ой  масти,  только  около  носа   и   лба   атласистая   кожа   отливала
медно-красноватым оттенком цвета янтаря. Если бы хвост коня был  опущен,  он
коснулся бы земли, но, вытянутый по  диагонали,  он  плавно  покачивался  из
стороны в сторону на каждом шагу. А когда всадник пускал  коня  вскачь,  тот
летел, распустив хвост веером вровень со спиной.
   Пятнистая шкура  южноамериканского  ягуара  на  алой  подкладке  украшала
седло, через луку которого были перекинуты  две  кобуры,  покрытые  пушистой
блестящей шкурой североамериканского бобра.
   У этого прекрасного скакуна  было  имя,  -  Уолтер  слышал,  как  всадник
обращался к нему. Когда юный паж подъехал, окликнутый всадником, конь стоял,
опустив голову, и нетерпеливо рыл землю копытом. Быстрая скачка  разгорячила
его, и всадник успокаивал коня, ласково поглаживая его по атласному загривку
затянутой в перчатку рукой, и, обращаясь к нему, как к другу, называл его по
имени - Хьюберт.
   Черный Всадник первым нарушил это молчание:
   - Вы Уолтер Уэд - сын сэра Мармадьюка Уэда из Бэлстрод Парка?
   - Да, - ответил юный паж, не скрывая своего удивления. - Откуда вы знаете
мое имя, сэр?
   - Я слышал его из ваших собственных уст.
   - Из моих уст! Но когда же,  разрешите  спросить?  -  воскликнул  Уолтер,
всматриваясь с любопытством в  лицо  незнакомца.  -  Я  не  помню,  чтобы  я
когда-нибудь имел честь встречаться с вами раньше.
   - Всего каких-нибудь полчаса назад. Вы забыли, юный сэр, что  вы  назвали
свое имя в моем присутствии.
   - Ax, да, правда! Значит, вы подъехали как раз, когда...
   - Я подъехал как раз в тот момент,  когда  вы  назвали  себя.  Сыну  сэра
Мармадмока Уэда незачем скрывать свое имя. Он может только гордиться им.
   - Благодарю вас от имени моего отца. Вы знаете его, сэр?
   - Я видел его и знаю, какой он пользуется  славой,  -  задумчиво  ответил
незнакомец. -А вы служите при дворе? - спросил он после некоторого молчания.
   - Больше не служу. Покончил со своей службой сегодня утром.
   - Подали в отставку?
   - Мой отец пожелал, чтобы я вернулся домой.
   - Вот как! А по какой же причине? Простите, что я  позволяю  себе  задать
вам этот вопрос.
   - Я охотно сообщил бы вам причину, - простодушно отвечал молодой  паж,  -
да, признаться, я и сам ее не знаю. Знаю только, что отец написал  королю  и
просил его разрешить мне вернуться домой; король дал разрешение, но  у  меня
есть основания думать, что это вызвало неудовольствие его величества, потому
что при прощании король был очень разгневан на  меня  или,  может  быть,  не
столько на меня, сколько на моего отца.
   Незнакомец, выслушав рассказ бывшего придворного, не  только  не  выразил
сочувствия или сожаления  своему  спутнику,  а,  наоборот,  обнаружил  явные
признаки удовлетворения.
   - Пока все хорошо! - пробормотал он про себя. - Он  безусловно  на  нашей
стороне. В этом его спасение.
   Уолтеру, хотя он и услышал эти слова, смысл их остался непонятен.
   - По-видимому, у вашего батюшки были  важные  причины  поступить  так,  -
продолжал незнакомец. - И можно не сомневаться, мастер Уолтер, что он сделал
это для вашего блага, хотя вам, может быть, и  не  очень  приятно  променять
веселую жизнь в королевском дворце на тихую деревенскую жизнь.
   - Напротив! - воскликнул юноша. - Я только и  мечтал  об  этом!  Я  люблю
охоту с соколом и с  собакой,  а  не  такие  торжественные  выезды,  как  на
королевской охоте, когда женщины своим визгом распугивают  дичь,  -  нет,  я
люблю спокойно бродить среди холмов один или с  кем-нибудь  из  друзей.  Это
действительно удовольствие!
   - Вот как! - улыбнулся незнакомец.  -  Какая  непростительная  ересь  для
придворного! Не странно ли из  уст  пажа  услышать  такой  пренебрежительный
отзыв о женщинах, а тем более о придворных дамах? Ведь  фрейлины  все  такие
красотки, не правда ли? Я  слышал,  что  наша  француженка-королева  нарочно
окружает себя красавицами. Говорят, у нее их целая свита.
