й конь и дорогое седло, покрытое нарядным чепраком, указывали  на
то, что это командир отряда.
   Королевские кирасиры! В парке сэра Мармадьюка Уэда! Что им  здесь  нужно?
Какое у них может быть дело в замке? Они явно направляются к дому.
   Этот вопрос был у всех на устах, но никто не  мог  на  него  ответить,  а
меньше всех сам сэр Мармадьюк Уэд.
   Никто уже не думал о плясках; и танцоры и зрители  -  все  столпились  на
валу и, глядя на аллею, ведущую к замку, с  недоумением  спрашивали  друг  у
друга, что означает эта странная интермедия, не предусмотренная  праздничной
программой.
   Но тут рожок снова протрубил "смирно!", и  кирасиры,  повинуясь  сигналу,
остановили коней.
   Головная часть отряда в это время находилась уже недалеко от вала, по  ту
сторону рва, и толпе, стоявшей на валу, был отчетливо слышен  разговор  двух
офицеров.
   - Послушайте, Стаббс, что там такое  происходит?  -  крикнул  капитан  и,
отъехав на несколько шагов от отряда, указал рукой на площадку за  валом.  -
Как по-вашему, что они там делают, эти поселяне?
   - Понятия не имею, - отвечал корнет.
   - Посмотрите, как вырядились, точно на праздник. Что  это,  Троицын  день
или Майский праздник?
   - Не может быть! Не время! Никак невозможно! - отвечал корнет.
   - Клянусь Венерой, тут есть очень  недурные  девчонки!  А  пожалуй,  наша
квартира окажется не такой уж скучной!
   - Нет-нет! Клянусь честью, скучать не придется!
   - А ну-ка, подъезжайте поближе  и  спросите  их,  какого  черта  они  тут
делают.
   Корнет, пришпорив коня, поскакал к валу  и,  остановившись  в  пятидесяти
шагах, крикнул, повторив слово в слово приказание капитана:
   - Какого черта вы тут делаете?
   Разумеется, на такой грубый вопрос ни сэр Мармадьюк Уэд, да  и  никто  из
стоявших рядом с ним не нашел  нужным  ответить.  Однако  кое-кто  из  толпы
крикнул:
   - Мы собрались на праздник!.. Празднуем день рождения!
   - Ах, вот оно что! - пробормотал корнет и, повернувшись, поскакал обратно
сообщить об этом своему командиру.
   - А не пойти ли нам познакомиться с  ними?  -  сказал  капитан,  выслушав
Стаббса. -Посмотрим на бэкингемских красоток в их праздничных  нарядах.  Что
вы на это скажете, Стаббс?
   - Недурно, - коротко ответил корнет.
   - Allons, как говорят французы!  Может  быть,  там  и  найдется  для  нас
что-нибудь, ради чего стоит карабкаться на этот вал. Как говорят во Франции,
nous verrons < Allons! Nous verrons (франц.) - Пойдем! Посмотрим!>!
   Приказав отряду спешиться и остаться на месте, офицеры соскочили с  коней
и, сдав их на попечение вестовым, полезли оба  как  были,  в  своих  тяжелых
доспехах, вверх по крутому откосу на площадку за древнегерманским валом.

Глава 18
ВЫЗОВ

   - Так, так, добрые люди! Значит, вы  собрались  на  праздник!  -  говорил
Скэрти, пробираясь со своим спутником сквозь толпу, запрудившую вал. - Лучше
и не придумаешь в  такую  замечательную  погоду,  когда  над  головой  синее
безоблачное небо, а кругом зеленые деревья. Но мы  не  хотим  мешать  вашему
идиллическому веселью. Продолжайте ваши игры и  пляски.  Я  надеюсь,  вы  не
возражаете, если мы останемся здесь в качестве ваших зрителей?
   - Нет! Нет! - раздались возгласы. - Милости просим, оставайтесь, мы очень
вам рады!
