уж   наверняка,--продолжал   матрос.--Да   ведь   им   этого
мало--украсть нашу воду, что нам дороже всего на свете. Обдерут все дочиста,
да еще и убьют в придачу... Дай Бог, чтобы это были не они.
     -- Что  вы  говорите,  масса  Брас?  А  если  это  гичка  с капитаном и
матросами? Как вы думаете?
     -- Что ж, может, и так, -- ответил Бен. -- Они у меня и вовсе из головы
выскочили. Все может быть. Ну  тогда  еще  с  полбеды:  нам  нечего  их  так
бояться, как тех, с большого плота. Пожалуй, им не приходится так тяжко. Ну,
а  если  им  и  туговато,  все же их не так много, чтобы нас запугать. Там и
всего-то человек пять-шесть. Я беру на себя  троих  из  шайки;  ну  а  вы  с
Вильямом  зададите  хорошенькую взбучку остальным. Эх, кабы это были они! Но
едва ли: лодка у них хорошая, есть и компас; стоило им  только  как  следует
взяться  за  весла,  так  их  давно  уж и след простыл. Эй, друг, у тебя уши
получше! Навостри-ка их хорошенько  да  послушай.  Ведь  голоса  матросов  с
"Пандоры" тебе все знакомы--попытайся, может, кого и признаешь.
     За  все  время,  пока  негромко,  почти  шепотом,  шел  этот  разговор,
таинственные голоса молчали. Сначала, как только они послышались,  казалось,
будто  разговаривают  два-три  человека.  Впрочем,  звуки  доносились крайне
неясно, словно люди находились еще далеко или же говорили очень тихо.
     Теперь катамаранцы прислушивались,  ожидая,  не  донесется  ли  до  них
какое-нибудь  громче  сказанное  слово,  и  в  то же время им этого вовсе не
хотелось. Они предпочли бы никогда не слышать этих голосов.
     Одно время казалось,  что  их  мольба  услышана.  Прошло  целых  десять
минут--и ни звука, ни голоса...
     Сначала  молчание  успокоило  их. Но вдруг в уме у Бена Браса мелькнула
новая догадка--и все его думы и стремления приняли совершенно иной оборот.
     А  что,  если  они  слышали  голоса  совсем  чужих  людей?  Почему  это
обязательно   должна   быть  команда  погибшего  невольничьего  судна:  либо
негодяи-людоеды большого плота, либо капитанская шайка на гичке? Кто  знает,
может, все-таки это разговаривают матросы на палубе китобойца?
     Бывший  гарпунер  об  этом  прежде  не  подумал.  А  теперь догадка так
потрясла его, что он с трудом заставил себя сдержать крик: "Эй, на корабле!"
     Но помешала другая, быстро мелькнувшая мысль,  которая  снова  призвала
его  к  осторожности.  Если эти люди, голоса которых они слышали, не команда
китобойца,  а  матросы  с  невольничьего  судна,  то  окликнуть  их--значит,
наверняка навлечь неизбежную гибель на себя самого и на своих спутников.
     Он  шепотом  поделился  своими  мыслями  со  Снежком,  на  которого они
произвели точно  такое  же  впечатление.  Негру  так  же  страстно  хотелось
крикнуть:  "Эй,  на  корабле!" -- и в то же время он сознавал, насколько это
опасно.
     Противоречивые чувства боролись в груди у обоих друзей. Как больно было
думать, что тут же, рядом, так близко, что можно  его  окликнуть,  находится
корабль, который мог бы спасти их от всех опасностей! И, быть может, корабль
так  и  пройдет  мимо,  бесшумно  скользя по воде, скрытый от их взоров этим
густым туманом. Еще какой-нибудь час, и  он  очутится  далеко  в  океане,  и
никогда больше его команда не услышит зова наших скитальцев.
     Одно-единственное  слово,  один  возглас  --  и они спасены! И все-таки
катамаранцы не решались: ведь этот крик может выдать их врагу и погубить.
     Ими овладело сильное искушение: рискуя  жизнью,  дать  опасный  сигнал.
Несколько  секунд они колебались -- молчать или окликнуть: "Эй, на корабле!"
Но осторожность советовала  замкнуть  уста,  и  под  конец  восторжествовало
благоразумие.
     Такое  решение  было принято не случайно. Бывший гарпунер пришел к нему
путем размышлений, основанных на его прежнем профессиональном опыте.
