ь  и
громко позвал: «Дети, дети, подите сюда!»
   И мы услышали женские голоса, подобные щебетанию певчих птиц.
   Голоса эти приближались. Послышались шуршание юбок, легкие  шаги  —  и  в
комнату вошли три дамы; супруга дона Косме в сопровождении своих  прелестных
дочерей, героинь моего приключения в бассейне.
   Девушки задержались на момент, разглядывая  наши  лица,  а  затем  обе  с
криком «Наш спаситель!» подбежали ко мне и, почти опустившись  на  колени  в
глубоком реверансе, схватили меня за руки. Они были прелестны в этом  порыве
детской благодарности.
   Между тем дон Косме представил Клейли и  майора  своей  супруге,  сеньоре
Хоакине, а затем познакомил нас и с детьми, которых звали Гвадалупе и  Мария
де Ля-Люс (Мария Светлая).
   — Мама, — сказал он после этого жене, — сеньоры  еще  не  докурили  своих
сигар.
   — О, пусть они кончат здесь, — отвечала она.
   — А это не будет неприятно сеньорам? — осведомился я.
   — А может быть, и вы присоединитесь к нам? Мы слыхали, что все  испанские
женщины курят.
   — Нет, этот дурной обычай вымирает, — заявил дон Косме.
   — Мы не курить, мама, да, — добавила старшая дочь, брюнетка, та,  которую
звали Гвадалупе.
   — А, вы говорите по-английски!
   — Немного... плохо английски, — был ответ.
   — Кто же учил вас английскому языку? — спросил  я,  побуждаемый  каким-то
непонятным любопытством.
   — Американец учил — дон Эмилио.
   — Ах, американец!
   — Да, сеньор, — сказал дон Косме, — американец, джентльмен из Вера-Круца,
наш частый гость.
   Хозяину как будто не хотелось распространяться об этом предмете, а  между
тем меня охватило внезапное и, как  это  ни  странно,  какое-то  болезненное
желание узнать побольше об американце дон Эмилио и его отношениях  с  нашими
новыми знакомыми. Чтобы оправдать свое  любопытство,  могу  только  спросить
читателя, не случалось ли ему самому испытывать такой же внезапный интерес к
прошлому девушки, произведшей на него большое впечатление.
   В том, что «мама» курила, нам пришлось  убедиться  на  деле,  потому  что
пожилая леди медленно развернула маленькую папироску, похожую  по  форме  на
патрон, и снова закрутила ее пальцами, взяла за кончик  крохотными  золотыми
щипчиками.  После  этого  она  поднесла  папироску  к  угольку  и,  закурив,
выпустила синий клуб ароматного дыма.
   После нескольких затяжек донья Хоакина  предложила  свой  бисерный  кисет
майору.
   Так как это была особая любезность, то отказаться было  невежливо.  Майор
принял дар, но оказался в самом  затруднительном  положении,  не  зная,  что
делать с папироской.
   Подражая сеньоре, он развернул бумажку, но  попытка  снова  завернуть  ее
кончилась неудачно.
   Дамы,  наблюдавшие  за  действиями  майора,  очень  забавлялись.  Младшая
девушка даже засмеялась.
   — Позвольте мне, сеньор полковник! — сказала донья Хоакина.
   С этими словами она взяла у майора папироску и быстро свернула ее  своими
ловкими пальцами.
   — Так! Ну, теперь... Пальцы  держите  вот  так...  Не  нажимайте,  легче,
легче! Вот этот конец слишком слаб, вот так! Отлично!
   Майор зажег папиросу и потянул широкими, толстыми губами дым.
   Но он не сделал и десяти затяжек, как огонь дошел до  пальцев  и  жестоко
обжег их, так что несчастный тут же отдернул руку. Тут бумажка развернулась,
и мелкий табак рассыпался, а майор на свое горе нечаянно вдохнул  воздух,  и
часть табачных крошек попала ему в рот. Бедняга закашлялся и засопел.
