зелень. А насчет мяса -- тут к их
услугам олени, медведи-гризли... А в болотах есть аллигаторы  и
много   всякой   прочей  мерзкой  живности,  не  говоря  уже  о
черепахах, индейках, белках, змеях и крысах! Черт  побери  этих
краснокожих!  Они могут жрать что хотите -- от птицы до хорька.
Что, не верите, ребята? Эти индейцы не так-то  легко  помрут  с
голоду,  как  вы думаете. Они будут держаться зубами и когтями,
пока в этом проклятом болоте есть  хоть  что-нибудь  съедобное.
Вот что они будут делать!
     Эта   мудрая   речь   произвела   сильное  впечатление  на
слушателей. В конце концов, презренный враг не так  беспомощен,
как думали сначала.
     Добровольцев  нельзя было вести в строгом военном порядке.
Вначале такие попытки  делались,  но  скоро  офицерам  пришлось
отказаться  от  этой идеи. Участники отряда, особенно молодежь,
поминутно отбивались от строя, скакали в глубь леса  в  надежде
подстрелить  оленя  или  индейку,  мелькнувшую  в кустах, или в
тишине и уединении приложиться к заветной фляжке.  Убеждать  их
было  потерей  времени, а строгое замечание часто вызывало лишь
дерзкий ответ.
     Сержант   Хикмэн   был   страшно    возмущен    поведением
добровольцев.
     -- Мальчишки!  --  восклицал  он. -- Проклятые молокососы,
пусть они только попробуют! Пусть меня сожрет  аллигатор,  если
они   не   научатся   потом  вести  себя  по-другому!  Я  готов
прозакладывать свою кобылу против любого жеребца  в  роте,  что
некоторых  ребят  скальпируют  еще  до  заката  солнца! Клянусь
честью!
     Никто не рискнул побиться с ним об заклад, но так и вышло:
его слова оказались пророческими.
     Один молодой плантатор, воображая, что находится в  полной
безопасности,   как   на   своей  сахарной  плантации,  вздумал
погнаться за оленем и отбился от отряда. Не прошло и пяти минут
после того, как он исчез из виду,  как  в  лесу  раздались  два
выстрела,  и  в  следующий момент из кустов выбежала лошадь без
всадника.
     Отряд остановился.
     Группа  добровольцев  направилась  в  ту  сторону,  откуда
слышались  выстрелы,  но  никаких  следов  врага  обнаружить не
удалось, нашли только тело молодого  плантатора,  простреленное
двумя  пулями.  Это  послужило  уроком -- хотя и тяжелым -- для
всех его товарищей,  и  теперь  никто  уже  больше  не  пытался
охотиться на оленей.
     Убитого  похоронили  на  том месте, где его нашли, а затем
отряд,  к  великому  облегчению  офицеров,  в  полном   порядке
продолжал  поход  и  без  особых приключений прибыл в форт Кинг
перед заходом солнца.

