е   жертвы   кораблекрушения,
цеплявшиеся за свой утлый плот среди безграничного океана.
     Их угнетала мертвая тишина, царившая кругом. Малейшее дуновение ветерка
замерло перед заходом солнца. Море сделалось спокойным, гладким, как стекло.
Сумерки  сгущались,  и  в  этой  зеркальной  поверхности  отразились мириады
мерцающих звезд, мало-помалу высыпавших на небе.
     Было что-то величественное и грозное в этой торжественной тишине, и  им
стало страшно.
     Изредка  молчание  нарушалось какими-то звуками. Но они скорее наводили
грусть, чем радовали. Ибо то были звуки, которые  можно  услышать  только  в
безмолвной  пустыне  океана:  крик  морской чайки, напоминающий чей-то дикий
хохот, пронзительный свист птицы-боцмана.
     У наших скитальцев сегодня появилась еще одна причина для  уныния:  они
тревожились о потере столь необходимых запасов сушеной рыбы.
     Правда,  прожорливый океан поглотил только часть провизии. Но и об этом
стоило погоревать -- не так-то легко будет возместить утрату.
     Пока они охотились за альбакорами в надежде на удачный улов, это их  не
так беспокоило. Зато теперь, когда вся стая ушла и у них остались всего лишь
три  рыбки,  они  острее почувствовали свое бедствие. Мало было надежды, что
попадется другой такой косяк.
     По  мере  того  как  сумерки  сгущались,  все  более  глубокое   уныние
овладевало  нашими  друзьями.  Прошел час, другой, но печальные скитальцы не
обменялись ни словечком.

Глава LIV. ВЕЧЕР НА ПЛОТУ

     Уныние   не    может    длиться    вечно    --    так    уж    устроила
благодетельница-природа.  Бывают  времена,  когда  тоска  овладевает сердцем
более  или  менее  надолго,  но  такие  моменты  всегда  сменяются  светлыми
проблесками  -- и наступает если не радость, то, во всяком случае, некоторое
облегчение.
     Примерно через час после  захода  солнца  люди  на  "Катамаране"  вновь
воспрянули духом, словно освободившись от тягостного настроения, угнетавшего
их.
     Конечно,  произошло  это не без причины. Что-то изменилось в окружающей
природе: поднялся легкий бриз  и  подул  на  запад,  как  раз  в  том  самом
направлении, куда так стремились катамаранцы.
     И  они  пустились  в  путь. Несмотря на страшный удар мечом, полученный
"Катамараном", плот понесся с  попутным  ветром  так  быстро,  словно  хотел
показать, что нападение меч-рыбы вовсе не вывело его из строя.
     Всякое движение оказывает благотворное действие на человека, впавшего в
тоску, особенно если двигаешься в нужном направлении.
     "Вперед!"  -- вот слово, ободряющее павших духом, чудодейственное слово
для отчаявшихся.
     Никто на "Катамаране" и не помышлял  о  том,  что  бриз  отнесет  их  к
твердой земле или хотя бы продержится так долго, что продвинет плот на много
миль  по  океану.  Но  уже  одна  только мысль, что они все-таки не стоят на
месте, подбодрила их.
     И они стали подумывать об ужине. Снежок с готовностью вскочил на ноги и
отправился к своим запасам.
     Его "кладовая" помещалась посередине плота. И так как далеко идти  было
незачем,  а выбирать припасы не из чего, то вскоре он вернулся на корму, где
неподалеку уселись его товарищи. В  руках  он  держал  с  полдюжины  соленых
морских сухарей и несколько кусков вяленой рыбы.
     Это  был весьма скудный и неприхотливый ужин; при виде его любой бедняк
пренебрежительно  скривил  бы  губы.  Но   катамаранцы,   для   которых   он
предназначался, оказали ему весьма радушный прием.
     Тут  же,  перед  их глазами, на настиле "Катамарана", лежал еще больший
деликатес -- то был альбакор, по вкусу не уступающий ни одной  из  океанских
рыб.  Но  мясо  альбакора  пришлось  бы есть сырым, а у Снежка была запасена
вяленая рыба, что, по мнению катамаранцев, было гораздо вкуснее.
     Вообще  в  положении  наших  скитальцев  не  приходилось  быть  слишком
разборчивыми,  особенно  если  можно  запить  ужин  глотком канарского вина,
но--увы!--вино распределялось весьма экономно и щедро разбавлялось водой.
