бежал с наибольшей быстротой. И он решил, ради сбережения сил Моро, не увеличивать, а только сохранять известное расстояние между собой и своими преследователями.
     Имея в виду эту главную цель, он даже соскакивал время от времени с коня, чтобы облегчить его, и бежал некото
      рое время рядом с ним. Альп спешил за ним, не отставая и часто взглядывая в лицо Галлера с таким выражением умных глаз, которое как будто говорило о его понимании причины такой неустанной скачки.
     Но вот уже совсем близко сверкает снеговая вершина горы. Галлер вдруг вспомнил, что здесь близко должна быть вода - в том месте, куда отправился вперед Эль Соль с обозом и пленными навахо и где поджидал уцелевших в битве и при наводнении товарищей. Решив освежиться сам и напоить животных, он погнал лошадь скорее, чтоб выиграть для этого время.
     Когда Галлер подъехал к ущелью, солнце уже близилось к закату. Прежде чем въехать в него, Галлер оглянулся на погоню и убедился, как сильно он опередил ее за последний час, хотя и скакал умереннее: преследователи были, по крайней мере, в трех милях от него - и было видно, что они плетутся устало, понуро, из последних сил. Было ясно, что непосредственной опасности нет.
     Скользнув между скал в глубь ущелья, он вдруг почувствовал, что Моро вздрогнул и метнулся в сторону, и тотчас же услышал яростный лай Альпа.
     - Черт возьми! - услышал он чей-то голос.- Кто это к нам жалует верхом без седла и без узды?
     Из-за скал выскочили пять или шесть человек, вооруженных ружьями, и окружили Галлера.
     - Пусть меня изжарят индейцы, если это не тот самый юноша, о котором скорбел наш капитан! Взгляни-ка, Билл!
     - Рубэ!.. Гарей!..
     - Кто? Святители! Да ведь это... ведь это вы, Галлер, друг мой! Ура, товарищи! Неужели не узнали меня?!
     - Сен-Врэн?! Вы? Господи!
     - Я, я сам! Сен-Врэн, собственной персоной! Ну, вашу персону из-под всей этой коры грязи и крови, пожалуй, потруднее узнать! Да слезайте же с лошади! Как это вы ускользнули из рук проклятых краснокожих?
     - Прежде вы мне расскажите, почему вы тут в сборе и что вы здесь делаете?
     - О, мы здесь в качестве передового отряда, а армия наша за нами, внизу, у выхода из ущелья.
     - Армия? Какая? Ничего не понимаю!
     - Да мы так называем наших. Нас теперь около шестисот человек, а по здешним местам это добрая армия.
     - Да кто же... из кого же она состоит?
     - Состава она самого пестрого, разноцветная, как радуга. Есть у нас люди и из Чихуахуа, и из Эль-Пасо, и с ними изрядное число охотников, звероловов, погонщиков - образцовый комплект. Одним отрядом, который я сформировал, командую я, а другой идет под командой Сегэна.
     - Сегэна? Значит, он...
     - Вот вопрос! Да он же во главе всего дела!.. Жив, конечно! Однако, подите-ка сюда, прежде всего подкрепитесь глотком старого эль-пасского вина.
     - Погодите минутку. Я забыл сказать вам: за мной погоня, индейцы.
     - Близко?
     - Нет, отстали мили на три, и лошади у них совсем изморенные.
     - Ну, так мы еще успеем оказать им прием. Пойдемте с нами, Галлер!
     И маленький отряд вместе с неожиданным вестником и принесенной им важной вестью направился к ручью, где находилась вся армия в сборе.