     Глава LXII. УДАР ПО ГОЛОВЕ

     За исключением одного  короткого  часа,  у  меня  не  было
связано  с  фортом  Кинг  никаких приятных воспоминаний. Пока я
отсутствовал, сюда прибыло несколько новых офицеров,  но  между
ними  не  нашлось  ни  одного, с кем стоило бы познакомиться. В
форте стало еще теснее. Устроиться было  нелегко;  маркитант  и
торговцы  быстро  наживались.  Они  вместе  с квартирмейстером,
комиссаром(71) и торговцем скотом одни только,  по-видимому,  и
преуспевали.
     "Красавец"  Скотт  все  еще числился адьютантом и был, как
всегда, щегольски одет. Но я почти перестал думать о  нем.  Как
только  я  приехал,  мне  сразу  же пришлось приступить к своим
обязанностям -- обычно не очень  приятным.  Мне  не  дали  даже
отдохнуть после долгой поездки, не дали смахнуть дорожную пыль,
а   тут   же  вызвали  к  генералу.  Зачем  я  ему  так  спешно
понадобился?  Может  быть,  открылись  какие-либо  подробности,
относящиеся  к  дуэли?  Может быть, мне припомнили какие-нибудь
старые грехи? Когда я шел к  генералу,  на  душе  у  меня  было
далеко не спокойно. Но оказалось, что мне нечего тревожиться за
прошлое.  Когда я узнал, по какому делу меня вызвал генерал, то
даже пожалел, что это не выговор.
     Генерал беседовал с агентом. Оказывается,  намечалась  еще
одна  встреча  с  Оматлой  и Черной Глиной, и я понадобился как
переводчик. Все происходило в моем  присутствии.  На  совещании
обсуждался  план  совместных действий правительственных войск и
дружественных индейцев. Последние, как  союзники,  должны  были
выступать  против  своих  же  соплеменников, засевших в болотах
реки Амазуры. Точное их местонахождение было неизвестно, но его
надеялись установить с помощью мирных вождей и их  разведчиков,
которые уже принялись за розыски.
     Встреча  была  заранее условлена. Вожди, обосновавшиеся со
своими племенами в форте Брук, должны были  тайком  прибыть  на
обычное  место  свидания  у  озера  в лесу и встретить агента и
генерала. Свидание  было  назначено  на  тот  же  вечер,  после
наступления  темноты,  чтобы  скрыть  от  любопытных  глаз  как
искусителей,  так  и  изменников.  Когда  солнце   зашло,   уже
достаточно стемнело. Луна была на ущербе, в третьей четверти, и
сразу после заката ее не было видно на небе.
     Едва  наступили сумерки, генерал, агент и переводчик вышли
из форта, так же как и в прошлый раз. Вождей на месте  свидания
не  оказалось,  и  это  нас  несколько  удивило.  Мы знали, что
индейцы обычно были очень аккуратны.
     -- Что могло задержать их?  --  спрашивали  друг  у  друга
генерал и агент.
     Ответ  не  заставил  себя  долго  ждать.  Издали  с ночным
ветерком к нам донесся звук выстрелов -- резкий треск  винтовок
и   пистолетов.   Мы   услышали   пронзительный  военный  клич:
"Ио-хо-эхи!" Он доносился из глубины леса. Ясно было,  что  там
идет  ожесточенный  бой.  Это  не  был  маневр  для  отвлечения
внимания противника или ложная тревога, чтобы  выманить  солдат
из  форта  или  запугать  часового.  По резким и диким выкрикам
чувствовалось, что в лесу льется человеческая кровь.
     Мои спутники не знали, что и подумать. Я заметил, что  оба
они  не  отличались  особым  мужеством. Впрочем, оно вовсе и не
требуется для того, чтобы стать  генералом.  Во  время  военных
действий  мне  часто  приходилось  наблюдать,  как американские
офицеры и генералы трусливо прятались  за  дерево  или  обломок
стены.   Один   из   них,   который  потом  был  избран  вождем
двадцатимиллионного народа, как-то в одной из стычек  спрятался
в  придорожной  канаве,  спасаясь от случайных выстрелов, тогда
как покинутая им бригада в полумиле от него доблестно сражалась
под начальством младшего лейтенанта. Но почему я  говорю  здесь
об этом? Мир полон таких героев.
     -- Это  они,  черт  возьми!  --  воскликнул  агент.  -- Их
подстерегли, на них напали. Вероятно, это мерзавец Пауэлл!
     -- Похоже на то, -- ответил генерал,  у  которого,  видимо
нервы  были крепче и говорил он более храднокровно. -- Да, это,
должно быть, они. В том  направлении  нет  наших  войск  --  ни
одного  белого  солдата.  Это  дерутся  между собой индейцы. На
дружественных  нам  вождей  совершено  нападение.  Вы,   правы,
Томпсон, это ясно.
     -- А  если  так, генерал, то нам незачем здесь оставаться.
Если  они  подстерегли  Оматлу,  то,  конечно,  на  их  стороне
численный  перевес.  Они  должны  победить.  Мы не можем больше
ждать его.
     -- Да, по-видимому, ни Оматла, ни Луста Хаджо не придут. Я
думаю, что мы можем вернуться в форт.
     Они как будто колебались, не зная,  как  им  поступить.  Я
понял, что оба генерала решали в уме вопрос, удобно ли им вдруг
бросить начатое дело и удалиться.
     -- А если они придут... -- заговорил достойный воин.
     Тут я взял на себя смелость вмешаться.
     -- Генерал, -- предложил я, -- с вашего позволения, я могу
остаться  здесь. Если они придут, я немедленно вернусь в форт и
дам вам знать об этом.
     Трудно было придумать что-нибудь более приятное для  обоих
генералов. Мое предложение было немедленно принято, и два героя
удалились. Я остался один.
     Но  вскоре  мне  пришлось  пожалеть  о  своем опрометчивом
благородстве. Генералы, наверное, не успели еще дойти до форта,
как  шум  битвы  смолк  и  раздался  возглас:  "Кахакуине!"  --
победный  клич  семинолов.  Я  еще  прислушивался к этим резким
крикам, как вдруг несколько  индейцев  выскочили  из  кустов  и
окружили меня.
     Даже  при  слабом  свете  звезд я мог различить блистающие
лезвия, винтовки, пистолеты и томагавки.  Оружие  было  слишком
близко  от  моих  глаз,  чтобы я мог ошибиться и принять его за
светлячков, мерцающих над моей головой. Кроме  того,  я  слышал
звон  стальных клинков. Индейцы напали на меня молча, вероятно,
потому, что поблизости находился форт. А когда я закричал, меня
оглушили ударом, от которого я потерял  сознание  и  рухнул  на
землю.

