ко  и  были
покрыты мхом, висевшим подобно конской гриве.
   Прежде всего мы собрали мох, находившийся на самых нижних  ветках,  потом
стали забираться выше.
   В это время наше внимание  привлекли  крики  небольших  птичек,  летавших
вокруг молодого деревца, которое находилось неподалеку от  нашего  дуба.  Мы
присмотрелись - это были иволги, или птицы лорда Балтимора,  как  их  обычно
называют. Такое название они получили потому, что в первое время колонизации
Америки было замечено, что их перья напоминали цвет военного  мундира  лорда
Балтимора. Мы подумали, что здесь должно находиться гнездо  иволг,  так  как
они издали жалобные крики, когда мы стали приближаться к ним. Птицы  прыгали
с ветки на ветку и кричали.
   Мы увидели какое-то странное животное под деревом иволг.  Никогда  мы  не
встречали подобного.  Животное  было  покрыто  ушами,  головами,  глазами  и
хвостами!  Оно  двигалось  очень  медленно.  И  вдруг  головы  стали   будто
отделяться от туловища, и на землю посыпалось несколько  маленьких  зверьков
величиной с крысу. Тогда животное, до сих пор покрытое детенышами, предстало
в своем  подлинном  виде.  Мы  поняли,  что  это  самка  опоссума.  Покрытая
блестящей серой шерстью, она  была  величиной  с  кошку.  Ее  рыльце  чем-то
походило на свиное, но было несколько длиннее  и  украшалось  усами,  как  у
кошки. Уши - короткие и прямые; пасть - широкая, с острыми  зубами;  лапы  -
короткие и толстые. Хвост был весьма своеобразен: длина его равнялась  длине
всего туловища; он был очень  тонкий  и  не  покрытый  шерстью.  Но  главную
отличительную особенность животного составлял открытый карман,  находившийся
на брюхе.  Ясно  было,  что  животное  принадлежало  к  семейству  сумчатых.
Детеныши походили на мать: у них были такие же вытянутые  рыльца  и  длинные
безволосые хвосты. Мы насчитали их по меньшей мере тринадцать; они резвились
и прыгали между листьями.
   Освободившись от  детенышей,  мать  сразу  начала  метаться,  то  и  дело
поглядывая на дерево, где находилось гнездо иволг. Мы сразу поняли, что  это
гнездо как раз и манило к себе двуутробку.
   Несколько мгновений спустя двуутробка пронзительным криком собрала вокруг
себя своих  детенышей.  Некоторые  из  них  запрыгнули  в  ее  сумку;  двое,
уцепившись хвостами за хвост матери, забрались на ее спину;  трое  уцепились
за шею. Любопытно было смотреть на эти маленькие  создания,  покрывшие  тело
матери; некоторые из  них  со  смешным  видом  выставили  свои  мордашки  из
полуоткрытой сумки матери.
   Мы думали,  что  двуутробка  собирается  удалиться  со  своей  ношей.  Но
ошиблись. Она направилась к дереву, где находилось  манившее  ее  гнездо,  и
стала на него взбираться. Взобравшись на  первые  ветви,  она  остановилась,
повесила здесь всех своих детенышей за хвосты головами вниз.
   Комичным было это зрелище. Мы с Франком не  могли  удержаться  от  смеха,
глядя на маленьких животных, подвешенных за хвосты. Однако  мы  остерегались
смеяться слишком  громко,  нам  интересно  было  проследить  за  дальнейшими
действиями матери; а если бы она нас услышала, то наверняка убежала бы.
   Вскоре двуутробка уже была у той ветви, на которой находилось гнездо. Там
она остановилась; нам показалось, что она думала о том, выдержит  ли  тонкая
ветка ее тяжесть.
   Гнездо, наполненное яйцами, так влекло лакомку, что она решилась и  стала
пробираться к нему. Но вдруг ветка  затрещала  и  согнулась.  Это  заставило
двуутробку отступить. И тут она обратила внимание  на  дуб,  ветви  которого
раскинулись над гнездом.
   Слезть с тонкого дерева и взобраться на дуб было для  нее  делом  секунд.
Она скрылась между листьями и мигом поднялась на высоту гнезда.
   Уцепившись за  ветку  хвостом,  двуутробка  раскачалась,  пасть  ее  была
раскрыта, когти - наготове;  но,  несмотря  на  все  усилия,  она  не  могла
дотянуться до гнезда. Тогда она развернула почти все кольца  своего  хвоста,
едва удерживаясь на ветке, но и это не помогло. В  конце  концов  двуутробка
вынуждена  была  отказаться  от  своего  плана.  Она  спустилась,  крича  от
недовольства и гнева.