   И, подтверждая свое согласие дружелюбными шутками, радушная  толпа  снова
устремилась на площадку, а офицеры, взявшись под руку, пошли за нею  следом,
сопровождаемые кучкой  любопытных,  которые  с  интересом  глазели  на  этих
закованных с ног до головы в доспехи неожиданных пришельцев.
   Сэр Мармадьюк со своими друзьями снова расположились на валу, недалеко от
той насыпи, по которой поднялись офицеры. А те, в свою очередь,  разгуливали
по площадке,  отпуская  остроты  и  бесцеремонно  заигрывая  с  молоденькими
поселянками, попадавшимися им на пути.
   Хозяин замка счел за благо не замечать незваных гостей. Он слышал  грубый
вопрос корнета,  а  также  отрывки  разговора,  происходившего  между  двумя
офицерами, и решил не обращать на них внимания до тех пор, пока они сами  не
удосужатся объяснить свое присутствие в его парке.
   Он распорядился возобновить пляски, и группы  танцоров  с  развевающимися
лентами и звенящими колокольчиками снова закружились на лужайке перед  валом
в замысловатых фигурах старинного танца.
   - Клянусь Терпсихорой < Терпсихора -  в  древнегреческой  мифологии  муза
танца.>, а ведь это пляска из Робина Гуда! - воскликнул  капитан  кирасиров,
вглядываясь издали в движения танцующих и в их костюмы. -  Уж  и  не  помню,
когда я видел ее в последний раз!
   - А я так и никогда в жизни не видел, только на сцене, - заметил  Стаббс.
- А это что - то же самое?
   В самом деле, где это было видеть Стаббсу! Он родился в приюте и  рос  на
улицах Лондона.
   - Да нет, не совсем то же самое, но, насколько мне помнится, похоже...  -
задумчиво протянул капитан. - Давайте-ка подойдем поближе, посмотрим!
   И, ускорив шаг, оба офицера очутились скоро у самого  края  площадки.  Не
обращая ни малейшего внимания  на  избранную  публику,  расположившуюся  под
навесом на валу, они  тут  же  начали  отпускать  вольные  шутки  по  адресу
танцующих.
   Кое-кто из них отвечал офицерам не без ехидства, в особенности  Маленький
Джон и веселый монах, которые, видимо, были не  прочь  позубоскалить  и,  не
стесняясь, отпускали шутки по адресу бесцеремонных пришельцев.
   Смелый  Робин,  несколько  грубоватый  парень,  изображающий  шервудского
героя, сохранял невозмутимое равнодушие и пропускал мимо ушей их остроты,  в
особенности после  того,  как  он  заметил,  что  капитан  кирасиров  следит
загоревшимся взором за каждым движением смуглой красотки Марианны.
   Однако чувствительному сердцу  мнимого  разбойника  суждено  было  тяжкое
испытание. Все это случилось мгновенно. Когда  Марианна  в  одной  из  своих
самых замысловатых фигур случайно оказалась против  капитана  кирасиров,  он
вдруг наклонился и, грубо схватив ее за талию, воскликнул:
   - Браво, браво, прекрасная Марианна! Позволь изнывающему от жажды солдату
вкусить нектар с твоих сочных губок! - И, не  дожидаясь  согласия,  которого
ему, разумеется, и не дали бы, он поднял  забрало  и  жадно  прильнул  к  ее
устам.
   В ту же минуту Марианна изо всех сил ударила его кулаком по лицу, но  это
ничуть не огорчило и не охладило пылкого офицера; он отвечал на это  дерзким
хохотом, к которому тотчас же присоединился корнет, а также и  некоторые  из
стоявших тут же зрителей, не отличавшихся излишней щепетильностью.
   Однако кое-кто отнесся к этому не так шутливо. Кругом слышались возгласы:
"Позор!", "Проучи его!", "Дай ему хорошенько, Робин!" И среди смеющихся  лиц
там и сям виднелись лица, пылавшие гневом.
