х стеблей.
     Но  теперь  до  меня  донесся  и другой звук, напоминавший
собачий вой. Я прислушался --  это  была  не  взрослая  собака;
скорее -- слабо завывал щенок.
     Сперва мне показалось, что такой звук издает аллигатор. Но
эти пресмыкающиеся  визжат,  как  щенки,  только в младенческом
возрасте, а тот,  который  полз  за  мулатом,  был  уже  вполне
взрослый.  Он не мог так визжать. Кроме того, вскоре я выяснил,
что визг доносился оттуда, где шел человек.  Я  вспомнил  белое
животное,  которое  Джек  тащил  за  собой.  Значит, это был не
опоссум, а собака.
     Я снова услышал тот же звук -- несомненно,  скулил  щенок.
Если слух меня и обманывал, то глаза подтвердили, что я прав. Я
увидел,  как мулат вышел из маиса. Он тащил за собой на веревке
маленького белого  щенка.  Теперь  уже  не  оставалось  никаких
сомнений, что это был наш слуга, Желтый Джек.
     Прежде  чем  выйти из маиса, он на минуту остановился, как
бы для того, чтобы осмотреться кругом. Он  стоял,  выпрямившись
во  весь  рост. В маисе ему было нетрудно спрятаться, но индиго
не представляло такого хорошего  укрытия,  и  мулат,  очевидно,
соображал,  как ему двигаться дальше незамеченным. Вероятно, он
не желал, чтобы его видели. Но почему? Я не мог догадаться.
     Этот  сорт  индиго  назывался   "ложная   Гватемала".   На
плантации  разводили  несколько  его  видов,  но этот был самый
высокий.  Некоторые  растения,  находившиеся  сейчас  в  полном
цвету,  возвышались  почти  на три фута от земли. Когда человек
идет по такому полю, его видно. Но  если  согнуться,  то  можно
проползти  незамеченным. Эта же мысль, по-видимому, мелькнула и
у мулата. После некоторого раздумья он стал  на  четвереньки  и
пополз  через  индиговое  поле.  Ему не нужно было перебираться
через  какую-нибудь  изгородь  --  все  возделанное  поле  было
окружено   одной   оградой,   и   только   небольшое   открытое
пространство служило границей между двумя рядами  индиго.  Если
бы я находился на одном уровне с полем, то крадущийся вороватый
мулат  был  бы  совсем скрыт от меня, но я стоял на вышке и мог
следить за всеми его движениями. По временам он  останавливался
и  притягивал  к  себе  щенка,  который  начинал тогда отчаянно
визжать, как от сильной боли.  Когда  мулат  подполз  ближе,  я
увидел, что он дергал щенка за уши.
     В  пятидесяти шагах от мулата из маиса показалась огромная
ящерица и поползла по плантации индиго. В эту минуту  меня  как
будто  озарило, и я понял все. Я больше не думал о злых демонах
и  духах.  Тайна  была  раскрыта:   мулат   просто   приманивал
аллигатора щенком!
     Я  удивился,  как эта мысль не пришла мне в голову раньше.
Ведь я уже слышал об этом от людей, которым можно было  верить,
-- от  самих  охотников  за аллигаторами. Они часто ловили их с
помощью  такой  приманки  и  рассказывали,  что  пресмыкающиеся
готовы  следовать  за  визжащей  собакой по лесу целыми милями,
особенно старые самцы. Хикмэн полагал, что они  принимают  визг
собаки за крик собственного детеныша, которого эти безжалостные
родители обычно с удовольствием пожирают.
     Но, помимо этой чудовищной особенности аллигаторов, хорошо
известно,   что  их  излюбленной  добычей  являются  собаки.  У
несчастной гончей, которая в пылу  погони  за  дичью  отважится
поплыть  через поток или лагуну, есть все шансы угодить в пасть
этого безобразного зверя.
     Тайна раскрылась -- по крайней мере, стала  ясна  причина,
которая  заставляла  аллигатора  следовать  за мулатом. Но одно
оставалось  неясным:  с  какой  целью  мулат  проделывал   этот
странный маневр?
     Когда  я  увидел,  как он пополз на четвереньках, я решил,
что он хочет добраться до  дому  незаметно.  Но  затем  у  меня
мелькнула  другая мысль. Я обратил внимание на то, что он часто
и с беспокойством оглядывался назад, как будто  хотел  скрыться
от аллигатора.
     Я  заметил  также,  что мулат часто менял направление, как
будто  желая  создать  преграду  из  растений  между  собой   и
аллигатором.