   -  Раскрашенные  куклы!  -  презрительно  заметил  бывший  придворный.  -
Наряженные по французской моде. Мне больше по душе наши англичанки,  которые
выросли в деревне, у которых румянец во всю щеку и хоть немножко стыдливости
в душе. Потому что, клянусь честью, сэр, у этих придворных дам нет ни  того,
ни другого, все сплошная подделка!
   - Браво, браво! - воскликнул незнакомец. - Пожалуй, вы могли бы  прослыть
критиком при дворе, а не придворным. Что ж, я рад услышать  мои  собственные
мысли в таком красноречивом выражении. И мне больше по душе наши  английские
девушки, которые растут на чистом деревенском воздухе.
   - Ах, вот это хорошо! - пылко воскликнул юный Уолтер.
   - Ну что же, здесь, среди этих Чилтернских холмов,  вы  встретите  немало
таких девушек. И среди них даже наверно найдутся  и  ваши  знакомые,  мастер
Уэд. И может быть, даже сейчас перед вашим взором стоит чей-то милый  образ?
Признайтесь! Ха-ха-ха!
   Уолтер густо покраснел и, запинаясь, пробормотал что-то невнятное.
   - Простите меня! - спохватившись, воскликнул всадник, перестав  смеяться.
- Я вовсе не хотел ничего у вас выпытывать, я не имею на это  права.  Боюсь,
что вы считаете меня слишком бесцеремонным.
   - О нет, что вы! - отвечал Уолтер, чувствовавший себя так  непринужденно,
что ему даже не могло прийти в голову обидеться на своего собеседника.
   - Но, может быть, вы сочтете простительным такое любопытство приезжего, -
продолжал Черный Всадник. - Я поселился  в  этих  краях  совсем  недавно,  и
вполне естественно, что мне хочется побольше знать о своих соседях. Если  вы
обещаете не обижаться, я позволю себе смелость задать вам один вопрос.
   - Я не обижусь ни на один вопрос, с  которым  благородный  человек  может
обратиться к другому. Ведь вы дворянин, сэр?
   - Я был воспитан, как дворянин, и хотя я  лишился  -  или,  вернее,  меня
лишили - состояния, приличествующего этому званию, я надеюсь, что не утратил
на него права. Вопрос, который я собираюсь вам задать, покажется  вам  очень
обыденным после такого сложного вступления. Я  только  хотел  узнать:  вы  -
единственный сын, у вашего отца нет больше детей?
   - Нет, как же, есть! - с готовностью отвечал юноша. - У меня есть  сестра
- сестра Марион.
   - Взрослая, как и вы?
   - Теперь уж наверное - да. Она была  еще  не  совсем  взрослой,  когда  я
виделся с ней последний раз. Это было больше двух лет назад,  на  Рождество.
Она старше и я даже не удивлюсь, если  она  теперь  окажется  выше  меня.  Я
слышал, что она очень выросла, чуть не на голову выше Лоры.
   - Лоры? А кто эта Лора?
   - Лора Лавлейс - это моя кузина, сэр.
   "Так, значит, его сестра - это Марион. Я так и думал. Марион  Уэд.  Какое
чудесное имя! Как гордо оно звучит и как оно подходит ко  всему  ее  смелому
облику! Марион! Вот  я  теперь  знаю  имя  той,  кого  я  уже  столько  дней
боготворю, кто столько дней..."
   -  Моя  кузина,  -  простодушно  продолжал  юный  паж,  перебивая  пылкие
размышления своего спутника, - также выросла в нашей семье.  Она  уже  давно
живет с нами в Бэлстрод Парке и, я думаю,  останется  с  нами  до  тех  пор,
пока...
   Тут наследник Бэлстрода запнулся, словно не совсем  уверенный,  до  каких
пор продлится пребывание его кузины в Бэлстрод Парке и окончится ли оно...
   - Так до каких же пор? - спросил всадник с многозначительной  улыбкой.  -
Пока что?..
   - Право, не знаю, сэр,  -  пробормотал  Уолтер  смущенно.  -  Я  не  могу
сказать, сколько времени наша кузина захочет  жить  с  нами.  Но  когда  она
достигнет совершеннолетия, ее может вызвать опекун. Папа не ее опекун.
   - Ах, мастер Уолтер Уэд, бьюсь об заклад, что еще до совершеннолетия мисс
Лора Лавлейс сама  выберет  себе  опекуна  -  и  такого,  который  не  будет
возражать против ее пребывания в Бэлстроде до конца ее жизни! Xa-xa-xa!
