узнаю его среди тысячи других. Сколько кипарисовых
бревен перетаскал этот бык для старого хозяина!
     -- Да, я теперь вспоминаю Болдфэйса. Ты думаешь, Джек, что
здесь прошло наше стадо?
     -- Нет, масса Джордж.  Я  думаю,  что  это  скот  адвоката
Грабба.  Старый  масса  продал  Болдфэйса массе Граббу. Уж я-то
знаю следы своей скотины!
     -- Каким же образом быки мистера Грабба могли забрести  на
индейскую  территорию,  так  далеко  от его плантации, да eщe с
погонщиками-индейцами?
     -- Вот этого-то я и не могу в толк взять, масса Джордж.
     Обстоятельство действительно странное. Тут  было  над  чем
задуматься. Сам по себе скот не мог зайти так далеко, к тому же
надо  было  переплыть  реку.  По-видимому, он не шел куда глаза
глядят,  а  его,  очевидно,  гнали,  и  притом  в  определенном
направлении. Его гнали индейцы. Может быть, это набег? Или быки
украдены?
     Подозрение  возникало  само собой, но достаточных улик все
же не было. Быков гнали по проезжей дороге,  где  стадо  вскоре
могли  бы  нагнать  его владельцы, и грабители -- если они были
таковыми -- не приняли, как видно,  никаких  предосторожностей,
чтобы замести свои следы.
     Это было и похоже и не похоже на кражу и так разожгло наше
любопытство, что мы решили поехать по следу и выяснить наконец,
в чем тут дело.
     Примерно на протяжении мили след совпадал с нашей дорогой,
но затем, вдруг круто свернув влево, он повернул прямо в лесную
чащу.
     Мы  решили  не  отказываться  от  своего намерения. Стадо,
по-видимому, прошло так недавно, что  догнать  его  можно  было
очень быстро. Поразмыслив, мы решили продолжать погоню.
     Вскоре после того, как мы въехали в чащу, до нас отчетливо
донеслись голоса людей и мычанье быков.
     Сойдя  с  лошадей  и  притязав их к дереву, мы отправились
дальше пешком. Мы шли крадучись  и  молча  в  том  направлении,
откуда доносились голоса и рев стада, сливавшиеся в непрерывный
гул. Было ясно, что мычали те же самые быки, которые только что
прошли по дороге. Но разговаривали не те люди, которые пригнали
их сюда.
     Речь  индейца  очень  легко отличить от речи белого. Люди,
голоса которых доносились до меня, были несомненно  белые.  Они
говорили   по-английски,   уснащая   свою   речь  непристойными
выражениями. Мой спутник узнал даже, кто это такие.
     -- Господи, масса Джордж, ведь это два  проклятых  негодяя
-- Спенс и Билль Уильямс!
     Джек  был  совершенно прав. Мы подошли ближе. Вечнозеленые
деревья скрывали нас, но мы ясно видели  все  происходящее.  На
небольшой  поляне  толпилось стадо, а рядом стояли два индейца,
угнавшие его и вышеупомянутые достойные личности.
     Мы стояли в тени, наблюдая и прислушиваясь.  И  уже  через
несколько минут благодаря некоторым намекам, брошенным вскользь
Джеком, я полностью уяснил себе, в чем дело.
     Когда  мы  прибыли  на место происшествия, сделка была уже
закончена и индейцы как  раз  передавали  свою  добычу  в  руки
белых.  А  их  хозяева,  которые  дальше должны были сами гнать
стадо,  как  раз  вручали  индейцам   (безусловно,   презренным
отщепенцам  своего  племени)  их  награду  -- несколько бутылок
виски и горсточку безделушек. Это была плата за  ночную  работу
-- угон скота с пастбища адвоката Грабба.
     Индейцы,  выполнив  свое  дело,  могли  удалиться  и вволю
предаться пьянству у себя дома. Они больше  не  были  нужны.  А
Спенс и Уильямс теперь могли угнать скот куда-нибудь подальше и
продать  его за кругленькую сумму. Или, что еще более вероятно,
они могли пригнать стадо обратно  к  Граббу,  прихвастнув,  что
храбро  отбили  его  у  шайки индейцев-грабителей. Превосходный
рассказ у пылающего камина где-нибудь на плантации!
     Это было бы как раз на руку полиции  и  правительству.  О,
эти дикие разбойники семинолы -- с ними давно пора разделаться,
давно пора вышвырнуть их прочь из Флориды!