     Если это китобойное судно, рассуждал Бен Брас, то оно должно  вернуться
на  поиски  кашалота.  Команда  знает, что кит убит: об этом говорят и буи и
флаг. Бен Брас был уверен,  что  матросы  непременно  захотят  вернуться  на
розыски  кашалота.  Именно  эта  уверенность  все  время  поддерживала в нем
надежду и заставляла его так долго оставаться  подле  кашалотовой  туши.  Не
каждый  день  удается  подцепить  посреди  океана  этакую находку--кашалота,
который может дать без малого сотню бочек спермацета!  Он  знал,  что  такое
сокровище не бросишь на произвол судьбы, а попытаешься отыскать во что бы то
ни стало.
     Все  говорило  за  то,  что  голоса  послышались с китобойца. А в таком
случае команда, задавшаяся целью найти кита, едва ли решится продолжать путь
в тумане. Скорее они лягут в дрейф и станут  дожидаться,  покуда  погода  не
прояснится.  Таким образом, катамаранцы все-таки могли надеяться, что, когда
туман рассеется, они увидят страстно желанный корабль на месте. И они решили
хранить молчание.
     Было еще очень рано. Заря только занималась. Когда появится  светило  и
его  могучие  лучи  разгонят  мрак,  тогда  только  наши  скитальцы убедятся
окончательно, чьи это голоса: людей или же людоедов, этих чудовищ  в  образе
человеческом!

Глава LXXXII. НЕОФИЦИАЛЬНОЕ СЛЕДСТВИЕ

     Им  не  пришлось  дожидаться,  пока  спадет туман. Задолго до того, как
солнце приподняло дымку с океана, катамаранцы уже знали, кто их соседи. Нет,
то были не друзья, а смертельные враги, те самые, которых они так боялись.
     Открытие не заставило себя долго ждать. Дело обстояло так.
     Все трое, Снежок, матрос  и  Вильям,  по-прежнему  оставались  на  туше
кашалота,  внимательно  вслушиваясь.  Бен  Брас  с  юношей  стояли,  а  негр
полулежал, приникнув своим большим ухом к коже кита; видно, он  считал,  что
так слышнее.
     Напрягать  слух  им, однако, не пришлось. Когда наконец донесся звук --
это оказался человеческий голос, да такой громкий и грубый, что даже  глухой
мог бы его расслышать.
     -- Черт   побери!   --   воскликнул   кто-то  с  явным  изумлением.  --
Поглядите-ка, ребята! Среди нас мертвец!
     Если бы эти слова произнес сам демон тумана, они не  могли  бы  сильнее
потрясти  ужасом наших скитальцев, стоявших на спине у кашалота. Иностранный
акцент и кощунственное ругательство  могли  изобличать  любого,  говорившего
по-французски, но самый голос нельзя было не признать по его тембру: слишком
часто гремел он у них в ушах с такими же резкими, неприятными интонациями.
     -- Ох, да это масса Легро! -- пробормотал негр. -- Каждый скажет -- это
он!
     Друзья  не  ответили Снежку. Впрочем, ответа и не требовалось. В тумане
зазвучали новые голоса.
     -- Мертвец? -- вскричал другой моряк. -- Ну да, так и есть. Кто такой?
     -- Да это ирландец! -- воскликнул третий. -- Смотрите, его убили! Вот и
нож торчит меж ребер. Зарезан!
     -- Ну, это его нож! -- произнес кто-то. --  Как  мне  не  узнать!  Ведь
раньше он мне принадлежал. Взгляните, там, на ручке, должно быть проставлено
имя  хозяина.  Он  тут  же  его и вырезал, в тот самый день, как купил нож у
меня.
     Наступила пауза, матросы замолчали, словно желая проверить сказанное.
     -- Правильно!  --  сказал  один  из  них,  продолжая  вести  самочинное
следствие. -- Вот оно, имя, -- Ларри О'Горман.
     -- Он  покончил с собой! -- произнес еще один, раньше молчавший матрос.
-- Это самоубийство!
     -- А что мудреного? -- подтвердил другой. -- Так или иначе, ему была бы
крышка. Вот парень и надумал: чем скорее, тем лучше, да и с плеч долой!
     -- Как так? -- спросил еще один, видимо, не согласившись с мнением тех,
которые высказывались до него. -- Зачем же помирать было ему  одному,  а  не
всем нам?
     -- Забыл, что ли, брат, сегодня ему драться с мосье Легро?
     -- Нет, не забыл. А что с того?
     -- А ну-ка, пораскинь мозгами!
     -- Никак  не  пойму,  почему  именно  он  был  на очереди отправиться к
праотцам, а не кто иной. Эй, ребята, смотрите! Дело  тут  нечисто!  Ирландца
зарезали  его  собственным  ножом! Это-то ясно. Вряд ли это он сам над собой
совершил. На кой черт это ему сдалось! Тут дело нечисто!
