ом  берегу, все озеро как бы колебалось от его
хриплого голоса. Лесные птицы с криком порхали кругом, а  белый
журавль с испуганным курлыканьем взвился в воздух.
     Зрители  застыли  от ужаса, пловцы перестали плыть. Только
один мулат  прилагал  все  усилия,  чтобы  спасти  свою  жизнь.
Аллигатор  так  и впился в него глазами. Почему он уставился на
него, а не на других? Все пловцы были одинаково  близко.  Может
быть,  это  рука  бога поднялась для мщения? Еще одно движение,
еще удар мощного хвоста -- и  громадный  аллигатор  ринется  на
свою жертву...
     Я  забыл  о  преступлениях  мулата -- я почти сочувствовал
ему: неужели для него нет надежды на спасение? Вот он ухватился
за ветку дерева, пытаясь подняться  из  воды  и  избавиться  от
грозной  опасности.  Боже, укрепи его руку! Слишком поздно! Уже
аллигатор  разинул  пасть...  Вдруг  раздался  треск   --   сук
обломился!  Мулат  упал, скрылся под водой и пошел ко дну, а за
ним, так и не сомкнув челюстей, нырнула гигантская ящерица. Оба
скрылись  из  виду.  Волны   вспенились,   захлестывая   листья
обломанного сука.
     Затаив  дыхание,  мы  следили  за этой сценой. Ни малейшая
зыбь на волне не ускользала от нашего взора. Но на  поверхности
воды  не  было  заметно  никакого  движения.  Из  ее  глубин не
показывались очертания ни человека, ни чудовища, и вскоре озеро
снова  стало  спокойным  и  гладким.   Аллигатор,   несомненно,
закончил свое дело. Не послужил ли он орудием божьей мести! Так
говорили окружавшие меня люди.
     Наши пловцы повернули обратно. Никто не рискнул подплыть к
берегу острова, под темную тень деревьев. Люди долго находились
в воде,  и  силы  оставляли  их.  Некоторые  едва  ли  могли бы
добраться до берега, но на помощь им спешили  лодки  и  пироги.
Некоторые  пловцы  увидели  лодки  и  поплыли медленнее, другие
остановились и ждали их приближения. Всех их поспешно подобрали
одного за другим. Теперь и  люди  и  собаки  были  благополучно
доставлены на берег.
     Решено  было  продолжать  поиски  с помощью собак, так как
судьба  беглеца  все  еще  оставалась  неясной.  Преследователи
высадились, собаки начали рыскать по кустам, а люди пошли вдоль
берега к месту, где все это случилось.
     Однако  на острове не оказалось ни малейших следов мулата.
Но зато кое-что обнаружилось  в  воде:  нашли  красную  пену  и
решили, что это кровь мулата.
     -- Все в порядке, ребята! -- раздался чей-то грубый голос.
-- Держу  пари,  что  это кровь чернокожего. Он пошел ко дну, в
этом нет сомнения. Черт побери эту гадину!  Она  испортила  нам
всю забаву.
     Эта  шутка  была  встречена взрывом оглушительного хохота.
Продолжая беседу в том же духе, охотники за  людьми  постепенно
разошлись по домам.

     Глава XIV. МЕСТЬ РИНГГОЛЬДА

     Только  самые  черствые  люди среди белых говорили oб этом
происшествии с неподобающим легкомыслием; другие более тонкие и
благородные, отнеслись к  нему  с  должной  серьезностью,  а  в
некоторых  оно даже пробудило какой-то страх. Как будто десница
божья вмешалась  и  наказала  преступника  той  самой  смертью,
которую   он   готовил   другим.   Ужасная  смерть,  но  казнь,
назначенная мулату людьми,  была  еще  ужаснее.  Небо,  смягчив
наказание преступнику, оказалось к нему милосерднее, чем земные
судьи.

