нуть к  суровым  мерам!..  Пожалуй,  мне
лучше сойти с коня и пойти ей навстречу. Объясняться в любви,  сидя  верхом,
как-то нелепо. Надо приблизиться к ней со смиренным видом и пасть на колени.
Ха-ха-ха! Что сказали бы при дворе? Непобедимый Скэрти, любимец королевы  на
коленях у  ног  провинциальной  девицы,  дочери  бунтовщика,  умоляет  ее  о
любви... ну, это еще куда ни шло... нет, мало того, - сам предлагает ей руку
и сердце.
   Скэрти, смеясь, соскочил с коня и,  закрепив  поводья  за  ветку  дерева,
быстро пошел вниз навстречу Марион.
   Он встретил ее у подножия холма в густой тени каштанов.  Она  бросила  на
него холодный, удивленный взгляд, едва кивнув головой.
   Казалось бы, такой прием должен был заставить Скэрти отказаться от своего
намерения, но он не смутился.
   - Мисс Марион! - сказал он, приблизившись к ней с почтительным видом,  и,
обнажив голову, отвесил низкий поклон. - Если вы не прогневаетесь на меня за
то, что я нарушил ваше уединение в этот ранний  час,  я  буду  благословлять
судьбу за счастливый случай, посланный ею!
   - Я не ожидала встретить вас здесь, капитан Скэрти.
   - А я так искал этой встречи! Я уже давно жду случая  поговорить  с  вами
наедине.
   - Наедине? Простите меня, сэр, я не  могу  представить  себе,  о  чем  вы
хотите говорить со мной, что требовало бы таких условий.
   - Вы это сейчас узнаете, мисс Марион. Но мне казалось, что  вы  могли  бы
догадаться об этом сами. Нужно ли мне говорить вам, что я влюблен?!
   - Но почему, сэр, вы выбираете меня в поверенные ваших сердечных  дел?  Я
полагала бы, что с этим признанием вы должны  обратиться  к  той,  кого  оно
непосредственно касается.
   - К кому же, как не к ней, я и обращаюсь! О, мисс Марион, ужели вы  могли
не заметить моих страданий, которые я был не в силах скрывать? Я  люблю  вас
безмерно, я преклоняюсь перед вами! Не гневайтесь  на  меня  за  то,  что  я
больше не в состоянии молчать! Не отталкивайте меня,  о  прекрасная  Марион!
Умоляю вас, скажите мне одно слово! Одно слово надежды!
   Скэрти, бросив на землю шлем, упал на колени и, устремив глаза на Марион,
трепетно ожидал ответа.
   Марион молчала. Ее печальное лицо казалось непроницаемым: на  нем  нельзя
было прочесть ни радости, ни досады, ни удивления.
   Скэрти стоял на коленях, напрасно ожидая ответа. Наконец,  чувствуя,  что
становится смешон, он снова заговорил:
   - Не отвергайте меня, Марион! Умоляю вас,  скажите  хоть  слово!  Клянусь
вам, если вы снизойдете ко мне, вы можете потребовать от меня любой  жертвы!
Моя рука, мое сердце, мой меч, вся моя жизнь будут принадлежать вам! Я знаю,
сейчас я недостоин вас, но я сделаю все, чтобы заслужить ваше уважение... и,
может быть, вашу любовь.  У  меня  есть  надежды  на  будущее.  Мне  незачем
скрывать от вас, что мне покровительствует королева.  С  такой  невестой,  с
такой женой, как вы, - красавицей,  знатного  рода,  блистающей  умом,  -  я
достигну всего! Нет такой вещи, которой я не сделал бы, чтобы заслужить вашу
любовь! Я буду счастлив прославить свое имя,  чтобы  вы  могли  с  гордостью
носить его и царить над всеми. Сейчас  перед  вами  скромный  офицер.  Но  в
недалеком будущем мне предстоит получить титул лорда. Я  не  добивался  его,
для меня он не имеет значения, но я  буду  счастлив  положить  его  к  вашим
ногам. О, Марион, зачем мне господство и власть,  если  я  никогда  не  буду
властителем нашего сердца! Я жду приговора,  Марион!  Скажите  мне,  могу  я
надеяться?
   Марион устремила взгляд на своего пламенного поклонника. Она не могла  не
поверить его искренности. Как бы он ни был вероломен, его чувства к  ней  не
вызывали сомнений. Она давно знала, что он любит ее.
   Быть  может,  это  и  заставило  ее   подавить   свое   возмущение.   Что
оскорбительного в том, что он взывает к ней, пав к ее  ногам?  В  ее  глазах
можно было прочесть не возмущение, а жалость.  Но  через  минуту  взгляд  ее
равнодушно скользнул по нему, став таким же непроницаемым  и  холодным,  как
прежде.
