шести лошадей.
     Это известие, по-видимому, произвело на  Оцеолу  не  очень
приятное  впечатление.  Он  вновь  отправил  воинов на поиски и
приказал во что бы то ни стало доставить к  нему  мулата  живым
или мертвым.
     Строгость,  с  которой  был  отдан этот приказ, говорила о
том, что Оцеола начал сомневаться  в  верности  Желтого  Джека.
Воины, по-видимому, разделяли подозрения своего вождя.
     Партия  патриотов,  много претерпевшая за последнее время,
значительно уменьшилась. Несколько небольших  племен,  уставших
от  войны и доведенных голодом до отчаяния, последовали примеру
племени Оматлы и прекратили сопротивление. До сих  пор  индейцы
одерживали  победы  во  всех  схватках. Но они не понимали, что
белые имеют решающее превосходство в силах и, рано или  поздно,
окончательная  победа  будет  за  ними. Чувство мести за долгие
годы несправедливости и угнетения сначала  вдохновляло  их,  но
они  отомстили  полной  мерой  и удовлетворились этим. Любовь к
родине,  привязанность   к   земле   своих   предков,   чувство
патриотизма  --  все  это было брошено на одну чашу весов, а на
другой был ужас перед полной и  неизбежной  гибелью.  И  вторая
чаша перетянула.
     Боевой  пыл  начал понемногу угасать. Уже шли переговоры о
мире. Индейцы вынуждены были сложить оружие  и  согласиться  на
переселение  в другие земли. Сам Оцеола не мог бы удержать свой
народ: семинолы все равно приняли бы условия мира. Да и вряд ли
он  стал  бы  их  удерживать.  Одаренный  исключительным  даром
предвидения,  он  знал  силу  и  особенности  своих  врагов. Он
предвидел все бедствия, которые  могли  бы  обрушиться  на  его
соотечественников и его родину. Выбора не было!
     Именно  это  предчувствие грядущих бед и явилось подлинной
причиной грусти, отпечаток которой лежал на всех его поступках,
на всех  словах...  А  может  быть,  к  этому  примешивалась  и
глубокая  личная  скорбь  -- мучительная и безнадежная любовь к
девушке, которую он никогда  не  мог  надеяться  назвать  своей
женой.
     Я  очень  волновался,  когда  молодой вождь подошел к моей
сестре. Даже теперь я все еще был жертвой гнетущих подозрений и
следил за обоими с неослабевающим вниманием.
     Но мои подозрения безусловно обманули меня. Ни Оцеола,  ни
сестра  не дали мне ни малейшего повода к беспокойству. Молодой
вождь держал себя скромно и вежливо. Во  взгляде  сестры  можно
было прочесть только горячую благодарность.
     -- Мисс  Рэндольф,  я  должен  просить  у  вас прощения за
сцену, свидетельницей которой вам пришлось быть. Но  я  не  мог
позволить уйти этому человеку. Госпожа, он был не только вашим,
но  и нашим величайшим врагом. С помощью мулата он разыграл это
ложное нападение, надеясь заставить вас  стать  его  женой.  Но
если бы ему это не удалось, он сбросил бы маску, и тогда... Мне
не  надо говорить о том, что могло бы тогда произойти с вами...
Какое счастье, что я успел вовремя!
     -- Благородный Оцеола!  --  воскликнула  Виргиния.  --  Вы
дважды спасли жизнь и брату и мне. Как нам отблагодарить вас? У
меня не хватает слов... Я могу предложить вам только это слабое
доказательство нашей признательности.
     Сказав  это,  она  подошла к вождю и вручила ему сложенный
пергамент, который хранила у себя на груди.
     Оцеола сейчас же узнал этот документ: это был акт на право
владения поместьем его отца.
     -- Спасибо! -- сказал  он  с  печальной  улыбкой.  --  Это
действительно  доказательство  бескорыстной  дружбы.  Но,  увы!
Теперь оно опоздало. Та, которая больше всего на  свете  хотела
получить   эти   драгоценные  бумаги,  которая  так  стремилась
вернуться в свой любимый дом, уже  больше  не  существует!  Моя
мать умерла! Вчера ее душа улетела в вечность...
     Это  была страшная новость и для Маюми. В неистовом порыве
горя, заливаясь слезами, она бросилась на шею  к  моей  сестре.
Объятия  и слезы обеих смешались. Наступила тишина, прерываемая
только  рыданиями  девушек.  Иногда  слышался  голос  Виргинии,
шептавшей  слова утешения. Сам Оцеола был настолько взволнован,
что не мог вымолвить ни слова.