   И тут, вместо того, чтобы возмутиться, кузен Лоры Лавлейс тоже засмеялся,
очень довольный. В этом намеке  незнакомца  было  что-то  очень  приятное  и
обнадеживающее.
   Так  незаметно  за  этим  шутливым  разговором  путешественники  достигли
вершины холма и поехали дальше по довольно глухой местности,  известной  под
названием Джеррет Хис.

Глава 9
СТОЙ, НИ С МЕСТА!

   Джеррет Хис, ныне обширное пастбище, представляло собою  в  то  время,  о
котором мы пишем, пустынную местность, расположенную  на  возвышенной  части
Чилтернских  холмов.  Начинаясь  от  вершины  Красного  Холма,  это   плато,
замкнутое с двух сторон живописными долинами Челфонт и Фулмир,  простирается
на много миль к западу.
   В те времена только в этих соседних долинах и можно было заметить  редкие
селения. В Челфонте находилась усадьба Челфонт Хаус с одноименной  деревней;
по другую сторону плоскогорья, укрывшись под сенью вековых деревьев,  лежала
усадьба Фулмир. А  еще  на  две  мили  дальше,  к  западу,  там,  где  плато
прерывается рядом волнообразных холмов, стоял великолепный  замок  Бэлстрод,
родовое владение сэра Мармадьюка Уэда.
   Равнина, раскинувшаяся между этими  тремя  владениями,  не  носила  почти
никаких признаков жилья. Самое название  -  Джеррет  Хис  -  указывало,  что
представляла собой эта безлюдная местность. Это была пустынная  равнина,  по
которой никогда не проходил плуг, густо заросшая вереском и дроком.  Кое-где
изредка попадались низкорослые рощицы, перелески,  где  среди  остролиста  и
можжевельника одиноко торчали белые и черные березы; но  по  обеим  сторонам
плато склоны долин были покрыты густым буковым лесом.
   Через  эту  пустынную  равнину  проходила  большая  королевская   дорога,
соединяющая Лондон с Оксфордом; далее она шла мимо Бэлстрод Парка до  города
Биконсфилда.
   Поперек Джеррет Хис шли еще две дороги;  одна  из  них  вела  от  усадьбы
Фулмир к селению Челфонт,  другая  соединяла  Челфонт  с  селениями  Сток  и
Виндзор. Но это были не столько дороги, сколько тропки для вьючных  лошадей,
петляющие среди деревьев и зарослей дрока. Проселок  от  Стока  до  Челфонта
считался наиболее оживленным; на склоне плато, обращенном к Челфонту, стояла
харчевня  "Вьючная  лошадь",  казалось  бы,  знаменующая  собой  движение  и
торговлю, но ни то, ни другое не отличалось бойкостью, а о  харчевне  ходила
худая слава.
   Но как бы там ни было, это был единственный признак жилья в Джеррет  Хис,
если не считать старой,  развалившейся  хижины  у  края  проезжей  дороги  в
Лондон, как раз в том месте, где она поворачивает к западу от Красного Холма
и выходит на плато.
   В этой хижине уже давно никто не жил. Крыша у нее давно  обвалилась;  это
было не жилье, а развалина.  Небольшой  пустырь  перед  ней,  через  который
теперь проходила дорога, когда-то, возможно, был садом, но теперь весь порос
дроком и кустарником и только тем и отличался от окружающей густой чащи, что
кусты здесь еще не успели сойтись сплошной стеной.
   Странно, как могло кому-то прийти в голову построить дом в  таком  месте!
Больше чем на милю вокруг  не  было  никакого  жилья,  ближайшим  в  сторону
Челфонта была та самая подозрительная харчевня "Вьючная лошадь". Быть может,
именно эта уединенность и прельстила чудака хозяина построить себе жилище  в
таком месте.
   Но, так или иначе, это было жалкое  жилище.  Даже  если  бы  белый  дымок
поднимался из его глиняной трубы, все равно  оно  казалось  бы  угрюмым.  Но
сейчас, когда оно превратилось в развалины, когда крыша  его  обрушилась,  а
стены заросли сорняком и на месте сада  ощетинился  колючий  кустарник,  оно
представляло собой унылое зрелище страшного запустения  и  заброшенности.  В
таком месте, пожалуй, и  в  самом  деле  могли  ограбить,  да  и  не  только
ограбить, а и убить.
   Между тем, как мы уже рассказали, оба путника, приятно беседуя, выехали к
тому месту, где стояла  полуразрушенная  хижина.  Месяц  светил  по-прежнему
ярко, и за густыми зарослями, через которые проходила дорога, уже  виднелись
в просвете вдали, на расстоянии мили с лишним, вершины великолепных деревьев
- дубов, вязов, каштанов, - выступающих на отлогих  холмах  Бэлстрод  Парка.