   Это  было  уж  слишком,  и  дамы,  ободренные  хохотом   Клейли,   громко
рассмеялись. Слезы выступили у майора на  глазах,  и  его  отчаянный  кашель
прервался  самыми  отборными  ругательствами,  к  счастью,  непонятными  для
хозяев.
   Кончилось тем, что одна из девушек, сжалившись над  майором,  подала  ему
стакан воды.
   — Не хотите ли попробовать  еще  одну,  сеньор  полковник?  —  с  улыбкой
спросила донья Хоакина.
   —  Нет,  благодарю  вас,  сударыня,  —  отвечал  майор,  и  я   расслышал
подавленное, как бы подземное ругательство...
   В  дальнейшем   разговор   продолжался   по-английски.   Ошибки   сеньор,
пробовавших изъясняться на нашем языке, немало забавляли нас.
   После нескольких неудачных попыток объясняться по-английски Гвадалупе  не
без некоторой досады заявила:
   — Хотелось бы, чтоб  брат  поскорей  вернулся  домой:  он  лучше  владеет
английским.
   — А где он? — спросил я.
   — В город — Вера-Круц.
   — Когда же вы его ждете?
   — Сегодня ночью.
   — Да, — прибавила сеньора Хоакина. — Он отправился в город  на  несколько
дней к своему другу, но сегодня к вечеру мы ждем его.
   — Но как же он выберется из города? — с обычной своей  резкостью  буркнул
майор.
   — Что такое, сеньор? В чем дело?.. — взволновались сеньоры. Все они сразу
побледнели.
   — Но ведь он не сможет миновать пикеты, миледи, — развел руками майор.
   — Объясните нам, в чем дело, капитан? — беспокойно попросили хозяева.
   Всякие отговорки были бы бесполезны. Майор сжег корабли.
   — Мне очень больно, сеньоры, разочаровывать вас, — сказал он, — но боюсь,
что сегодня ваш брат вернуться не сможет.
   — Но почему же, капитан? Почему?
   — Потому что Вера-Круц со всех сторон окружен нашими  войсками,  и  ни  в
город, ни из города никого не пропускают.
   Если бы в гостиной дона Косме разорвался снаряд, то и он не  произвел  бы
такого действия, как эти слова. Не зная ничего о ходе войны,  семья  понятия
не имела о том, что наше появление отделяло ее  от  любимого  сына  и  брата
непроходимой преградой. В своем почти  полном  уединении  дон  Косме  и  его
близкие знали только то, что Мексика воюет с  Соединенными  Штатами,  но  им
казалось, что война идет  где-то  очень  далеко,  за  Рио-Гранде.  Они  даже
подозревали, что наш флот подошел  к  Вера-Круцу;  отдаленный  гром  орудий,
конечно, доносился до них. И все же им в голову не  приходило,  чтобы  город
был обложен нами с суши. Отчаяние матери и сестер было ужасно  и  стало  еще
невыносимее, когда они узнали то, чего  мы  не  могли  скрыть  от  них:  что
американское командование намеревалось бомбардировать город.
   В самый разгар горестной сцены неожиданно открылась дверь, и  в  гостиную
вбежал взволнованный слуга.
   — El norte! El norte! (Северный ветер!) — кричал он.
 
   Глава XIV
   СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР
 
   Ничего не понимая, мы бросились за  доном  Косме  в  аванзалу.  Когда  мы
поднялись наверх, нас поразило странное и величественное зрелище. Все кругом
резко изменилось. День, только  что  веселый  и  солнечный,  стал  мрачен  и
грозен. Небо потемнело и, казалось, было готово разразиться бурей.
   На северо-западе, на  Сьерра-Мадре,  дымилась  огромная  свинцовая  туча,
осевшая шапкой на вершине гор. От нее отрывались причудливые  клочья  туч  и
носились по небу, как если бы целое полчище демонов бури гневно гоняло бы их
во все стороны.