     Но прошло несколько минут, и он овладел собой.
     -- Слушайте меня, Рэндольф! -- сказал он.  --  Нам  нельзя
терять  времени  на  воспоминания  о прошлом, когда будущее так
мрачно и неопределенно. Вам надо вернуться к себе и подумать  о
постройке  нового дома. Вы потеряли только дом, но ваши богатые
земли сохранились. Негров вам вернут -- я об этом распорядился.
Они уже в пути к плантации. Здесь не место для нее, --  тут  он
указал  на Виргинию, -- и вам нельзя медлить с отъездом. Лошади
уже готовы. Я сам провожу вас до  границы,  а  дальше  вам  уже
нечего бояться никаких врагов.
     При  этих  словах  он  многозначительно  взглянул  на тело
Ринггольда, лежавшее на опушке леса. Я понял его, но не ответил
ни слова.
     -- А она? -- спросил я,  указывая  на  Маюми.  --  Лес  --
плохая защита, особенно в такое время. Вы отпустите ее с нами?
     Оцеола  взял  мою  руку  и крепко пожал ее. Я обрадовался,
уловив сверкнувшую в его глазах благодарность.
     -- Благодарю! -- воскликнул он. -- Благодарю за  дружеское
предложение!  Я  сам хотел просить вас об этом. Вы правы -- она
не может жить дольше только  под  защитой  деревьев.  Рэндольф,
доверяю  вам  ее  жизнь  и ее честь! Возьмите ее к себе, в свой
дом!

     Глава XCV. ПРЕДВЕСТИЕ СМЕРТИ

     Солнце  уже  склонялось  к  западу,  когда   мы   покинули
индейский  лагерь. Что касается меня, то я не имел ни малейшего
представления о том, куда нам надо было двигаться. Но  с  таким
проводником можно было не бояться сбиться с пути.
     Мы  находились  далеко  от  поселка  Суони,  на расстоянии
целого дня пути,  и  предполагали  добраться  домой  только  на
исходе  следующего  дня.  Ночь  обещала  быть  лунной,  если не
набегут облака. Мы собирались  ехать  весь  вечер,  до  поздней
ночи,   а  затем  сделать  привал.  Так  мы  могли  значительно
сократить наше завтрашнее путешествие.
     Наш проводник хорошо знал эту местность, ему была  знакома
здесь каждая тропинка.
     Долгое  время дорога шла по редкому лесу, и мы могли ехать
рядом. Но постепенно тропинка становилась все уже, и теперь  мы
были вынуждены двигаться попарно или по одному. Молодой вождь и
я  ехали  впереди, а наши сестры следовали за нами. Далее ехали
Джек и Виола.  Кавалькаду  замыкали  шесть  всадников-индейцев,
телохранителей Оцеолы.
     Меня  удивило,  что  он  взял с собой так мало воинов, и я
даже  выразил  ему  свое  удивление.  Но  Оцеола  относился   к
опасности   как-то   очень   беззаботно.  Солдаты,  сказал  он,
прекрасно знают, что ночью им здесь лучше не показываться.  Что
же  касается  той  части местности, где мы должны были проехать
днем, то никакие войска  там  и  не  рисковали  появляться.  За
последнее  время  там  даже не производилась разведка. Мы можем
встретить только индейцев. Но  их,  конечно,  нам  нечего  было
опасаться. С тех пор как началась война, Оцеоле часто случалось
путешествовать  одному  по  этой  дороге.  Он  был убежден, что
опасности никакой нет.
     Что до меня, то я далеко не был в этом уверен. Я знал, что
дорога, по которой мы ехали, проходит поблизости от форта Кинг.
Я вспомнил бегство шайки Ринггольда. Весьма вероятно,  что  его
друзья   помчались  прямо  в  форт  и  сообщили  там  о  гибели
плантатора,  приукрасив  эти   сведения   рассказом   о   своей
собственной  смелой атаке на индейцев. Для властей Ринггольд не
был простым человеком. В  лагерь  могли  послать  отряд,  и  мы
рисковали   с   ним   встретиться.   Я   подумал   и  о  другом
обстоятельстве   --   о   таинственном   исчезновении   мулата.
По-видимому,  он  скрылся вместе с этими людьми. Это показалось
мне подозрительным. Я поделился своими соображениями с вождем.
