И нет никаких причин полагать, будто с  тех  пор  с
ним что-то случилось.
   Роудбуш встал, и она поняла, что ей пора уходить.
   - Я хотел бы сказать вам больше, но пока не могу. Вскоре,  надеюсь,  мы
узнаем все подробности. А пока - верьте так же свято, как я.
   Уже вставая, она сказала:
   - В ту первую ночь я получила от Стива сообщение. Был анонимный звонок.
Неизвестный назвал мое интимное прозвище, чтобы я  знала,  что  звонят  от
Стива. ФБР об этом известно?
   - Да, - он кивнул. - Я все это знаю. И так же, как вы,  уверен:  звонок
был от Стива.
   Она подобрала свою сумочку и крепко сжала ее в руках.  Он  проводил  ее
через холл к лифту и ласково пожал ей руку. Но,  уже  стоя  в  лифте,  Сью
вдруг поняла, что скоро снова останется одна.
   - Все это так невероятно, - сказала она. - В этом нет никакого  смысла.
Никакого!
   - Мы оба должны верить в Стива, - сказал Роудбуш. - Я думаю, вы верите.
   - Я стараюсь, - сказала она. Но, когда маленький старомодный лифт начал
спускаться, она уже была одна.
   Мать с дочерью сидели в гостиной у себя,  на  Бруксайд  Драйв,  Сью  на
ковре, а Гретхен в любимом кресле Стива. Гретхен рассказала о  женщине  из
"Диалога" и о том, что Мигель узнал в доме на Р-стрит, и крепко сжала руки
матери в своих.
   - Мама, я говорю прямо! - сказала она. - Я по-другому просто не умею.
   Сью посмотрела на Гретхен.
   - Твой отец, - спокойно сказала Сью, - так же нормален, как ты и  я.  Я
знаю его не неделю, не месяц, а годы.
   Она пересказала все, о чем говорил ей президент, невольно выдавая  свои
надежды  и  предположения  за  факты,  словно  сама  читала  донесения  из
манильской папки.
   - Вот так объясняются вечера по средам в Потомакском клубе, - закончила
она,  не  удержавшись  от  сарказма.  Вспоминать  про  ложь   Стива   было
по-прежнему горько.
   - Но что они там изучали? - спросила Гретхен.
   - Точно пока неизвестно... Но ты  же  знаешь  отца.  Высшая  математика
могла его увлечь.
   - Но почему они не встречались здесь, в  доме?  -  Гретхен  уже  теряла
терпение. - К чему вся эта таинственность? А эта квартирка  на  Р-стрит?..
О, мама!
   - Гретхен, - резко сказала Сью, - твои подозрения отвратительны.
   - Я только пытаюсь понять.
   - Нет, не пытаешься. Ты ведешь себя, как прокурор на суде.
   - Не говори так, прошу тебя! - Гретхен соскользнула с кресла  на  ковер
рядом с матерью. - Все это тянется уже столько дней. Боюсь,  нам  придется
взглянуть правде в глаза. И надо  постараться  быть  честными  друг  перед
другом.
   - Я стараюсь быть честной.
   - Где сейчас доктор Любин? - спросила Гретхен.
   Сью на секунду задумалась.
   - Не знаю. Президент об  этом  не  говорил.  Но  если  тот  человек  из
Кентукки прав, значит, он тоже исчез.
   - Мама, - сказала Гретхен, - когда мы вернулись, Мигель попытался найти
Филипа Любина в Балтиморе по телефону. Из его дома нам  ответили,  что  он
уехал и не вернется раньше февраля.  Адреса  для  пересылки  почты  он  не
оставил. А исчез  он  в  позапрошлое  воскресенье,  через  три  дня  после
исчезновения отца.
   - Через три дня...
   - Да. В воскресенье 29 августа.
   - Это не значит, что...
   - Нет, значит, - сказала Гретхен. - Может быть, им пришлось  исчезнуть,
а может быть, они этого хотели.
   - О, Гретхен!
   Сью обхватила дочь руками и уткнулась лицом  ей  в  плечо.  Навернулись
слезы, и она заплакала, тихонько  всхлипывая.  Гретхен  молча  обняла  ее,
думая о том, что теперь их жизнь уже, наверное, никогда  не  будет  такой,
как прежде.
   Час спустя Сью лежала в постели, вглядываясь в  темноту.  Сон  не  шел.