   Одна из  туч  нависла  над  снежной  вершиной  Орисавы,  словно  огромный
нетопырь над своей жертвой. Огромную тучу над Сьерра-Мадре прорезали молнии.
Они раскалывали небо во  всех  направлениях,  попадая  в  носившиеся  кругом
клочья, словно могучий властелин бури рассылал стремительных огневых гонцов.
   На востоке, подобно винтовым лестницам, ведущим  на  небо,  двигались  по
горизонту желтые песчаные смерчи.
   Ураган еще не достиг нашего ранчо. Деревья застыли в мрачном  и  зловещем
спокойствии, но отчаянный крик всех  птиц  —  лебедей,  попугаев,  павлинов,
искавших  убежище  в  густых  зарослях  олив,  —   предвещал   надвигавшуюся
катастрофу.
   Крупный дождь  забил  по  широким  листьям;  время  от  времени  налетали
внезапные и короткие порывы ветра, сотрясавшие перистую листву пальм.
   Длинные зеленые полосы листьев, резко рванувшись под ветром,  снова  тихо
обвисали прежним изящным изгибом.
   С севера приближался глухой шум, подобный отдаленному прибою, из леса  то
и дело доносился прерывистый хриплый лай волков и визг перепуганных обезьян.
   — Tara la casa! Tara la casa! (Прикрыть дом!) — закричал дон Косме.
   — Anda! Anda con los maeates! (Скорей там с веревками!) В  мгновение  ока
со всех сторон за стенами развернулись длинные пальмовые циновки,  скатанные
под  крышей  в  трубку.  Теперь  они  упали  и  одели  дом  плотной  стеной,
непроницаемой для дождя и ветра. Затем их крепко связали по углам,  а  концы
веревок прикрутили к стволам деревьев.
   — Теперь, сеньоры, все  готово,  —  сказал  дон  Косме.  —  Вернемтесь  в
гостиную.
   — Мне хотелось бы видеть, как  разразится  ураган,  —  ответил  я,  желая
предоставить хозяевам  возможность  наедине  обсудить  неприятное  известие,
принесенное нами.
   — Как вам угодно, капитан! Но только оставайтесь под прикрытием.
   — Черт знает, какая жара! — проворчал майор, отирая пот со своих  толстых
красных щек.
   — Через пять минут, сеньор полковник, вы озябнете. Теперь здесь сгустился
горячий воздух, но терпение: скоро ветер разгонит его.
   — А сколько времени продолжается норте? — спросил я.
   — Право, сеньор, сказать, сколько  времени  будет  свирепствовать  норте,
невозможно: иногда он бушует  по  нескольку  дней,  а  иногда  проносится  в
два-три часа. Похоже, что сейчас будет ураган. В таком случае это  будет  не
долго, но ужасно. Каррамба!..
   Резкий порыв холодного ветра пролетел, как  стрела.  За  ним  последовали
второй и третий: так по бурному океану прокатываются  три  могучих  вала.  И
наконец с долгим, яростным ревом  разразился  настоящий  ураган  —  могучий,
черный и пыльный, несущий на своих крыльях  оборванные  листья  и  испуганно
кричащих птиц.
   Оливы скрипели и трещали. Высокие пальмы склонялись и вновь выпрямлялись,
размахивая  своими  длинными  листьями,  словно  вымпелами.  Широкие  листья
платанов хлопали и шумели, а  потом  снова  обвисали,  пропустив  мимо  себя
бешеный порыв ветра.
   Грозовая туча заволокла  небо;  казалось,  все  пространство  заполнилось
густым туманом. Резкий запах серы захватывал  дух,  и  яркий  день  сменился
ночью.
   И вдруг поток огня прорезал  тьму.  Деревья  засверкали,  словно  объятые
пламенем, и снова погрузились во мрак.