     -- Бояться нечего, -- сказал он в ответ, -- мои  следопыты
идут  за ними. Они вовремя сообщат мне все, что нужно. Впрочем,
нет... --  добавил  он,  как  бы  колеблясь  и  задумавшись  на
мгновение.  --  Они  могут не догнать их до наступления ночи, и
тогда... Вы правы, Рэндольф! Я  действовал  необдуманно.  Я  не
обращал  внимания  на  этих болванов, но мулат -- совсем другое
дело. Он знает все тропинки, и  если  он  окажется  изменником,
если...  Но  мы уже тронулись в путь и должны ехать дальше. Вам
нечего бояться, а что касается меня... Оцеола никогда  в  жизни
не  отступал перед опасностью. Он не сделает этого и теперь. Да
и поверите ли вы, Рэндольф, я скорее ищу опасности, чем бегу от
нее!
     -- Ищете опасности?
     -- Да, смерти, смерти!
     -- Говорите тише! Не нужно, чтобы они слышали ваши слова.
     -- О да! -- добавил он, понижая тон и как бы говоря сам  с
собой. -- Но, право же, я жажду ее!
     Он произнес эти слова с таким волнением, что не оставалось
никакого  сомнения  в  том,  что  он говорит серьезно. Глубокая
грусть все еще не покидала его. Что могло быть ее причиной?
     Я не  в  силах  был  больше  молчать.  Меня  побуждало  не
любопытство, а дружба. Я позволил себе спросить его об этом.
     -- Вы,  значит, заметили? Но не раньше, чем мы тронулись в
путь, не раньше, чем я услышал  ваше  дружеское  предложение...
Ах,  Рэндольф! Теперь я спокоен и счастлив. Из-за нее одной я с
ужасом думал о приближении смерти!
     -- Зачем вы говорите о смерти?
     -- Потому что она близка.
     -- Близка... к вам?
     -- Да, ко мне! У меня есть предчувствие, что  я  долго  не
проживу.
     -- Что за глупости, Пауэлл!
     -- Друг мой, это правда. Я чувствую, что скоро умру...
     -- Оцеола,  это  на  вас не похоже! Вы, конечно, выше этих
глупых  предрассудков.  Никогда  не  поверю,  чтобы  вы   могли
оказаться в их власти!
     -- Вы  думаете, что я говорю о каких-то сверхъестественных
знамениях? О карканье ворон или об уханье полночной совы? Или о
зловещих предзнаменованиях в воздухе, на земле и в  воде?  Нет,
нет,  я не придаю значения этим нелепым суевериям. И все-таки я
знаю,  что  скоро  должен  умереть.  Это  реальное   физическое
ощущение,  которое  возвещает  мой  приближающийся  конец.  Оно
скрыто здесь!
     Говоря это, он поднял руку и указал себе на грудь. Я понял
зловещее значение этого жеста.
     -- Я предпочел бы, -- сказал он, помолчав, --  умереть  на
поле  боя. Конечно, смерть отвратительна в любом виде, но такой
конец все же казался бы мне более достойным. Я выбрал бы  лучше
такую  смерть,  чем  влачить  жалкое  существование  и медленно
умирать... Да, я выбрал бы  ee!  Десятки  раз  я  бросал  вызов
смерти,  был  уже  на  полпути  к ней. Но, как трус, как робкая
невеста, она отказывалась встретиться со мной...
     Что-то  почти  неземное  прозвучало   в   смехе,   которым
сопровождались  последние  слова.  Странное сравнение! Странный
человек!
     Мне едва удалось  ободрить  его.  Да,  впрочем,  он  и  не
нуждался  в этом: он казался счастливее, чем раньше. Мой жалкий
лепет о том, что он выглядит хорошо,  был  бы  просто  словами,
брошенными  на  ветер. Он догадался бы, что это лишь притворные
слова дружбы. Я и сам это подозревал.  Я  обратил  внимание  на
бледную  кожу, на тонкие, исхудавшие пальцы, на тусклые, впалые
глаза. Страшный червь разрушал оболочку  благородного  духа.  А
я-то приписывал это совсем иным причинам!
     Будущая судьба его сестры тяжким бременем лежала у него на
сердце. Он поведал мне об этом, когда мы поехали дальше.
     Нет  необходимости  повторять обещания, которые я дал ему.
Не стоило даже скреплять их клятвами. Стремление к собственному
счастью не позволило бы мне нарушить их.

     Глава XCVI. СУДЬБА ОЦЕОЛЫ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

     Мы сидели у края небольшой прогалины, где расположился наш
лагерь.  Это  была  красивая  лужайка,  благоухающая  ароматами
множества  цветов.  Луна  лила  с высоты серебряный свет, и все
вокруг было видно ясно как днем. Листья высоких пальм, восковые
цветы магнолий и цветы желтодревника --  все  можно  было  ясно
различить в лунном свете.
