как они отчаливали.  Так  почему
же плавание в гичке закончилось столь трагически? Голод не мог быть причиной
гибели экипажа. Не могла быть и буря. Так что же тогда?
     Если бы на лодку обрушились волны, они затопили бы или опрокинули ее. И
тогда капитан не смог бы один управлять ею. Да и как ему удалось бы остаться
в живых, единственному из всех шестерых?
     Но  за это время не было такого сильного шторма, который мог бы вызвать
подобную катастрофу. Если только лодка не  управлялась  из  рук  вон  плохо,
моряки никак не могли очутиться за бортом.
     Все  еще  не  зная, как найти ключ к этой странной загадке, катамаранны
продолжали грести -- и наконец подошли к гичке вплотную.
     Глазам их открылось ужасающее зрелище. И все-таки они не понимали,  что
здесь  произошло,  все  оставалось  столь  же необъяснимым, как и прежде. По
всему, что  они  увидели,  можно  было  только  догадываться,  что  в  лодке
разыгралась   какая-то   страшная  трагедия  и  что  причиной  таинственного
исчезновения команды была не ярость стихий, а рука человека.
     На дне лодки лежал труп, обезображенный множеством ран:  любая  из  них
могла   быть  смертельной.  Лицо  было  зверски  изрезано;  череп  пробит  в
нескольких местах, словно  следовавшими  один  за  другим  ударами  тяжелого
молота; на груди и на всем теле зияли бесчисленные раны, нанесенные каким-то
острым оружием.
     Этот  истерзанный труп, потерявший человеческий облик, лежал наполовину
в воде, скопившейся на дне лодки и походившей на кровь. Ее было так много  и
она  была такого густого, темного оттенка, что как-то не верилось, будто вся
эта кровь вытекла из ран одного человека.  Алая  жидкость,  заливая  мертвое
тело, окрасила его в такой же кроваво-красный цвет.
     Невозможно  было  распознать черты этого страшно обезображенного трупа.
Топор, нож или другое оружие изуродовали его до неузнаваемости. Но, несмотря
на это, Бен Брас и Снежок  вскоре  узнали,  кто  это  был.  Одежда,  обрывки
которой  местами  еще  сохранились  на  теле,  помогла  признать его. То был
помощник капитана с невольничьего судна, слишком хорошо им знакомый.
     Но и это открытие не пролило  света  на  таинственное  происшествие  --
наоборот,  все  стало  еще  более запутанным. Человек этот был убит--об этом
свидетельствовали  раны.  Судя  же  по  обильному  кровоизлиянию,  они  были
нанесены, когда жертва еще жила.
     Само  собой напрашивалась мысль, что злодейство совершил сошедший с ума
спутник. Множество ран,  резаных,  рваных,  колотых,  и  самый  их  характер
говорили  о  том, что здесь орудовала рука безумца, -- добрую их половину он
нанес жертве после смерти, когда жизнь уже угасла в теле.
     До  сих  пор  все  казалось  понятным:  безумный  капитан  убил  своего
помощника.  Оставались  невыясненными  мотивы убийства. Но разве помешанному
нужны какие-нибудь причины, чтобы совершить убийство?
     Все же остальное  было  окутано  тайной.  Где  остальные  четверо,  чем
объяснить  их  отсутствие?  Что  с  ними сталось? Команда "Катамарана" могла
только высказывать  догадки  --  одну  страшнее  другой.  Наиболее  разумным
показалось то, что предполагал Снежок.
     Наверно,  капитан  и  его  помощник,  утверждал негр, сговорились между
собой. Они решили убрать с дороги других и захватить  для  себя  все  запасы
воды  и  продовольствия, чтобы таким образом иметь больше шансов выжить. Тем
или иным путем им удалось осуществить свой  жестокий  замысел.  Может  быть,
завязалась  драка,  и  эти  двое  силачей,  более  крепкие,  чем  остальные,
оказались победителями: а может, обошлось и  без  всякой  борьбы.  Злодеяние
могло совершиться ночью, пока ничего не подозревавшие товарищи крепко спали,
или  даже  среди  бела  дня,  когда  команда  напилась до бесчувствия,--ведь
недаром на гичке, среди прочих запасов, имелся спирт!
     Омерзительно было даже представить  себе  все  это;  тем  не  менее  ни
Снежок,  ни  матрос не могли прогнать эти мысли. Иначе нельзя было объяснить
ту ужасающую драму, которая произошла в этой залитой кровью лодке.