Перед глазами ее была все та же злосчастная папка на  кофейном  столике  в
Белом доме, папка  с  ответами  на  все  ее  сомнения.  И  мысли  о  Стиве
проносились в ее голове,  как  вагоны  по  бесконечному  туннелю.  Все  ее
инстинкты ослабели, отступили под  натиском  страха.  Интуиция  ничего  не
могла подсказать. Лишь одна сцена ярко всплывала в воображении:  маленький
неряшливый человек скорчился возле какой-то кучи, на которой  стоял  Стив.
Человечек протягивал Стиву руку. Стив улыбался ему. И  рука  об  руку  они
уходили вдаль.
   Сью резко повернулась на бок.
   Зазвонил телефон на тумбочке. Она попыталась снять трубку, но в темноте
не нашла. Она включила лампочку над кроватью и только тогда ответила.
   - Миссис Грир? - раздался резкий мужской голос.
   - Да, Сью Грир у телефона.
   -  Миссис  Грир,  у  меня  для  вас  сообщение.  Пожалуйста,   слушайте
внимательно. Начинаю: "Милая, дорогая Львишка, я жив и здоров. Рассчитываю
вернуться домой в течение  месяца.  Тогда  мы  отпразднуем  нашу  двадцать
шестую годовщину и разопьем ту  самую  бутыль.  Ты  найдешь  ее  в  винном
погребке за шампанским. А пока вся моя любовь с тобой и с Гретхен.  Стив".
Конец.
   Раздался щелчок - и тишина.
   Сью выбралась из постели, сунула ноги в шлепанцы,  схватила  с  вешалки
халат. Чуть не бегом спустилась она по двум пролетам лестницы в подвал.
   Винный погребок, выгородка из толстых досок в углу подвала подальше  от
мазутного нагревателя. Сью дернула шнур, загорелась лампочка.  Полки  были
плотно уставлены джином, виски  и  ромом,  а  в  винном  отделении  лежали
бутылки шампанского. Когда Сью просунула за них руку, она  нашла  то,  что
искала.
   Это была серая глиняная бутыль, сплошь покрытая пылью,  но  Сью  знала,
что в ней имбирное пиво. Воспоминания нахлынули на нее. Их медовый месяц в
том далеком июне в Нова  Скотиа...  Приглушенный  крик  чаек  и  крачек  в
тумане... Удары прибоя о скалы... Острый  запах  соли  и  рыбы...  Дощатый
коттеджик на самом берегу и их ежедневные прогулки в порт Мутон,  где  они
всегда  распивали  здоровенную  бутыль  имбирного  пива...   Его   резкий,
освежающий вкус... Стив смеялся и говорил, что,  когда  они  состарятся  и
растолстеют, они отметят какую-нибудь  годовщину  своей  свадьбы  имбирным
пивом.
   Она стояла и  гладила  чуть  шероховатую  бутыль,  пока  пальцы  ее  не
покрылись пылью. Как это похоже на Стива - хранить все эти годы пиво и  не
говорить ей ни слова, как бесконечно глупо  и  сентиментально!  Она  снова
спрятала бутыль за шампанское, выключила свет  и  чуть  ли  не  вприпрыжку
поднялась по лестнице.
   Сначала ей хотелось сразу рассказать о звонке Гретхен, но под дверью ее
комнаты уже не было видно света.  Тем  лучше!  Она  все  расскажет  завтра
утром. А теперь она  понаслаждается  одна  своей  радостью...  Вернется  в
течение месяца. Погоди-ка, что у нас сегодня?  Восьмое  сентября.  Значит,
восьмого октября. А может быть, он имел в виду четыре недели? Тогда  какой
это будет день? Шестое октября.
   Она поуютнее устроилась под одеялом, радуясь, что ночной воздух  пахнет
осенью. Лето ушло, а Стива нет.  Она  проспала  крепким  сном  до  утра  и
впервые за две недели как следует отдохнула.



12

   В тот вечер в последних числах сентября я принял окончательное решение.
Если к следующему экстренному совещанию у президента  мне  не  предоставят
достоверных фактов и если Пол Роудбуш не удостоит меня своим  доверием,  я
откажусь от должности пресс-секретаря Белого дома.
   С тех пор как президент Роудбуш беседовал с Сусанной Грир,  прошло  три
недели.
   Хотя подобное решение пресс-секретаря  для  истории  пустяк,  ничто  по
сравнению,  например,  с  угрозой  подать  в   отставку   государственного
секретаря или министра обороны, в данном случае оно представляет известный
интерес, как иллюстрация к критической стадии дела  Грира.  Потому  что  к
этому  времени  загадочное  исчезновение  Стивена  Грира  поставило  перед
выбором между верностью долгу и личной гордостью гораздо более важных лиц,
чем я.