   Раздосадованная, она взобралась опять на ветку, где сидели ее детеныши, и
сбросила их на землю. Потом наскоро собрала  их  и  поспешила  удалиться  со
злополучного места.
   Мы решили, что нам пора вмешаться и  преградить  ей  путь.  Заметив  наше
приближение, двуутробка свернулась  в  клубок,  спрятала  голову  и  лапы  и
притворилась мертвой. Ее примеру последовали и некоторые из ее детенышей.
   Я уколол двуутробку концом стрелы и заставил ее пошевельнуться.  Животное
раскрыло пасть и хотело укусить меня.
   Но мы мигом набросили на нее намордник и привязали ее  к  дереву  с  тем,
чтобы взять ее и детенышей с собой, когда будем возвращаться домой.

XXXIX. Змея и иволги

   Мы вернулись к дубу, чтобы снова заняться сбором мха, и весело  обсуждали
любопытный эпизод, свидетелями которого только что стали.
   Франк был особенно доволен тем, что обнаружил гнездо иволги  и  собирался
как-нибудь наведаться сюда. Вдруг птицы, успокоившиеся  было  после  неудачи
опоссума, снова начали кричать и волноваться.
   - Другой опоссум! - сказал Франк. - Это,  быть  может,  самец  пришел  за
своей семьей.
   Мы бросили нашу работу и стали следить за  иволгами.  Наконец  мы  поняли
причину их очередного возбуждения. Это  было  омерзительное  пресмыкающееся,
ползущее в траве. Я пригляделся - то была ядовитая змея, страшный  мокассин.
Большая плоская голова, изогнутые клыки и сверкающие глаза  -  все  наводило
леденящий ужас. Змея приближалась к дереву, где находилось гнездо.
   - Как ты думаешь, удастся этому чудовищу добраться до гнезда?  -  спросил
Франк.
   - Вряд ли, - ответил я, - мокассин не  лазит  по  деревьям;  в  противном
случае бедные птицы и белки редко ускользали бы от него. Нет,  у  него  одна
цель - напугать птиц.
   Когда я произнес эти слова, мокассин уже  добрался  до  дерева  и  поднял
голову вверх, выставив язык.
   Иволги, полагая, что змея полезет на дерево, спустились на нижние  ветви,
прыгая с одной на другую и крича изо всех сил.
   Видя, что птицы приближаются к ее пасти, змея как будто  приготовилась  и
уже собиралась проглотить их. Глаза ее засветились и словно  гипнотизировали
бедных птиц, они все ближе спускались к пасти мокассина.  Одна  села  совсем
рядом, мы уже думали, что ей конец, но, к нашему удивлению, змея  опустилась
в траву и поспешно стала отползать от дерева.
   Придя в себя, птицы поднялись на верхние ветви и перестали кричать.
   Мы стояли молча, не понимая, что произошло.
   - Чего она испугалась? - спросил Франк.
   Я не успел ничего ответить ему, поскольку внимание привлекло  уже  другое
животное, появившееся из-за кустарника. Оно было величиной с  волка,  серого
или, вернее, темно-серого цвета. Его  толстое,  круглое  тело  было  покрыто
жесткой щетиной, доходящей на спине до шести дюймов в длину. Уши у животного
были короткие, хвоста совсем не было. Большая пасть  и  два  торчащих  белых
клыка придавали ему угрожающий вид. Голова и рыло больше всего  походили  на
голову и рыло свиньи. Да, это был пекари,  или  дикая  мексиканская  свинья.
Когда она вышла из кустарника, мы увидели возле нее двух маленьких поросят.
   Пришельцы  остановились  неподалеку  от  дерева,  на  котором  находилось
гнездо. Увидев их, иволги снова подняли крик. Но свиньи не обращали на  птиц
никакого внимания и пошли своей дорогой.
   Выйдя из кустарника, свинья  заметила  след  змеи.  Она  подняла  рыло  и
втянула ноздрями воздух.  Видимо,  она  почувствовала  отвратительный  запах
мокассина и пришла в сильное возбуждение. Свинья стала  метаться  в  поисках
мокассина.
   Змея поняла всю опасность своего положения, но ей не удалось уйти далеко,
так как она передвигалась довольно медленно. Находясь среди  деревьев,  змея
то и дело поднимала голову и оглядывалась. Потом она свернула  в  сторону  и
поползла к скале, расположенной на небольшом расстоянии от деревьев.