     Если только их догадки  справедливы,  неудивительно,  что  единственный
оставшийся  в живых участник таких сцен сделался буйно помешанным--разум его
не выдержал!

Глава ХCIII. "КАТАМАРАН" ПОКИНУТ

     Некоторое время катамаранцы стояли и рассматривали гичку и безжизненное
тело в ней; во взглядах их читалось отвращение.
     Впрочем, они прошли  уже  через  столько  ужасов,  что  и  это  чувство
притупилось и мало-помалу совсем прошло.
     Не  время  и  не  место  было предаваться чувствительности и бесплодным
раздумьям. Слишком сильно угнетали их собственные бедствия, и,  вместо  того
чтобы  понапрасну  строить  догадки  о  прошлом,  они  обратили свои мысли к
будущему.
     Прежде всего надо было решить: что делать с гичкой?
     Конечно, они возьмут ее себе -- какой тут может быть вопрос!
     Правда, "Катамаран" сослужил им добрую службу. До сих пор он спасал  им
жизнь, и только ему они были обязаны тем, что еще не утонули.
     Им  было  так  уютно  на  самодельном суденышке! Только бы продолжалось
затишье: пока у них еще остается вода и съестные припасы, они чувствуют себя
в  полной  безопасности.  Но  плот  движется  вперед  слишком  медленно,   и
путешествие  может  затянуться  дольше,  чем  хватит запасов, а это означает
верную смерть. Едва ли им посчастливится в другой раз наловить рыбы; а  если
выйдет  вся  вода,  и  думать  нечего  раздобыть ее снова. Пожалуй, придется
дожидаться целые недели, пока опять пройдет такой ливень: а  если  при  этом
разразится буря, не удастся собрать ни единой кварты воды.
     Но  тихий  ход--это  не  единственный  упрек,  который можно адресовать
"Катамарану".
     В прошлую ночь, во время бури, они на опыте убедились, как ненадежен их
плот: если его настигнет настоящий шторм, бурное море разнесет его в  щепки.
Под натиском волн лопнут тросы и разойдутся бревна. А если даже они и устоят
и  порожние  бочки-поплавки  удержат  плот  на  плаву, все равно волны смоют
катамаранцев за борт, -- и они найдут свою смерть в океане.
     Сколько еще пройдет времени, пока они  пристанут  к  твердой  земле,  и
можно ли надеяться на неизменно хорошую погоду?
     Вот  если  у  них будет такая превосходная гичка -- тогда совсем другое
дело!
     Бен Брас отлично знал ее: не раз он плавал на ней гребцом.
     Это была легкая, быстроходная лодка,  даже  когда  она  шла  только  на
веслах.  А  если  установить  еще и парус, то при попутном ветре смело можно
рассчитывать на скорость от восьми до десяти узлов в час. Тогда, возможно, в
недалеком будущем удастся попасть в полосу пассатов и позднее бросить  якорь
в  каком-нибудь  порту  на южноамериканском побережье, а может, в Гвиане или
Бразилии.
     Размышления эти  заняли  всего  несколько  секунд.  Все  было  обдумано
задолго до того, как они подошли к гичке.
     И,  конечно, неудивительно, что такие мысли как-то сами собой приходили
на ум при одном виде лодки.
     Сейчас  в  их  распоряжении  очутилась  гичка  с  высокими  мореходными
качествами.  Как  же могло прийти им в голову бросить ее на произвол судьбы?
Нет, надо покидать плот...
     Если они и задумались, прежде чем перебраться со всеми своими пожитками
с "Катамарана" на гичку, то всего на краткий миг, прикидывая в уме,  как  бы
поудобнее обставить свое переселение.
     Прежде  всего придется привести лодку в надлежащий порядок, а тогда уже
и перебираться. Итак, едва оправившись от потрясения, вызванного представшим
перед ними отвратительным зрелищем, матрос и Снежок сразу  же  принялись  за
работу:  надо  было убрать мертвое тело с глаз долой, а также удалить всякий
след кровавой борьбы, происходившей в гичке.
     Изуродованный труп был выброшен в море и  сразу  же  исчез  под  водой.
Впрочем,  едва  ли  он пошел на дно: на этом месте все еще кружили те хищные
чудовища,  которые  растерзали  потерявшего  разум   капитана.   Они   алчно
подстерегали новую добычу для своего ненасытного брюха.