   Еще раз вспыхнула молния, и грянул оглушительный гром, в котором потонули
все прочие звуки.
   Раскаты  грома  следовали  друг  за  другом,  черная  туча  раскалывалась
огненными стрелами, и яростный тропический ливень подобно лавине обрушивался
на землю.
   Он струился потоками и водопадами, но вся сила бури исчерпалась в  первом
порыве.
   Черная туча унеслась к югу, и сейчас же исчез пронзительный холод.
   — Vamos a bajar, senores! (Спуститесь вниз,  сеньоры!)  —  предложил  дон
Косме и проводил нас к лестнице.
   Клейли и майор взглянули  на  меня,  словно  спрашивая,  стоит  ли  идти.
Возвращаться в гостиную нам было неприятно  по  целому  ряду  причин.  Сцены
семейного горя всегда тягостны для посторонних. Но каково  было  видеть  это
горе нам — офицерам той самой армии, которая принесла с собою  несчастье.  В
нерешительности мы задержались на площадке.
   — Нет, сеньоры, надо зайти на минутку. Мы принесли тяжелую новость, мы  и
должны придумать какое-нибудь утешение. Идемте!
 
   Глава XV
   ОПЯТЬ ХОРОШАЯ ПОГОДА
 
   Вернувшись в гостиную к опечаленным дамам, мы  подробно  рассказали  дону
Косме о нашем десанте и осаде, подчеркивая полную  невозможность  пробраться
сквозь расположение американских войск.
   — И все-таки, дон Косме, — сказал я, — надежда есть. Кажется,  вы  можете
найти выход из положения.
   Мне пришло в голову, что такой  богатый  и  почтенный  испанец,  как  дон
Косме, мог бы связаться с городом через испанский военный корабль,  который,
как я видел, стоял близ Сан-Хуана.
   — О, скажите, капитан, скажите, какое средство вы придумали! — воскликнул
дон Косме.
   Дамы, услышав слово «надежда», тотчас подбежали ко мне.
   — В гавани Вера-Круц стоит испанский военный корабль.
   — Знаю, знаю! — оживленно отвечал дон Косме.
   — Ах, вы знаете!
   — О, да, — вмешалась Гвадалупе. — На борту этого корабля — дон Сант-Яго.
   — Дон Сант-Яго? — спросил я. — Кто это такой?
   — Наш родственник, капитан! — отвечал  дон  Косме.  —  Офицер  испанского
флота.
   Сам не знаю почему, но мне неприятно было слышать эти слова.
   — Итак, у вас есть друг на испанском корабле, — сказал я старшей  сестре.
— Отлично! Он сможет вернуть вам брата.
   Все кругом просияли. Дон Косме схватил меня за руку и  умолял  продолжать
поскорее.
   — Этому испанскому кораблю, — заговорил я, — конечно, разрешено  общаться
с городом. Вы должны немедленно отправиться на корабль и  с  помощью  вашего
друга еще до начала бомбардировки вызвать туда же сына. По-моему, это совсем
нетрудно: наши батареи еще не сформированы.
   — Сейчас же еду! — воскликнул дон Косме, вскакивая со стула. Дона Хоакина
и ее дочери побежали собирать вещи к отъезду. Сладкая надежда окрыляла их...
   — Но как же, сеньор, — сказал мне дон Косме, как только дамы вышли, — как
же мне пройти через ваши линии? Вы думаете, мне позволят ехать на корабль?
   — Мне придется проводить вас, дон Косме, — ответил я. — Очень  жаль,  что
долг не позволяет мне поехать с вами сейчас же.
   — О, сеньор! — горестно воскликнул испанец.
   — Я имею поручение достать для американской армии стадо мулов...
   — Мулов?!
   — Да. Как раз за ними мы и направлялись на луг, что по ту сторону леса.
   — Правильно, капитан: там не меньше сотни мулов. Все они мои. Берите  их,
пожалуйста.