Путники  уже   могли   различить   в   серебристом   сиянии   луны   контуры
величественного замка норманнской архитектуры темно-красного и белого цвета.
   Еще десять минут - и Уолтер Уэд будет дома.
   Юный паж уже предвкушал эту сладостную минуту. Вот он уже  совсем  рядом,
родной дом, после такой долгой разлуки, родной  дом,  что  сулит  встречу  с
близкими и, может быть, еще нечто большее...
   Всадник, которому надо было ехать дальше, уже собирался  было  поздравить
своего спутника с предстоящей ему радостной встречей, когда  вдруг  какой-то
подозрительный шорох справа от дороги заставил их прекратить разговор.  И  в
ту же минуту в тишине раздался грубый окрик:
   - Стой, ни с места! Отдавай кошелек!
   Оба путешественника уже выехали  на  открытое  место  против  разрушенной
хижины, но они не успели даже сообразить, откуда раздался голос,  как  прямо
перед ними внезапно появился человек и преградил им дорогу.
   Его угрожающий вид, длинная пика,  которой  он  размахивал  над  головами
лошадей, не оставляли ни малейших сомнений в том, что это грабитель.
   Прежде чем они успели что-либо ответить, он еще раз громко повторил  свое
требование, с тем же угрожающим видом размахивая пикой.
   - Стой, ни с места? Отдавай  кошелек?  -  переспросил  всадник,  медленно
повторяя эту избитую формулу. - Вы этого требуете, почтеннейший, так  ли  мы
вас поняли?
   - Да, требую! - зарычал нападающий. - Да поторапливайтесь, коли  дорожите
своей шкурой!
   - Так вот, - продолжал всадник, сохраняя полнейшее хладнокровие, - вы  не
можете сказать, что  мы  недостаточно  быстро  повиновались  вашему  первому
требованию. Вы видите, что  мы  оба  стоим  и  не  двигаемся.  Что  касается
второго, тут надо подумать. Прежде чем вручить вам свои кошельки, мы  должны
узнать, почему, с какой целью и,  главное,  кому  мы  должны  передать  свое
имущество. Надеюсь, вы не откажетесь сообщить нам свое имя, а также причину,
побудившую вас предъявить нам столь скромное требование?
   - К черту болтовню! - заорал тот, злобно замахиваясь пикой. - На  большой
дороге не спрашивают ни имен, ни причин! Кошелек или жизнь! Да не  пытайтесь
улизнуть! Поглядите, сколько нас вон там  -  целая  дюжина!  И  не  пробуйте
сопротивляться! Вы окружены!
   И с этими словами разбойник  махнул  своим  страшным  оружием  в  сторону
густой чащи.
   Глаза обоих путников невольно устремились в ту  сторону,  куда  указывала
пика.
   Да,  действительно,  они  были  окружены.   Шесть   или   семь   человек,
необыкновенно свирепого вида, вооруженные таким же оружием, как и их атаман,
стояли  вокруг  открытой  поляны  на  равных  друг  от  друга   расстояниях,
наполовину  скрытые  деревьями  и   кустарником.   Они   стояли   совершенно
неподвижно. Даже пики в их руках словно застыли в воздухе. Никто из  них  не
издавал ни звука, не порывался вперед, а ведь, казалось бы, им следовало это
сделать хотя бы для того, чтобы подкрепить требование своего атамана.
   - Смирно, товарищи! Ни шагу! Нечего торопиться! - командовал  тот.  -  Мы
имеем дело с порядочными людьми. Не надо причинять им вреда - они  не  будут
сопротивляться.
   - А вот и будут! - насмешливо  крикнул  всадник,  выхватывая  решительным
жестом пистолет из кобуры. - Я намерен сопротивляться  не  на  жизнь,  а  на
смерть! И этот храбрый юноша тоже.
   Уолтер поспешно извлек из ножен свою гибкую рапиру - единственное оружие,
которое у него было.
   - Как! Сдаться шайке трусливых грабителей? -  продолжал  всадник,  взводя
курок. -Нет! Скорей уж...
   - Да падет ваша кровь на вашу голову!  -  вскричал  разбойник,  ринувшись
вперед и яростно выбрасывая пику так, что ее стальной конец едва не вонзился
в шею лошади.
   И, наверно, тут же ему и пришел бы конец, если бы яркий  свет  месяца  не
озарил  внезапно  эту  страшную,  свирепую  физиономию,  искаженную  злобой,
обросшую  густой  черной  щетиной,  с  черной   всклокоченной   бородой,   с
налившимися кровью глазами,  сверкающими  неистовой  яростью  из-под  черной
копны волос, падающих космами на лоб.
