х интересах. Достаточно одного удачного рейса в  продолжение  года
или менее, чтобы каждый матрос  опустил  себе  в  карман  маленький  клад,
заработанный, без сомнения, тяжелым трудом, но дающий  теперь  возможность
заняться иным делом, если охота за китами не пришлась ему по вкусу.
     На борту "Летучего облака" было несколько молодых людей  вроде  меня,
не побывавших еще ни в одном плавании. Но  с  той  быстротой  и  верностью
взгляда, которые характерны для американцев /  простите  мне  этот  легкий
приступ  национального  тщеславия/,  мы  быстро  научились  обращению   со
снастями, а  немного  спустя  постигли  все,  что  необходимо  делать  при
маневрировании корабля. Мы еще не дошли до мыса Горн, как экипаж "Летучего
облака" уже не оставлял желать ничего лучшего. Однако было на этой картине
одно пятно - это наш капитан. Он  был  далеко  не  таким,  каким,  на  мой
взгляд, должен был быть.
     В буквальном переводе "Дринкуотер" значит "водопийца", но никто менее
не соответствовал имени, которое носил, чем наш капитан. Неизмеримо больше
заслуживал он имя "Дринкрум", то есть "ромопийца". Можно сказать,  что  он
испытывал ненависть к воде и не пил  ее  ни  капли.Для  него  и  грог  был
совершенным грогом  только  тогда,  когда  к  пинте  грога  он  примешивал
полпинты рома.
     Но в своем роде он был неплохой человек, его характер не был  дурным.
Трезвый,  он  был  и  великодушен  и  щедр,  но  под  влиянием  рома   его
необузданность доходила до крайности, и степень ее могла сравниться  разве
что с глубиной нежности к любимому напитку - рому "Санта  Круц".  Не  один
раз она ставила в опасное положение его самого, экипаж и судно.
     Любимым коньком его было утверждать, что "Летучее облако" - лучшее из
всех известных парусных  судов  и  что  оно  может  нести  сколько  угодно
парусов,хотя бы ветер переходил в ураган. Это был действительно прекрасный
корабль, но все же я знал суда, которые могли без труда соперничать с ним.
Однако плохо пришлось  бы  всякому,  решившемуся  высказать  это  капитану
Дринкуотеру: такой человек был бы  моментально  и  навсегда  вычеркнут  из
списков людей, близких капитану.  Под  влиянием  рома,  принятого  даже  в
сравнительно умеренном количестве, он в каждом судне, идущем тем же курсом
или даже в противоположную сторону, видел вызов себе и,  бросая  дело,  не
думая о потерянном времени, приказывал поднимать паруса и  начинал  гонку,
как будто речь шла о том, чтобы взять приз или выиграть пари.
     Однажды мы охотились на кашалота и уже  готовились  опустить  в  море
шлюпки, когда на  горизонте  показался  наш  соперник,  другое  китоловное
судно. Оно шло по ветру и тоже гналось за кашалотом,  только  его  кашалот
был крупнее нашего, так как это был самец.
     - Клянусь Иосафатом! -  издал  Дринкуотер  свой  любимый  возглас  и,
приставив к глазам подзорную трубу, продолжал: - Если я не  ошибаюсь,  это
"Дерзкая Сара"... Да, гром и молния! Это она! Вперед,  ребята,  и  покажем
старому Бостоку, как надо охотиться за китом!
     Его приказ был тотчас же исполнен,  потому  что  капитан  Дринкуотер,
трезв он был или пьян, все равно, не допускал ни  малейшего  противоречия,
надо отдать ему справедливость.  Раз  приказ  был  отдан,  он  исполнялся,
каковы бы ни были его последствия.  Вот  и  сейчас  капитану  не  пришлось
повторять два раза, и в результате "Летучее облако" несколько уронило свою
репутацию.
     Прежде чем мы приблизились на  выстрел  к  "Дерзкой  Саре",  она  уже
спустила шлюпки, кашалот был загарпунен и поднят на борт судна.
     Когда мы были с нею борт о борт, капитан Босток стоял на  гакборте  и
кричал нам в рупор:
     - На этот раз, Дринкуотер,  слишком  поздно!  Если  бы  я  знал,  что
"Летучее облако" идет за мною, я бросил  бы  канат,  чтобы  взять  его  на
буксир! Лучше вам вернуться к самке,  за  которой  вы,  кажется,  гнались!
Только идите поскорее, чтобы захватить ее!