     -- А виновник кто, на кого думаешь?
     -- Не знаю я ничего, братцы! Если видели, скажите. Кто-нибудь да знает,
как все это вышло. Мокрое дело, не иначе! Назовите злодея!..
     Молчание длилось больше минуты. Никто не отвечал. Если матросы и знали,
кто убийца, они не собирались его выдавать.
     -- Послушайте, ребята! -- вмешался какой-то матрос,  чей  резкий  голос
прозвучал,  словно  крик  гиены.  --  Я хочу жрать, как акула, у которой все
нутро рассохлось с голодухи.  Давайте  отложим  разбирательство,  покуда  не
перекусим.  Там  будет видно, кто его на тот свет отправил. А может, никто и
не виноват. Ну, что скажете?..
     Никто не ответил на это гнусное предложение.
     Тут опять раздался громкий крик, вызванный  совершенно  иной  причиной.
Все,   что   говорилось   в   дальнейшем,  не  имело  никакого  отношения  к
обсуждавшемуся вопросу.
     -- Огонь! Огонь! -- вопили голоса.
     -- Тот самый, что вы видели вчера ночью! Камбузная печь!  Э,  да  судно
близехонько -- всего каких-нибудь ярдов сто!
     -- Эй, на корабле! Корабль, эй!
     -- Эй, на корабле! Что за судно?..
     -- Эй, вы, там! Что ж вы, черти, не отвечаете?
     -- За весла, ребята! Живо за весла! Заснули там эти олухи, что ли, глаз
еще не продрали?.. Эй, на корабле, эй, эй!..
     Нетрудно  было  догадаться,  что  значат  эти  речи.  Матрос  и  Снежок
безнадежно переглянулись. Они уже узнали, что творится за спиной у них. Там,
в самодельном очаге, ярко пылал спермацет, и над огнем румянились бифштексы.
Взволновавшись, они совсем позабыли обо всем  этом.  Пламя,  светясь  сквозь
туман,  выдало  их  присутствие  людям на плоту. Катамаранцы услышали приказ
сесть за весла, смутно уловили тотчас же раздавшийся плеск  воды  и  поняли,
что большой плот несется прямо на них.

Глава LXXXIII. ЕСТЬ ВЫТРАВИТЬ ТРОС!

     -- Вон,  вон  они! Сюда плывут?.. -- пробормотал Снежок. -- Что делать,
масса Брас? Если останемся, несдобровать нам!
     -- Останемся? Как бы не так! -- воскликнул матрос.  Теперь  он  говорил
громко,  так как шептаться уже не было смысла. -- Все, что угодно, только не
это!.. Живей, Снежок, живей, Вильям! Обратно на плот! Дай Бог  ноги,  только
бы выбраться отсюда, с этой китовой туши, подобру-поздорову! У нас еще много
времени,  а  там  посмотрим,  чья  возьмет!  Да не вешай ты нос, Снежок! Наш
старый "Катамаран" -- суденышко что  надо!  Я  строил  его  сам,  а  ты  мне
помогал.  Помнишь,  друг!  Уж  мне  ли не знать, каков он на ходу! Мы их еще
перегоним!
     -- Обязательно, масса Брас! -- подтвердил Снежок и сразу  же  вслед  за
матросом спустился вниз по канату на "Катамаран", где их уже ждал Вильям.
     Перерезать  канат,  которым  маленькое  суденышко  было  прикреплено  к
плавнику кашалота, и оттолкнуть плот от причала оказалось  делом  нескольких
минут.
     Однако  как  ни кратки были эти мгновения, за это время взошло солнце и
вся панорама чудесно изменилась.
     Туман, носившийся над океаном, почти растаял  в  его  жарких  лучах,  и
глазам  открылась  непривычная  картина.  Все предметы поблизости от убитого
кашалота можно было охватить одним взглядом--все они были на виду.
     Как гигантская  черная  скала,  возвышалась  над  морем  туша  морского
великана.  Сбоку  виднелся  крошечный "Катамаран" с поднятым парусом, только
что отчаливший от нее. На нем хлопотала команда:  двое  мужчин  и  парнишка;
ведь маленькая креолочка была только пассажиркой. Мужчины энергично работали
веслами, а мальчик держал руль.
     Меньше  чем  в ста ярдах за кормой виднелся большой плот и на нем около
двадцати неясно различимых фигур. Кто сидел за веслами и усердно  греб,  кто
правил  рулем,  а  кто возился с парусом. Два матроса стояли на носу, громко
отдавая  приказания.  Все  они,  видимо,  были  поражены  столь   неожиданно
открывшейся картиной и не знали, что подумать, куда держать курс.