     Надо сказать, что Снежок был очень бережлив. Может быть,  именно  этому
свойству  он  был  обязан  тем,  что  остался  в живых. Ведь если бы негр не
собирал так усердно и не хранил так тщательно свои запасы,  наверно,  и  сам
он, и маленькая Лали уже давно погибли бы голодной смертью.
     Поедая  свой  более  чем скромный ужин, Снежок погоревал о том, что нет
огня, на котором можно было  бы  поджарить  альбакора.  Уж  кто-кто,  а  шеф
камбуза отлично знал, какой лакомый кусочек эта рыба!
     Он  и в самом деле сильно огорчался не столько за себя, сколько за свою
любимицу Лали. Как охотно угостил бы он ее чем-нибудь повкуснее вяленной  на
солнце  рыбы  и  соленых  сухарей! Но так как об огне нечего было и мечтать,
приходилось отказаться от удовольствия приготовить ужин для Лали. Чтобы хоть
сколько-нибудь вознаградить себя, он дал девочке сладкого канарского больше,
чем им всем полагалось.
     Как ни микроскопичны были порции, доставшиеся на долю каждого,  все  же
выпитое вино еще больше подбодрило наших скитальцев.
     Покончив  с  ужином,  Снежок,  Вильям  и Лали легли спать. На "собачьей
вахте"  остался  Бен  Брас--править  рулевым  веслом  и  нести  все   прочие
обязанности дежурного.

Глава LV. СНЕЖОК ВИДИТ ЗЕМЛЮ

     Долгие  ночные часы простоял на вахте Бен Брас. Верный своему долгу, он
ни на минуту не оставлял рулевое весло. Ветер продолжал дуть  все  в  ту  же
сторону, и плот быстро шел на запад, подгоняемый экваториальным течением.
     С  океана  стал  подниматься  легкий  туман, и звезды скрылись из виду.
Казалось бы, теперь рулевому уже нельзя будет держать курс  по-прежнему.  Но
Бен  считал,  что  ветер  не меняет направления, и, руководствуясь этим, вел
плот. И впоследствии оказалось, что он не ошибся.
     Лишь перед самым рассветом его сменил Снежок, приняв вахту и заняв  его
место у рулевого весла.
     Бен не решился разбудить негра и, вероятно, великодушно оставался бы на
посту до угра, если бы тому вздумалось еще поспать.
     Снежок  проснулся  не  по  своей  охоте и не потому, что его потревожил
товарищ,-- его охватила дрожь от  сырого  тумана.  Очнувшись,  он  несколько
минут  весь  трясся, словно в лихорадочном ознобе, так что навешанные на нем
побрякушки из слоновой кости дребезжали, стукаясь одна о другую.
     Не скоро еще Снежок окончательно пришел в себя: из всех  видов  климата
африканский  негр  хуже  всего переносит холодный. Не раз он похлопывал себя
обеими руками по широкой груди крест-накрест, так что кончики пальцев  почти
сходились   на   позвоночнике,   пока   ему   удалось  наконец  восстановить
кровообращение. Лишь тогда, спохватившись, что самое  время  становиться  на
вахту, к рулю, он предложил сменить матроса.
     Разумеется,  тот  и не подумал отказаться. Но прежде чем лечь спать, он
дал Снежку необходимые указания, как вести "Катамаран", чтобы не отклониться
от взятого курса.
     Тем временем Вильям, верно, видел во сне отчий дом в Англии,  а  крошка
Лали  грезила о своей африканской родине. Матросу же, скорее всего, снилось,
что он благополучно "погрузился" на бак  британского  фрегата,  идущего  под
всеми  парусами,  а кругом, растянувшись на нарах или подвесных койках, спят
сотни таких же матросов, как он сам.
     В первый час вахты Снежок ни о чем не думал и старался  только,  следуя
инструкции матроса, вести "Катамаран" по курсу.
     Между  прочим,  ему было наказано наблюдать, не покажется ли где парус.
Но в таком густом тумане, какой окружал их сейчас, не удалось бы заметить  и
самый большой корабль, пройди он даже в одном кабельтове от "Катамарана".
     Поэтому Снежок и не пытался разглядеть что-либо в океане.
     Но  он  не  прекратил  своих наблюдений, чего и требовал матрос,-- ведь
моряку уши служат не хуже, чем глаза.
     Если и не увидишь корабль, зато  услышишь  голоса  команды  или  другие
случайные звуки на борту. Случалось не раз, что таким образом судно выдавало
свое присутствие и в самую темную ночь, и в глухой туман на море.