   Всадник уже поднял взведенный пистолет.  Стоило  только  нажать  курок  -
грянул бы выстрел, и разбойник тут же свалился бы бездыханный под  ноги  его
коня.
   Но внезапно рука всадника опустилась, и из уст его  вырвалось  изумленное
восклицание.
   - Грегори Гарт! - вскричал он. - Ты - разбойник!.. Грабитель! Ты дошел до
того, чтобы убивать...
   - Хозяин! - сдавленным голосом прохрипел бродяга, чуть не выронив из  рук
пику. - Как! Это вы? О, простите, простите меня, сэр Генри! Я не  знал,  что
это вы!
   С трудом вымолвив эти слова, он бросил наземь  оружие  и,  низко  опустив
голову, стоял  пристыженный,  не  смея  поднять  глаза  на  всадника,  из-за
которого дело приняло такой неожиданный оборот.
   - Ох, мастер Генри! - снова воскликнул он. - Вы простите меня, не  правда
ли? Хоть и зверь я стал, а, клянусь, не пережил бы, если  бы,  не  дай  Бог,
хоть волосок задел на вашей голове! А все это моя проклятая доля,  она-то  и
довела меня до этого!
   На минуту воцарилась глубокая тишина. Даже все  бандиты  из  разбойничьей
шайки, казалось, почувствовали необычайность положения: ни один  из  них  не
пошевелился и не открыл рта.
   Пристыженный атаман первый нарушил это неловкое молчание.
   - Ах, мастер Генри! - вскричал он отчаянным голосом,  не  помня  себя  от
горя. - Убейте меня,  если  хотите!  Застрелите  тут  же!  После  того,  что
случилось, мне только и остается, что умереть. Вот вам моя грудь! Всадите  в
нее пулю и положите конец несчастной жизни Грегори Гарта!
   И с этими словами он рванул свой истрепанный  камзол  и  обнажил  широкую
мускулистую грудь, сплошь заросшую густой черной шерстью.
   Приблизившись вплотную к коню, он подставил всаднику свою  грудь,  словно
искушая смерть, которую он так настойчиво призывал. Его слова, выражение его
лица и весь его вид - все доказывало полную искренность.
   - Ну, ну, полно, Гарт! -  успокаивающе  сказал  всадник,  пряча  пистолет
обратно в кобуру. - Ты хороший человек - по крайней мере, был когда-то, - не
такой, чтобы тебя следовало вот так пристрелить.
   - Да, когда-то был, мастер Генри! Может, оно и правда. Но теперь я только
этого и заслуживаю.
   - Не обвиняй себя, Грегори. Тебе, так же как и мне, выпала тяжелая жизнь.
Я это знаю и поэтому не буду попрекать тебя тем, что случилось. Слава  Богу,
что не вышло похуже! Будем надеяться, что это послужит твоему исправлению.
   - Я исправлюсь, мастер Генри, обещаю вам! Непременно исправлюсь!
   - Рад слышать это и не сомневаюсь, что ты сдержишь свое слово.  А  теперь
прикажи своим верным сообщникам  -  кстати,  ты  их  хорошо  вымуштровал!  -
отступить и пропустить нас. Завтра утром  по  этой  дороге  проедет  большая
компания, и я ничуть не возражаю, чтобы ты и твои товарищи поупражнялись  на
них в своем  необычном  ремесле.  А  сейчас  прикажи  этим  молодцам  отойти
подальше. Я не хочу подпускать их близко, а то  как  бы  мне,  на  грех,  не
попался среди них еще какой-нибудь старый знакомый,  так  же  вот,  как  ты,
сбившийся с пути.
   Разбойник слушал все  это  молча,  и  по  его  свирепому  лицу  пробегало
какое-то  странное  выражение;  внезапно  оно  расплылось   в   добродушную,
плутоватую улыбку.
   - Ах, мастер Генри, приказать-то я могу, чтобы угодить вашей милости,  да
только они меня не послушают. Но вам нечего их бояться. Можете подойти  хоть
вплотную, - они вас не тронут. Хотите, колите  их  шпагой,  любого  насквозь
проткните, - и не пикнет!
   - Вот как? Признаться, на редкость терпеливые малые! Но довольно! Что  ты
хочешь сказать этим, Грегори?
   - Да то, что там никого нет, мастер Генри, - пустота, ровно никого.  Ведь
это все просто чучела - старые платья да шляпы, и все они  хорошо  послужили
своим хозяевам, пока не попали в руки Грегори Гарта; ну, а теперь