     Так  как  стадо  принадлежало  адвокату  Граббу, я не стал
вмешиваться в эту историю. Я мог рассказать  обо  всем  этом  в
другом месте и при других условиях. Поэтому, ничем не обнаружив
себя,  мы  с Джеком вернулись к лошадям и продолжали свой путь,
углубившись в размышления. Я ничуть не сомневался  в  том,  что
пьяные  индейцы  были  наняты  Уильямсом и Спенсом. А те в свою
очередь, служили Граббу в этой гнусной проделке.  Словом,  была
круговая порука.
     Надо   было   как-то  замутить  воду,  надо  было  довести
несчастных индейцев до отчаяния.

     Глава XXIII. О ЧЕМ Я ДУМАЛ ПО ДОРОГЕ

     В  училище,  да  и  за  его  пределами  надо  мной   часто
насмехались  за  то,  что я защищаю индейцев, и попрекали меня,
замечая, что кровь древней  Покахонтас,  после  того,  как  она
двести  лет  смешивалась  с  кровью белых и должна была бы едва
струиться в моих жилах, внезапно вновь  вскипела  и  забурлила.
Утверждали,  что  я  не  патриот,  поскольку не присоединялся к
крику и вою толпы, столь характерному  для  наций,  когда  речь
заходит об их врагах.
     Нации подобны отдельным людям. Чтобы угодить им, вы должны
быть такими  же  порочными,  как  они  сами,  испытывать  те же
чувства или высказывать их, что, в  сущности,  одно  и  то  же,
разделять  их  любовь и ненависть, -- короче говоря, отказаться
от независимости взглядов и убеждений и вопить "Распни!" вместе
с большинством.
     Таков  человек,  живущий  в  современном  обществе,  и  он
считается  патриотом!  А  тот,  кто  черпает  свои  суждения из
источника истины  и  пытается  преградить  путь  бессмысленному
потоку  человеческих предрассудков, -- тот не получит признания
в течение всей своей жизни. После смерти, может быть, но  не  в
этой  жизни! Такой человек не должен стремиться к "прижизненной
славе", которой жаждал завоеватель Перу(31) --  он  не  обретет
ее.  Если подлинный патриот желает получить в награду славу, он
должен ждать ее лишь от потомства, когда его скелет превратится
в пыль и прах в гробнице.
     К счастью, есть и другая награда. Чистая совесть  человека
-- это  не  пустая  фраза. Есть люди, которые высоко ценят ее и
которым ее сладостный шепот дарует новые силы и утешение.
     Хотя выводы, к которым я вынужден  был  прийти  не  только
после  эпизода, который случайно наблюдал, но и после того, как
недавно  наслушался  многих  других  историй,   были   довольно
безотрадны,  я  все  же  поздравил себя с тем, что избрал такой
путь. Ни одним словом, ни одним поступком  не  добавил  я  даже
перышка на весах несправедливости. У меня не было причин винить
себя.  Совесть  моя  была  совершенно  чиста  перед  несчастным
народом, с которым мне  вскоре  предстояло  встретиться  как  с
противником в войне.
     Я недолго раздумывал над этим главным вопросом -- скоро на
меня нахлынули    еще    более    мрачные    мысли,   навеянные
воспоминаниями о дружбе и любви. Я думал о разоренной вдове,  о
ее детях, о Маюми. По правде говоря, больше всего о ней, хотя я
был  привязан  ко всей семье. Все ее родные были мне дороги, но
дороже всех была она сама. Я сочувствовал всем,  печалился  обо
всех,  но  ещe  более  жгучей  была печаль об утрате моих самых
светлых надежд.
     Где теперь эта семья? Куда она уехала? Догадки,  опасения,
страх  все  сильнее  овладевали моим воображением. Оно рисовало
мне самые мрачные картины. Люди, совершившие это  преступление,
были   способны   и  на  любое  другое  --  на  самое  страшное
преступление, когда-либо занесенное в анналы правосудия.  Какая
судьба выпала на долю друзей моей юности?
     Мой спутник ничего не знал об их участи, после того как на
них обрушились  эти  удары судьбы. Он полагал, что они уехали в
"какое-нибудь другое индейское поселение, потому что  никто  из
соседей  ничего  о  них  потом  не  слышал". Но это было только
предположение.
     Быстро  меняющиеся  картины  природы  отвлекали  меня   от
тяжелых  мыслей  и  как  бы приносили мне некоторое облегчение.