   — Но мы хотим заплатить за них,  дон  Косме!  Майор  Блоссом  уполномочен
заключить с вами договор.
   — Как вам угодно, джентльмены. Но ведь вы будете возвращаться в лагерь по
старому пути и заедете за мной?
   — Конечно, — отвечал я, — и притом как можно скорее. А  далеко  до  этого
луга?
   — Не больше трех-четырех километров. Я поехал бы с вами, но... — Тут  дон
Косме словно бы заколебался, а затем подошел ко мне ближе и тихо  сказал:  —
Дело в том, сеньор капитан, что я был бы очень рад,  если  б  взяли  у  меня
мулов без моего согласия. Я несколько замешан в здешние  политические  дела;
Санта-Анна — мой враг, и, если я войду с вами в соглашение, он погубит меня.
   — Понимаю, — сказал я. — В таком случае,  дон  Косме,  мы  возьмем  ваших
мулов насильно, а вас самих приведем в американский  лагерь  пленником.  Так
мы, грубые янки, расплачиваемся за гостеприимство!
   — И отлично! — улыбнулся испанец. — Но  вы  остались  без  шпаги,  сеньор
капитан, — продолжал он. — Окажите мне честь принять вот эту.
   И он протянул мне рапиру толедской стали в золотых ножнах богатой чеканки
и с мексиканским гербом на рукоятке.
   —  Это  семейная  реликвия;  когда-то  эта  шпага  принадлежала  храброму
Гвадалупе Викториа.
   — О! — воскликнул я, принимая шпагу. — Поверьте, я сумею оценить ваш дар.
Благодарю вас, сеньор, благодарю вас!.. Ну, майор, можно отправляться?
   — Я вам дам проводника, сеньор капитан,  а  при  стаде  вы  найдете  моих
пастухов.  Пожалуйста,  заставьте  их  насильно  поймать  мулов.   Прощайте,
сеньоры!
   — Да свиданья, дон Косме!
   — Adios, capitan! Adios, adios! (Прощайте, капитан!)
   К этому времени дамы уже вернулись в комнату.  Я  протянул  руку  младшей
девушке. Она схватила ее и, как ребенок, прижала к сердцу. Гвадалупе же была
спокойна и даже сурова. Чем была вызвана разница в их поведении?
   В следующий момент мы уже поднимались по лестнице.
   — Экий счастливчик, черт! — ворчал майор.  —  Ради  этого  я  бы  и  сам,
пожалуй, согласился искупаться...
   — Обе, черт возьми, хороши, — сказал Клейли, — но я выбрал  бы  Марию  де
Ля-Люс...
 
   Глава XVI
   ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭКСПЕДИЦИИ И РАЗНООБРАЗНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
 
   Немало можно рассказать о том, как любовь овладевает  сердцем,  но  стоит
ли? Ведь каждый человек на собственном опыте познал ее могущество.
   Скажу коротко: я влюбился. Любовь поразила меня внезапно и подчинила меня
чарам красоты. Девушка была  прекрасна.  Но  черты  лица  и  весь  ее  облик
свидетельствовали не только о физической, но и нравственной красоте.
   Как забыть миндалевидные глаза  —  полуиндейские,  полумавританские  —  и
темный  пушок  над  губой,  нежный  овал  и  тонкие   губы?   Внешность   ее
свидетельствовала о незаурядном характере.
   Я почуял в Гвадалупе сильную натуру. То была  одна  из  девушек,  с  виду
женственных,  но  в  моменты  опасности  или  отчаяния  проявляющих  высокое
мужество.  Когда  ее  сестра  поймала  рыбку,  она  проявила  жалостливость,
доброту, попытка же выручить меня, когда я остался один на один с  кайманом,
служила доказательством смелости. Такие женщины, как  Гвадалупе,  готовы  на
самопожертвование и не отступят перед опасностью. Чего бы я не дал,  на  что
бы я не пошел, чтобы завоевать ее!