   Но не успела она проползти и полпути, как свинья уже набрела на ее след и
быстро стала к ней приближаться. Увидев пресмыкающееся, свинья остановилась,
как бы измеряя расстояние, отделявшее ее от змеи; щетина у свиньи поднялась,
словно колючки у дикобраза. Змея пришла в ужас. Глаза ее  уже  не  сверкали,
как тогда, когда она смотрела на птиц, они словно обесцветились.
   Вдруг пекари бросилась вперед и всей своей тяжестью  упала  на  змею.  Та
растянулась по земле. Пекари еще раз бросилась на змею, ударила своего врага
своими копытами, схватила за шею, и  через  минуту  змея  уже  была  мертва.
Победитель издал радостный  крик,  подзывая  своих  детенышей,  и  те  сразу
побежали к матери.

XL. Бой пумы с пекари

   Франк, как и я, был доволен исходом этой встречи. Я, однако, не  понимаю,
почему мы с таким сочувствием относились к пекари, который ведь тоже мог  бы
уничтожить птиц и их яйца не хуже, чем змея. Точно  так  же  я  не  понимаю,
почему мы приняли столь горячее участие в  судьбе  иволг,  которые  на  веку
своем съели не одну муху и бабочку. Но уже с незапамятных времен  змея,  это
пресмыкающееся, в  общем,  не  столь  страшное,  сила  которого  значительно
преувеличена, внушала человеку отвращение и подвергалась его преследованиям.
   Мы обдумывали план, как нам справиться с пекари.  Особенно  нам  хотелось
завладеть поросятами, которых можно было вырастить  и,  забив,  иметь  запас
питательного мяса.
   Но пока  мать  была  с  ними,  об  этом  нечего  было  и  думать.  Мы  не
отваживались напасть на дикое, свирепое животное. Если бы даже с  нами  были
собаки, то и тогда неблагоразумно было бы спустить их на пекари.  И  все  же
надо было как-то избавиться от самки. Стрелять  в  нее?  Франк  находил  это
жестоким, хотя и понимал, что пекари - животное, не имеющее никакой  жалости
ко всем другим беззащитным животным.  В  долине  было  много  пекари  и  они
представляли для нас большую опасность;  бывали  случаи,  когда  они  просто
разрывали охотников на куски. Я считал, что неблагоразумно дать уйти  такому
врагу. Поэтому и не придал особого значения словам Франка, а приготовил свое
ружье.
   Пекари была занята потрошением змеи. Убив  пресмыкающееся,  она  отделила
голову от тела, содрала шкуру, а затем принялась с наслаждением  есть  белое
мясо змеи, лишь время от времени бросая небольшие куски  поросятам,  которые
веселым хрюканьем выражали свое удовольствие.
   Я уже собирался выстрелить, как вдруг увидел еще  одно  животное.  Пекари
была приблизительно в пятнадцати шагах от дерева, на котором мы  находились,
а дальше, на расстоянии примерно тридцати  шагов  к  ней  приближался  новый
пришелец, который имел вид молодого теленка, но ноги его были короче, а тело
длиннее. Он был темно-красного цвета, только грудь и брюхо были белыми.
   Нетрудно было догадаться, что это за животное, один его  вид  уже  внушил
нам ужас; мы знали, что это - пума.
   Теперь мы по-настоящему испугались.  Как  ни  страшна  была  пекари,  мы,
однако, знали, что она не лазит по деревьям; что же касается пумы,  то  этот
хищник так же ловок, как белка, и чувствует себя на ветвях  даже  увереннее,
чем на земле. Я шепотом попросил Франка не шевелиться.
   Пума продвигалась вперед, устремив глаза на  пекари,  которая  продолжала
жадно уничтожать пресмыкающееся, не видя грозящей опасности.
   Пума остановилась за деревом, по-видимому, обдумывая, как ей расправиться
с пекари. Она знала, что это не так легко, что пекари вовсе не  беззащитная.
Пума  находилась  еще  далековато  от  пекари   и   старалась   приблизиться
незамеченной.
   Тут она,  наверное,  обратила  внимание  на  ветви  дерева,  под  которым
находилась пекари. Пума быстро  подкралась  к  дереву  и  взлетела  на  него
стрелой. Мы услышали царапанье когтей, вцепившихся в кору.  Услышала  это  и
пекари, она подняла голову и замерла на мгновение; но, может быть,  подумав,
что это белка, опять принялась за свое дело.