XXXV. Военный совет и ?армия?

     Лагерь оказался огромный и действительно походил на армию, так как человек триста были даже одеты в одинаковую форму.
     Последние хищнические набеги ожесточили население до последней степени и послужили поводом к сформированию этого огромного отряда, решившего однажды и навсегда проучить краснокожих разбойников.
     Сегэн с остатками своего отряда присоединился к этим добровольцам в Эль-Пасо и тотчас же отправился с ними в страну навахо. Находившийся в это время в Эль-Пасо Сен-Врэн узнал от него, что Галлер взят в плен, и в надежде посодействовать его освобождению также примкнул к отряду вместе с 40-50 служителями, сопровождавшими его прежний караван.
     Большая часть отряда Сегэна уцелела после битвы в барранке, и в числе спасшихся были также Эль Соль и его сестра Луна. Теперь они тоже отправлялись с отрядом и в эту минуту были в палатке Сегэна, где с ними и свиделся Галлер.
     Сегэн вдвойне обрадовался Галлеру, от которого мог узнать что-нибудь о своих, и, как ни мало мог о них рассказать Галлер, Сегэн был все же счастлив, узнав хоть, что жена и дочери его живы и здоровы.
     Время было дорого, и на праздные разговоры его нельзя было терять. Отряд в сто человек тотчас же отделился и поехал внутрь ущелья. На середине ущелья они увели лошадей под надежное прикрытие в скалах и устроили засаду. Приказ был забрать всех индейцев в плен или застрелить их, но живым не выпустить ни одного, чтобы он не мог бежать на родину с вестями.
     Ждать пришлось недолго. Через несколько минут после того, как была устроена засада, индейцы один за другим проехали по ущелью мимо укрывавшихся белых к выходу.
     Поняв, что они попали в западню и видя огромное превосходство сил с той и другой стороны ущелья, индейцы и не пытались защищаться, а побросали копья и запросили пощады. В несколько минут охотники перевязали всех и вернулись с ними к Сегэну, который тотчас созвал для совещания всех начальников отдельных частей войска.
     В нападении на навахо в их городе представлялось немало затруднений разного рода; главное же и самое важное в данную минуту было в том, как обеспечить, чтобы навахо не могли быть предупреждены своевременно о нападении, потому что в противном случае они могли скрыть всех белых пленных, спрятав их в огромном лесу, расположенном невдалеке от города и тянущемся на много миль. Тогда все поиски и все преследования были бы тщетны.
     Как ни труден был вопрос, но в числе совещавшихся нашелся человек, голова которого преодолела и это затруднение, как преодолевала уже множество прежних. Это была голова безухого зверолова Рубэ. И вот все собрание единодушно остановилось, по его совету, на следующем плане.
     Выступление совершится в ту же ночь, чтобы до каньона, точнее, до восточного входа в него можно было успеть добраться еще до рассвета. Нападение на город должно быть произведено как можно раньше.
     Чтобы обезопасить себя со стороны часовых у входа в долину, было придумано следующее: отряд из двадцати человек переоденется в платья только что взятых в плен индейцев - в этот отряд войдут Эль Соль и союзники-делавары, затем Рубэ, Гарей и Сегэн - и, выйдя часом раньше всей армии, снимет стражу и дождется товарищей.
     Но переодетый отряд преследует еще одну цель - главную: незадолго до самого нападения он должен будет сыграть роль тех двадцати навахо, которые были отправлены в погоню за Галлером. Они войдут первыми в город, ведя впереди привязанного к лошади Галлера, воспользовавшись моментом, окружат храм и с помощью хитрости овладеют белыми пленными и королевой.
     После этого будет дан сигнал трубы, по которому или же при первых выстрелах в город галопом ворвется все войско.