   Сенсации, как я успел понять почти за  двадцать  лет  газетной  работы,
подчиняются своему особому ритму. После первой волны всеобщего возбуждения
и любопытства любые сенсации постепенно блекнут и уплывают на задний план,
пока их не подхватит следующая  волна.  Сенсационное  убийство,  например,
может занимать все первые страницы газет чуть больше недели, затем  сойдет
до маленьких заметок почти в самом конце, пока подозреваемого не  предадут
суду и новые факты  снова  не  сделают  эту  историю  злободневной.  Давно
известно, что даже национальный кризис, даже  война  не  могут  бесконечно
привлекать внимание читателей изо дня  в  день.  Нам  дороже  свои  личные
переживания, и мы вновь и вновь обращаемся к тому, что, по нашему  мнению,
в данный момент угрожает обществу, морали или просто нашему благополучию.
   Дело Грира не стало исключением. Недели две оно было главной сенсацией,
ему посвящали первые  страницы  газет  и  вечерние  передачи  телевидения.
Наивысшего взлета оно достигло после речи Калпа в Кентукки.  Затем,  когда
Роудбуш отказался что-либо сообщить, помимо своего  короткого  ответа,  за
неимением новых фактов интерес к этому делу увял. Грир исчез, но куда, как
и почему, никто не знал.
   Это не означает, что ничего нового не произошло.  Сомнения  избирателей
ослабили позиции Роудбуша, размывая его бастион в слабых местах и подрывая
там, где он, казалось,  был  всего  прочнее.  Мы  все  в  Белом  доме  это
чувствовали.   Сенат   заваливал   нас   запросами,   волновался,   вносил
предложения. Наши кандидаты в конгресс, чье политическое будущее  зависело
от успеха Роудбуша на выборах второго  ноября,  выражали  частным  образом
всяческие  опасения.  Первоначальная  уверенность   нашего   национального
предвыборного комитета постепенно  сменялась  тревогой.  Различные  другие
комитеты за переизбрание Роудбуша сталкивались  с  упадком  энтузиазма,  а
главное - с недостатком средств, на которые они рассчитывали.
   Мои собственные проблемы, хотя и носили личный характер, были от  этого
не менее жгучими. Лишь после долгих и мучительных размышлений я  пришел  к
следующему выводу.
   Я  был  убежден,  что  президенту  известны  точные   факты   благодаря
донесениям ФБР. По-моему, он скрывал эти факты в слабой надежде  отсрочить
грандиозный скандал до своего переизбрания. В этом меня постепенно убедила
его уклончивость во всем, что касалось дела  Грира,  и  решительный  отказ
признать какую-либо связь между Гриром и Любиным. Тут  он  был  тверд  как
алмаз. Я был также убежден, что никто из окружения  президента  не  был  в
курсе дела Грира. Каким-то непонятным образом президент оказал давление на
Питера Десковича и заставил его скрыть материалы ФБР. Я полагал, что, если
Артур Ингрем и рассказал людям Уолкотта то, что он сам узнал, у него  были
к тому основания. Постепенно я пришел к  убеждению,  что  трудно  упрекать
Ингрема, если он повел свое расследование через ЦРУ  в  нарушение  приказа
Роудбуша.
   В ту ночь мы долго спорили обо всем этом с Джилл. Мы были все еще нежны
друг к другу, хотя наша любовь уже не была  столь  безмятежной.  Случай  с
таинственным телефонным звонком  больше  не  вспоминался.  То  есть  Джилл
забыла о нем, но я по-прежнему  время  от  времени  задумывался  над  этой
историей. Однако она твердила, что неведомый "Ник" звонил именно Баттер, а
не ей, и открыто сомневаться я не мог, опасаясь сцен.
   Мы проговорили тогда несколько часов, прежде чем я объявил ей  о  своем
решении подать в отставку. Мы сидели на ее старой продавленной  тахте  под
угловым окном ее квартирки. Баттер Найгаард еще  не  было,  но  она  могла
заявиться в любую минуту.
   - Ты абсолютно прав, - сказала мне Джилл. - Президенту не  к  лицу  так
обманывать народ.
   - На это мне  наплевать,  -  ответил  я.  -  Меня  не  интересует,  что
президент говорит или не говорит народу.
   - Неправда, очень даже интересует! - Она сразу взвилась.  -  И  в  этом
именно все дело...
   - И вовсе не в этом, - возразил я.  -  Если  Роудбуш  хочет  что-нибудь
скрыть от страны, чтобы разделаться с Уолкоттом, это его право.