Сначала наша дорога шла по сосновому  лесу.  Около  полудня  мы
выехали на широкое пространство, где справа и слева встречались
хоммоки  --  флоридские  колодцы. Дорога шла как раз посередине
между ними. Весь ландшафт, как  бы  по  волшебству,  совершенно
изменился. Все стало совсем иным -- и земля под ногами и листва
над  головой. Сосны сменились зарослями вечнозеленых деревьев с
широкими,  твердыми,   как   кожа,   глянцевитыми,   блестящими
листьями.  Таковы  были,  например, магнолии, достигавшие здесь
полного роста. Вокруг нас  толпились  дубы,  шелковицы,  лавры,
железные  деревья,  а  над  ними  возвышались тыквенные пальмы,
гордо  покачиваясь  и  как  будто  свысока  приветствуя   своих
скромных друзей, шелестящих внизу.
     Некоторое   время   мы   ехали   в  густой  тени,  которую
отбрасывали деревья и паразитические растения, вившиеся  вокруг
них;  огромные виноградные лозы, отягощенные листьями, ползучие
лианы, серебряные кустики тилландсии -- все это  скрывало  небо
от  наших  взоров.  Извилистая  тропинка  петляла  по  лесу; ее
преграждали  рухнувшие   стволы   и   переплетающиеся   шпалеры
виноградных  лоз. Их ветви перекидывались через дорогу с дерева
на дерево, как корабельные тросы.
     Ландшафт носил несколько  мрачный  характер,  но  зато  он
производил  величественное  впечатление.  Он как-то удивительно
подходил  к  моему  настроению  и  действовал  на  меня   более
успокоительно, чем открытый, полный воздуха сосновый лес.
     Выехав  из темного леса, мы очутились на дороге, ведущей к
одному из описанных мной выше флоридских колодцев  --  круглому
бассейну,  окруженному  холмиками  и  скалами кирпичного цвета.
По-видимому, это был  кратер  когда-то  потухшего  вулкана.  На
варварском  жаргоне  англосаксонских  поселенцев они называются
"клоаками". Название это абсолютно неподходящее, ибо если в них
есть вода, то она всегда кристально прозрачна и чиста. Бассейн,
к которому мы подъехали, также был полон прозрачной влаги. И мы
сами и наши лошади хотели пить, так как это было  самое  жаркое
время  дня.  Леса  за  нами казались теперь не такими густыми и
тенистыми. Мы решили сделать привал, чтобы отдохнуть и  немного
закусить.
     У   меня  с  собой  был  объемистый  мешок  для  провизии,
раздувшиеся бока которого -- с  горлышками  двух-трех  бутылок,
выглядывавших   из   него,   --   свидетельствовали   о  нежной
заботливости, которой мы были окружены дома. От верховой езды у
меня разыгрался аппетит,  а  жара  вызвала  невыносимую  жажду.
Содержимое  мешка  быстро насытило нас, а стакан красного вина,
смешанного с водой из холодного источника,  великолепно  утолил
жажду.  Все это пиршество на открытом воздухе завершила сигара.
Закурив ее, я улегся под ветвями тенистой магнолии. Я наблюдал,
как синий дымок вьется  вверх  между  глянцевитыми  листьями  и
заставляет  мошкару  разлетаться  прочь.  Волнение  мое утихло,
мысли  стали  расплываться.  Сильный   запах,   струящийся   от
коралловых  шишек и больших белых цветов магнолии, подействовал
на меня одуряюще, и я уснул.

     Глава XXIV. СТРАННОЕ ЯВЛЕНИЕ

     Я   пробыл,   по-видимому,   несколько   минут   в   таком
бессознательном состоянии. Но вдруг меня разбудил всплеск воды,
как  будто  кто-то кинулся в бассейн. Я не очень испугался и не
только не оглянулся, но даже не открыл глаза.
     "Наверно,  это  Джек  нырнул  в  воду,  --  решил  я.   --
Превосходная мысль! Я тоже потом выкупаюсь".
     Но  я  ошибся. Негр и не думал прыгать в воду, он стоял на
берегу, невдалеке от того места, где улегся  спать.  Его  также
разбудил шум, и он вскочил. Я услышал голос Джека:
     -- Смотрите, масса Джордж, вот так громадина! Вуф!
     Я  приподнялся  и посмотрел в сторону бассейна. Оказалось,
что Джек тут ни при чем: это вынырнул  огромный  аллигатор.  Он
подплыл  к  тому  месту, где мы лежали, и, выставив вперед свою
огромную  грудь  с  мощными  лапами,   с   явным   любопытством
разглядывал  нас. Голова его возвышалась над поверхностью воды,
а  хвост  был   лихо   задран   вверх.   Аллигатор   производил
одновременно и комическое и отвратительное впечатление.
     -- Дай-ка сюда ружье, Джек, -- сказал я шепотом. -- Только
ступай потише, а то мы спугнем его.