     Ну  что  ж,  просто-напросто ему взбрела в голову какая-то
дикая  фантазия.  Он  узнал  о  забавном  способе   приманивать
аллигаторов  --  может быть, старый Хикмэн показал ему, как это
делается.  Или  он  сам  додумался  до   этого,   наблюдая   за
аллигаторами  во время рубки леса вблизи болот. Он вел за собой
к дому аллигатора с какой-то странной целью -- может  быть,  он
хотел  показать  его своим товарищам, или просто сыграть с ними
шутку, или устроить  бой  между  аллигатором  и  собаками,  или
вообще что-нибудь в этом роде.
     Я  не  мог разгадать его намерения и, вероятно, не стал бы
об этом и думать, если бы два-три незначительных обстоятельства
не  привлекли  моего  внимания.  Меня  поразила  та   особенная
настойчивость, с которой мулат стремился к успешному достижению
своей цели. Он не щадил ни сил, ни времени. Правда, день был не
рабочий,  а праздничный, и Желтый Джек мог свободно располагать
собой. Но не в обычае мулата было вставать так рано, и  к  тому
же  затраченные им усилия отнюдь не соответствовали его обычной
беззаботной лени. Что-то важное побуждало его  действовать.  Но
что именно? Я просто терялся в догадках.
     Наблюдая  за ним, я чувствовал, что мне как-то не по себе.
Это ощущение невозможно передать, и я могу объяснить его  разве
только  тем,  что  мулат был злым, нехорошим человеком. Я знал,
что он способен на любую подлость. Но какой вред  собирался  он
причинить  с  помощью  аллигатора? Ведь на суше никто не боится
аллигаторов, здесь они никому не опасны.
     Если бы не это чувство, я бросил бы  наблюдать  за  ним  и
снова  занялся бы оленями, которые тем временем подошли почти к
самому моему укрытию. Но я преодолел  искушение  и  снова  стал
следить за мулатом.
     Вскоре мое недоумение разрешилось. Желтый Джек приблизился
к краю  бассейна,  но  не  вошел  в  него.  Обогнув заросли, он
направился к апельсиновой роще.  В  этом  месте  была  калитка;
мулат вошел в нее и оставил открытой. Время от времени он снова
заставлял  щенка визжать, хотя в этом не было особой нужды, так
как аллигатор теперь находился совсем близко.
     Я  мог  хорошо  рассмотреть  чудовищного  зверя.   Он   не
принадлежал  к разновидности крупных аллигаторов, хотя от морды
до конца хвоста было футов двенадцать.  Продвигаясь,  аллигатор
цеплялся   за  землю  когтями  широких  перепончатых  лап.  Его
шероховатая синевато-коричневая  кожа  была  покрыта  скользкой
слизью,   поблескивавшей   на   солнце,  а  между  ромбовидными
чешуйками налипли большие комья болотной тины.  Аллигатор  был,
по-видимому,  очень  возбужден  и  при  каждом  движении собаки
обнаруживал явные признаки ярости. Он  приподнимался  на  своих
мощных  лапах,  вскидывал вверх голову, как бы желая разглядеть
добычу, рассекал хвостом воздух и  раздувался  почти  вдвое  по
сравнению  со  своей обычной толщиной. В то же время он издавал
звуки,  напоминавшие  отдаленный   гром,   а   запах   мускуса,
исходивший от него, наполнял воздух душными испарениями. Трудно
представить  себе  что-нибудь  более  отвратительное,  чем  это
чудовище! Даже легендарный дракон не мог бы выглядеть ужаснее.
     Аллигатор, не останавливаясь, проволок свое  длинное  тело
через   калитку,  но  дальше  зеленые  листья  скрыли  от  меня
омерзительное пресмыкающееся.
     Я  обернулся  в  сторону  дома,  продолжая  наблюдать   за
мулатом.   Отсюда  я  мог  видеть  почти  весь  бассейн.  Между
апельсиновой рощей и большим бассейном находился  искусственный
пруд,  всего  несколько  ярдов в длину. Дно его покрывала вода,
которую накачивали насосом из главного бассейна.  Это  был  так
называемый   "черепаший  садок",  где  специально  откармливали
черепах  для  стола.  Мой   отец   сохранил   свое   виргинское
гостеприимство,  а  во Флориде такое редкое лакомство раздобыть
нетрудно.
     Черепаший садок непосредственно сообщался с  бассейном.  Я
видел,  как Желтый Джек приближается к пруду. Он держал щенка в
руках и все время заставлял его визжать.