     Люди  на  большом  плoту  были  взволнованы  и  удивлены  сильнее,  чем
катамаранцы: эти уже больше ничему  не  удивлялись.  Они  поняли  все,  едва
только   услышали   голоса  матросов,  принимавших  участие  в  своеобразном
следствии, производившемся  на  плоту.  Изумление,  которое  они  испытывали
сначала, теперь сменилось страхом.
     А  матросы  на большом плоту все еще не могли оправиться от потрясения.
Да и не мудрено -- любого поразило бы  это  видение,  которое  так  внезапно
возникло   у  них  перед  глазами,  сначала  смутно  рисуясь  в  тумане,  но
мало-помалу становясь все отчетливее.
     Сколько же здесь удивительного! Вон гигантская туша кита;  на  спине  у
него  разведен  костер,  и языки пламени высоко вздымаются к небу; над огнем
стоит "журавль", и на нем что-то подвешено для копчения; рядом -- плот,  так
похожий   на   их  собственный,  с  таким  же  парусом  и  пустыми  бочками,
поддерживающими его на плаву; на нем хлопочут трое людей, -- все эти чудеса,
все эти странные, необычайные  явления  могли  изумить  самого  равнодушного
наблюдателя.  Некоторые матросы чуть языка не лишились на время; зато другие
бурно выражали свое удивление громкими криками и возбужденными жестами.
     Первый  приказ,  который  отдал  Легро  (это  его  голос  услышали   на
"Катамаране"), был следующий: идти полным ходом к темной массе, или, вернее,
к  маяку,  пылающему  на ее вершине. Матросы тотчас же повиновались. Всех их
мучил какой-то безотчетный страх:  а  вдруг  огонек,  как  и  прежде,  снова
скроется с глаз?
     Но  по мере того как они подходили ближе и туман редел, все становилось
виднее.  Изумление   матросов   не   уменьшилось,   но   они   стали   лучше
ориентироваться в окружающей обстановке.
     Поспешное  отступление катамаранцев само по себе уже было показательно:
маленький плот отчаливал. Это больше, чем что-либо другое, помогло  матросам
с "Пандоры" понять, почему те пустились в бегство.
     Сначала  они  никак  не  могли сообразить, что это за люди на маленьком
плоту. Было видно, что их четверо, но туман все еще мешал ясно разглядеть их
фигуры, черты и выражение лиц. Будь там  только  двое,  а  вместо  плота  --
простой  помост  из  досок,  тогда, пожалуй, можно было бы догадаться. Ведь,
помнится, именно на таком плоту удрали Бен Брас с  мальчишкой.  Может  быть,
это  они  и  есть?  Но кто же тогда двое остальных? И откуда взялись на этом
стремительно убегающем суденышке шесть бочек,  парус  и  прочие  корабельные
принадлежности?
     Матросы  не  стали  терять  время  на  догадки.  Хватит и того, что эти
четверо, увидя их, пустились наутек. Уже одно  это  казалось  неопровержимым
доказательством того, что у них имеется что-то ценное, что стоит спасать, --
неужели вода?
     Кто-то  обронил  это  слово.  Оно  внесло  сильнейшее  смятение  в  эту
разноплеменную команду, где все терзались мучительной жаждой.  Не  колеблясь
ни мгновения, матросы кинулись к веслам и изо всех сил пустились в погоню за
"Катамараном".

Глава LXXXIV. ПОГОНЯ

     На  веслах  и  под  парусом  матросы  в  несколько  минут  добрались до
кашалотовой туши. Они ее хорошенько разглядели,  догадались,  как  она  сюда
попала, но все еще не могли надивиться фейерверку там, наверху.
     Когда  они проходили под сенью этой громадины, кто-то предложил сделать
остановку,  уверяя,  что  пищи  здесь  хватит  на  всех.   Но   большинством
предложение было отвергнуто.
     -- К  черту!  --  загремел властный голос Легро. -- Пищи у нас вдоволь!
Вода -- вот что нам нужно сейчас до зарезу! Где мы возьмем воду на  ките?  А
вот  у тех, кто удирает, кто бы они ни были, уж наверняка есть вода. Давайте
сначала пустимся за ними! Нагоним -- и сразу же обратно. А если не  удастся,
вернемся все равно!