   - Джин, мне кажется, ты слишком циничен.
   - Если это тебя шокирует, на здоровье! - не выдержал я. Видимо,  женщин
гораздо больше оскорбляют отступления от  общепринятой  морали,  чем  наши
измены. - Он имеет право на самозащиту. Ему  нужно  победить  на  выборах.
Любой кандидат искажает истину, если ему это выгодно, а ставка  достаточно
велика. Роудбуш не составляет исключения...
   - Джи-и-ин!
   - Дай мне закончить. Народ и Каллиган  -  разные  категории.  Он  может
врать стране или чего-то недоговаривать, но врать  мне  -  это  уже  нечто
иное: он не имеет права хитрить со мной! Либо  мы  во  всем  заодно,  либо
пусть барахтается один.
   - Ты морочишь мне голову, - сказала она. - Это точно.  Ты  разыгрываешь
роль сверхциничного газетчика. На здоровье! Но до чего же все это фальшиво
и тебе совсем не к лицу.
   - Никому я не морочу голову, - ответил я. - Я только с тобой  и  говорю
откровенно. А ты паришь на своем идеалистическом облаке и не хочешь видеть
политику такой, как она есть. Господи, после трех с лишним  лет  работы  в
Белом доме... Да любая  большеглазая  простушка  могла  бы  за  это  время
кое-что понять.
   Вместо того чтобы разозлиться, Джилл наградила меня покровительственной
улыбкой, как добрая тетушка капризного племянника.
   - О, ты меня не проведешь, Юджин Каллиган! Ты  только  хочешь  казаться
прожженным  циником.  Тебе  стыдно  признаваться  в  таком   пороке,   как
альтруизм. Но я-то знаю тебя лучше. Ты оскорблен потому, что  твой  идеал,
твой герой ради собственной шкуры утаивает информацию, которую народ имеет
право знать. Ты понимаешь, что это аморально, и это тебя выводит из себя.
   - О господи, замолчи! - взмолился  я.  -  Если  Полу  хочется  дурачить
публику, это его дело. Но, когда он пробует одурачить меня,  это  уже  мое
дело.
   - Бэби, - сказала она с нежным укором, - я  тебе  не  верю.  Почему  мы
стыдимся признаваться в лучших своих побуждениях?
   И никакие доводы не смогли ее разубедить. В конце концов я  сдался.  Не
дожидаясь прихода Баттер, я отправился домой, раздумывая по дороге о нашем
с Джилл разговоре. Женская интуиция, на которую Джилл так уповала, на  сей
раз ее подвела. Мое  решение  не  имело  общественно-моральной  основы.  Я
признавал за Роудбушем право замалчивать, приукрашивать или даже  искажать
факты - если это не грозило безопасности страны - ради победы на  выборах.
В политике это вообще обычное дело, а на  сей  раз  ставка  была  особенно
велика - верховная власть в стране. Но он не имел права лгать  лично  мне,
даже просто уклоняясь от ответов. Поступая так, он выражал сомнение в моей
преданности. Он как бы заявлял, что мне нельзя доверять до конца.
   Однако Джилл так и не захотела меня понять.  Даже  на  следующий  день,
когда я пытался разобраться  в  бумагах  у  себя  на  столе  перед  важной
встречей, она сказала мне со всей серьезностью школьницы:
   - Джин, я горжусь тобой и тем, что ты делаешь.
   Увы, подумал я, даже ангел праведный  не  может  взлететь  на  глиняных
крыльях.
   В тот  день  широкая  приветственная  улыбка  Роудбуша  мелькнула,  как
одинокий огонек в бушующем море. Кроме президента,  присутствовали  семеро
мужчин и одна женщина, возглавлявшая женский избирательный комитет. Все мы
были обескуражены, разве что  кроме  председателя  Независимого  комитета,
дилетанта и новичка в политике.
   Председатель Национального комитета не скрывал мрачного настроения.  Он
даже забыл угостить всех  сигарами,  словно  хотел  сказать:  раз  настали
тяжелые времена, надо  экономить  на  табаке.  Руководитель  избирательной
кампании Дэнни Каваног,  нервный  маленький  человек,  всегда  живой,  как
ртуть, сегодня сидел погруженный в раздумья и явно подавленный.  На  лицах
остальных - нашего  финансового  распорядителя,  председателя  Молодежного
комитета, эксперта по зондированию общественного мнения, имевшего  дело  с
анкетами, опросами и компьютерами, - тоже не было радостных улыбок. А  про
меня нечего и  говорить.  Вообще-то  сегодня  с  президентом  должны  были
встретиться девять руководителей избирательной  комиссии.  Но  старший  из
них, Стивен Б.Грир, числился без вести пропавшим вот уже  тридцать  четыре
дня. Нам оставалось только  поблагодарить  Грира  за  сегодняшнее  веселое
настроение.