   Излюбленный народный герой отнюдь не нуждался в этом поощрении. Не  помня
себя  от  ревности  и  обиды  за  свою  возлюбленную,  подвергшуюся   такому
оскорблению, он выскочил из круга  и,  замахнувшись  луком,  -  единственное
оружие, которое у него было в руках, - изо  всех  сил  ударил  им  по  шлему
капитана; тот невольно пошатнулся от его  удара  и  с  трудом  удержался  на
ногах.
   - Вот тебе, получай, чертова кукла! - крикнул Робин, обрушившись на него.
- Да не лезь в другой раз со своими погаными поцелуями, а то и  не  так  еще
получишь!
   - Подлый холуй! - вскричал кирасир, побагровев от ярости. - Если  бы  мне
не жаль было марать о тебя шпагу, я бы  проткнул  тебя  насквозь  и  повесил
коптить! Вон с моих глаз, грязный холуй, а то как бы я нечаянно не  выпустил
из тебя дух!
   И, выхватив шпагу, он приставил ее острием к груди смелого Робина.
   Наступила мертвая тишина, и вдруг чей-то голос в толпе крикнул:
   - Вот нашелся человек, который проучит его!
   И все тотчас же повернулись к помосту, где  стояла  "избранная  публика".
Среди кавалеров произошло какое-то движение, и один из них,  отделившись  от
остальных, ринулся вниз по откосу и мигом очутился на площадке.
   Ему надо было пробежать всего каких-нибудь  десять-двенадцать  шагов,  и,
прежде чем мнимый разбойник из Шервудского леса  и  его  закованный  в  латы
противник успели прийти в себя и двинуться с места, он уже стоял между ними.
   Кирасир только тогда понял, что  перед  ним  стоит  достойный  противник,
когда блестящее лезвие, скрестившись с его шпагой, высекло искры  из  стали;
он поднял глаза и увидел  перед  собой  не  простого  парня  в  крестьянской
одежде, а изящного кавалера в расшитом камзоле, не уступающего ему ни  своим
оружием, ни своей решимостью.
   Это неожиданное вмешательство так ошеломило толпу,  что  она  застыла  на
месте, словно завороженная. И только  спустя  несколько  секунд  там  и  сям
послышался одобрительный шепот и вслед за ним громкие возгласы: "Ура Черному
Всаднику!"
   Капитан кирасиров тоже, казалось, остолбенел от неожиданности, но  быстро
пришел в себя. Скэрти был хвастун и наглец, но он отнюдь не  был  трусом;  к
тому же обстоятельства были таковы, что даже и трус вынужден был бы проявить
мужество. Хотя он все еще был несколько под хмельком, он чувствовал, что  на
него устремлены сотни женских глаз; знатные светские дамы стояли на валу под
навесом, всего в каких-нибудь десяти  шагах  от  него,  и,  хотя  Скэрти  из
каких-то своих тайных соображений делал вид, что не замечает их присутствия,
он знал, что они прекрасно видят все, что здесь происходит. Ясно, что он  не
имел ни малейшего желания оказаться трусом в их глазах.
   Возможно, что не только внезапное появление противника, но и самый  облик
этого человека заставил его в первую минуту  растеряться  от  неожиданности,
ибо в этом противнике Скэрти узнал того самого всадника, который накануне  у
постоялого двора так дерзко провозгласил тост "За народ".
   Он не забыл этого оскорбления, а теперь вторичный вызов незнакомца привел
его в такое бешенство, что у него на  секунду  отнялся  язык  и  он  не  мог
выговорить ни слова.
   - Так это ты, подлый изменник, ты! - наконец вымолвил он,  когда  к  нему
вернулся дар речи.