XXXVI. Победа

     Еще до наступления вечера вышел передовой отряд, переодетый в платье навахо и раскрашенный достаточно искусно, чтобы провести врага ненадолго и при неярком свете, и за два часа до рассвета достиг восточного каньона, где еще сохранились следы разрушений от недавнего наводнения.
     У выхода из ущелья оказалась стража из пяти индейцев, но, обманутая маскарадом, она подпустила к себе отряд так близко, что была взята в плен без единого выстрела.
     После них главный отряд прошел совсем беспрепятственно и, прибыв к ближайшему перед городом лесу, остановился и спрятался в чаще.
     В долине царила глубокая тишина, и город покоился сном в этом лунном сиянии. В такой ранний час в городе никто еще не просыпался; между тем внизу над рекой темнели какие-то две-три фигуры. Галлер понял, что это были конвойные при пленных, захваченных вместе с ним. Значит, бедняги еще живы и, конечно, не подозревают, как близок час освобождения.
     Томительно тянулось время до рассвета. Наконец забрезжило утро; при бледном сумеречном свете его передовой отряд сел на коней и, выйдя из укрытия, направился через равнину, поместив в середине привязанного для виду к спине Моро Галлера.
     Когда переодетые всадники подъехали к городу, они заметили на крышах много людей и были, по-видимому, замечены в свою очередь. Там забегали, засуетились; первые вызвали из домов других, и мало-помалу большие группы показались и на террасах. Когда они подъехали ближе, навстречу им понесся гул ликующих криков.
     Очутившись у подножия храма, отряд вдруг круто остановился, все соскочили с коней и полезли вверх по лестницам. У перил террас было много женщин, Сегэн тотчас разглядел среди них королеву, свое бедное дитя - из предосторожности он приказал увести ее тотчас внутрь храма, а через минуту в объятиях его плакали от радости жена и младшая дочь.
     Вдруг дикий, безумный крик пронизал воздух... Очевидно, индейцы поняли, что их обошли хитростью. В тот же миг воины выскочили из своих домов и бросились толпами к храму. Засвистели стрелы... Но громче всех звуков и криков прозвучал сигнальный звук рога, сзывавший товарищей для атаки.
     Армия была наготове и помчалась галопом к городу. Шагов за двести от жилых домов она разбилась на два отряда, чтобы окружить город и повести атаку с обеих сторон.
     У стен крайних домов белые были встречены рукопашным боем. Вызывающие крики, частые выстрелы ружей и карабинов свидетельствовали о том, что битва началась.
     Вскоре сражение разгорелось во всех концах. В воздухе стоял стон от диких криков и выстрелов.
     На высоких крышах шел отчаянный, смертный бой. Женщины метались с криками ужаса по террасам, бросались бежать в лес. Перепуганные лошади бежали по свободным улицам с бешеным фырканьем и ржанием, а не имевшие свободного прохода били копытами о землю, кусались, скакали через стены. Картина была безумная, чудовищная.
     Галлеру пришлось быть все время пассивным зрителем сражения, так как он охранял с пистолетом в руках ту дверь храма, за которой находились женщины. Место, охрану которого он взял на себя - отчасти из потребности собственного сердца, отчасти по просьбе Сегэна, - было расположено так высоко, что он мог следить за развитием битвы во всем городе, от дома к дому.
     Когда он обводил глазами через перила картины битвы, внимание его приковала к себе одна сцена так, что он на время забыл обо всем остальном. На одной высокой террасе бились смертным боем два человека; пристальнее всматриваясь, Галлер узнал их: это были Дакома и Эль Соль. У навахо была пика, а у марикопа - ружье, из которого уже были выпущены, по-видимому, пули, так как он замахнулся над головой врага прикладом.
     В тот момент, когда Галлер впервые заметил их, Эль Соль, отбив удар копья, направил удар прикладом на Дакому, но тот быстро отшатнулся и снова направил пику. Эль Соль не успел отразить сильный удар, пика вонзилась и прошла, по-видимому, через все его тело, как можно было судить по подавшемуся вперед корпусу навахо.
     Галлер невольно вскрикнул, ожидая, что Эль Соль тотчас свалится мертвым, - и вдруг с изумлением увидел, что он замахнулся прикладом и... через несколько секунд Дакома упал к его ногам с раздробленным черепом.
     Только тогда силы оставили его, и он сам упал на труп, но тотчас же собрался с силами, вытащил длинное копье из своего тела, шатаясь, подошел к перилам и крикнул:
     - Сюда, Луна! Я отомстил за нашу мать!
     Галлер видел, как молодая девушка вскарабкалась на крышу, а через секунду раненый упал без чувств на руки сестры.
     Эта сцена была, по-видимому, замечена и другими, потому что Галлер видел, как бросились на крышу доктор, Сен-Врэн и еще некоторые. Исследование раны показало, что она, к счастью, не смертельна.