     Глава LXIII. ВОЗМЕЗДИЕ ИНДЕЙЦА

     Через  некоторое  время  я  очнулся  и  увидел,  что  меня
окружают индейцы. Но теперь они не угрожали мне,  а,  наоборот,
старались  выказать мне участие. Голова моя лежала на коленях у
одного их них, а другой пытался остановить кровь, сочившуюся из
раны на виске. Кругом стояли воины, сочувственно смотревшие  на
меня.  По-видимому,  им  хотелось, чтобы я пришел в сознание. Я
удивился, так как был уверен, что они  собираются  меня  убить.
Когда  меня  ударили  томагавком,  я  вообразил, что смертельно
ранен.  Такое  ощущение  часто  бывает  у  тех,  кого  внезапно
оглушают ударом.
     Приятно было сознавать, что я еще жив и только легко ранен
и что люди, окружающие меня, не стараются причинить мне зло.
     Индейцы  тихо  переговаривались  между  собой, рассуждая о
том, смертельна ли моя рана, и, видимо радуясь, что я не убит.
     -- Мы пролили твою кровь, но рана  не  опасна,  --  сказал
один  из  них, обращаясь ко мне на своем родном языке. -- Это я
нанес тебе удар. Было темно. Друг  Восходящего  Солнца,  мы  не
узнали  тебя! Мы думали, что ты ятикаклукко.(72) Мы думали, что
застанем его здесь, и хотели пролить его кровь. Он  был  здесь.
Куда он ушел?
     Я указал на форт.
     -- Хулвак! -- воскликнули несколько индейцев одновременно.
     Было  ясно,  что  они  разочарованы.  Некоторе  время они,
видимо встревоженные, совещались между собой, а  затем  индеец,
который первым заговорил со мной, снова обратился ко мне:
     -- Друг  Восходящего Солнца, не бойся ничего. Мы не тронем
тебя, но ты должен отправиться с нами к вождям.  Это  недалеко.
Пойдем!
     Я  вскочил  на  ноги.  Если  бы я сделал отчаянное усилие,
может быть, мне и удалось бы ускользнуть  от  них.  Однако  эта
попытка  могла  мне дорого обойтись -- меня еще раз стукнули бы
по голове, а может быть, и убили  бы.  Кроме  того,  вежливость
моих  противников  успокоила меня. Я чувствовал, что мне нечего
их бояться, и потому без колебания последовал за ними.
     Индейцы построились линией, один за  другим,  и,  поместив
меня  в  середину,  сразу же отправились в лес. Насколько я мог
определить, мы шли в том направлении,  где  происходила  битва.
Теперь  все  было  тихо, воины перестали издавать свой победный
клич. При свете луны  я  узнал  лица  индейцев,  которых  видел
раньше   на   совете.   Это   были   воины  племени  микосоков,
приверженцев Оцеолы. Из этого я заключил, что он и был одним из
вождей,  к  которым  меня  вели.  Мои  предположения  оказались
правильными.  Вскоре  мы  вышли,  на  поляну, где расположились
индейские  воины;  их  было  примерно  около  сотни.  Я  увидел
нескольких вождей, среди них был и Оцеола.
     Все   кругом   было  залито  кровью  --  зрелище  поистине
необычайное. В беспорядке лежали трупы, покрытые ранами; свежая
кровь запеклась на  них,  выражение  ужаса  застыло  в  глазах,
обращенных  к  луне.  Люди  падали  в  тех  позах, в которых их
застигла  смерть.  Скальпировальный  нож  уже   закончил   свою
страшную  работу:  на  висках виднелись малиново-красные рубцы,
венцом окаймлявшие черепа, лишенные волосяного  покрова.  Возле
убитых   бродили  индейцы  со  свежими  скальпами  в  руках.  У
некоторых скальпы болтались на дулах винтовок.
     Ничего сверхъестественного  тут  не  произошло.  Все  было
понятно.  Павшие  воины  принадлежали  к племенам изменников --
сторонников Луста Хаджо  и  Оматлы.  По  соглашению  с  агентом
вожди-изменники  вышли  из форта Брук в сопровождении избранной
свиты. Их план стал известен патриотам.  Изменников  выследили,
напали  на  них  по  пути  и  после  короткой  стычки  одолели.
Большинство пали в сражении, лишь немногим, во главе  с  вождем