     Никогда еще  я  не  видел  такого  выражения  печали  на  лице  моего
капитана! Пока мы возвращались к брошенному нами  кашалоту,  которого  нам
уже не суждено было увидеть, Дринкуотер приказал принести себе рому, и еще
рому. Стакан следовал за стаканом, и скоро пришлось отнести капитана в его
каюту, так как сам он уже не мог доставить себя туда.
     К счастью для нас,  на  судне  был  офицер,  привычки  и  темперамент
которого представляли полную противоположность  привычкам  и  темпераменту
капитана. Это был его  помощник.  Его  звали  Элиджа  Коффен,  но  в  силу
фамильярности, царившей на судне, его звали просто  Лидж.  Уроженец  Новой
Англии, он был истинным китоловом в полном смысле этого  слова.  Одно  имя
его уже было дипломом на звание китолова. Фенимор Купер, дав имя  Длинного
Тома Коффена герою одного  из  своих  романов,  взял  это  имя  из  жизни.
Действительно, на всем побережье Массачусетса, от Нью-Бедфорда до Бостона,
не найдется селения, где не  встретилась  бы  фамилия  Коффен.  Китоловное
судно, отправляющееся отсюда и не имеющее на борту хотя бы одного Коффена,
поистине могло считаться исключением.
     В этом отношении "Летучее облако"  подтвердило  общее  правило.  Если
Лидж Коффен не был известен так же, как его однофамилец, герой романа,  то
все же он был таким же бравым моряком, шарахался от крепких напитков и  не
поддавался необдуманным порывам. Он был трезв, молчалив и  благоразумен  -
это были главные черты его характера.
     Но не единственные, о чем мы  еще  узнаем.  Не  раз,  прежде  чем  мы
обогнули мыс Горн, смелость Коффена подвергалась испытанию,  и  он  всегда
выходил из таких испытаний с честью. Мне было суждено видеть его  мужество
при таких исключительных и опасных  обстоятельствах,  в  какие  я  никогда
больше не желал бы попасть.
     Несколько месяцев мы охотились за кашалотами в Тихом океане. Здесь их
водилось очень много. Нефть еще не была открыта, и цены на спермацет  были
так высоки, что это делало охоту  на  кашалотов  гораздо  выгоднее  всякой
другой.
     В двухстах лье от берегов Чили мы  попали  на  хорошее  место.  Почти
каждый день мы встречали кашалотов и почти каждый день загарпунивали  хотя
бы одного.
     Наш  капитан  продолжал  пить,  и  его  тяга  к  рому  "Санта  Круц",
по-видимому, возрастала соответственно нашим успехам.  Эта  прогрессия  не
была лишена некоторой опасности для экипажа.
     Как бы то ни было, нам так повезло, что к Рождеству мы уже  имели  на
борту столько жира, сколько могло  поднять  "Летучее  облако",  еще  сотня
бочонков - и наш корабль был бы полон. Естественно, мы были  в  прекрасном
настроении и решили отпраздновать Рождество так  весело,  как  только  это
возможно на борту судна.
     Правда, мы были словно затеряны  среди  океана,  в  двухстах  лье  от
берега и еще дальше от родины, но мысль о  Рождестве  с  его  мистическими
обычаями так же владела нами, как если бы мы готовились к этому  празднику
под отеческой кровлей или у дружеского очага.
     Однако за отсутствием отеческой кровли и дружеского очага  мы  решили
на судне выполнить до мельчайших  подробностей  все  обычные  церемонии  и
сделать заметную брешь в запасах "Летучего облака". Товарищи сказали  мне,
что такова традиция на "Летучем облаке", уже не впервые  проводившем  этот
день в море. День Рождества праздновали всегда, будь то в Ледовитом океане
или в лазурных волнах южных морей.
     Но  на  этот  раз,  помимо  обычных   причин,   было   и   еще   одно
обстоятельство, располагавшее  к  веселью.  Нас  можно  было  сравнить  со
счастливыми охотниками, возвращающимися домой с полным ягдташем дичи. И  в
самом деле, мы очень близко подошли  к  моменту  возвращения  домой.  Наши
сердца согревали воспоминания о рождественских праздниках  в  кругу  своей
семьи, среди сестер, кузин или любимых. Чтобы по возможности утешить нас в
отсутствии дам, наш великодушный патрон разрешил нам вино в  каком  угодно
количестве, ром и водку, и это усилило веселье на  шканцах.  Что  касается
нашего повара-негра, то он  заявил,  что  превзойдет  самого  себя  и  что
никогда еще компания голодных китоловов не видала такого пиршества,  какое
готовит он для нас.