     Мы   сидели   вместе   вчетвером   --   братья  и  сестры,
разговаривая непринужденно, как в былые дни. И все вокруг  живо
напоминало нам прошлое.
     Но  у  нас  возникали  только  печальные мысли, так как мы
думали о будущем. Может быть, мы, четверо,  больше  никогда  не
встретимся.   Глядя   на   друга,   обреченного  на  смерть,  я
чувствовал, как в моем сердце постепенно угасают все  радостные
воспоминания.
     Мы миновали форт Кинг благополучно, не встретив белых. Как
странно,  что я должен был бояться встречи с людьми своей расы!
Мы больше не ожидали ни засады, ни  открытой  атаки.  Индейская
охрана вместе с Черным Джеком расположилась в центре прогалины.
Воины  собрались в кружок у огня и готовили себе ужин. Их вождь
чувствовал  себя  настолько  уверенно,  что  даже  не  поставил
часового на тропинке. По-видимому, он был совершенно равнодушен
к опасности.
     Была  уже  поздняя  ночь,  и  мы  собирались  разойтись по
палаткам, которые раскинули для  нас  воины.  В  это  время  мы
услышали  в лесу странный шум. В моих ушах он звучал, как плеск
воды, как ливень, как гул отдаленных водопадов.
     Оцеола держался иного мнения. Он слышал непрерывный шелест
и шорох листьев, вызванный огромной массой людей или  животных,
пробирающихся через кусты.
     Мы мгновенно вскочили и стояли, напряженно прислушиваясь.
     Шум  продолжался.  Но  теперь мы уже могли различить хруст
сухих ветвей и  металлическое  позвякиванье  оружия.  Отступать
было  поздно.  Шум  слышался отовсюду, кольцо вооруженных людей
смыкалось вокруг прогалины. Я взглянул на Оцеолу. Я ожидал, что
он кинется к своей винтовке,  лежащей  рядом  с  ним.  К  моему
удивлению, он не двинулся с места.
     Несколько  его сторонников уже были наготове и поспешили к
нему, ожидая приказаний. Их  слова  и  жесты  ясно  говорили  о
решимости защищать Оцеолу не на жизнь, а на смерть.
     В  ответ  на их торопливые слова Оцеола сделал знак рукой,
который, казалось, удивил их. Дула винтовок внезапно опустились
к земле, и воины застыли в позе равнодушия и  безразличия,  как
будто  они  раздумали  и  не  желали  больше пустить в ход свое
оружие.
     -- Слишком поздно, -- спокойно сказал Оцеола,  --  слишком
поздно!  Мы  окружены  со всех сторон. Может пролиться невинная
кровь. А им нужна только моя жизнь. Пусть же они приблизятся! Я
приветствую  их!  Прощай,  сестра!  Рэндольф,  прощай!  Прощай,
Вирг...
     Жалобные стоны Маюми и Виргинии и мои, теперь уже громкие,
рыдания   заглушили  голос,  который  произносил  эти  страшные
прощальные слова.
     Столпившись около вождя, мы не  замечали,  что  происходит
вокруг  нас.  Все  наше  внимание было поглощено им, пока крики
солдат и  громкие  слова  команды  не  напомнили  нам,  что  мы
окружены.  Мы  увидели,  что  нас  оцепили  ряды  людей в синих
мундирах. Их штыки сверкали вокруг нас непреодолимой преградой.
Но так как сопротивления  не  было,  то  не  было  и  стрельбы.
Слышались только голоса и звон стали.
     Выстрелы  раздались  позднее,  но  это был не смертоносный
огонь. Это были радостные салюты:  праздновали  взятие  в  плен
такого важного противника.
     Церемония  сдачи в плен вскоре закончилась. Оцеолу держали
два солдата. Он стоял среди своих  бледнолицых  врагов.  Оцеола
был в плену!
     Его  сторонники  тоже  были  схвачены,  и  солдаты  отошли
немного  в  сторону,  образуя  более  широкую  цепь.   Пленники
остались в середине.
     В  этот  момент около пленных перед рядами солдат появился
какой-то человек. Он говорил о чем-то с офицером. По одежде его
можно было принять за индейца, но желтое лицо свидетельствовало
о другом. На голове у него была повязка, над  которой  качались
три  черных  пера.  Не  оставалось сомнений в том, кто был этот
человек! Это зрелище  могло  свести  с  ума  кого  угодно.  Оно
возвратило  вождю семинолов всю его яростную энергию. Отшвырнув
своих стражей прочь, как игрушечных солдатиков, он вырвался  из
их рук и кинулся на желтолицого человека.