   Мелькнув меж ветвей, пума со страшным ревом  кинулась  вниз  и  упала  на
спину своей жертвы.  Когти  вонзились  в  затылок  пекари.  Испуганная,  она
испустила пронзительный крик и заметалась в попытках освободиться  от  пумы.
Оба хищных зверя покатились по траве. Стоны пекари эхом откликались по всему
лесу. Детеныши обступили сражающихся и приняли участие в бое, издавая  такие
же крики, как и их мать. Одна только пума молчала. Она  не  выпускала  своей
добычи; ее зубы крепко вцепились в шею пекари.
   Бой длился недолго. Пекари перестала стонать. Она  упала  на  бок,  не  в
состоянии освободиться от своего врага. Пума  же,  разорвав  шейную  артерию
пекари, пила ее теплую кровь, забившую сильной стру„й.
   Мы не считали благоразумным вмешиваться в этот бой, так  как  знали,  что
хищный зверь не пощадил  бы  нас,  если  бы  мы  помешали  ему.  Поэтому  мы
оставались на  дереве,  не  смея  и  пошевельнуться.  Пума  была  от  нас  в
пятнадцати шагах. Я мог бы выстрелить в нее, но боялся,  что  не  уложив  ее
одним выстрелом, подвергаю себя опасности.
   Бой был уже совсем окончен, как вдруг мы  услышали  пронзительные  крики.
Пума поднялась на передние лапы и тоже стала с беспокойством прислушиваться.
Она одно мгновение колебалась, потом,  внезапно  приняв  решение,  вцепилась
зубами в пекари, закинула ее на свою спину и сочла за  лучшее  оставить  это
место.
   Не успела пума сделать и нескольких шагов, как шум стал  приближаться,  и
тут мы увидели целое стадо пекари, выбежавших на поляну. Их было по  меньшей
мере два десятка, и все они сбежались на крик убитой пекари.
   Стадо остановилось между деревом и пумой, прежде чем та успела  добраться
до дерева. Мигом они образовали круг, который пума  не  могла  прорвать  без
боя. Видя, что путь к отступлению отрезан, пума сбросила с себя тушу  пекари
и кинулась на ближайшего врага. Но несколько пекари метнулись  наперерез,  и
вскоре кровь пумы потекла ручьем. И все же ей удалось убить  двух  или  трех
пекари, но живая цепь по-прежнему преграждала путь к дереву, не  давая  пуме
добраться до него. Наконец ей удалось вырваться из окружения  своих  врагов.
Но представьте себе наш ужас, когда мы увидели, что пума летит к дереву,  на
котором находились мы!
   В отчаянии я поднял ружье. Но прежде, чем я выстрелил, пума уже  была  на
дереве, причем как раз в двадцати  футах  над  нашими  головами.  Она  почти
дышала мне в лицо! Пекари преследовали пуму до самого дерева и  остановились
перед этим препятствием, которого они не могли одолеть. Одни  ходили  вокруг
дерева и посматривали вверх, другие с ожесточением грызли кору и все хрипели
от ярости и разочарования.
   Мы с Франком онемели от ужаса, не зная, что предпринять. Пума  вперила  в
нас свой ужасный,  леденящий  кровь  взгляд  и  в  одном  прыжке  могла  нас
уничтожить!
   Мы думали, что она действительно бросится на нас. Но и  внизу  нас  ждали
многочисленные враги, не менее страшные, чем пума; они разорвали бы  нас  на
куски, только попытайся мы спуститься на землю.
   Ситуация была жуткая, и мне  нужно  было  побыстрее  принять  единственно
правильное решение.
   Наконец, поразмыслив, я понял, что более серьезная опасность  грозит  нам
со стороны пумы. Пока мы на дереве, пекари были нам не страшны, а вот пума в
любое мгновение могла броситься на  нас.  Поэтому  нужно  было  сделать  все
возможное, чтобы освободиться от этого страшного врага.
   Пума стояла неподвижно на своей ветви. Она, без сомнения, не преминула бы
броситься на нас, если бы ее не удерживал страх  перед  пекари.  Прыгнув  на
нашу ветвь, она могла бы поскользнуться и упасть как раз к ногам поджидавших
ее пекари. Это и заставило пуму оставаться на месте. Но  я  хорошо  понимал,
какая участь нас ждет, как только пекари уйдут.