   Разговор  начался  с  того,  что  председательница  женского   комитета
преподнесла  нам   свеженькую   сплетню.   Эстер   Партинари,   знаменитой
вашингтонской ясновидящей, было очередное откровение о Грире,  наверное  в
цветном изображении. Как мы узнали, ей привиделся высокий острый  утес,  с
которого Стивен Грир падал то ли по своей, то ли по  чужой  воле  -  этого
Партинари не смогла определить. Во всяком случае, Грир летел  в  бездонную
пропасть. (Наверное, вверх тормашками, подумал я.)
   Наша председательница взахлеб рассказывала, что мисс Партинари  считает
Грира мертвым и предсказывает, что о гибели его будет  объявлено  миру  21
января, через день после инаугурации [инаугурация - торжественное введение
в должность; здесь - президента США].
   - Чьей инаугурации? - спросил Дэнни Каваног с каменным лицом.
   В другое время такая шуточка вызвала бы взрыв смеха, но  сегодня  никто
не издал ни звука, и даже Роудбуш еле улыбнулся.
   Но  это  было  еще  не  все.  Пророчица   Эстер   уже   дает   интервью
представительницам печати в своей нелепой мастерской по производству духов
и привидений. Очевидно, завтра газеты выйдут с некрологами Грира.  Эксперт
по общественному мнению быстро вставил, что у мисс Партинари предсказанные
бедствия сбываются только на 37,5%, значительно реже обычных 50%,  которых
достигают даже средние ясновидцы. Это никого  не  утешило,  поскольку  для
миллионов избирательниц по всей стране идиотские предсказания  Эстер  были
вторым евангелием.
   - Хоть у кого-нибудь есть приятные новости? - спросил Роудбуш.
   Таких ни у кого не оказалось. А когда от потусторонних  дел  перешли  к
действительности, стало еще хуже. Финансовый  распорядитель  сообщил,  что
поступления взносов заметно уменьшились. В делах хаос и нервозность. Тайна
Грира оказывает на  индустриально-политический  комплекс  почти  такое  же
влияние,  как  основные  экономические  факторы.  Курс  акций   на   бирже
стабилизировался, правда, на пять пунктов ниже того уровня, который был до
двух "грировских паник"; многие основные акции еще недостаточно поднялись.
Например, акции "Учебных микрофильмов"  до  сих  пор  идут  по  40  вместо
нормального курса в 56 и 57. Видимо,  "Уч-микро"  стабилизируются  на  45,
потому что кое-кто начал их бурно скупать, главным образом  Брэди  Меншип,
нью-йоркский спекулянт. Барни Лумис держится, однако дела  его  со  сбором
средств на избирательную кампанию явно  не  блестящи.  Но  тюрьма  ему  не
грозит;  СЭК  [Специальный  экономический  комитет  по  расследованиям   о
злоупотреблениях на бирже] занялся  расследованием  финансового  положения
"Уч-микро" и, видимо, опровергнет сплетни. Кое-кто из крупных  политиканов
переметнулся к Уолкотту, и теперь некоторые букмекеры считают,  что  шансы
Роудбуша, стоявшие в августе 12 к 5, сегодня упали до 8 к 5.
   Председатель Национального комитета - символ глубочайшего пессимизма со
своей незажженной сигарой -  сказал,  что  энтузиазм  избирателей  падает.
Добровольцев на местах не  хватает.  Председатели  комитетов  в  штатах  и
провинциях брюзжат, а вчера четверо кандидатов партии из  Айдахо  прислали
телеграмму с просьбой отменить выступление Роудбуша в их  штате.  Если  уж
местные кандидаты начинают отказываться от общенационального списка, держи
ухо  востро!  Такие  вещи  заразительны  и  могут  перерасти  в  эпидемию.
Председатель рекомендует: Пол Роудбуш должен выступить по всем  программам
телевидения с обращением к стране. Тема речи одна - Стивен Грир.
   Представитель молодых избирателей - в свои тридцать девять лет  он  уже
не очень подходил  для  этой  роли  -  сказал,  что,  хотя  юные  сорванцы
одинаково высмеивают и Уолкотта и Роудбуша, стрелы, нацеленные в Роудбуша,
отравлены ядом. Песенка под  названием  "