   Обманутый  этим  смягченным  выражением   лица,   Скэрти   на   мгновение
почувствовал себя победителем.
   Но, увы, только на мгновение! Холодное равнодушие скользнувшего  по  нему
взгляда яснее всяких слов сказало ему, что надеяться не на что.
   Марион подтвердила это на словах - коротким, бесповоротным отказом.
   После этого Скэрти не оставалось ничего другого,  как  подняться,  надеть
шлем и откланяться.

***

   Марион  пошла  вверх  по  холму,  а  Скэрти,  пройдя   несколько   шагов,
остановился и следил за ней, пока она не скрылась из глаз.
   Лицо его было неузнаваемо.  Все,  что  он  с  трудом  прятал  под  маской
смиренной учтивости - бешеная неукротимость  страстей,  злоба,  оскорбленная
гордость, - все это сейчас прорвалось наружу.
   - Довольно! Я больше не стану церемониться! -  пробормотал  он,  скрипнув
зубами. - С этой гордячкой надо действовать не так -  не  добром,  а  силой!
Только так и можно завладеть ее рукой, да,  пожалуй,  и  сердцем.  Я  знавал
таких. А в истории разве мало примеров? Взять хотя бы  похищение  сабинянок!
Долго ли они ненавидели своих похитителей? Нет, очень скоро  стали  любящими
женами, и то, что, по мнению глупцов,  должно  было  внушить  им  ненависть,
только еще сильнее разожгло их любовь. Клянусь  Небом,  я  последую  примеру
этих римских насильников, мне не остается ничего другого! Сейчас  у  меня  в
колчане имеется еще  стрела,  пора  положить  ее  на  тетиву.  Наверно,  сэр
Мармадьюк уже проснулся, хотя он, кажется, не поднимается так рано, как  его
очаровательная дочь... Проклятье! Что могло заставить ее выйти  до  рассвета
из дома? Я, конечно, дознаюсь, и если окажется, что...
   Он стиснул зубы и схватился за ворот, словно у него перехватило дыхание.
   - Да, Марион Уэд, - прошептал  он,  -  если  это  так,  ты  станешь  моей
любовницей, а не женой!
   Отцепив поводья, он вскочил на коня и, вонзив в него  шпоры,  погнал  его
галопом вверх по склону к дому.

Глава 57
СЭР МАРМАДЬЮК В ЗАТРУДНЕНИИ

   Сэр  Мармадьюк  сидел  у  себя  в  библиотеке,  погруженный  в  невеселые
размышления.
   Последнее время он жил в постоянной тревоге, в предчувствии надвигающейся
опасности, угрожающей ему и его близким. У него  было  достаточно  оснований
для таких опасений. Он знал, что он скомпрометировал себя не только участием
в тайном собрании, происходившем в Каменной  Балке,  но  и  многими  другими
делами, которые, быть может, уже расследуются "Звездной палатой".
   Предположения, возникшие у него в связи с  арестом  Генри  Голтспера,  не
давали ему покоя. Голтспера арестовали рано утром, вскоре  после  того,  как
кончилось совещание, и это невольно вызывало  подозрения,  что  на  собрании
присутствовал шпион.
   Если это так - а сэр Мармадьюк неизменно приходил к этому  заключению,  -
он должен считать свою жизнь конченой, как если бы его уже схватили,  судили
и приговорили к плахе.
   Но если там был шпион, то  это,  должно  быть,  сам  капитан  Скэрти  или
кто-нибудь, непосредственно связанный с  ним,  иначе  почему  бы  арестовали
Голтспера?
   Сэр Мармадьюк считал капитана королевских кирасиров  способным  на  любую
низость. Его дружелюбие и любезность, его неоднократные сожаления по  поводу
того, что ему приходится играть такую роль, не внушали доверия хозяину дома.
Сэр Мармадьюк без труда разгадал вероломную натуру своего непрошеного гостя.
   До сих пор Скэрти не позволял себе ни малейшего намека  на  то,  что  ему
было известно. У него были свои причины молчать. И все же сэр  Мармадьюк  не
мог отделаться от подозрений.
   К несчастью, у него не было  никакой  возможности  проверить  их.  Скэрти
тщательно следил за его корреспонденцией, ссылаясь на королевский приказ,  а
те из участников тайного собрания, с кем сэр Мармадьюк мог повидаться лично,
тоже ничего не  знали  и  могли  только  подозревать.  Никто,  кроме  Дэнси,
Уэлфорда и Грегори Гарта, не был осведомлен о том, что произошло в ту  ночь.