     Катамаранцы  вычерпали  красную  от крови воду, начисто отмыли кровяные
пятна на досках и сполоснули лодку свежей морской водой, выплеснув  потом  и
ее  за  борт. Так работали они до тех пор, пока от прежних ужасов и следа не
осталось.
     Наши скитальцы сохранили в лодке то немногое, что в ней нашлось,--авось
пригодится в дальнейшем. Правда, там не оказалось ни кусочка  съестного,  ни
капли  воды,  годной  для  питья.  Но  зато  им  достался  вполне  исправный
корабельный компас. А матрос слишком хорошо знал цену этому сокровищу, чтобы
расстаться с ним, с таким компасом не сбиться с пути даже в  самую  облачную
погоду.
     Когда  в гичке все было готово для новоселья, путешественники принялись
переносить сюда свои запасы с "Катамарана". С особыми предосторожностями они
подняли на борт бочку воды, так же  как  и  маленький  бочонок  драгоценного
канарского. Затем перенесли с одного суденышка на другое сундучок, в котором
была уложена сушеная рыба, весла и другое имущество, причем в гичке все было
так пристроено, чтобы у каждой вещи был свой уголок.
     Места хватило на все с избытком--лодка была просторная, рассчитанная на
двенадцать  человек;  и  команда  "Катамарана" сумела расположиться в ней со
всем своим скарбом вполне удобно.
     Напоследок перенесли мачту и парус.  Их  сняли  с  "Катамарана",  чтобы
установить  на  гичке,  и  оказалось,  что  по  размерам  они  как раз к ней
подходят.
     Итак, на плоту не осталось  ничего,  что  могло  бы  пригодиться  нашим
путешественникам  в  дальнейшем плавании. После того как "Катамаран" лишился
мачты и паруса, он казался совершенно опустевшим.  Когда  развязали  канаты,
соединявшие  гичку  с плотом во время переселения на новое "судно", какое-то
уныние охватило всех. Они успели  привязаться  к  своему  суденышку,  такому
утлому  и нелепому на вид, как люди привыкают к любимому дому. Да ведь это и
был их дом среди водной пустыни,  и  они  не  могли  расстаться  с  ним  без
глубокого сожаления.
     Может быть, отчасти поэтому у них не хватило духу сразу же приналечь на
весла  и  уйти  подальше  от  плота.  Впрочем,  и  без  того нашлись причины
задержаться вблизи "Катамарана".
     На гичке предстояло еще установить мачту и прикрепить к  ней  парус;  и
так как лучше было проделать это все сразу, они тотчас принялись за работу.
     Пока  они  были  этим  заняты, гичка шла по ветру, делая два-три узла в
час. Но оба суденышка все не могли  расстаться,  так  как  ветер  с  той  же
скоростью  гнал  вперед  и  лишенный  снастей плот, который теперь неглубоко
сидел в воде. Когда же наконец мачта  была  установлена  на  самой  середине
лодки и скитальцы готовились поднять парус, расстояние между гичкой и плотом
оказалось меньше кабельтова.
     "Катамаран"  все  шел  позади,  за  кормой, и так быстро, словно твердо
решил не остаться одиноким среди этой безлюдной водной пустыни.

Глава XCIV. СТАДО КАШАЛОТОВ

     Казалось, настал момент навсегда проститься с плотом, который  спас  их
от  стольких  опасностей.  Еще  несколько  мгновений -- парус будет поднят и
лодка быстро понесется по волнам;  они  никогда  больше  не  увидят  еле-еле
ползущий  вслед "Катамаран". Еще несколько миль -- и он навсегда скроется из
глаз. Так предполагали они, начиная ставить парус.
     Как мало думали они о том, что ждет их впереди! Рок не сулил  им  такой
внезапной  разлуки. Счастье еще, что "Катамаран" так упорно следовал за ними
по пятам, как бы предлагая приют--тихую гавань, "островок спасения", где они
смогут укрыться. Увы! Скоро-скоро им так понадобится пристанище!
     Итак, они принялись ставить парус. С такелажем управились  как  следует
-- парусину  натянули  на рею, фалы закрепили и сделали все, что полагалось;
оставалось только поднять и подтянуть парус.
     Последнее было минутным делом, но заняться этим не пришлось.
     Матрос и Снежок стали  уже  подтягивать  парус,  как  вдруг  у  Вильяма
вырвалось восклицание, и оба они прервали работу.