   - Изменник или нет, - невозмутимо отвечал кавалер,  -  я  требую  от  вас
удовлетворения за вашу недостойную выходку, которой вы оскорбили собравшееся
здесь общество порядочных и заслуживающих  уважения  людей.  Ваши  развязные
манеры, может быть, и сходят вам во Фландрии, где вы, надо полагать,  давали
им полную волю, но я научу  вас  вести  себя  иначе  по  отношению  к  нашим
английским девушкам!
   - А кто вы такой, что собираетесь учить меня?
   - Не подлый холуй, капитан Ричард Скэрти! Не  думайте,  что  вам  удастся
отвертеться с помощью этих трусливых уверток! Вы  будете  драться,  или  вам
придется извиниться!
   - Извиниться! -  в  ярости  закричал  кирасир.  -  Капитан  Скэрти  будет
извиняться!  Ха-ха-ха!..  Вы  слышите,  корнет  Стаббс?   Вам   когда-нибудь
приходилось видеть, чтобы я перед кем-нибудь извинялся?
   - Никогда, клянусь честью! - отвечал Стаббс.
   - В таком случае, пеняйте на себя, - сказал кавалер, становясь в позицию,
чтобы начать поединок.
   - Нет-нет! - вскричала Марианна, бросаясь к Голтсперу  и  словно  пытаясь
загородить его своим телом. - Так не годится, это нечестно, сэр! Он в латах,
а вы...
   - Нечестно! Нечестно! - послышалось со всех сторон,  и  в  ту  же  минуту
какой-то рослый человек свирепого  вида,  с  всклокоченной  черной  бородой,
расталкивая толпу, протиснулся на площадку.
   - Не годится это, мистер Генри! - крикнул бородач, подбегая к  Голтсперу.
- Не дело это - так рисковать! Я знаю, вам нипочем  одолеть  в  честном  бою
любого из здешнего края, да, пожалуй что, из всей Англии! Ну, а  так-то  оно
нечестно выходит. Пусть господии  солдатский  капитан  скинет  с  себя  свои
стальные нашлепки, тогда это будет по-честному. Разве не правда, товарищи?
   Все стоявшие кругом дружно закричали:
   - По-честному! По-честному! Заставить офицера снять латы!
   - Совершенно верно, - сказал подошедший Уолтер  Уэд.  -  В  поединке  для
обеих сторон условия должны быть равны. Разумеется, капитан  Скэрти,  вы  не
станете возражать против этого?
   - Мне не требуется никаких привилегий, - отвечал капитан кирасиров. -  Он
может поступать, как ему угодно, но я ни за что не сниму с себя доспехов!
   - В таком случае, ваш противник тоже должен надеть доспехи, - заявил один
из кавалеров, подошедших вместе с Уолтером. - Поединок не может  состояться,
пока это не будет сделано.
   - Нет, нет! - подхватили в толпе. - Драться так драться обоим в латах!
   - Может быть, этот джентльмен, - сказал один из  кавалеров,  указывая  на
корнета, -  не  откажется  одолжить  для  этого  случая  свои  доспехи?  Это
упростило бы дело. Размер, кажется, более или менее подходящий.
   Стаббс взглянул на капитана, словно спрашивая его: не давать?
   -  Дайте,  пусть  надевает,  -  сказал  Скэрти,  понимая,  что  с   таким
предложением вряд ли можно не согласиться.
   - Пожалуйста, пусть надевает, - повторил корнет и тотчас же начал снимать
с себя доспехи.
   Немало  нашлось  услужливых  рук  помочь  Генри  Голтсперу  облачиться  в
защитную броню, и через  несколько  минут  он  уже  был  в  стальной  кирасе
корнета, с пристегнутыми к ней нагрудными и наплечными латами; руки его были
защищены стальными нарукавниками;  а  стальные  поножи,  прикрывавшие  ноги,
соединялись с набедренником. Все это оказалось ему как нельзя  более  впору,
словно было сделано по его мерке.