     Некоторые из нас, печально настроенные, выражали сожаление по  поводу
отсутствия традиционных индюка и гуся. Но где  их  взять  посреди  океана?
Настроенные  более  снисходительно  полагали,  что  индюка  и  гуся  могут
заменить чайки, бакланы или какие-нибудь другие морские  птицы.  уж  их-то
было вокруг  в  изобилии.  И  даже  альбатрос,  если  бы  имел  любезность
приблизиться к нам на выстрел, без сомнения мог бы украсить наш стол.
     Но и без этого наш  погреб  предоставлял  обилие  съестных  припасов,
которыми можно было утешиться. "Летучее облако" было снабжено провизией на
продолжительное плавание, наше же было довольно кратковременно, и мы могли
надеяться на настоящую оргию обжорства солониной, свининой,  маринадами  и
консервами. У нас был  бы  и  пудинг  из  лучшей  муки,  изюма  и  сушеной
смородины, а вокруг пудинга запылал бы голубым  огнем  бренди,  отпущенный
нам капитаном. Мы надеялись на суп, рыбу и другие  блюда,  рецепт  которых
был у нашего достаточно искусного повара. Для экипажа,  сидевшего  полгода
на солонине, такое меню выглядело прямо-таки эпикурейским.
     В день Рождества с  самого  утра  палуба  была,  насколько  возможно,
очищена от загромождавших ее предметов,  хорошо  вымыта,  натерта  пемзой,
совершенно как на военных кораблях. Принарядились и матросы  во  все,  что
лучшего нашлось в их сундуках.  Некоторые  так  разукрасились,  словно  на
корабле предполагался бал,  который  почтит  своим  присутствием  королева
Сэндвичевых островов или Помаре, королева острова Отанти.
     Только один человек держался в стороне и не принимал никакого участия
в приготовлениях к  празднику.Это  был  офицер  "Летучего  облака"  Элиджа
Коффен. В радостное рождественское утро, когда все в  чудесном  настроении
духа обменивались шутками, на лице Лиджа лежала еще  более  мрачная  тень,
чем обыкновенно. По-видимому,  Коффен  старался  сделать  свою  наружность
соответствующей  своему  имени  /в  переводе  с  английского  оно  значило
"гроб"/. Но никто не обращал на него  внимания:  он  никогда  не  принимал
никакого участия в развлечениях экипажа, и вся эта церемония приготовлений
не могла занимать его. Вот если бы  составлялся  кружок  для  молитвы,  он
охотно предложил бы свои услуги, пожалуй, даже взял бы на себя инициативу.
     Однако надо заметить, что несмотря  на  свой  холодный  и  сдержанный
характер, Лидж Коффен не вызывал неприязни  или  презрения  среди  экипажа
"Летучего облака". Все знали, что он честный малый, великолепный моряк, не
имеющий себе равных в искусстве бросать гарпун. Если как офицер он не  был
общителен, то во всяком случае никто не мог упрекнуть  его  в  деспотизме.
Однако в этот день мне хотелось, чтобы и он участвовал  в  общем  веселье.
Возможно, только я один и заметил его отчужденность, если другие  обратили
на нее  внимание,  то  без  сомнения  приписали  это  эксцентричности  его
характера, заставлявшей его  хмурить  брови  в  то  время,  как  остальные
надрывались от смеха.
     Солнце перешло меридиан, и  аппетитный  запах  из  кухни  напомнил  о
близости обеда. У нас уже текли слюнки, когда знакомый крик,  прозвучавший
сверху, сразу изменил наш настрой и выражение наших физиономий:
     - Кит!
     Не боясь соврать, скажу,что никогда этот  крик  не  возбуждал  меньше
энтузиазма, чем теперь: на некоторых лицах появилось выражение  настоящего
отчаяния. Начать сейчас охоту за  кашалотом  значило  отказаться  от  всех
удовольствий этого дня, не считая того, что перестоявший  обед  ничего  не
стоил. Однако капитан Дринкуотер не был  человеком,  способным  вникать  в
такие  соображения  и  позволить  упустить  подобный  случай.  Даже   если
предположить, что он пошел бы на проявление гуманности, то его помощник не
преминул бы напомнить ему о его профессиональном долге. Едва  слово  "кит"
прозвучало на борту, как спокойный голос спросил:
     - С какой стороны?
     Этот голос принадлежал Лиджу Коффену.
     - С бакборта, - ответил марсовой, - вот он опять!