     x x x

     Я  оглянулся,  ища  индейца,  и был доволен, что его нет в
толпе. Его стычка с  Ринггольдом  внезапно  закончилась,  но  я
боялся, что так просто это не обойдется. Слова метиса разозлили
плантаторов,  отвлекли  их внимание от Джека, и благодаря этому
преступник  бежал.  Если  бы   мулату   действительно   удалось
спастись,  это  наверняка повело бы к дальнейшим неприятностям.
Но и теперь я не был  вполне  уверен  в  том,  что  индейцу  не
угрожает  опасность. Он находился не на своей земле -- владения
индейцев простирались по ту сторону  реки,  и  поэтому  местные
жители могли рассматривать его приход как вторжение. Правда, мы
были  в  мире  с индейцами, но, несмотря на это, в глубине души
обе стороны относились друг к другу  крайне  враждебно.  Старые
раны, полученные в войне 1818 года(12), еще не зажили.
     Я  знал,  что  Ринггольд мстителен. Он был унижен в глазах
приятелей -- в короткой схватке метис одержал  верх.  Ринггольд
не простит этого и, конечно, будет искать случая отомстить ему.
     Вот  почему  я обрадовался, что метис ушел. Быть может, он
сам почувствовал опасность и вернулся  за  реку,  где  ему  уже
ничто   не   могло   грозить.  Даже  Ринггольд  не  рискнул  бы
последовать туда за ним, так как договор нельзя  было  нарушать
безнаказанно,  и  самые  отчаянные из скваттеров(13) это знали.
Могла снова  вспыхнуть  война  с  индейцами,  а  правительство,
вообще  не  отличавшееся чрезмерной щепетильностью, в настоящее
время имело другие планы.
     Я собрался было идти домой, как вдруг мне пришла в  голову
мысль  подойти к Ринггольду и сказать ему, что я не одобряю его
поведения. Я был так возмущен, что решил выложить ему все,  что
о  нем  думал. Ринггольд был старше меня и выше ростом, но я не
боялся его. Напротив, я знал, что внушаю ему  страх.  Ринггольд
оскорбил  того, кто час назад рисковал ради нас своей жизнью, и
я хотел упрекнуть его за это. Я стал искать Ринггольда в толпе,
но его нигде не было.
     -- Вы не видели Аренса Ринггольда? --  спросил  я  старого
Хикмэна.
     -- Он только что уехал, -- ответил старик.
     -- В каком направлении?
     -- Вверх  по  реке.  Он ускакал с Биллем Уильямсом и Недом
Спенсом. У них был такой вид, как будто там  их  ждет  какое-то
неотложное дело.
     У меня мелькнуло страшное подозрение.
     -- Хикмэн, -- обратился я к охотнику, -- не одолжите ли вы
мне на часок свою лошадь?
     -- Мою старушку? С удовольствием! Хоть на целый день, если
нужно. Но как же вы поедете с пораненной рукой?
     -- Ничего! Только помогите мне сесть в седло.
     Старый  охотник исполнил мою просьбу, и, обменявшись с ним
еще несколькими словами, я поехал вверх по берегу реки. Немного
выше через реку ходил паром, и там же, вероятно, молодой индеец
оставил свой челнок. Следовательно, чтобы вернуться домой,  ему
надо  было идти в этом направлении, между тем как Ринггольду не
следовало ехать туда -- его плантация лежала в  противоположной
стороне.   Поэтому-то  мне  и  показалось  подозрительным,  что
Ринггольд поехал вверх по реке, да еще  в  такой  компании.  Во
всех окрестных плантациях не было молодчиков хуже тех приятелей
Ринггольда,  которых  упомянул  Хикмэн.  Я  знал также, что они
полностью находились под влиянием своего вожака.
     Я подозревал, что они поскакали вдогонку  за  индейцем  и,
конечно,  не с добрыми намерениями. Подъехав к реке, я убедился
в основательности своих  предположений.  На  сыром  песке  ясно