   Оставалось  надеть  только  шлем,  который  чья-то  дружеская  рука   уже
собиралась водрузить ему на голову.
   - Нет, - сказал Голтспер, отстраняя шлем, - я предпочитаю остаться в моей
шляпе! - И, указывая на трофей, красующийся на ее полях, он добавил:  -  Это
будет мне надежной  защитой!  Здесь  было  нанесено  оскорбление  английской
девушке, и - да будет  мне  порукой  эта  девичья  перчатка!  -  я  заставлю
ответить за это оскорбление!
   - Не полагайтесь так на ваш изящный  трофей!  -  с  язвительной  усмешкой
сказал Скэрти. - Не пройдет и минуты, как  я  сниму  эту  перчатку  с  вашей
шляпы, и она  будет  красоваться  на  моем  шлеме.  И,  надо  полагать,  она
достанется мне более честным путем, чем досталась вам.
   - Не стоит говорить, как она достанется вам, пока вы еще не завладели ею,
- спокойно отвечал Голтспер. - А вам, должно  быть,  и  впрямь  не  терпится
заполучить этот трофей! - насмешливо продолжал он. - Ведь надо же возместить
чем-то рыцарские шпоры, оставленные вами у Ньюбернского брода.
   Ньюбернский брод... Одно напоминание о нем приводило в бешенство  Скэрти.
Он был в рядах той пятитысячной конницы, которая  под  командованием  Конуэя
позорно бежала из-под Тийна и посеяла такую панику в английской  армии,  что
она ринулась вслед за нею сломя голову и отступала,  не  останавливаясь,  до
самых отдаленных графств Йоркшира. В тот раз на постоялом дворе Голтспер уже
напоминал ему об этом  позорном  бегстве,  но  сейчас,  когда  он  осмелился
бросить ему это напоминание  вторично,  перед  всей  этой  громадной  толпой
соотечественников, перед его  собственными  подчиненными  -  ибо  многие  из
солдат уже успели проникнуть на площадку, - а главное, перед этой изысканной
светской  публикой,  стоявшей  под  навесом  на  валу,  -  это  было   такое
неслыханное оскорбление, какому  еще  никогда  не  приходилось  подвергаться
Скэрти.
   Лицо его потемнело, словно вся кровь бросилась ему в голову.
   - Подлый болтун! - прошипел  он,  стиснув  посиневшие  губы.  -  Скоро  я
заставлю замолкнуть твой лживый язык! Щит капитана Скэрти не запятнан ничем,
кроме крови его врагов и врагов его  короля!  Скоро  он  обагрится  и  твоей
кровью!
   - Начнем! - вскричал Голтспер, потрясая шпагой. - Я здесь  не  для  того,
чтобы состязаться в краснобайстве! В этом  искусстве  достойный  королевский
слуга Скэрти, несомненно, превосходит меня. Поговорим на шпагах! Вы  готовы,
сэр?
   - Нет! - отвечал Скэрти.
   - Нет? - с удивлением переспросил его противник. - Как это надо...
   - Капитан Скэрти - кирасир. Он не дерется пешим.
   - Вам сделан вызов, капитан, - поддержал  Стаббс.  -  Вам  и  принадлежит
право выбора.
   - Мы будем драться на конях.
   - Приношу вам свою благодарность, джентльмены! - очень довольный, отвечал
Голтспер. - Я не надеялся, что вы пойдете навстречу моим желаниям.  Итак,  с
вашего любезного разрешения, деремся на конях!
   - Коня! - крикнул Скэрти стоявшему невдалеке кирасиру. - Живо! Ведите его
сюда и гоните весь этот сброд!
   Это приказание оказалось излишним. Как только в толпе стало известно, что
поединок состоится на конях, народ бросился врассыпную с площадки к  откосам
вала. Все старались забраться повыше,  чтобы  насладиться  этим  необычайным
зрелищем, которое даже и в те рыцарские времена можно было  увидеть  не  так
часто.