***

     Становилось несомненным и для индейцев, что результатом боя будет победа белых. Оставшиеся в живых отказались от сопротивления и бежали в лес.
     Сражение кончилось.
     Охотники остались близ города на весь день, чтоб дать отдохнуть животным и приготовиться к обратному пути на родину через пустыню.
     С восходом солнца все войско, захватив с собою скот и освобожденных пленных, тронулось на следующий же день через восточный каньон, направляясь к снеговой горе.
     Начались снова все муки и лишения трудного перехода через пустыни, только воспринимались они на этот раз не так, как раньше, хотя и утомленными физически, но счастливыми путниками.
     Весь отряд возвращался с гордым и радостным чувством победы, достигнутой цели, свободы от давней постоянной угрозы набегов дикарей. А для многих к этой радости и гордости присоединялось еще освобождение от горя, торжество счастья: ведь многие везли теперь с собой давно оплаканных близких и дорогих людей, без которых жизнь была мрачна и пуста, о которых думали всегда с тоской и ужасом, представляя себе их участь в руках жестоких дикарей.
     Впервые за много лет отдыхало теперь исстрадавшееся сердце охотника за скальпами Сегэна. Счастье его было так велико, что его теперь не омрачала даже мысль о том, что бедное дитя его одичало и отвыкло от родителей. Он говорил себе, что совместная жизнь с матерью и сестрой, безграничная любовь и заботы, которыми ее окружат дома, должны будут благотворно повлиять на душу девушки и, быть может, воскресят ее память.

XXXVII. Дома

     Прошла неделя со времени возвращения Сегэна домой.
     Был дивный теплый вечер. Семья Сегэна и гостившие у них Галлер и Сен-Врэн сидели на плоской крыше дома, обсаженной растениями и цветами.
     По настоянию матери, которую Адель все еще не узнавала, но к которой начала относиться дружелюбно, Адель сбросила свой индейский костюм и была одета так же, как сестра, но чувствовала себя по-прежнему как среди чужих.
     В этот вечер, когда вся семья собралась на балконе-крыше тесным кружком, Адель одна стояла в стороне, опершись на перила и безучастно смотрела в пространство. О чем думала бедная девушка? - с тоской спрашивали друг у друга глазами опечаленные отчуждением дочери родители. Быть может, ее томит скука? Ведь она не может следить за общим разговором, забыв и родной язык...
     Жена Сегэна вздумала поиграть на мандолине, быть может, музыка развлечет Адель. Зоя принесла из дома инструмент, и госпожа Сегэн начала тихо и задумчиво перебирать струны... Она так давно не играла! Столько было пережито с тех пор, как она в последний раз держала мандолину в руках!..
     Под наплывом дум и воспоминаний она продолжала рассеянно перебирать струны, думая, какую выбрать пьесу, чтоб развлечь Адель.
     Первые же ноты как будто пробудили Адель ото сна. Она обернулась лицом к своим и переводила широко раскрытые глаза с матери на инструмент и снова на мать - удивленно и вопросительно.
     Сегэн тотчас заметил новое выражение в лице дочери. Сердце его дрогнуло радостным предчувствием, и в страстном возбуждении он воскликнул:
     - Адель, о моя Адель!..
     Затем, обернувшись к жене, нервно проговорил:
     - Спой, Адель, ту песенку... ту, знаешь, которой ты убаюкивала ее... О, посмотри на нее! Пой же, пой скорее! Быть может, Господь сжалится...
     Преодолевая страшное волнение, оглянувшись полными слез глазами на свое дитя, мать тихо и нежно запела:

     Спи, моя крошка,
     Спокойно усни!
     Пусть ангелы в небе
     Хранят твой покой!
     Дитя дорогое...

     Пение было прервано странным резким криком девушки. При первых же словах песни она вздрогнула всем телом и начала прислушиваться внимательно, напряженно... Потом с криком подбежала и также напряженно начала вглядываться в лицо госпожи Сегэн, а через минуту бросилась к ней на шею с громким, страстным криком:
     - Мама! Мама!

***

     Да, Господь сжалился и вернул ей память. Любимая мелодия детства задела в душе струну воспоминаний, и душа дрогнула, проснулась. Мало-помалу она вспомнила и отца, и сестру, многие картины детства: понемногу припомнила и родной язык.
     За много-много лет впервые радость и счастье осенили дом Сегэна и его семью, к которой они могли причислить отныне и двух зятей - Галлера и Сен-Врэна.
КОНЕЦ