Дэнси с дочерью уехали несколько недель назад неизвестно куда;  с  Уэлфордом
сэр Мармадьюк никогда не имел никаких дел, а Грегори Гарта  он  и  вовсе  не
знал.
   Сознавая, что жизнь его висит на волоске, сэр Мармадьюк возлагал  надежды
только на парламент.
   Этот парламент, получивший впоследствии название Долгого и представлявший
собой собрание самых пламенных патриотов,  когда-либо  собиравшихся  вместе,
должен был со дня на день начать свою деятельность и  вступить  в  борьбу  с
древней гидрой, именующей себя королевской властью.  Угнетенным  это  сулило
облегчение, осужденным - отмену приговора, заключенным - свободу.
   Однако гидра эта, хотя и была несколько придавлена и  напугана,  все  еще
сохраняла свое ядовитое жало. В некоторых графствах власть ее держалась  все
так же крепко, и там по-прежнему чинились всякие насилия  -  хватали  людей,
конфисковывали имущество, обезглавливали невинных.
   Неудивительно, что сэр Мармадьюк Уэд опасался за  свою  жизнь.  Сэр  Джон
Элиот < Элиот Джон (1592 - 1632) - один из лидеров оппозиции в парламенте  в
20-х годах XVII века. Разоблачал в парламенте всемогущего фаворита Карла I -
герцога Бэкингема. Неоднократно арестовывался. Умер в  тюрьме  от  чахотки.>
томился в тюрьме; Лентолл < Лентолл Уильям (1591 -  1662)  -  юрист,  спикер
палаты общин, один из крупнейших деятелей партии индепендентов.>, Лильберн <
Лильберн Джон (1618 - 1657) - вождь мелкобуржуазной  демократической  партии
левеллеров,  выдающийся  публицист.   В   1638   году   за   распространение
противоправительственной  литературы  был  выставлен  у  позорного   столба,
подвергнут бичеванию  и  приговорен  к  пожизненному  тюремному  заключению.
Освобожден в 1641 году. Впоследствии подвергался преследованиям  со  стороны
просвитериан, а  потом  со  стороны  Кромвеля,  которого  обвинял  в  измене
интересам народа.>, Принн подвергались  всяческим  притеснениям.  А  сколько
людей ходило по улицам с  отрубленными  ушами  или  изувеченные  пытками!  А
Голтспер, которого сэр Мармадьюк знал ныне как  смелого  патриота,  объявлен
вне закона и скрывается, разыскиваемый гнусными ищейками - тайными  агентами
мстительной королевы.
   Сэр  Мармадьюк  чувствовал  себя  пловцом  посреди  разъяренного  океана.
Парламент  казался  ему  спасательной  лодкой,   спешившей   на   помощь   и
пробивающейся через гребни волн. Дойдет ли она до него? Спасут ли  его?  Или
ему суждено увидеть, как она  разобьется  о  скалы  и  ее  отважную  команду
поглотит бушующий океан?
   Поистине это была отважная команда, которая в те бурные  дни  взялась  за
руль государственного корабля, чтобы привести его в надежную гавань!
   Сколько славных имен, которые передаются из уст в уста и живут  в  каждом
сердце! Пим, Гемпден, Голлис, Гезльриг, лорды Кимболтон <  Кимболтон,  лорд,
Эдуард Монтегю, граф Манчестер (1602 - 1671) - председатель  палаты  лордов,
один  из  лидеров  просвитериан.  Был  в  оппозиции  королю,  но  во   время
гражданской войны стремился к соглашению с ним.>,  Эссекс  <  Эссекс  Роберт
Девере (1591 -1646) - один из лидеров пресвитериан в палате лордов; во время
гражданской  войны  был  главнокомандующим  парламентской  армии.  Сторонник
компромисса.>, Ферфакс < Ферфакс Томас, барон  Кларендон  (1612  -  1671)  -
пресвитерианин,  генерал;  в  1645  -  1650  годах   был   главнокомандующим
парламентской армии.> и, наконец, самое славное из всех, бессмертное  имя  -
Оливер Кромвель! Эта блестящая плеяда имен внушала  уверенность  и  бодрость
даже самым робким; она помогала им не падать духом.
   Что значит теперь, спустя два столетия, жалкий  титул  "Carolus  Rex"  по
сравнению с этими великими именами! Даже и тогда он с каждым днем постепенно
утрачивал свое могущество. И наступило время, когда люди,  словно  очнувшись
после тяжелого похмелья, поняли, что верность королю - это не что иное,  как
попранные права и задушенная свобода, что слово "король" отождествляется  со
словом "тиран", а слово "патриот" обрело свой подлинный смысл.