     Матросы "Летучего облака" не были бы настоящими китоловами,  если  бы
сохранили хладнокровие в эту минуту. Спустя мгновение они  уже  столпились
на бакборте, напряженно вглядываясь в  океан.  Когда  кит  во  второй  раз
пустил из своего  дыхала  фонтан  соленой  воды,  он  был  не  далее  трех
кабельтовых от "Летучего облака". Судя по тому, что струя воды была только
одна, мы легко определили, что имеем дело с кашалотом. Но  были  и  другие
признаки: толстая квадратная голова, сильно  утолщенная  шея,  двухцветная
кожа, серая голова - это был старый самец, и такой, какого мы  никогда  не
видали.
     - Клянусь Иосафатом! - вскричал капитан. - В нем сто тонн  жиру!  Это
как раз столько, сколько нам  еще  нужно,  если  сумеем  его  загарпунить!
Ребята, - продолжал он, - за ним! Прекрасное животное! Смотрите,  он  идет
медленно, как рабочий вол! Он словно говорит нам: преследуйте  меня,  если
смеете! Спустить бы сейчас шлюпки да устроить на него охоту!
     При  всяких  других  обстоятельствах  капитан  не  говорил  бы  таким
вопросительным тоном, а просто крикнул бы:
     - Шлюпки в море!
     Но теперь он видел, что экипаж не  очень-то  расположен  к  охоте  на
этого кашалота, так некстати появившегося. Соблазнительные запахи из кухни
были более привлекательны, чем перспектива гонки за китом. И  кроме  того,
все были одеты  по-праздничному,  а  в  таком  виде  не  очень-то  приятно
приниматься за работу.
     Если бы этот кашалот был обыкновенных  размеров,  едва  ли  искушение
оказалось  таким  сильным:  мы  не  решились  бы  выказать   неповиновение
категорическому приказу, однако действовали бы неохотно. Но старый  самец,
который может нам принести сто  тонн,  -  совсем  другое  дело!  Спермацет
продавался по шестидесяти долларов тонна, это составит недурную  сумму,  и
экипаж получит свою долю в добыче  -  было  о  чем  подумать  даже  людям,
разодетым по-праздничному. Притом кашалот словно  вел  за  собою  "Летучее
облако" и имел явно вызывающий вид. Какой китолов устоял бы перед этим?
     - Ребята, - вскричал капитан, - мы непременно должны взять  его!  Это
увенчает наш рождественский обед и заменит  нам  гуся  и  индюка.  Отложим
немного праздник и загарпуним животное! Обещаю вам  двойную  порцию  моего
лучшего "Санта Круц"!..



                  3. КИТ. УДАР ХВОСТОМ. В ОТКРЫТОЕ МОРЕ!

     Чтобы решиться, в последнем  обещании  экипаж  "Летучего  облака"  не
нуждался. Наглость  кашалота  победила  все  сомнения  и  колебания.  Едва
капитан кончил говорить, как раздался единодушный крик:
     - Отлично! Мы готовы!
     - Шлюпки в море и вперед! Сто долларов первой шлюпке!
     Через несколько мгновений шлюпки были уже спущены  в  море,  и  охота
началась.
     Я попал в шлюпку под начальством старшего офицера. Нас было  шестеро:
четверо гребцов, считая и меня, рулевой и  сам  Лидж  Коффен.  Подгоняемые
надеждой заработать сто долларов, мы  творили  чудеса.  Все  гребцы  нашей
шлюпки были молоды и сильны. Кроме того, у нас был лучший рулевой из всего
экипажа. Поэтому, когда мы  приблизились  к  кашалоту,  то  оставили  всех
позади минимум в ста ярдах. Минуту спустя наш командир уже  встал,  крепко
упершись ногами, прицелился своим гарпуном и  глубоко  вонзил  его  в  шею
кашалота. Мы пришли первыми и заработали сто долларов, мы настигли добычу,
на зависть другим шлюпкам, и радостно закричали  ура.  Конечно,  закричали
только четверо гребцов, еще очень юных. Мистер Коффен и  рулевой,  человек
пожилой и опытный, воздержались от подобного бурного проявления чувств.
     Вдруг на лице Коффена отразился испуг. Он громко крикнул:
     - В сторону! В сторону!
     Мы принялись грести изо всех сил, и не зря: надо было  увернуться  от
ударов хвоста кашалота, который вспенил вокруг всю поверхность  моря.  Эти
удары следовали ритмично, один за другим.