Глава 19
ВСТУПЛЕНИЕ

   С  вершины  вала,  где  стояла  избранная   публика,   за   всеми   этими
приготовлениями к поединку следили с не меньшим интересом,  но  отношение  к
нему было далеко не одинаковое.
   - Вот  это  замечательно!  -  воскликнула  Дороти  Дэйрелл,  когда  шпага
Голтспера скрестилась со шпагой капитана. - Куда лучше, чем народные пляски!
Вот это как раз то, что я люблю! Неожиданная  интермедия!  Сверх  программы!
Неужели мы увидим настоящий поединок?!
   Лора Лавлейс невольно вздрогнула, услышав эти слова.
   - Ах,  Дороти  Дэйрелл,  как  вы  можете  этим  шутить!  -  сказала  она,
оборачиваясь к ней и глядя на нее укоризненно.  -  Вы  же  не  хотите  этого
всерьез? Это так страшно!
   - Вот этого-то я и хочу, крошка Лавлейс! Я  вовсе  и  не  думала  шутить.
Уверяю вас, я говорю совершенно серьезно.
   - Неужели вы можете хотеть, чтобы пролилась кровь?
   - А почему бы и нет? Не все ли  мне  равно,  лишь  бы  это  была  не  моя
собственная кровь или кровь кого-нибудь из моих друзей! Ха-ха-ха! Какое  нам
с вами дело до них обоих? Я их не знаю -  ни  того,  ни  другого.  Если  они
поссорились друг с другом, пусть  дерутся.  Пусть  хоть  убьют  друг  друга!
Мне-то что!
   "Бесчувственное существо!" - подумала Лора и отвернулась, не  ответив  ни
слова.
   Марион Уэд слышала этот разговор, но она  была  так  поглощена  тем,  что
происходило внизу, на площадке, что не  обратила  внимания  на  бессердечные
слова Дороти. Она сейчас забыла даже о своих ревнивых подозрениях, и  только
мучительное чувство страха за  любимого  человека  заставляло  сжиматься  ее
сердце.
   - Боже мой! - шептала она, прижимая к груди судорожно сплетенные руки.  -
А что, если его убьют? Уолтер! Милый Уолтер! - чуть  ли  не  со  слезами  на
глазах обратилась она к брату. - Пойди, останови их! Скажи ему... скажи  им,
что они не должны драться... Ведь ты не допустишь  этого,  папа,  ты  можешь
остановить их!
   - Может быть, я и не смогу  остановить  их,  -  сказал  Уолтер,  поспешно
покидая кружок знакомых кавалеров  и  дам,  -  но  я  пойду  туда...  Ты  не
возражаешь, отец? Мистер Голтспер там один, и, быть может,  ему  понадобится
друг.
   - Иди, сын мой! - отвечал сэр Мармадьюк, горячо одобряя благородный порыв
своего сына. - Кто бы он ни был, это наш гость, и  он  взял  тебя  под  свою
защиту в дороге. Если они решили драться,  позаботься,  чтобы  у  него  были
равные условия с его противником. Это должен быть честный поединок.
   - Не беспокойся, отец! - крикнул Уолтер, сбегая с вала. - А  если  только
этот пьяный корнет попробует вмешаться, - пробормотал он, - я  сумею  с  ним
поговорить, и это будет совсем не такой разговор, как вчера!
   С  твердым  намерением  привести  в  исполнение  эту  угрозу  бывший  паж
пробирался сквозь толпу, и за ним следовали еще несколько человек, которые -
быть может, совсем из  других  побуждений  -  стремились  попасть  на  место
поединка.
   - Полно,  вам  не  к  лицу  такая  чувствительность,  дорогая  Марион!  -
многозначительно понизив голос, промолвила Дороти. - Чего нам  беспокоиться?
Не из-за вас же они собираются дратьс