     Правда, в такую погоду чаще бывает, что корабли подходят и удаляются, и
ни один из них не знает о том, как близко другой.
     Подобно  двум  призракам-великанам,  они  встречаются  посреди океана и
молчаливо расходятся вновь, каждый бесшумно следуя своим путем.
     Уже светало, а черный кормчий все еще не слышал ни звука, кроме шелеста
ветра в парусе "Катамарана" и глухого  плеска  волн,  ударявшихся  о  пустые
бочки по краям плота.
     Наступило  утро.  Над  горизонтом  показался верхний краешек солнечного
диска, и под его лучами туман стал  медленно,  но  заметно  рассеиваться.  И
тогда  вдруг  перед  глазами  у Снежка возникло нечто такое, что кровь его с
быстротой молнии прихлынула к сердцу, забившемуся в бешеном восторге, словно
хотело выскочить из могучей груди.
     В то же мгновение он вскочил на ноги, бросил рулевое  весло,  словно  в
руках  у  него  очутился  раскаленный докрасна железный брусок, и, ринувшись
вперед, на правый борт "Катамарана", встал,  жадно  всматриваясь  в  морскую
даль.
     Что же могло так внезапно потрясти нашего негра? Какое зрелище поразило
его?
     Он увидел землю!

Глава LVI. ЗЕМЛЯ ЛИ ЭТО?

     Казалось  бы,  при виде этого зрелища, столь неожиданного и радостного,
он тотчас же завопит на весь мир о своем открытии.
     Но этого не случилось. Наоборот, он молчал: и когда  прошел  вперед  по
настилу  плота,  и  когда,  спустя  некоторое время, стоял на носу и смотрел
вдаль.
     Вот она, страстно желанная, нежданная, негаданная земля! Поэтому-то  он
все  еще опасался объявить о ней спутникам. И немало прошло времени, пока он
решился поверить, что зрение не обманывает его.
     Правда, негр не отличался обширными познаниями в  географии  морей,  но
ему  были  хорошо  знакомы  тропические широты Атлантики. Не раз проделал он
этот страшный путь через экватор: однажды  закованный  в  цепи  и  частенько
потом  на  службе  у работорговцев, помогая перевозить "живой груз" таким же
бесчеловечным способом. Ему  было  известно,  что  там,  где  они,  по  всей
вероятности,  находятся  сейчас,  поблизости  нет  ни  клочка земли, будь то
остров, скала или риф. Никогда не  приходилось  ему  видеть  или  слышать  о
чем-либо  подобном.  Он  знал,  что здесь есть остров Вознесения и маленький
необитаемый островок Святого Павла. Но ни один из них не  мог  оказаться  на
пути "Катамарана".
     Что же все-таки он увидел? Не ослеп же он! Картина острова отпечаталась
на сетчатке  у  него  так ясно, с такой отчетливостью, что это не могло быть
обманом зрения.
     Только вполне уверившись, он решился наконец: закричал громовым голосом
и разбудил своих спутников. Все сразу вскочили на ноги, мигом  очнувшись  от
сна.
     -- Земля! -- орал Снежок.
     -- Земля?  --  откликнулся  Бен  Брас,  вскакивая  и протирая заспанные
глаза. -- Земля, говоришь, Снежок? Да что ты! Быть не  может!  Тебе,  верно,
почудилось, дружище!
     -- Земля? -- переспросил Вильям. -- Да где же, Снежок?
     -- Земля!  --  воскликнула  маленькая Лали, догадавшись, что значит это
слово, хоть оно и было сказано на чужом языке.
     -- Да где же она? -- осведомился матрос, пробираясь по доскам на плоту,
чтобы зайти спереди паруса, заслонявшего ему поле зрения.
     -- Вон, вон! -- твердил Снежок. -- Вон  там,  масса  Брас,  как  раз  у
штирборта, справа!
     -- А  ведь  верно...  право,  земля!.. -- подтвердил матрос, пристально
вглядываясь в незнакомые очертания,  смутно  виднеющиеся  сквозь  туман.  --
Провалиться  мне  на  месте,  если  это не земля! Да, да, это остров, хоть и
небольшой, а все ж таки островок!
     -- Вот так штука! Да там люди!.. Гляньте, масса  Брас,  они  ходят  там
повсюду. Я вижу их так же ясно, как солнце на небе. Да их там целые десятки!
Снуют себе взад-вперед. Туда, туда смотрите!
