десять-
пятнадцать шагов в изнеможении падал в снег.
     Туман  спускался  все  ниже, и  фигуры  трех  поднимавшихся  к  вершине
альпинистов расплылись в нем неясными силуэтами.
     Гущин,  Цак и Шиянов вскоре достигли лагеря "б 400". Здесь для уходящих
вниз  были оставлены  одна банка  консервов,  девять  кубиков "магги", шесть
галет, четыре куска сахара, четыре леденца и пачка сухого спирта.
     Пока готовили еду, Гущин корчился на полу палатки от  нестерпимой боли.
Шиянов  согрел  воды,  промыл  ему рану  и  переменил  повязку. Шиянов  тоже
чувствовал себя слабым. Он и Гущин решили ночевать на "б 400".
     Между  тем  Цак должен  был спускаться дальше.  Он получил задание  как
можно скорее добраться до нижних  лагерей и вновь  подняться с  носильщиками
наверх, на "6400"  или "6900", чтобы доставить продукты. Медлить нельзя было
ни минуты. Погода портилась, а люди наверху остались на голодном пайке.
     Как было поступить? Как спуститься по  скалистому ребру одному, когда и
на веревке с опытными товарищами спуск был труден и опасен?
     Выручили старые навыки.
     Есть альпинисты, ходящие по горам в одиночку. Они любят оставаться одни
лицом к  лицу  с  величавым  миром вершин и ледников.  Ради этого они готовы
подвергаться  лишнему риску и  лишним опасностям.  Ибо  ходить  в одиночку -
много труднее и опаснее, чем ходить вдвоем или втроем.
     Цак, австрийский рабочий, коммунист, у себя на родине  был альпинистом-
одиночкой.  Много  глетчеров  прошел   он  один,  без  товарищей,  осторожно
прощупывая впереди себя ледорубом снег, много вершин  в  Альпах и  Тироле он
взял, не  связанный  ни  с  кем  веревкой.  И  теперь  он не отступил  перед
труднейшей задачей - одному спуститься по скалистому ребру. Он надел спинной
мешок, взял ледоруб и исчез в скалах шестого  "жандарма". Поздно вечером  он
достиг  двух  палаток на краю  трещины  на фирновом обрыве - лагеря  "5900".
Одинокий огонек походной кухни зажегся в одной из них...
     31-го  с  утра начался  снегопад. Снег валил густыми хлопьями. Он занес
скалы, скрыл  неровности, выступы,  ступеньки,  удесятерил опасность спуска.
Шиянов и Гущин чувствовали себя больными и слабыми. Но надо было опускаться:
в лагере оставался  только однодневный неприкосновенный  запас продуктов для
верхней группы.
     Вот что записал потом в своем дневнике Шиянов:
     "31/VIII 1933 года.
     Когда  я высунулся утром из  палатки,  я был поражен происшедшей кругом
переменой.  Все было покрыто  толстой  пеленой снега, и густой  ослепительно
белый  туман  заставлял  щурить  глаза.  Чтобы лучше разглядеть местность, я
надел защитные очки. Рука у Гущина очень сильно болела. Примерно  в 9  часов
утра  (часов у нас не было)  мы начали приготовлять чаи  и бульон  магги.  В
магги я разломал две галеты. Поели. Гущин все время просил воды,  потому что
у него пересыхало во рту.
     Часов  в  одиннадцать  или   в  двенадцать  мы,   поразмыслив,   решили
спускаться. Шел сильный снегопад, все было окутано густым туманом, и в такую
погоду   спускаться  даже  для   здоровых  альпинистов  считается   безумным
предприятием.
     Но  питание  наше  было  кончено и  пережидать здесь  непогоду  значило
потерять  силы  и  быть  обузой  для  спустившихся  с  "7000",  тоже  сильно
измученных  и  почти  без провианта.  Мы  связались на  всю  имеющуюся у нас
веревку (приблизительно 30 метров) и тронулись вниз.
     С  первых  же шагов  мы  натолкнулись на серьезные затруднения:  мы  не
знали, куда  нам спускаться -  правее или  левее,  для того чтобы попасть на
нужный нам снежник. Из прорывов тумана то  там,  то здесь выступают какие-то
незнакомые  утесы громадных  размеров и  причудливой формы.  Гущин шел здесь
поздно вечером, а потому ничего  не  знает, и  дорогу отыскивал я. С большим
трудом мы все-таки подошли к крутому ледяному кулуару, по которому надо было
спускаться вниз. Спуск очень труден. Крутые, покрытые снегом скалы незаметно
переходят  в лед, по  которому  вдруг начинаешь стремительно скользить вниз.
Спасает  только ледоруб и веревка.  Задержавшись,  вырубаешь  себе  для  ног
ступени и начинаешь страховать товарища.
     Наконец подошли к  верхнему крутому  снежнику  перед пятым "жандармом".
Сумерки  спускались  на  землю, делая  все  темным и  таинственным.  Начался
сильный мороз (высота 6300 или 6200). Это был самый опасный момент спуска:
     крутой,  градусов  75  -  80,  ледяной  склон  спускается  с  гребня  и
обрывается в полуторакилометровую пропасть с отвесными скалистыми стенами.
     Глубоко вдали  и внизу, сквозь прорывы тумана, видны ледники  и хребты.
Гущин,  как  слабейший,  идет вперед.  Он  осторожно нащупывает  под  снегом
могущие выдержать  его вес неровности  и пересекает  снежник. Я,  прильнув к
скалам, внимательно следил за его движением  для  того, чтобы в случае нужды
вовремя принять меры для страховки. Вот он дошел до  середины льда и вбивает
крюк  в выступ скалы.  Сейчас пойду я. К этому крюку я прицеплюсь карабином,
чтобы страховать дальнейший спуск Гущина.  Переход на длину веревки берет не
менее получаса - так надо осторожно и обдуманно двигаться.
     Мы идем уже около пяти часов.  Я настолько слаб, что- поддерживаю  себя
большим напряжением воли.
     Мороз  охватывает ноги, руки и заставляет  дрожать все тело.  Штурмовой
костюм на мне превратился в ледяной  футляр. Рукавицы  - тоже  лед... Сквозь
прорывы тумана я вижу неполный круг луны. Прямо передо мной  вдруг вырастает
гигантский пик Комакадемии. Он кажется  немного опрокинутым на меня  и очень
близким, но это мираж в  тумане. Со стены с  шуршаньем падают лавины свежего
снега.  Я стою на середине ледяного склона, за пояс тянет карабин, которым я
пристегнут к кольцу крюка. Гущин уже прошел снег и  ищет место, где бы вбить
крюк для того, чтобы страховать меня..."
     Шиянов следил за каждым движением своего товарища, балансировавшего над
обрывом.  Потом