виднелись  отпечатки  лошадиных копыт и след индейских мокасин,
ведущий к переправе. Я знал, что одежда метиса еще не высохла и
что его мокасины были пропитаны водой. Я пришпорил лошадь.
     Однако, подъехав к переправе, я ничего не увидел, так  как
от  воды  меня  отделяли деревья. Но я услышал сердитые голоса.
Это доказывало справедливость моего предположения.
     Я не стал терять времени и прислушиваться, а поехал  прямо
на  звук  голосов.  На  повороте  дороги я увидел трех лошадей,
привязанных к дереву. Я проскакал мимо и действительно,  как  и
следовало  ожидать,  увидел  у  воды  трех белых и метиса между
ними. Он был у них во власти! Они оставили  лошадей  у  дерева,
подкрались  к  нему  незаметно  и  схватили  его  как раз в тот
момент, когда он собирался прыгнуть в челнок.
     Метис оказался безоружным.  Винтовка,  которую  я  подарил
ему,  была  еще  влажная,  а  мулат утащил с собой его нож. Вот
почему метис не  мог  оказать  им  сопротивления  и  его  сразу
удалось связать по рукам и ногам.
     Не  теряя времени, они сняли с индейца охотничью рубашку и
привязали его к  дереву.  Улучив  момент  излить  наконец  свою
накопившуюся  ярость,  они  собирались  исхлестать  бичами  его
обнаженную спину. Если бы я не подоспел вовремя,  ему  пришлось
бы плохо.
     -- Стыдитесь,  Аренс  Ринггольд! -- крикнул я, подъезжая к
ним. -- Стыдитесь! Так поступать подло и достойно  труса,  и  я
расскажу об этом всем в поселке.
     Я  появился  так внезапно, что Ринггольд был ошеломлен. Он
пробормотал какое-то извинение.
     -- Проклятый  индеец  заслуживает  этого!   --   проворчал
Уильямс.
     -- За что, мистер Уильямс? -- спросил я.
     -- За то, что он так нагло разевает пасть на белых людей!
     -- Ему  тут нечего делать! -- вмешался Спенс. -- По какому
праву он разгуливает на этом берегу реки?
     -- А вы не имеете права истязать его ни на этом, ни на том
берегу, точно так же как не имеете права трогать меня.
     -- Хо, хо, хо!  Мы  и  с  вами  справимся!  --  насмешливо
воскликнул Спенс.
     Кровь во мне так и закипела.
     -- Ну, это не так-то легко! -- вскричал я, спрыгнув с коня
и подбегая к ним.
     Моя   правая   рука   была   невредима.  Заранее  предвидя
неприятные осложнения, я  взял  у  Хикмэна  пистолет  и  теперь
поднял его и прицелился.
     -- Ну,  джентльмены,  -- сказал я, став рядом с пленником,
-- теперь вы можете истязать его! Только предупреждаю вас,  что
пущу пулю в лоб первому, кто посмеет его ударить.
     Хотя  все  трое  были  почти мальчишки, но, по обычаю того
времени, они носили при себе оружие -- ножи и пистолеты. Спенс,
казалось, больше всех был расположен выполнить свою угрозу. Но,
видя, что Ринггольд, их вожак, отступил,  он  и  Уильямс  также
последовали его примеру. Ринггольд отступил, так как, ссорясь с
нашей  семьей,  он  мог потерять то, чего не могли потерять его
приятели. Кроме того, что он боялся за свою собственную  шкуру,
у  него  были  и  другие  планы.  Все трое в конце концов ушли,
недовольные моим непрошеным вмешательством  в  ссору,  которая,
как  они  полагали,  меня совершенно не касалась. Пылая злобой,
они постыдно оставили поле битвы.
     Я  немедленно  освободил  индейца.  Он  сказал  мне  всего
несколько  слов, но его взгляд выразил всю его признательность,
когда он на прощанье пожал мне руку:
     -- Приходите на ту сторону реки, когда вам вздумается.  Ни
один  индеец  не тронет вас. Вы всегда будете желанным гостем в
наших владениях!