     Подойдя к ступенькам, ведущим в бассейн, он остановился  и
оглянулся  назад. Я заметил, что он посмотрел сначала в сторону
дома, а затем, с видимым удовольствием, в  ту  сторону,  откуда
пришел. Несомненно, аллигатор был очень близко от него, так как
мулат без колебания швырнул щенка в воду. Затем, пройдя по краю
черепашьего  садка,  он  вошел в апельсиновую рощу и скрылся из
виду.
     Щенок, попав в холодную воду, все время продолжал  визжать
и  отчаянно  барахтаться,  взбивая  воду лапами. Но ему недолго
пришлось бороться за жизнь. Аллигатор,  привлеченный  всплеском
воды   и  собачьим  визгом,  быстро  приближался  к  пруду.  Не
колеблясь  ни  минуты,  он  бросился  в  воду,  с  молниеносной
быстротой   ринулся   на  середину  и,  схватив  жертву  своими
страшными зубами, мгновенно скрылся под водой.
     Несколько  минут  я  следил  за  движениями   чудовища   в
прозрачной  воде.  Но  скоро,  руководясь инстинктом, аллигатор
нырнул в одну из глубоких ям и исчез.

     Глава VIII. КОРОЛЕВСКИЕ КОРШУНЫ

     "Так вот что ты придумал, мой желтый дружок! Это  все-таки
в  конце  концов  месть.  Но  ты за это поплатишься, презренный
негодяй! Ты не знаешь, что за тобой наблюдают! Ты пожалеешь  об
этой дьявольской затее раньше, чем наступит ночь!"
     Так  рассуждал  я,  разгадав,  как мне казалось, намерение
мулата. В пруду плавало  много  красивых  рыбок  --  золотых  и
серебряных  -- и красных форелей. Это были любимцы моей сестры.
Обычно она ежедневно навещала их, кормила и смотрела,  как  они
резвятся.  Она  забавлялась  их  танцами и прыжками в воде. Они
хорошо знали ее, стайкой плыли за ней вокруг всего  бассейна  и
даже  брали  корм  из  ее рук. Сестра очень любила сама кормить
рыбок.
     В этом-то и заключалась месть мулата! Он  прекрасно  знал,
что  аллигатор питается рыбой, -- это его естественная пища. Он
знал, что вскоре все население пруда станет добычей аллигатора.
Такое  страшное  чудовище  опустошит  весь  заповедный  пруд  и
уничтожит сотни бедных созданий. Это доставит большое огорчение
владелице рыбок, а Желтому Джеку -- радость.
     Я  знал,  что  мулат ненавидел мою сестру. Особенно сильно
разжигало его  ненависть  воспоминание  о  ее  вмешательстве  в
историю  с Виолой, после которой он был наказан плетьми. Были и
другие  причины.  Виргиния  благосклонно   относилась   к   его
сопернику,  который  ухаживал  за квартеронкой, а Желтому Джеку
она запретила даже приближаться к Виоле.
     И хотя мулат внешне не выказывал своих  чувств  --  он  не
осмеливался  на это, -- я все же знал, что он ненавидит сестру.
Убийство лани  уже  говорило  об  этом,  а  то,  что  произошло
сегодня,  служило  лишним  доказательством  неукротимой  ярости
мулата.
     Он рассчитывал, что  аллигатор  изрядно  опустошит  рыбный
садок.  Конечно,  он  понимал,  что со временем страшного зверя
обнаружат и убьют, но до этого будет уничтожено много  красивых
рыбок.
     Никому  и  в  голову  не  могло  прийти,  чтобы кто-нибудь
вздумал заманить сюда аллигатора. Уже не  раз  они  заходили  в
пруд  из реки или из соседних лагун, вероятно привлекаемые сюда
необъяснимым инстинктом,  который  заставляет  их  направляться
прямо к воде.
     Таковы  были,  по  моему мнению, замыслы и расчеты Желтого
Джека. Впоследствии оказалось, что я угадал только  наполовину.
Я  был  еще  настолько молод и неопытен, что не мог представить
себе, до каких пределов способна дойти человеческая злоба.
     Первым моим побуждением было последовать за мулатом домой,
объявить там о том, что он совершил, и наказать  его,  а  затем
вернуться с людьми к пруду, чтобы уничтожить аллигатора, прежде
чем тот успеет произвести опустошение среди рыб.
     Но  в  эту  минуту  мое  внимание  отвлекли  олени. Стадо,
состоявшее из оленя с ветвистыми  рогами  и  нескольких  самок,
паслось  невдалеке  от  бассейна.  Олени  находились в двухстах
ярдах от меня. Искушение было  слишком  велико.  К  тому  же  я
вспомнил,  что обещал матери доставить жаркое к обеду. Обещание
надо выполнить. Я должен добыть оленину!