     - Он уходит! Внимание!
     Едва раздался этот крик, как чудовище бросилось вперед и понеслось  с
быстротой сорвавшейся  с  узды  лошади,  унося  с  собой  гарпун.  Железо,
впившееся в его рану, доводило его до бешенства.
     Наш канат разматывался со  страшной  скоростью,  дойдя  до  последней
сажени, он резко натянулся,  и  наша  шлюпка  понеслась  быстрее,  чем  на
буксире  парохода.  В  продолжение  получаса  мы   буквально   летели   по
поверхности моря, и все по направлению ветра. Скоро мы  потеряли  из  виду
побежденные нами шлюпки и даже "Летучее облако". Нами начинали  овладевать
серьезные опасения, сам рулевой обнаруживал  некоторое  беспокойство.  Что
касается Лиджа Коффена, он  был  совершенно  спокоен.  Кто-то  посоветовал
обрезать канат и пустить  кашалота  на  волю,  но  офицер  пренебрег  этим
советом.
     - Не-ет, - медленно произнес он таким  странным  голосом,  как  будто
собирался начать псалом, - мы не можем так упустить его. Он  получил  удар
гарпуном - он должен получить еще удар копьем. Может быть, пройдет  месяц,
прежде чем мы натолкнемся на такую  же  удачу,  а  через  месяц  будет  не
очень-то удобно огибать мыс Горн... Смотрите, он недолго протащит  нас  на
буксире! Вы видите, он истекает кровью!
     Это была правда. Оглянувшись, чтобы посмотреть на старого  самца,  мы
увидели, что его фонтан красного цвета, - доказательство того, что  задеты
важные органы. Иногда достаточно удара гарпуна, чтобы убить  кита,  но  на
этот раз наш рулевой подумал, что кашалот смертельно ранен.
     Теперь мы были так уверены в  поимке  кашалота,  что  забыли  о  двух
других шлюпках и даже о корабле. Все наше внимание было  сосредоточено  на
состоянии раненого гиганта. С минуты на минуту уменьшалась  скорость  его,
что мы чувствовали по ходу нашей шлюпки, все замедлявшемуся.  Наконец,  он
остановился.
     - Пора! - торжествующим голосом воскликнул  наш  командир.  -  Тащите
канат, ребята, тащите крепче!
     Бросив весла, мы стали осторожно выбирать канат.  Этот  маневр  скоро
приблизил нас почти к самому кашалоту. Тогда Лидж Коффен с копьем в  руке,
опершись на нос шлюпки, приготовился снова поразить чудовищного зверя. Его
удары были так точны, что кровь хлынула  волнами  изо  рта  кашалота.  Тот
сделал последнее усилие, чтобы нырнуть,  но,  ослабленный  потерей  крови,
смог лишь слегка ударить хвостом и опуститься едва на  несколько  футов  в
глубину. Он тотчас же всплыл на поверхность, как обрубок дерева, и  только
по легкому волнению моря можно было  судить  о  последних  его  усилиях  в
борьбе со смертью.
     Теперь, когда кашалот был мертв, нам надо было вернуться назад, чтобы
попросить другие шлюпки помочь нам довести его  до  корабля  или  привести
корабль туда, где мы убили его. И в том и в другом случае было  необходимо
прежде всего обозначить место, чтобы иметь возможность  снова  найти  его.
Рулевой вспрыгнул  на  тело  кашалота,  добрался  до  шеи  и  укрепил  там
небольшой  флаг.  Потом  он  вытащил  гарпун,  мы  свернули  канат  и  уже
приготовились отплыть, как вдруг раздался крик:
     - Кит!
     Это крикнул с кормы рулевой: он заметил нового кашалота.
     Легко представить, какое волнение охватило нас. Мы только  что  убили
одного кашалота, и тут  же  случай  посылает  нам  другого!  Какой  триумф
сообщить о том, что мы убили пару! И слава, и прибыль!
     Да, это снова был кашалот.
     - На весла и остаться в дрейфе! - крикнул  наш  командир.  -  Ого,  -
добавил он, - их двое. А, я вижу, это самка с детенышем. Они идут прямо на
нас. Внимание, Билл, гарпуньте сначала детеныша!
     Эти слова относились к нашему  рулевому,  стоящему  в  эту  минуту  с
гарпуном в руке. Командир  знал,  что  если  загарпунить  детеныша,  самка
останется рядом, и у нас явится  возможность  поразить  и  ее.  Билл  тоже
хорошо это знал, з