     Глава XV. МАЮМИ

     Такое знакомство не могло просто прекратиться. Чем же  оно
должно  было закончиться, как не дружбой! Метис был благородный
юноша, со всеми задатками  джентльмена.  Я  решил  принять  его
приглашение  и побывать в его лесном домике. Хижина его матери,
как он объяснил мне, стояла  недалеко  отсюда,  по  ту  сторону
озера,  на  берегу  небольшой речушки, впадающей в широкую реку
Суони.
     Я слушал эти указания с затаенной радостью. Я хорошо  знал
речку, о которой он говорил. Еще недавно я плыл по ней в лодке,
и  именно на ее берегах я впервые увидел прелестное существо --
лесную нимфу, красота которой произвела на меня  такое  сильное
впечатление.
     Но  была  ли  это Маюми? Мне хотелось поскорее увериться в
этом. Если бы моя рука зажила настолько, чтобы  я  мог  владеть
веслами! Эта задержка мучительно томила меня. Но время шло, и я
наконец выздоровел.
     Для своей поездки я выбрал чудесное, ясное утро и собрался
в путь,  захватив  собак  и  ружье.  Усевшись  в  лодку,  я уже
приготовился  отчалить,  как  вдруг   кто-то   меня   окликнул.
Обернувшись, я увидел сестру.
     Бедная  маленькая  Виргиния!  В  последнее время она очень
изменилась, потеряла свою прежнюю  веселость  и  стала  гораздо
задумчивее.  Она  еще  полностью  не  оправилась  от  страшного
потрясения после истории с аллигатором.
     -- Куда ты едешь, Джордж? -- спросила она, подходя ко мне.
     -- Тебе хочется знать, Виргиния?
     -- Да, скажи мне или возьми меня с собой!
     -- Как? Взять тебя в лес?
     -- А почему бы и нет? Я давно не была  в  лесу.  Какой  ты
нехороший, братец, ты никогда не берешь меня с собой!
     -- Но  раньше,  сестричка,  ты  никогда не просила меня об
этом.
     -- Ну и что же, ты мог бы и сам догадаться,  как  мне  это
приятно. А мне так хотелось бы погулять в лесу! Как хорошо было
бы  стать вольной птицей, или бабочкой, или каким-нибудь другим
крылатым существом! Тогда я  путешествовала  бы  одна  по  этим
чудным лесам и не упрашивала бы эгоистичного брата взять меня с
собой.
     -- В другой раз, Виргиния, только не сегодня!
     -- Отчего же не сегодня? Смотри, какое прекрасное утро!
     -- По правде говоря, сегодня я держу курс не совсем в лес.
     -- А куда ты держишь курс, Джорджи? "Держать курс" -- так,
кажется, говорят о кораблях?
     -- Я еду к молодому Пауэллу. Я обещал навестить его.
     -- Ах,  вот  что!  --  воскликнула сестра, вдруг меняясь в
лице и задумавшись.
     Имя Пауэлла напомнило ей об ужасной сцене, и я раскаивался
уже, что назвал его.
     -- Вот что я скажу тебе, братец! -- начала она,  помолчав.
-- Больше  всего  на  свете  я  хотела  бы посмотреть индейскую
хижину. Милый Джордж, возьми меня с собой!
     Просьба была высказана так горячо, что я был  не  в  силах
устоять,  хотя, конечно, предпочел бы поехать один. У меня была
тайна, которой я не мог  поделиться  даже  с  любимой  сестрой.
Кроме  того, смутное чувство подсказывало мне, что не следовало
бы брать сестру с собой так далеко от дома, в место, с  которым
я  сам  был  знаком  очень мало. Она снова принялась упрашивать
меня.
     -- Ну ладно, если мама позволит...
     -- Ничего, Джордж, мама не рассердится. Зачем возвращаться
домой? Ты видишь,  я  готова,  даже  шляпу  надела.  Мы  успеем
вернуться прежде, чем нас хватятся. Ведь это недалеко...
     -- Ну  хорошо,  сестренка, садись на корме, у руля. Хэйхо!
Мы отваливаем!
     Течение было не сильным, и через  полчаса  мы  доехали  до
устья речки и продолжали плыть по ней вверх. Это была неширокая
речка, но достаточно глубокая для лодки или индейского челнока.
Солнце  стояло  высоко,  но  его  лучи  не  палили  нас  --  им
преграждали  путь  густые  деревья,  ветви   которых   как   бы
сплетались в зеленый свод над волнами реки. В полумиле от устья