     Теперь можно было  рискнуть.  Аллигатор  уже  позавтракал,
проглотив  целого  щенка. В течение нескольких часов он вряд ли
будет тревожить весело плавающих обитателей пруда. А Джек,  как
я видел, вернулся домой -- стало быть, его в любой момент можно
будет найти, и он не избегнет наказания.
     Эти    соображения    заставили    меня    отказаться   от
первоначального плана, и все мое  внимание  сосредоточилось  на
оленях.  Тем  временем они опять несколько удалились, так что я
уже не мог стрелять в них. И я  терпеливо  ждал,  надеясь,  что
олени снова подойдут.
     Но  я  ждал  напрасно.  Олени  боятся  прудов. Они считают
вечнозеленый островок опасным местом и обычно держатся от  него
поодаль.  И это вполне понятно: именно оттуда оленей чаще всего
приветствует звенящий звук индейского лука или похожий на  удар
бича  треск  винтовки  охотника.  Именно  оттуда  настигает  их
смертельная стрела или пуля. Видя, что олени  не  приближаются,
а,  наоборот,  отходят  дальше, я решил натравить на них гончих
собак и спустился со скалы через рощу в равнину.
     Там, очутившись на  открытом  месте,  я  сразу  спустил  с
привязи собак и с криком помчался вперед.
     Это была великолепная охота! Никогда еще олени не бежали с
такой  быстротой,  как  это стадо под предводительством старого
вожака. Собаки почти настигали их. Саванну в милю  шириной  они
пересекли  чуть  ли  не в несколько секунд. Все это я прекрасно
видел, так как трава на этом участке прерии была съедена скотом
и на всем пространстве не  росло  ни  одного  куста.  Это  было
бешеное  состязание на скорость между собаками и оленями. Олени
мчались так стремительно, что я уже начинал сомневаться в  том,
что   добуду   желанную  дичь.  Мои  сомнения,  однако,  быстро
разрешились. На краю саванны охота наконец закончилась. Одна из
собак вдруг сделала скачок и  впилась  в  горло  самке,  другие
собаки  подоспели  и окружили ее. Я поспешил к собакам, и через
десять минут самка  была  прикончена  и  освежевана.  Довольный
собаками,  охотой  и  своими  собственными  подвигами,  взвалив
убитую самку оленя на  спину,  я  с  триумфом  поспешил  домой,
радуясь, что сумел выполнить свое обещание.
     Внезапно  я  увидел  на  залитой  солнцем  саванне тень от
движущихся крыльев. Я поднял голову.  Надо  мной  носились  две
большие  птицы.  Они  летели не особенно высоко и не стремились
подняться  выше.  Наоборот,  они  описывали  широкие   спирали,
опускаясь  все  ниже  и ниже с каждым кругом. Сначала солнечные
лучи ослепляли меня, и я не  мог  различить,  какие  это  птицы
шумели крыльями надо мной. Повернувшись, я стал против солнца и
теперь уже мог ясно рассмотреть ярко освещенное желтовато-белое
оперение птиц. По нему я определил, что это были грифы, или так
называемые  "королевские  коршуны",  -- самые красивые птицы из
породы коршунов. Я даже склонен считать,  что  это  красивейшие
птицы  в  мире.  Во всяком случае, грифы занимают одно из самых
почетных мест в мире орнитологии.
     Эти птицы -- уроженцы Страны Цветов -- не  улетают  далеко
на  север.  Они  обитают  в  зеленых  болотистых  низмениостях,
поросших высокой травой, так называемых "эверглейдз",  в  диких
саваннах  Флориды,  в  льяносах(11)  реки  Ориноко и в равнинах
Апуре. В некоторых  местах  Флориды  они  встречаются  довольно
редко. Появление их вблизи плантаций всегда возбуждает интерес,
так  же как появление орла; между тем на другую породу коршунов
-- катартов, столь же обыкновенную, как  вороны,  --  никто  не
обращает никакого внимания.
     В  доказательство  того, что грифы редкость, могу сказать,
что моя сестра никогда не видела вблизи ни одного из них,  хотя
ей  было  уже двенадцать лет и она родилась во Флориде. Правда,
она еще никогда не уезжала далеко от дома и даже редко покидала
пределы плантации. Я  вспомнил,  что  сестра  не  раз  выражала
желание  посмотреть  на  этих  прекрасных  птиц вблизи, и решил
доставить ей это удовольствие.