Луста Хаджо, удалось спастись. Некоторые вместе с самим Оматлой
попали  в  плен  и  были еще живы. Их не убили сразу только для
того, чтобь предать смерти в более торжественной обстановке.
     Я увидел пленников, крепко привязанных к  деревьям.  Среди
них  находился и тот, кто милостью агента Томпсона был возведен
в сан короля семинолов. Однако его подданные не  оказывали  ему
ни малейшего почтения. Около него толпились воины, стремившиеся
выступить в роли цареубийцы. Но вожди удерживали их от насилия,
желая,  согласно обычаю и законам своего народа, предать Оматлу
суду. Когда  мы  прибыли,  они  как  раз  вершили  этот  суд  и
совещались  между  собой.  Один  из  воинов, захвативших меня в
плен,  сообщил  о  нашем  прибытии.  Я   заметил,   что   вожди
разочарованы.  Как  видно, я оказался не тем пленником, который
был им нужен. Поэтому на меня не обратили  внимания,  и  я  мог
свободно   располагать  собой  и  наблюдать,  как  они  вершили
правосудие.
     Судьи выполнили свой долг. Много спорить  не  приходилось,
все  слишком хорошо знали, что Оматла -- изменник. Конечно, его
признали виновным, и он должен был  заплатить  жизнью  за  свои
преступления.   Приговор  объявили  во  всеуслышание:  изменник
должен умереть! Возник вопрос кто будет его  казнить?  Желающих
нашлось  много,  ибо,  по  принципам индейской морали, покарать
изменника считается делом чести. Таким  образом,  найти  палача
было  бы  нетрудно. Многие выражали готовность, но совет вождей
отклонил их услуги. Такое дело надо было решать голосованием.
     Все знали клятву, данную Оцеолой. Его  сторонники  хотели,
чтобы  он ее выполнил, поэтому его избрали единодушно, и Оцеола
принял это как должное.
     С ножом в руке  подошел  он  к  связанному  пленнику.  Все
столпились  вокруг них, чтобы увидеть роковой удар. Побуждаемый
каким-то смутным чувством, я невольно  приблизился.  Мы  стояли
затаив  дыхание,  ожидая,  что  вот-вот  нож  вонзится в сердце
изменника.
     Мы видели, как поднялась рука Оцеолы, чтобы нанести  удар,
но  не  видели ни раны, ни крови. Лезвие ножа перерезало только
ремни, которыми был связан пленник. Оматла стоял  освобожденный
от  пут.  Среди индейцев послышался ропот неодобрения. Зачем же
Оцеола это сделал? Неужели он  хотел  дать  Оматле  возможность
бежать?
     -- Оматла!  --  проговорил  Оцеола,  сурово  глядя  в лицо
своему врагу. -- Когда-то тебя считали храбрым человеком.  Тебя
уважали все племена, весь народ семинолов. Белые подкупили тебя
и заставили изменить родине и нашему общему делу. И все-таки ты
не  умрешь  собачьей  смертью! Я уничтожу тебя, но не хочу быть
убийцей. Я не могу поднять руку на беспомощного  и  безоружного
человека  и вызываю тебя на честный поединок. Тогда все увидят,
что правда победила... Отдайте ему оружие! Пусть он защищается,
если может.
     Этот неожиданный вызов был встречен  криками  неодобрения.
Среди индейцев нашлись такие, которые, негодуя на измену Оматлы
и еще пылая яростью после недавней схватки, закололи бы его тут
же  на  месте,  связанного по рукам и ногам. Но все видели, что
Оцеола полон решимости сдержать свое слово, и поэтому никто  не
возражал.  Один  из  воинов подал Оматле томагавк и нож. Так же
был вооружен и Оцеола. Затем  люди  молчаливо  расступились,  и
противники остались в центре круга.
     Схватка  была  короткая  и  кровопролитная. Почти сразу же
Оцеола выбил томагавк из рук  противника,  а  затем  мгновенным
ударом   поверг   его   на   землю.  Победитель  склонился  над
побежденным, в его руках сверкнул нож.
     Когда он выпрямился, лезвие ножа уже не сверкало в  лунном
свете: оно потускнело от крови.
     Оцеола  сдержал  клятву  -- он пронзил сердце изменника. С
Оматлой было покончено.