   С такими мыслями покинул я дом дона Косме.
   Я припоминал каждое  слово,  каждый  взгляд,  каждый  жест,  который  мог
окрылить меня надеждой.
   Как холодно вела она себя при прощании! Совсем иначе, чем сестра... В  ее
движениях было меньше девичьей порывистости, но именно это-то и обнадеживало
меня!..
   Вас удивляют мои выводы? Но опыт давно научил меня, что в одном в том  же
сердце  нередко  уживается  любовь  и  враждебность  к  одному  и  тому   же
человеку...
   Явная  суровость  девушки,  холодность,  которая  другого  привела  бы  в
отчаяние, для меня была даже добрым знаком.
   Но тут на моем горизонте появилась туча: я вспомнил о  доне  Сант-Яго,  и
тяжелое предчувствие омрачило мои мысли.
   — Дон Сант-Яго — морской офицер, очевидно, молодой, изящный!.. Нет,  нет!
Гвадалупе не соблазнишь одной красотой...
   Возраст и внешность дона Сант-Яго были созданием моей ревнивой  фантазии.
Ведь я успел узнать о нем только то, что он  служил  офицером  на  испанском
военном корабле и приходился сродни дону Косме.
   — Да, дон Сант-Яго на корабле... О, она, безусловно, интересуется им! Как
она  говорила  о  нем!  Как  вздрогнуло  сердце...  Проклятие!  Ведь  он   —
родственник, кузен... Терпеть не могу кузенов!
   Должно быть, эти последние слова я  произнес  вслух,  так  как  Линкольн,
шедший позади меня, приблизился и спросил:
   — Что вы говорите, капитан?
   — Нет, сержант, ничего, —  с  некоторым  смущением  ответил  я,  а  когда
Линкольн снова отстал, я услышал, как он шепнул соседу:
   — Какая муха укусила нашего Гарри?
   Сержант, очевидно, намекал на мою рассеянность  —  я  был  сам  не  свой,
двигался, как во сне, и несколько раз натыкался на колючие  кусты,  так  что
шаровары мои были в самом неприглядном состоянии.
   Тропинка вела нас по густому чапарралю, то поднимаясь на заросший мескито
и акациями песчаный холм, то сбегая в пересохшее русло, осененное пробковыми
дубами, чьи толстые узловатые стволы были увиты тысячами лиан. В двух  милях
от ранчо мы вышли на берег речки. По нашему предположению, то  был  один  из
притоков Хамэпы.
   Густой лес рос по берегам, деревья простирали ветви над  водой,  и  речка
таинственно журчала в глубокой тени...
   Крупные, гладкие листья  водяных  лилий  тихо  колыхались  на  стеклянных
струях.
   Голубели  пруды,  окаймленные  плакучими  ивами   и   зарослями   зеленых
кустарников, водяные растения высоко поднимались  над  поверхностью  вод;  я
видел прекрасный ирис  с  высоким,  прямым,  как  стрела,  стеблем,  который
кончался коричневым цилиндром, похожим на гренадерский султан...
   Мы подошли к берегу. Пеликан, спугнутый со  своего  уединенного  убежища,
взмыл на тяжелых крыльях и с резким криком скрылся  в  темном  лесу.  Кайман
мрачно погрузился в заросшую осокой  воду.  Обезьяны,  свисая  с  сучьев  на
цепких хвостах, раскачивались и оглашали воздух дикими, почти  человеческими
криками...
   Задержавшись на минуту, чтобы наполнить манерки водою, мы перешли реку  в
брод. Еще сотня шагов — и проводник, шедший впереди, закричал нам с холмика:
   — Mira la caballada! (Вон стадо!)
 
   Глава XVII
   КАК ЛОВЯТ БЫКОВ
 
   Продираясь  сквозь  заросли,  мы  поднялис