     Птицы спустились так низко, что ясно были видны их  желтые
шеи,  кораллово-красный  гребень  на голове и оранжевые складки
под клювом.  Они  находились  достаточно  близко  от  меня,  на
расстоянии прицела моей винтовки. Но они летели так быстро, что
нужен  был  гораздо более меткий стрелок, чем я, чтобы сбить их
пулей. Я не решался выстрелить, боясь промахнуться. Тут у  меня
блеснула  другая  мысль,  и  я  немедля  выполнил задуманное. Я
заметил, что грифов привлекает туша самки, лежавшая у  меня  на
плечах. Вот почему они и кружили надо мной. План мой был весьма
прост.  Я  положил  тушу  на  землю,  а  сам  отбежал  к группе
деревьев,  ярдах  в  пятидесяти  оттуда.  Долго  ждать  мне  не
пришлось.  Ничего  не  подозревая,  грифы  стали снижаться. Как
только один из них коснулся земли, я выстрелил, и  великолепная
птица   мертвой   упала   на  траву.  Другой  гриф,  испуганный
выстрелом, взвился над вершинами кипарисов и скрылся у меня  из
глаз.
     Я  снова  взвалил  самку  на  плечи и, неся птицу в руках,
направился к дому. Сердце мое было полно тайного  ликования.  Я
предвкушал  двойное удовольствие -- от двойной радости, которую
должен был доставить. Я обрадую  двоих  --  тех,  кто  был  мне
дороже всех на свете: любимую мать и милую сестру.
     Скоро  я миновал саванну и очутился в апельсиновой роще. Я
не пошел через калитку,  а  перелез  через  забор.  Я  был  так
счастлив,  что  мой  груз  казался  мне  легким, как перышко. Я
радостно  шел  напрямик,  раздвигая  сгибавшиеся  под  тяжестью
плодов ветви и сбивая по пути золотые шары. Кто же заботится во
Флориде о нескольких сбитых апельсинах!
     Когда  я  подошел  к  клумбам,  мать  была  на  веранде  и
приветствовала меня радостным восклицанием. Я бросил  добычу  к
ее ногам.
     -- Что это за птица? -- спросила она.
     -- Это  королевский  коршун  --  подарок для Виргинии. Где
она?.. Еще не вставала?  Ах,  маленькая  лентяйка!  Я  пойду  и
разбужу ее. Стыдно спать в такое прекрасное утро!
     -- Нет,  Джордж,  она  уже больше часу как встала, немного
поиграла в саду и ушла.
     -- Но где она? В гостиной?
     -- Нет, она пошла купаться.
     -- Купаться?
     -- Да, вместе с Виолой. А что?
     -- О мама, мама!..
     -- Что такое, Джордж?
     -- Боже мой! Аллигатор!!!

     Глава IX. КУПАНЬЕ

     -- Желтый Джек! Аллигатор!
     Вот и  все,  что  я  мог  произнести.  Мать  умоляла  меня
объяснить  ей,  что случилось, но я не в силах был вымолвить ни
слова. Охваченный безумным страхом, я бросился бежать,  оставив
мать в таком же ужасе, в каком находился сам.
     Я  мчался  к  бассейну  не по извилистой тропинке, а самой
краткой   дорогой,   перепрыгивая   через   все    препятствия,
встречавшиеся  на пути. Я перемахнул через изгородь и как вихрь
понесся через апельсиновую рощу. Слышался только хруст  ветвей,
да  на  землю  летели  сшибаемые  мною апельсины. Мои уши чутко
ловили каждый звук.
     Шум позади меня все усиливался.  Я  слышал  голос  матери,
полный  отчаяния. Ее крики всполошили весь дом, сбежались слуги
и служанки. Собаки, встревоженные внезапной  суматохой,  начали
лаять. Домашние и певчие птицы подняли пронзительный крик.
     Все  эти  звуки  доносились  с  плантации.  Но не это меня
беспокоило, я прислушивался  к  звукам  у  бассейна.  И  вот  я
услышал  всплеск  воды  и  ясный  серебристый  голосок  сестры!
"Ха-ха-ха!" -- звонко смеялась она. Слава богу, сестра была еще
невредима!
     Я остановился и громко закричал:
     -- Виргиния! Виргиния!
     Я нетерпеливо ждал ответа. Но ответа не было: может  быть,
плеск воды заглушал мой голос?
     Я позвал еще раз, уже громче:
     -- Виргиния! Сестра! Виргиния!
     На этот раз меня услышали:
     -- Кто зовет меня? Это