     Джек  тихонько  двинулся  вперед, чтобы принести ружье. Но
аллигатор как будто разгадал наше намерение. Прежде чем я успел
протянуть руку к оружию, он внезапно перевернулся в  воде  и  с
быстротой молнии нырнул на дно. Некоторое время с ружьем в руке
я  ожидал, что он появится еще раз, но напрасно. Видимо, он уже
раньше подвергался нападению и распознал в нас опасных  врагов.
Так  как  бассейн  находился  близко от проезжей дороги, то это
предположение было весьма правдоподобно.
     Конечно, ни мой спутник, ни я не обратили бы  внимания  на
этот  эпизод, если бы нам не вспомнилась ужасная сцена, которая
произошла  в  бассейне  на  нашей  плантации.  Вся  обстановка:
бассейн,  скалы,  деревья  вокруг,  даже  размер,  очертания  и
свирепый, отвратительный вид пресмыкающегося -- все  напоминало
нам  того  аллигатора,  о  котором  теперь  на  нашей плантации
сложились целые легенды.  Я  отчетливо  вспомнил  все  дикие  и
страшные происшествия того знаменательного дня; все подробности
возникали  у  меня в памяти, как будто это было вчера: приманка
мулатом чудовищного аллигатора, смертельная схватка в бассейне,
погоня, захват мулата в плен, суд  и  приговор  к  сожжению  на
костре,   побег,  долгое  преследование  в  озере  и  внезапная
страшная развязка. Мне  даже  почудилось,  что  я  снова  слышу
отчаянный   крик   жертвы,  когда  она  скрывалась  под  водой.
Воспоминание было для нас обоих не очень приятным, и вскоре  мы
совсем  прекратили  разговор  на  эту  тему. И как бы для того,
чтобы отвлечь наши мысли, вблизи послышалось  курлыканье  дикой
индейки.  Джек попросил разрешения поохотиться за ней, взял мое
ружье и ушел.
     Я снова зажег свою "гавану", растянулся на  мягкой  траве,
наблюдая  за  круглыми кольцами синеватого дымка, и, поддавшись
опьяняющему аромату магнолий,  опять  заснул.  На  этот  раз  я
увидел сон, в котором передо мной вновь прошли все события того
страшного  дня.  Однако этот сон отличался от действительности:
мне снилось, что мулат  снова  карабкается  из  воды  на  берег
острова,  что  ему  удалось  удрать невредимым, что он вернулся
отомстить за себя, что я попал к нему в руки и он  готов  убить
меня!
     В  этот  критический  момент  меня  вновь  разбудил уже не
всплеск воды, а выстрел, прогремевший где-то поблизости.
     "Ага, значит, Джек вспугнул  индейку,  --  подумал  я.  --
Надеюсь,  что  он не промахнулся. Я не прочь был бы захватить с
собой в форт хотя бы одну индейку. Она очень пригодилась бы нам
к столу. Я слыхал, что там не слишком-то жирно кормят. Джек  --
стрелок хороший и вряд ли промахнется. А если..."
     Мои  размышления  были внезапно прерваны вторым выстрелом.
По  резкому  звуку  я  определил,  что  он  был  произведен  из
винтовки.
     "Что  же это может быть? -- спросил я сам себя с тревогой.
-- У Джека мое одноствольное ружье, он не мог  успеть  зарядить
его вторично".
     Неужели  первый выстрел я услышал во сне? Да нет же, я его
явственно слышал наяву.  Он-то  меня  и  разбудил.  Несомненно,
прозвучали два выстрела, я не мог ошибиться.
     В  изумлении  я  вскочил  на ноги. Я беспокоился за своего
товарища. Не было никакого сомнения, что выстрелы были  сделаны
из двух ружей. Кто же этот второй стрелок? Может быть, враг? Мы
находились в опасной зоне.
     Я   окликнул   Джека  и  несколько  успокоился,  когда  он
откуда-то отозвался мне. Но в следующее  мгновение  меня  снова
охватила  тревога,  потому что в голосе Джека ясно чувствовался
ужас.
     Недоумевая и волнуясь, я схватил  пистолет  и  бросился  в
чащу.  Голос  негра  был  отчетливо слышен вблизи, но за густой
зеленью я не мог рассмотреть  его  темное  тело.  Он  продолжал
кричать, и теперь я различил слова.
     -- Боже  милостивый,  --  вопил  он  с выражением крайнего
ужаса, -- масса Джордж, вы не ранены?
     -- Да какой же дьявол мог ранить меня?