   Франк был без ружья. Он взял с  собой  только  лук  и  стрелы,  но  и  те
остались внизу, и пекари успели их уже растоптать. Я поставил Франка  позади
себя, чтобы он не находился между мной и пумой, в том случае,  если  мне  не
удастся ранить врага. Все это делалось  нами  молча,  без  резких  движений,
чтобы не разъярить находившееся над нами чудовище.
   Я  осторожно  поднял  ружье  и  прицелился  в  голову  пумы  -  это  была
единственная часть тела зверя, не закрытая от нас ветвями.  Я  нажал  курок.
Несколько мгновений дым мешал мне что-либо  разобрать.  Но  я  услышал  шум,
похожий на падение. А между пекари поднялась страшная  возня.  Окровавленная
пума билась среди них; бой длился, однако, недолго. Через минуту  пума  была
разорвана на куски.

XLI. Осажденные на дереве

   Я  и  Франк  почувствовали  себя  спасенными.  Мы   испытывали   счастье,
переживаемое человеком, которому удалось  избежать  верной  смерти.  Пекари,
думалось нам, скоро разойдутся и скроются  в  лесу,  так  как  их  враг  уже
уничтожен. Но каков был наш ужас, когда мы увидели, что обманулись  в  своих
расчетах! Вместо того, чтобы удалиться, пекари, расправившись с пумой, снова
окружили дерево, с яростью хрипя и глядя  вверх.  Они,  по-видимому,  решили
уничтожить  и  нас,   если   только   представится   возможность.   Странная
благодарность за то, что мы передали в их распоряжение нашего общего врага!
   Мы  находились  на  самых  нижних  ветвях.  Подниматься  выше   не   было
необходимости, так как пекари все равно не могли до нас  добраться.  Но  они
могли осаждать нас до тех пор, пока мы не умрем от  голода  и  жажды;  после
всего, что я слышал об этих животных,  это  предположение  не  казалось  мне
лишенным оснований.
   Сначала я не собирался  стрелять,  надеясь,  что  через  некоторое  время
пекари успокоятся и разойдутся.
   По истечении двух часов мы убедились, что это  ни  к  чему  не  приведет.
Пекари, правда,  успокоились,  но  по-прежнему  находились  под  деревом  и,
по-видимому, не собирались снимать осаду. Некоторые из  них  даже  улеглись,
чтобы проводить время в более удобном положении.
   Я начал терять терпение, зная, что семья наверняка уже беспокоится  из-за
нашего долгого отсутствия. Поэтому я  решил  посмотреть,  какое  впечатление
произведут на пекари несколько ружейных выстрелов.
   Чтобы увереннее действовать, я спустился на самую нижнюю  ветку  и  начал
стрелять. Я сделал пять выстрелов, и каждый из них стоил жизни какому-нибудь
одному пекари; но остальные вместо  того,  чтобы  испугаться  и  убежать,  с
яростью кидались на туши своих убитых  сородичей,  а  затем,  сгрудившись  у
дерева, начали бить по стволу своими копытами, как  бы  собираясь  подняться
вверх.
   Выстрелив в шестой раз, я с ужасом увидел, что у меня остался всего  один
патрон. И все же я снова зарядил ружье и убил еще одного пекари. Но  нам  от
этого не стало легче. Животные  продолжали  окружать  нас  плотным  кольцом,
проявляя удивительное равнодушие к грозящей им гибели.
   Мы уже не знали, к какому средству прибегнуть,  и  поднялись  на  верхние
ветви, чтоб нас не было заметно пекари. Оставалось терпеливо ждать, надеясь,
что ночь все-таки освободит нас от осаждающих врагов.
   Некоторое время мы сидели на своих ветках, и вдруг  увидели,  что  к  нам
поднимается дым. Сначала  мы  подумали,  что  это  пороховой  дым  от  наших
выстрелов. Но он становился все гуще, и мы увидели, что цвет его  совсем  не
похож на цвет порохового дыма. Он забивал  дыхание,  выедал  глаза;  мы  уже
перестали что-либо видеть и безудержно кашляли. Густое облако окружало  наше
дерево. Я прислушался к хрипам осаждавших нас диких животных, но они не были
похожи на их прежние хрипы. Тут только я понял, что от  выстрелов  загорелся
мох, и действительно, как только дым рассеялся, мы увидели бледное пламя.  С
радостью мы отметили, что пламя вряд ли может добраться к нам, так  как  мох
лежал немного поодаль от дерева.
   Чтобы избавиться от дыма, мы поднялись на самые верхние ветки. И  все  же
мы опасались, как бы огонь  не  охватил  нижние  ветви  и  не  заставил