     "Вижу,  как  солнце на небе" -- не совсем точно сказано, так как момент
был выбран малоподходящий. Дневное светило все еще скрывалось  в  тумане,  и
поэтому  трудно  было  различить неясные контуры острова, или, вернее, того,
что наши скитальцы принимали за остров.
     Только Снежок,  который  дольше  всех  всматривался  в  эту  "землю"  и
выработал  в  себе  особую  зоркость  зрения,  ясно  различил  там множество
движущихся фигур. Теперь, когда он обратил на это внимание своих  спутников,
Бенy Брасу и Вильяму также стало казаться, что и они их увидели.
     -- Разрази  меня  гром!  -- воскликнул матрос.-- А ведь и вправду люди!
Мужчины и даже женщины, и в белых платьях! Кто они, откуда  взялись?..  Черт
побери!  Я  глазам своим не верю! Сроду не слыхивал, чтобы на этой стороне в
Атлантике был остров! Разве только он выскочил из моря за какой-нибудь  год,
другой!..  Ну,  а ты что скажешь, Снежок? Уж не Летучий ли это Голландец[18]
или скала, что как  раз  сейчас  высунулась  из  воды?  Или  все-таки  самый
настоящий остров?
     -- Что  вы!  Не  водится  здесь Летучий Голландец. Нет, масса Брас, ваш
негр зря не бросает слов на ветер. Это -- остров, самая настоящая земля. Вот
увидите сами! Только повернем "Катамаран" и подойдем чуть ближе.
     Послушавшись совета Снежка, матрос пробрался обратно через  весь  плот,
взялся  за  рулевое  весло  и  повернул  "Катамаран"  носом  вперед, прямо к
неведомой, только что открытой земле.
     Остров казался очень невелик -- он  занимал  ярдов  сто  на  горизонте.
Впрочем,  не  всегда  удается правильно определить на глазок, особенно если,
как сейчас, мешает туман.
     Казалось, остров возвышался на несколько  футов  над  уровнем  моря.  С
одной стороны он заканчивался крутым обрывом, с другой -- отлого спускался к
воде.
     Люди  виднелись  главным  образом на возвышенности. Кое-где они стояли,
собираясь группами по трое и  по  четверо,  в  других  местах  прогуливались
парами и в одиночку.
     Видимо,  они  были  неодинакового роста и одеты по-разному. Даже сквозь
туман можно было разглядеть, что на них самые разнообразные цветные  платья.
Встречались  тут  и  рослые люди; рядом с ними попадались другие, казавшиеся
карликами. Снежок утверждал, что эти "малютки" -- дети тех, кто повыше.
     Позы их также были различны. Некоторые стояли выпрямившись, с какими-то
длинными копьями за плечами; другие, также вооруженные, нагибались к  земле.
Многие  усердно трудились, равномерно ударяя по земле огромными кирками, как
если бы рыли яму.
     Правда, все эти манипуляции виднелись неясно, так что катамаранцы никак
не могли понять, что за работы ведутся на острове.
     Действительно ли у них перед глазами остров, а фигуры -- точно ли люди?
Снежок не сомневался и с жаром отстаивал свою точку зрения. Однако  Бен  был
настроен  несколько скептически и держался менее решительно. Впрочем, это не
мешало ему  клясться  и  божиться,  поминутно  изъявляя  желание  тотчас  же
"провалиться на этом самом месте", если только это не остров.
     Матрос не оспаривал факт существования острова. В те времена, о которых
мы рассказываем,   то   и   дело  возникали  внезапно  новые  земли  посреди
океана--там, где раньше о них и понятия не имели. И сейчас, когда,  казалось
бы, мореплаватели избороздили океан вдоль и поперек, обследовав каждый дюйм,
там все еще нередко открывают скалы, отмели, даже неведомые острова.
     Итак,  Бена  смущало  вовсе  не это. Его озадачивало другое: слишком уж
много было там людей.
     Если бы на этой земле им встретилось человек двадцать-двадцать пять, ну
тогда еще можно было бы объяснить, почему остров оказался обитаемым. Правда,
такое объяснение едва ли пришлось бы по душе ему  самому  и  его  спутникам.
Возможно,   что  это  потерпевшие  крушение  матросы  с  "Пандоры"  основали
временную колонию на маленьком островке и,  усердно  работая  кирками,  роют
колодцы в поисках пресной воды.