маисом  и  засаженные  бататом  --   сладким   картофелем,   --
стручковым  перцем,  дынями  и  тыквами.  Невдалеке  от  берега
возвышался довольно большой дом, окруженный оградой  и  группой
домиков  поменьше.  Это  было  деревянное  здание  с  портиком,
колонны  которого  покрывала  примитивная  резьба.   На   полях
трудились рабы -- негры и индейцы.
     Это не могла быть плантация белого -- на этой стороне реки
белые   не   жили.   Мы   решили,   что   поместье  принадлежит
какому-нибудь богатому индейцу, владельцу земли и рабов.
     Но где же хижина нашего друга? Он сказал, что она стоит на
берегу реки, не дальше чем в полумиле от ее устья. Может  быть,
мы  прошли,  не  заметив хижины, или ее надо было искать где-то
дальше?
     -- Давай-ка пристанем к берегу, Виргиния, и спросим.
     -- А кто это там стоит на крыльце?
     -- Ого, ты видишь лучше меня! Ведь это он сам  --  молодой
индеец!  Но  не  может  быть,  чтобы  он жил здесь... Разве это
хижина? А  знаешь  что?  Он,  наверно,  пришел  сюда  в  гости.
Смотри-ка, он идет к нам навстречу!
     Пока я говорил, индеец вышел из дому и поспешно направился
к нам.  Через  несколько  секунд  он  уже  очутился на берегу и
показал нам, где пристать. Как и в день нашего  знакомства,  он
был  в  ярком,  богато  вышитом  платье и с убором из перьев на
голове. Его стройная фигура четко вырисовывалась на  берегу  на
фоне неба, он походил ни миниатюрную статуэтку воина; метис был
еще  почти  мальчиком  и  выглядел  очень  живописно.  Я  почти
завидовал его дикому великолепию.
     Сестра  смотрела  на   него,   как   мне   показалось,   с
восхищением,  хотя  иногда  в  ее взгляде проскальзывало что-то
вроде страха. Она то краснела, то бледнела; я решил, что  облик
индейца  напоминает  ей ту страшную сцену в бассейне. И я снова
пожалел, что взял ее с собой.
     Наше появление, по-видимому,  вовсе  не  смутило  молодого
индейца.  Он  держал  себя  спокойно и сдержанно, словно ожидал
нас. Но он,  конечно,  не  мог  предполагать,  что  мы  приедем
вдвоем. В его обращении отнюдь не чувствовалось холодности. Как
только мы причалили, он схватил нос лодки, подвел ее вплотную к
берегу  и  с  вежливостью  образцового  джентльмена  помог  нам
высадиться.
     -- Добро пожаловать! -- сказал он и, взглянув на Виргинию,
добавил: -- Надеюсь, что  сеньорита  поправилась?..  А  о  вас,
сеньор, нечего и говорить: раз вы сумели грести против течения,
значит, вы вполне здоровы!
     Слова "сеньор" и "сеньорита" указывали на следы испанского
влияния,  еще  сохранившиеся  от тех отношений, которые издавна
существовали между семинолами и испанцами.  И  на  нашем  новом
знакомом  были  надеты  вещи,  которые  носят  в  Андалузии, --
серебряный крест на шее,  ярко-алый  шелковый  пояс  и  длинный
треугольный  клинок  за  поясом.  Даже самый ландшафт напоминал
испанский:  здесь  были  хаотические  растения   --   китайские
апельсины,   великолепные   тыквы-папайи,  стручковый  перец  и
томаты. Все это характерно  для  усадеб  испанских  колонистов.
Архитектура  дома носила отпечаток кастильского стиля. И резьба
на нем была не индейская.
     -- Это ваш дом? -- спросил я, слегка смутившись.
     Дело в том, что он приветствовал нас как хозяин, но  я  не
видел  никакой  хижины. Его ответ успокоил меня. Он сказал, что
это его дом, вернее -- дом его матери. Отец его уже давно умер,
и они жили втроем -- мать, сестра и он.
     -- А это кто же? -- спросил я, указывая на работников.
     -- Это наши рабы, -- отвечал он с улыбкой. --  Вы  видите,
что   мы,  индейцы,  тоже  постепенно  начинаем  приобщаться  к
цивилизации.
     -- Но ведь не все они негры! Я заметил здесь  и  индейцев.
Неужели они тоже рабы?
     -- Да,  так  же  как и все остальные. Я вижу, вы удивлены?
Это индейцы не из нашего племени. Наш  народ  когда-то  покорил
племя ямасси, и многие из пленников остались у нас рабами.
     Мы  подошли  к  дому.  Мать  юноши, чистокровная индианка,
встретила нас в  дверях.  Она  была  в  национальном  индейском
костюме.  В  молодости  она,  по-видимому,  была  замечательной
красавицей и  произвела  на  нас  самое  приятное  впечатление.
Особенно  привлекало  в  ней  сочетание  тонкости  ума с нежной
материнской заботой.
     Мы вошли в  дом.  Во  всем  --  в  обстановке,  охотничьих
трофеях,  конской  сбруе -- чувствовалось испанское влияние. Мы
увидели даже гитару  и  книги.  Эти  признаки  цивилизации  под
индейской крышей поразили нас с сестрой.
     -- Как я рад, что вы приехали! -- воскликнул юноша, как бы
вспомнив  что-то.  --  Ваши  мокасины  уже  готовы...  Где они,
мама?.. А где Маюми?
     Он как бы облек мои мысли в слова, отразившие  эти  мысли,
как эхо.
     -- Кто это Маюми? -- шепотом спросила меня Виргиния.
     -- Девушка-индианка. Кажется, это, его сестра.
     А вот и она сама!
     Крохотная   ножка   в   вышитом  мокасине,  стройный  стан
необычайной  гибкости,  бронзовое  лицо  с  прозрачной   кожей,
румяные  щеки,  алые  губы,  черные глаза, оттененные длинными,
загнутыми вверх ресницами, густые  брови  и  прекрасные  черные
волосы...
     Представьте  себе  девушку,  одетую  со  всем изяществом и
изысканностью, на которые способна индейская изобретательность,
представьте себе ее походку, соперничающую с неуловимой грацией
арабской лошадки, -- и вы только в отдаленной степени  получите
представление о Маюми.
     Бедное мое сердце! Это была она -- моя лесная нимфа!

     x x x

     Мне  не  хотелось уходить из этого гостеприимного дома, но
сестре было как  будто  не  по  себе.  Ее  словно  преследовало
воспоминание о злополучном происшествии.
     Мы  пробыли  в  гостях около часа. За это короткое время я
превратился в