     Юнга  вглядывался  в океанскую даль, не отрывая глаз от какой-то точки.
Рядом стояла Лали и смотрела в туже сторону.
     -- В чем дело, Вильм? -- нетерпеливо спросил матрос, подумав, не  парус
ли увидел юноша.
     Вильям  и сам загорелся этой надеждой. Он заметил на горизонте какой-то
беловатый диск, который показался было  ему  поднятым  парусом,  но  тут  же
исчез, словно растаял в воздухе.
     Вильяму  стало  стыдно,  что  он  только  зря  поднял  тревогу. Едва он
собрался оправдаться, как снова показалось что-то белое, поднимаясь к самому
небу. На сей раз все это заметили.
     -- Вот, вот что я видел! -- сказал поднявший панику юнга, признаваясь в
своей ошибке.
     -- Эх, малыш, если ты это принял за парус, -- возразил матрос, -- то ты
ошибаешься. Это кашалот выпускает свой фонтан, только и всего.
     -- Да тут не один... -- сказал Вильям. -- Посмотрите вон туда, там их с
полдюжины!
     -- Правильно, паренек! Только какое там с полдюжины, скажи лучше  --  с
полсотни!  Примерно  столько  и будет, никак не меньше. Ведь ты увидел шесть
фонтанов сразу!.. Да тут их большое стадо -- пожалуй, целый косяк!
     -- Вот так штука! -- вскричал Снежок, рассмотрев  китов.  --  Они  идут
сюда!
     -- Верно... -- пробормотал бывший гарпунер; в тоне его не чувствовалось
радости  по  поводу  такого  открытия.  --  Прямо на нас. Эх, не по душе мне
это!.. Они перекочевывают куда-то, это я вижу. Боже сохрани, попасться им на
пути в такое время -- да еще в такой лодчонке, как наша!
     Услышав это, катамаранцы перестали возиться  с  парусом.  Стадо  китов,
которое делает переход или забавляется прыжками, -- зрелище настолько редкое
и   в  то  же  время  захватывающее,  что  вызывает  величайший  интерес;  и
путешественник,  который  оставит  его  без  внимания,  верно,  должен  быть
поглощен очень серьезными занятиями.
     Как  великолепны  движения  этих морских великанов, когда они, рассекая
волны, прокладывают себе путь в лазурной стихии, то вздымая  ввысь  перистые
столбы  белого  пара,  то  взметая  свои  широкие,  веерообразные  хвостовые
лопасти! Иногда они подскакивают на несколько футов вверх, а потом шлепаются
обратно в воду всем своим гигантским телом, вызывая такое  волнение,  что  в
океане  вздымаются  громадные волны с белыми гребнями, словно изошел сильный
шторм.
     Такие мысли проносились в голове у бывшего китобоя,  когда  он  увидел,
что стадо кашалотов мчится прямо на их утлое суденышко. Он знал, что мертвая
зыбь,  которая  поднимается на пути у кита, идущего напролом, может потопить
самую большую лодку. А если хоть одному из этих китов,  что  несутся  сейчас
прямо  на  них,  вздумается  мимоходом выпрыгнуть из воды, едва ли скитальцы
смогут что-нибудь поделать -- гичка разлетится в щепы.
     Впрочем, уже не было времени размышлять над  всякими  случайностями.  В
тот  момент,  когда  катамаранцы  впервые  заметили  китов, те находились на
расстоянии не более мили отсюда; а так как они двигались со скоростью десяти
узлов в час, то не прошло и нескольких минут, как  передний  был  уже  почти
рядом -- там, где находились лодка и покинутый плот.
     Киты  двигались довольно беспорядочно, хотя там и сям попадались группы
из четырех или пяти особей, которые шли стройной  шеренгой.  Стадо  занимало
пространство  около  мили  в  окружности;  и  как раз в самом центре его, на
несчастье, покачивались на волнах две хрупкие скорлупки: гичка  и  брошенный
"Катамаран".
     Это  был  один  из  самых  громадных  косяков, какие только приходилось
видеть Бену Брасу в своей жизни. В нем насчитывалось около сотни голов,  все
взрослые   самки  с  сосунками;  среди  них  выделялся  единственный  старый
самец--вожак и защитник стада.
     Не успел матрос кончить свои наблюдения, как  кашалоты  уже  шли  мимо;
море взволновалось на целые мили вокруг, как если бы пронесся шторм, оставив
после себя мертвую зыбь.