   Это  были  не   политические   дельцы   наших   дней,   величающие   себя
государственными деятелями,  бессовестно  спекулирующие  народными  правами,
готовые в любую минуту переметнуться из одного лагеря в другой,  политиканы,
набившие себе руку на грязных интригах, люди без стыда и совести,  позорящие
английскую нацию, которых предают проклятию, едва только они сходят со сцены
или оканчивают свое бесславное существование.
   Как не похожи  нынешние  времена  на  те  славные  дни,  когда  Англия  в
мучительных усилиях завоевывала себе свободу! Будем  надеяться,  что  она  и
доныне сохранила свой вольнолюбивый дух и найдет еще в себе силы подняться и
сбросить позорные оковы рабства, в какую бы форму  оно  ни  облекалось  -  в
бесправное крепостничество прежних дней или в пришедшую ему теперь на  смену
современную систему налогов. Ибо называть можно по-разному, но  по  существу
это одно и то же.
   Итак, сэр Мармадьюк сидел у  себя  в  библиотеке,  когда  вошел  слуга  и
доложил, что его желает видеть капитан Скэрти.
   "Что ему от меня надо?" - с досадой подумал  сэр  Мармадьюк,  но,  бросив
взгляд на вошедшего капитана, сразу  убедился,  что  тот  пришел  неспроста.
Несмотря на все присущее ему  хладнокровие,  Скэрти,  явившийся  привести  в
исполнение свой гнусный замысел, был заметно взволнован. Невольное  смятение
преступника было явно написано на его обычно невозмутимом лице.
   Сэр Мармадьюк уже  давно  подозревал,  что  Скэрти  домогается  руки  его
дочери. Он относился к этому крайне неодобрительно, но с тех пор, как у него
появились другие подозрения насчет Скэрти, эти домогательства сделались  для
него источником новых опасений и тревог. Его беспокойство  усилилось  бы  во
стократ, если бы он знал, какие широкие  полномочия  присвоил  себе  капитан
Скэрти и в какой мере он способен злоупотребить своей властью. В  кармане  у
Скэрти уже лежал приказ об аресте сэра Мармадьюка  и  препровождении  его  в
Тауэр - приказ, подписанный королем.
   Неважно, что и то и другое было подделано самим Скэрти, - сэру Мармадьюку
не могло прийти  в  голову  усомниться  в  подлинности  приказа  и  не  было
возможности проверить его достоверность.
   Вернувшись домой после объяснения с Марион, Скэрти  потратил  полчаса  на
изготовление этого фальшивого документа, решив пустить его в ход,  если  сэр
Мармадьюк не пожелает пойти ему навстречу.
   - Прошу прощения, сэр Мармадьюк Уэд! - сказал он с церемонным поклоном. -
Простите, что я помешал вам в такой неурочный час, но у меня  к  вам  важное
дело. Надеюсь, вы извините меня за нарушение  этикета,  когда  узнаете,  что
меня к вам привело.
   - Я не сомневаюсь, что капитан Скэрти выполняет свой служебный долг,  это
служит ему достаточным извинением.
   - Должен вам признаться, сэр Мармадьюк, что меня привели к вам два  дела:
первое - я должен с прискорбием сказать, - тягостный долг, второе  относится
к области чувств, и если бы я мог льстить себя надеждой, что вы отнесетесь к
нему благосклонно, я мог бы сказать, что оно  столь  же  отрадно  для  меня,
сколь печален мой долг.
   - Вы говорите загадками, сэр! Я не понимаю вас. Не могли ли бы вы сказать
просто и ясно, какие у вас ко мне дела? Вы говорите, что одно из них для вас
тягостно, а  другое,  при  известных  условиях,  может  оказаться  приятным.
Выбирайте сами, с чего вы хотите начать.
   - Вы упрекаете меня в том, что я говорю обиняками, - ответил Скэрти. -  Я
принимаю ваш упрек, сэр Мармадьюк, и буду говорить с  вами  прямо.  Начну  с
самого важного для меня: я люблю вашу дочь и  хочу,  чтобы  она  стала  моей
женой.
   - Ценю вашу откровенность, капитан Скэрти, но позвольте мне заметить вам,
что признание, которым вы меня добровольно почтили, относится более  к  моей
дочери, нежели ко мне. Вам никто не мешает поговорить об этом с ней самой, а
она ответит вам так, как подскажут ей ее чувства.
   - Я уже говорил с нею. Я сделал ей предложение.
   - И что же она ответила?
   - Отказала.