     Не будь двух выстрелов, я подумал бы, что он стрелял в  ту
сторону, где я лежал, и ему показалось, что он случайно попал в
меня.
     -- Вы не убиты? Слава богу, что вы не убиты, масса Джордж!
     -- Послушай, Джек, что все это значит?
     В  эту  минуту  он  показался  из-за  деревьев, и я хорошо
разглядел его. Я понял, что  случилось  что-то  страшное.  Джек
представлял  собой  воплощение ужаса. Он дико вращал глазами, и
белки их сверкали так, что почти не видно было  ни  зрачка,  ни
радужной  оболочки.  Губы  его  стали  бледными  и бескровными.
Темное лицо посерело, зубы стучали. По его жестам  видно  было,
что он объят паническим страхом.
     Увидев  меня,  Джек  побежал ко мне навстречу и схватил за
руку, тревожно поглядывая  в  ту  сторону,  откуда  только  что
примчался,   как   будто  сзади  его  подстерегала  смертельная
опасность.
     Я знал,  что  Джек,  вообще  говоря,  не  трус  --  совсем
наоборот.  Значит,  была  какая-то  опасность...  Какая  же?  Я
напряженно  всматривался,  но  в  темной   глубине   леса   мог
разглядеть  только  коричневые  стволы  деревьев. Тогда я снова
начал расспрашивать Джека.
     -- Господи! Это был... это был он! Я уверен, что он!
     -- Да кто это он?
     -- Ах, масса Джордж, значит, вы в самом деле не ранены? Он
стрелял в вас. Я видел, как  он  прице...це...  целивался...  Я
выстрелил в него, он промахнулся, и... он убежал...
     -- Да  кто стрелял? Кто убежал? Объясни ты, ради бога, кто
он такой!
     -- При... привидение убежало.
     -- Какое привидение? Уж не самого ли дьявола ты увидел?
     -- Верно, масса Джордж, верно! Я видел  дьявола.  Это  был
Желтый Джек!
     -- Желтый Джек?!

     Глава XXV. КТО СТРЕЛЯЛ?

     -- Желтый  Джек?  -- машинально повторил я, конечно отнюдь
ие веря заявлению моего спутника. --  Ты  говоришь,  что  видел
Желтого Джека?
     -- Да,  масса Джордж, -- ответил мой оруженосец, понемногу
оправляясь от страха. -- Вот так же ясно, как солнце на небе, я
видел его самого или его привидение.
     -- Какая  чушь!  Привидений  не  бывает.   Тень   деревьев
застлала твои глаза. Это все тебе попросту почудилось.
     -- Боже  ты  мой, масса Джордж! -- возразил негр с горячей
убежденностью.  --  Клянусь,  что  я  видел  его,  это  мне  не
почудилось. Я видел -- это был Желтый Джек или его дух.
     -- Да это невозможно!
     -- Ну и пусть невозможно, только все равно правда. Клянусь
евангелием!  Желтый  Джек  стрелял в вас из-за этого эвкалипта.
Потом и я пальнул в него. Вы ведь слышали два выстрела?
     -- Да, я слышал два выстрела,  но,  может  быть,  мне  это
показалось.
     -- Нет,  вам  не  показалось. Буф! Проклятый мерзавец! Это
он, конечно, стрелял!.. Посмотрите-ка сюда!
     Мы подошли к бассейну и остановились возле  магнолии,  под
тенью  которой  я  спал.  Джек нагнулся и показал мне на стволе
место, где кора, по-видимому, была содрана пулей.  Пуля  прошла
сквозь  дерево.  Рана была зеленая и свежая, и сок еще струился
из нее. Несомненно, кто-то стрелял в меня и промахнулся лишь на
какой-нибудь дюйм. Пуля прожужжала как раз  над  моей  головой,
когда  я  отдыхал,  положив под голову свой дорожный мешок. Она
пролетела почти у самого уха, потому что я вспомнил теперь, что
почти одновременно с первым выстрелом я услышал жужжанье пули.
     -- Теперь вы верите мне, масса Джордж?  --  спросил  негр,
весьма  довольный собственной сообразительностью. -- Вы видите,
что это вам не почудилось?
     -- Да, теперь я понимаю, что в меня кто-то стрелял.
     -- Желтый Джек, масса Джордж, Желтый Джек! Клянусь  богом!
-- с  волнением  воскликнул  мой  спутник.  --  Я видел желтого
негодяя так же ясно, как вижу вот это дерево.
     -- Ну, кто бы ни стрелял, краснокожий или желтокожий,  чем
скорее  мы отсюда уберемся, тем лучше. Давай-ка мне винтовку.