     Киты  проходили один за другим, плавно скользя по воде с такой грацией,
которая могла бы вызвать восхищение любого,  кто  наблюдал  бы  за  ними  из
безопасного  места.  Но  люди,  смотревшие  с  гички, трепетали, глядя на их
величественные движения, слыша их шумное дыхание, подобное грохоту прибоя.
     Киты уже почти  все  прошли,  и  команда  гички  только  что  собралась
вздохнуть  свободнее,  как  вдруг  они заметили, что самый крупный в косяке,
старый самец, отстал от остальных и  теперь  идет  прямо  на  них.  Из  воды
высовывались  его  голова и часть спины объемом в несколько морских саженей.
Время от времени он ударял хвостом по воде,  словно  подавал  сигнал  идущим
впереди, указывая им путь или предостерегая от грозящей опасности.
     Злобой  дышал  весь  облик  "патриарха"  морей.  Едва  заметив его, Бен
вскрикнул,  предупреждая  товарищей.  Но   крик   вырвался   у   него   лишь
инстинктивно: ничто уже не могло предотвратить грозную встречу.
     Никто  не  успел не только сделать, но и подумать что-либо. Почти в тот
же самый миг, как раздался предостерегающий крик матроса, кит  обрушился  на
них.  Все  они  почувствовали,  как  их  с силой подбросило в воздух, словно
выстрелом из катапульты: и сразу же вслед за тем они полетели головой  вниз,
в бездонную пучину океана.
     Все  четверо  сейчас  же вынырнули вновь. Матрос и Снежок, придя в себя
первыми, стали искать глазами гичку.  Увы!  Ее  не  было.  На  воде  плавали
обломки:  разбросанные  в  беспорядке  весла,  гандшпуги, оторванные доски и
другие предметы. Среди них барахтались фигурки, в которых можно было  узнать
юнгу Вильяма и малютку Лали.
     Картина мгновенно изменилась.
     Раздалась  команда: "Ход назад, на "Катамаран"! И через двадцать секунд
юнга уже плыл рядом с матросом к плоту. Туда же, посадив себе на левое плечо
Лали и рассекая волны, устремился и Снежок.
     Еще минута -- и все четверо очутились на  суденышке,  которое  покинули
так недавно. И на этот раз они спаслись от гибели в пучине океана!

Глава XCV. ХУЖЕ, ЧЕМ КОГДА-ЛИБО

     В этом событии, только что приключившемся с ними, ничего загадочного не
было. Когда Бен Брас почувствовал страшный удар, он знал, кто его нанес.
     Недаром   он  предупреждал  других,  какими  опасностями  грозит  косяк
кашалотов во время перекочевки. Правда, спутники его сначала не представляли
этого, зато теперь они убедились воочию. Грозный час настал и вновь миновал.
Очутившись снова на плоту, они увидели,  что  ничто  более  не  угрожает  их
жизни.
     Объяснений  не требовалось. Обломанные доски с гички, плававшие в воде,
и потрясение, ими пережитое, достаточно красноречиво рассказывали,  как  все
произошло.  Одним  ударом  хвоста  снизу  вверх  старый  самец  разнес лодку
вдребезги с такой же легкостью, словно это была яичная скорлупа; обломки  он
швырнул  в  воздух  на  несколько  футов  вверх  вместе  со  всеми  людьми и
предметами, находившимися в гичке.
     Захотелось  ли  кашалоту  сделать  это  назло  или  он   просто   решил
порезвиться,  только  на это морскому гиганту понадобилось не больше усилий,
чем отмахнуться от мухи.  Позабавившись,  старый  самец  поспешил  вслед  за
весело играющим косяком, скользя в волнах с таким невозмутимым видом, словно
ничего особенного не случилось.
     В самом деле, для него ровно ничего не значило ни крушение, ни все, что
оно несло  с  собой.  А вот для тех, кого он так бесцеремонно опрокинул, это
было настоящей трагедией.
     Теперь только, когда катамаранцы довольно сносно устроились на плоту  и
понемножку   стали  успокаиваться,  они  почувствовали  всю  глубину  своего
несчастья.
     Все их запасы были выброшены в море; весла и другие предметы их обихода
носились по волнам; и, что всего хуже,  совершенно  исчез  из  виду  морской
сундучок  матроса,  который они недавно, спешно перебираясь на гичку, набили
до отказа акульим мясом. С таким тяжелым грузом он