   - Зачем же вы после этого приходите ко мне, капитан Скэрти?
   - Неужели это требует объяснений, сэр Мармадьюк? Я люблю вашу дочь, люблю
ее всем сердцем, всей душой! Я  хотел  бы  жениться  на  ней...  сделать  ее
счастливой... предоставить ей со  временем  блестящее  положение,  титул!  Я
знаю, что сейчас обстоятельства сложились далеко не в мою пользу. Но если бы
вы  мне  помогли,  сэр  Мармадьюк,  если  бы  воспользовались   родительской
властью...
   - Не продолжайте, сэр, - спокойно прервал его сэр Мармадьюк. -  Какой  бы
ответ вам ни дала моя дочь, это и мой  ответ.  Вы  говорите  о  родительской
власти. В таких делах у  меня  нет  никакой  власти.  Отец  не  имеет  права
подавлять сердечные склонности своих детей или препятствовать им. Я  никогда
не присваивал себе такой власти и не позволю себе прибегнуть к ней и  теперь
- ни в вашу пользу, ни против вас. Если  вы  завоевали  сердце  Марион  Уэд,
владейте им так же, как и ее рукой! Если нет, - напрасно вы  обращаетесь  ко
мне, я ничем не могу вам помочь. Моя дочь свободна выбрать человека, который
ей по сердцу, и отвергнуть того, кто ей не нравится. Итак, сэр, - решительно
заключил он,  -  это  дело  мы  с  вами  покончили,  и,  надеюсь,  к  вашему
удовлетворению.
   - Хорошо! - воскликнул Скэрти, и в голосе его  послышалось  возмущение  и
обида. "Ничего другого я и не ожидал,  -  подумал  он.  -  Нечего  больше  и
разговаривать... во всяком случае, пока  я  не  нажму  рычага.  Тогда,  надо
полагать..."
   - Разрешите узнать, в чем заключается второе дело, которое привело вас ко
мне?  -спросил  сэр  Мармадьюк,  желая  поскорее  кончить  этот   неприятный
разговор. - Вы, кажется, сказали, что оно тягостно для вас?
   - Да, в самом деле! - ответил Скэрти притворно сочувственным тоном. - Вы,
может  быть,  не  поверите  мне,  но,  клянусь  честью  офицера,  чей   долг
повиноваться  королю,  мне  никогда  не  приходилось  брать  на  себя  более
неприятной обязанности, чем та, которая на меня возложена теперь!
   - Я думаю, что я смогу лучше судить об этом, когда вы соизволите  сказать
мне, в чем она заключается, сэр. Быть может, я смогу чем-нибудь помочь вам?
   - О, сэр Мармадьюк, я сам желал бы иметь возможность помочь вам!
   - Вот как!
   - Увы, всего какой-нибудь месяц назад  я  мог  бы  с  полным  равнодушием
выполнить то, что мне предписывает долг! Я вас не  знал,  я  не  знал  вашей
дочери... О, лучше бы мне никогда не знать ни вас, ни...
   - Сударь, - сухо прервал его сэр Мармадьюк,  -  прошу  вас,  перейдите  к
делу. Какую неприятность вы медлите сообщить мне? Я  изумлен,  я  теряюсь  в
догадках...
   - Простите, благородный сэр,  я  не  решаюсь  произнести...  Вот  приказ,
полученный мною, ясный н безоговорочный. Прочтите сами!
   И Скэрти дрожащей рукой протянул сэру Мармадьюку приказ,  который  гласил
следующее:

   "Капитану Ричарду Скэрти, командиру королевских кирасиров.
   Бэлстрод Парк.

   До сведения его королевского величества дошло,  что  сэр  Мармадьюк  Уэд,
благородный рыцарь, изменил своему королю и предательски злоумышляет  против
власти и правительства его величества. А посему приказываем капитану  Скэрти
арестовать сэра Мармадьюка и препроводить в  Тауэр,  дабы  содержать  его  в
заключении до суда "Звездной  палаты"  или  какого-либо  иного  суда,  коему
надлежит расследовать подобные преступления.
   Сим предлагается капитану Скэрти действовать незамедлительно и приступить
к исполнению приказа его величества тотчас же по получении сего.

   Дано во дворце Уайтхолл.
   Carolus Rex".

   - Итак, я ваш узник, - сказал сэр Мармадьюк, складывая бумагу и возвращая
ее капитану.
   - Не мой, сэр Мармадьюк! Помилуйте, не мой, а короля!
   - Куда же меня  повезут?..  Ах,  я  забыл!  Мне  не  полагается  задавать
вопросы...
   - Место назначения указано в приказе.
   - И время также!
   - Сожа