     x x x

     Впоследствии   белые   называли   этот   поступок   Оцеолы
убийством.  Но  это  неверно.  Такой же смертью погибли Карл I,
Калигула  и  Тарквиний(73)  и  сотни  других  тиранов,  которые
угнетали свой народ или изменили своей стране.
     Общественное  мнение,  обсуждая  такие  деяния,  не всегда
бывает справедливым. Оно подобно хамелеону, меняющему  окраску:
меняется  согласно  лицемерному духу своего времени. Это чистое
ханжество, позорная и постыдная  беспринципность!  Только  того
можно  назвать  убийцей,  кто  убивает  из низменных, корыстных
целей. Оцеола же был человек иного склада.

     x x x

     Я оказался в странном положении. Вожди не обращали на меня
внимания, и все же, несмотря на  вежливость  индейцев,  взявших
меня  в  плен,  я  не  мог  отделаться  от беспокойства за свою
дальнейшую судьбу. Индейцам, которые были возбуждены всем  тем,
что произошло, и находились фактически в состоянии войны с моей
страной,  могла  прийти  в  голову  мысль  уготовить и для меня
участь, выпавшую на долю Оматлы. Таким образом,  ожидание  было
не из приятных.
     Но   вскоре  у  меня  отлегло  от  сердца.  Как  только  с
изменником Оматлой было покончено,  Оцеола  подошел  ко  мне  и
дружески  протянул  мне  руку. Я был счастлив вновь обрести его
дружбу. Он выразил сожаление, сказав, что я был ранен и взят  в
плен  по ошибке. Затем подозвал одного из воинов и приказал ему
проводить меня в форт.
     У меня  не  было  никакого  желания  оставаться  на  месте
трагедии.   Простившись   с  Оцеолой,  я  последовал  за  своим
проводником.  У  озера  мы  расстались,  и  я  без   дальнейших
приключений вернулся в форт.

     Глава LXIV. НЕУДАВШИЙСЯ БАНКЕТ

     По  долгу  службы  я  написал  рапорт  обо  всем, чему был
невольным свидетелем. Мой рассказ вызвал  в  форте  возмущение.
Немедленно  отрядили  солдат  в погоню за врагом, а проводником
назначили меня.
     Это была явная нелепость. Преследование, как и можно  было
ожидать,   оказалось   бесцельным.  Мы,  конечно,  нашли  место
сражения и тела убитых, вокруг которых уже рыскали волки. Но мы
не обнаружили ни одного живого индейца, не могли даже  отыскать
тропинку,  по  которой  они  скрылись.  Наш  отряд  состоял  из
нескольких  сот  человек  --  фактически  это  был  почти  весь
гарнизон  форта. Будь нас меньше, я уверен, что неприятель, так
или иначе, дал бы о себе знать.

     x x x

     Смерть  Оматлы  была  значительным  событием.  Во   всяком
случае,  весьма  важным  по своим последствиям. Белые назначили
Оматлу главным вождем, "королем" племени. Поэтому, казнив  его,
индейцы  открыто  объявили  о  своем презрении к власти, давшей
Оматле этот сан, а также  о  своем  твердом  решении  и  впредь
оказывать  сопротивление,  когда  белые  будут вмешиваться в их
дела.  Оматла  находился  под   покровительством   белых.   Они
гарантировали  ему  безопасность,  а такое обещание равносильно
договору. Поэтому его убийство было ударом по его покровителям.
Теперь правительство вынуждено было отомстить за его смерть.
     Особенно важные последствия этот случай имел для подданных
Оматлы. Напуганные его смертью и боясь подобного же  возмездия,
многие  из  младших  вождей и воинов покинули ряды изменников и
присоединились к патриотам. Многие племена, которые до сих  пор
еще не приняли окончательного решения, теперь объявили, что они
будут бороться вместе со всем народом, и, не колеблясь, взялись
за оружие.
     Смерть Оматлы была не только актом сурового правосудия, но
также  и  тонким  политическим  маневром  со  стороны индейцев,
враждебно   настроенных   к   белым.   Все   это    убедительно
свидетельствовало  о высоком уме того, кто задумал и осуществил
этот маневр.
     Оцеола поклялся мстить, и Оматла был  первой  жертвой  его
мести.  Вскоре  последовала и вторая. Трагедию смерти изменника
вс