     К  счастью  для  мулата, Оцеола не был вооружен: у него не
было ни пистолета, ни ножа. Пока он отвинчивал  штык  от  ружья
солдата,  предатель  успел  спастись  бегством. Из груди Оцеолы
вырвался стон ярости,  когда  он  увидел,  что  негодяй  пролез
сквозь  сомкнутый  строй  солдат  и  вот-вот  ускользнет от его
мести.
     Но спасение только померещилось изменнику. Смерть его была
предрешена, хотя она пришла к нему  не  оттуда,  откуда  он  ее
ждал.  Пока  он стоял, издали глядя на пленников, темная фигура
медленно  приблизилась  к  нему  сзади.   Это   была   женщина,
величественная  женщина, чья ослепительная красота была заметна
даже при лунном свете. Никто  не  видел  ее,  только  пленники,
стоявшие к ней лицом, заметили ее приближение.
     Все  дальнейшее  произошло  в  течение  нескольких секунд.
Женщина подкралась к мулату сзади, и казалось, что ее  руки  на
мгновение коснулись его шеи.
     Что-то сверкнуло металлическим блеском в лунном свете. Это
было живое оружие -- ужасная гремучая змея кроталус!
     Можно  было  ясно  расслышать громыханье чешуйчатых колец.
Вслед за этим раздался дикий крик  ужаса.  Злодей  почувствовал
холодное  прикосновение  змеи к шее, и ее острые зубы вонзились
ему в затылок.
     Видно было, как женщина отняла змею от шеи  мулата.  Держа
ее блестящее тело над головой, она громко воскликнула:
     -- Не  горюй,  Оцеола!  Ты  отомщен!  Отомщен!  Читта-мико
отомстил за тебя!
     Сказав это, женщина скользнула в сторону,  и,  прежде  чем
удивленные  солдаты  успели  преградить  ей путь, она юркнула в
кусты и исчезла.
     Мулат пошатнулся и упал на землю. Он был бледен от страха,
глаза его почти вылезли из орбит. Вокруг него  собрались  люди.
Они  пытались влить ему в рот лекарство. Испробовали даже порох
и табак, но никто не знал лекарственных трав, которые могли  бы
излечить  его.  Рана оказалась смертельной, и на следующий день
Желтый Джек окончил свое существование.

     x x x

     С захватом в плен Оцеолы война не прекратилась, хотя я уже
больше не принимал в ней участия. Она не  закончилась  и  после
его  смерти, которая последовала через несколько недель. Его не
казнили по  приговору  военно-полевого  суда,  ибо  он  не  был
мятежником и мог претендовать на право считаться военнопленным.
Он  умер  от болезни, которая, как он сам знал, обрекала его на
неизбежную гибель. Возможно, что плен ускорил  ее  наступление.
Его  гордый  дух  был  сломлен  долгим  пребыванием в тюрьме, а
вместе с ним погибла и та благородная оболочка,  в  которую  он
был заключен.
     Друзья  и враги стояли вокруг него в последний час, внимая
его последним словам. И те и другие  плакали.  В  этом  царстве
смерти  не  было  сухих глаз. У многих солдат катились по щекам
слезы,  когда  они  слышали  приглушенный  звук   барабана   --
похоронный марш над могилой благородного Оцеолы.

     x x x

     В  конце  концов не кто иной, как веселый и жизнерадостный
капитан завоевал сердце моей  капризной  сестры.  Прошло  много
времени,  прежде  чем  я  раскрыл  их секрет. Он пролил свет на
целый лабиринт тайн. Я так рассердился на  них  за  скрытность,
что  сначала  даже  отказался  разделить  с ними право владения
плантацией.
     Но потом (после угроз Виргинии,  а  не  ее  поверенного  в
делах!)  я  все-таки  согласился. И тогда я женился на Маюми. Я
сохранил за собой старую усадьбу,  на  месте  которой  построил
новый дом. Это была достойная шкатулка для бесценной жемчужины.
     У  меня была еще одна плантация -- принадлежавший когда-то
испанцам прекрасный участок земли на Тупело-Крик. Мне нужен был
туда управляющий,  или,  скорее,  "муж  и  жена  с  покладистым
характером",  на  которых можно было бы вполне положиться. Кто,
как не Черный Джек и Виола, лучше всего подходил для этой цели?
     В моем распоряжении был еще один небольшой кусок земли. Он
находил