     Это   показалось   настолько  разумным,  что  никто  не  возражал.  Под
одобрительный гул голосов решение  было  принято.  Гребцы  с  новыми  силами
взялись  за  весла, и плот промчался мимо туши, оставив позади, за кормой, и
черную массу и пылающий на ней маяк.
     Словно  пытаясь  оправдать  свое  поведение  перед  остальными,   Легро
продолжал:
     -- Не  дрейфьте, найдем эту дохлую рыбищу! Глядите, туман рассеивается.
Еще полчасика--и следа от него не останется. Да мы увидим эту  китовую  тушу
миль  за двадцать: вон какой дым от нее валит, словно из пекла! Гребите так,
чтобы чертям тошно стало!  Видите  эти  бочки?..  Уж  будьте  покойны  --  в
какой-нибудь из них отыщется водица! Подумать только -- вода!
     Пожалуй,  не требовалось повторять это магическое слово, чтобы вдохнуть
новые силы в измученных жаждой моряков. Они и так уже гребли что было сил.
     Погоня длилась примерно минут десять: их разделяло каких-нибудь  двести
ярдов или чуть меньше.
     Собственно  говоря,  они  уже  могли смутно видеть друг друга, но черты
лица все еще нельзя было разглядеть.
     У катамаранцев было одно преимущество: они-то  знали,  кто  гонится  за
ними по пятам.
     Зато  матросы  на  большом  плоту и понятия не имели, кто эти четверо и
почему они так стремятся уйти от встречи. Было видно,  что  взрослых  только
двое, но это не давало ключа к разгадке: кто же эти беглецы?
     Разумеется,  никто  не  подумал перебрать в уме всех, кто вместе с ними
совершал рейс на "Пандоре". Но если бы  это  даже  и  пришло  кому-нибудь  в
голову,  ни один из них не поверил бы даже на минутку, что черный кок Снежок
и португальская девочка,  которую,  кстати,  редко  даже  видели  на  палубе
невольничьего судна, сумели остаться в живых.
     Только  когда  туман  совсем  рассеялся--вернее, поредел настолько, что
казался прозрачной дымкой, -- преследователи узнали беглецов.
     И тут все сомнения исчезли.
     Одного из четверых на палубе стремительно  убегавшего  суденышка  можно
было  признать  безошибочно.  Этот гигантский округлый торс, покрытый черной
кожей и увенчанный шарообразной головой, из всех живых существ на земле  мог
принадлежать лишь бывшему коку с "Пандоры". Негр разделся, чтобы ему удобнее
было грести. Какое тут может быть сомнение! Разумеется, это Снежок.
     Как  только  негра  узнали,  матросы  разразились  криками.  В  течение
нескольких минут воздух звенел голосами  его  бывших  спутников,  убеждавших
африканца "отдать якорь".
     -- В  дрейф,  Снежок!  --  кричали  матросы. -- Зачем перерубил трос?..
Стой, погоди! Держись! Сейчас подойдем. Не бойся -- худа не сделаем...
     Снежок  "держался",  правда,  не  так,  как  хотелось  бы  его  прежним
сотоварищам.  Все  их  просьбы  имели  как  раз  обратное действие, он с еще
большей силой приналег на весла, чтобы избежать  этой  "дружеской  встречи",
грозившей, как ему было отлично известно, неминуемой гибелью.
     И Снежок не поддался на уговоры. К тому же Бен Брас подавал ему здравые
советы.  Поэтому  негр оставался глух ко всем настояниям преследователей и в
ответ только энергичнее работал веслами.
     Уговоры сменились  приказами,  затем  угрозами  и  протестами.  Матросы
клялись  жестоко  отомстить  Снежку и всячески расписывали те страшные муки,
которые ждут его, стоит только ему попасться к ним в руки.
     Но угрозы не действовали, так же  как  и  слезные  мольбы.  И  матросы,
мало-помалу убедившись в этом, притихли.
     Молчаливое,  но упорное сопротивление, с которым Снежок отклонял все их
домогательства, привело в ярость тех, кто  раньше  тщетно  его  молил,  и  в
порыве  злобы  они с еще большей энергией пустились вдогонку за убегавшим от
них суденышком.
     Между преследователями и беглецами все  еще  оставалось  двести  ярдов.
Двести  ярдов  в океане, на ровном, без препятствий, пространстве! Что будет
дальше: уменьшится ли расстояние и "Катамаран" попадет в лапы врагу  или  же
расстояние будет увеличиваться и плот спасется?

Глава LXXXV. ВСЕ БЛИЖЕ И БЛИЖЕ

     Что  ждет катамаранцев--избавление или плен? Вот что занимало умы обеих
команд: и тех, кто убегал, и тех,