     Впрочем,  едва  ли  это  был  экипаж  погибшего  в волнах невольничьего
корабля: против этого говорили и самая  многочисленность  населения,  и  ряд
других  обстоятельств.  Уверившись,  что им не придется столкнуться с шайкой
головорезов с "Пандоры", катамаранцы набрались смелости подойти поближе.
     Однако, невзирая на всю очевидность, матрос  все  еще  сомневался,  что
перед  ними  остров. Еще менее он мог поверить, что эти фигуры, сновавшие на
берегу,-- действительно человеческие существа.
     Ничто не могло заставить Бена Браса поверить в это, пока "Катамаран" не
подошел к берегам фантастического острова так близко, что он совершенно ясно
заметил развевающийся на нем флаг.
     Флаг был сделан из алой  материи,  какая  обычно  идет  на  знамена,  и
водружен  на высоком конусообразном древке, Он свободно развевался по ветру,
и даже туман, наполовину его заволакивавший, не мог  совсем  скрыть  его  из
виду. Слишком редко встречается в океане такой яркий красный цвет. Разве это
может  быть  наряд  какого-либо  из  морских  обитателей  --  длинные  перья
тропической птицы, которые так высоко ценятся  полинезийскими  вождями,  или
багряный зоб морского ястреба?
     Нет, это могло быть только полотнище флага, и ничто иное!
     Так  в  конце концов решил Бен Брас. И это его убеждение, выраженное на
присущем ему своеобразном жаргоне, вселило уверенность в сердца всех.  Итак,
тот предмет, который виднеется на горизонте, должно быть, скала или риф, или
остров, а движущиеся на нем существа -- несомненно, мужчины, женщины и дети.

Глава LVII. КОРОЛЬ КАННИБАЛОВЫХ ОСТРОВОВ

     Торжественное  заявление  матроса  рассеяло  все  сомнения. Конечно же,
темное пятно там, впереди,-- это остров, а вертикальные фигурки  на  нем  --
человеческие  существа.  При  этой  мысли  сильнейшее  возбуждение  охватило
катамаранцев.
     Чувство это овладело ими с такой силой, что они  больше  уже  не  могли
сдерживаться и все разом подняли радостный крик.
     Если  бы  они  вняли  голосу  осторожности,  то не стали бы столь бурно
выражать ликование. Правда, на острове не было разбойничьей шайки  --  жертв
крушения  "Пандоры".  Зато  там  могли  оказаться другие, столь же злобные и
кровожадные дикари.
     Кто мог поручиться, что там не живут людоеды?
     Может показаться странным, что  мысль  эта  мелькнула  в  уме  у  наших
скитальцев. Однако именно об этом сразу подумали все они, и в первую очередь
сам Бен Брас.
     Жизненный  опыт  матроса  не  только  не опроверг того, что он слышал в
детстве о племенах, пожирающих людей,  --  наоборот,  этот  опыт  еще  более
укрепил его веру в существование людоедов.
     Бен  Брас  бывал  на  островах  Фиджи,  где  познакомился  с их королем
Такомбо,  прямым  наследником  династии  Хоки-Поки-Вити-Вум,  и  с   другими
вельможами  этого  племени  каннибалов. Он видел их огромные котлы для варки
человеческого мяса; горшки и сковороды, где оно тушилось; блюда, на  которых
оно  подавалось на стол; ножи, которыми обычно его резали; кладовые, набитые
человечиной и насквозь пропитанные человеческой кровью. Более  того,  матрос
был  очевидцем  одного  грандиозного  пиршества,  где подавались тела убитых
мужчин и женщин: и жареные, и вареные. В угощении  принимали  участие  сотни
придворных  Такомбо.  И  рядом  с  ними  сидел, взирая нa этот омерзительный
церемониал, с внешне невозмутимым  и  довольным  видом  сам  капитан  нашего
матроса,  капитан  британского  фрегата,--да,  коммодор  британской эскадры,
который имел в своем распоряжении столько пушек,  что  мог  стереть  с  лица
земли весь остров Вити-Bay!
     Нелегко понять образ действий этого англичанина, которого звали чуть ли
не "его  сиятельство". Единственное объяснение, которое здесь напрашивается,
следующее: его ограниченный ум находился в плену у нелепой, но  --  увы!  --
нередко  слишком  удобной  теории  международного  невмешательства -- самого
опасного  бюрократизма,  который  когда-либо  сковывал  щепетильную  совесть
глупца в чиновничьем мундире.
     Далеко  не  так действовал Уилкс, этот янки-кома