тем в другую сторону.
   Толпе показалось, что лошадь вышла из повиновения,  испугавшись  чего-то,
но через несколько секунд всем стало ясно, что дело не в лошади.
   Вдали над парапетом показались  развевающиеся  султаны  и  сверкающие  на
солнце шлемы.
   Это был другой отряд кирасиров, гораздо более многочисленный, чем первый:
Скэрти со своим эскадроном мчался навстречу беглецу. Первые ряды конницы уже
поравнялись с парапетом и рысью приближались к мосту.  В  эту  сторону  путь
всаднику был отрезан, и он,  видя  это,  повернул  назад.  Но  в  это  время
кирасиры Стаббса, разъяренные тем, что их так провели, успели  опомниться  и
теперь  под  командой  своего  сержанта  неслись  во  весь  опор   наперерез
Голтсперу.
   Казалось, Черному Всаднику некуда податься: куда бы он ни  повернул,  его
ждала верная смерть или неизбежный плен. И с той и с другой стороны к  мосту
приближались  отряды  кирасиров  с   карабинами   и   обнаженными   шпагами,
пространство между этими двумя отрядами было ограничено парапетом и частично
оградой, сменяющей парапет за мостом.
   Безоружному человеку, хотя бы и на прекрасном коне, прорваться было  явно
невозможно, и, как мы уже говорили, Голтспер несколько мгновений,  казалось,
был в нерешительности. Толпа, замерев, с  тревогой  следила  за  каждым  его
движением.
   Но вот вороной конь уверенно повернул к городу и поскакал по мосту.
   Кое-кто в толпе  подумал,  что  беглец  раскаялся  в  своем  необдуманном
поступке и решил сдаться конвою, от которого убежал. Другим казалось, что он
хочет сделать попытку прорваться и выбирает наиболее слабое место.
   Но ни та, ни другая догадка не подтвердились, ибо через несколько  секунд
все увидели, как Голтспер, доскакав до конца парапета, круто  повернул  коня
и, посылая его голосом, и рукой, и шпорами, взвился вверх и перескочил через
ограду на простирающийся внизу луг!
   С громким торжествующим криком он мчался по зеленой траве, и этот крик  и
мощное, многоголосое "ура", которым толпа приветствовала его  прыжок,  долго
раздавались в ушах Скэрти и его незадачливых кирасиров.
   Пули, выпущенные вдогонку беглецу, не достигли цели. Искусные  стрелки  в
то время были редки, и выстрел из  карабина  был  не  страшнее,  чем  стрела
какого-нибудь неуклюжего самострела.
   Кирасиры продолжали преследовать беглеца вдоль зеленых берегов Колна,  но
скорее по обязанности, чем в  надежде  настигнуть  его.  И  прежде  чем  они
миновали ограду, отделявшую их от лугов, и пустились по его  следам,  Черный
Всадник уже почти скрылся  из  глаз:  видно  было  только  темное  пятнышко,
мелькавшее вдали, которое скоро превратилось в черную точку и исчезло.

Глава 52
ПОСЛЕ АРЕСТА

   В дни Карла I государственные преступники были не такой редкостью, как  в
наши дни. У Лода был свой список, свой список был и  у  Страффорда  -  этого
высокородного дворянина, ставшего жестоким орудием тирана и окончившего свои
дни также государственным преступником, самым выдающимся из всех.
   Когда человека по доносу отправляли в Тауэр, - это  никого  не  удивляло:
такие происшествия  вызывали  не  больше  шума,  чем  в  наше  время  поимка
какого-нибудь бандита.
   Арест Генри Голтспера был воспринят, как одно из таких  обычных  явлений.
Его освобождение и побег были несколько более необычным происшествием, но  и
это только первое время вызывало интерес и служило пищей  для  разговоров  в
округе. Очень немногие были  осведомлены,  каким  образом  удалось  спастись
арестованному и как вышло, что толпа бунтовщиков, по выражению  приверженцев
короля, так своевременно собралась у харчевни "Роза и корона".
   Никто не имел понятия, куда скрылся беглец. Предполагали, что он бежал  в
Лондон. Этот огромный город, в котором можно было затеряться, как в пустыне,
был наиболее безопасным убежищем для всех недовольных королевской властью  и
числящихся на подозрении.
   Капитан кирасиров принял все меры, чтобы помешать распространиться слухам
об этом злосчастном происшествии. Он не  сообщил  своему  начальству  ни  об
аресте, ни о побеге Голтспера и нарушил свой  долг,  оставив  это  дело  без
расследования.
   Он все еще питал надежду поймать беглеца и с этой целью использовал тайно
все средства, бывшие в его распоряжении. Он разослал во все концы  секретных
агентов, и ни одно письмо, ни одно сообщение не могло проникнуть  в  усадьбу
сэра Мармадьюка Уэда без того, чтобы капитан Скэрти  не  ознакомился  с  его
содержанием.
   Последнее  время  его  положение  в  доме,  где  он  квартировал,   могло
показаться неестественным. У него установились  тесные  отношения  с  семьей
хозяина, однако можно было усомниться, насколько эти отношения были искренни
как с той, так и с другой стороны.
   С первого дня своего пребывания под кровлей сэра Мармадьюка Скэрти держал
своих солдат в такой строгости, что они даже втихомолку возмущались  им.  Но
капитан Скэрти  был  командир,  с  которым  не  приходилось  шутить,  и  его
подчиненные знали это. За малейший проступок или нарушение порядка в усадьбе
хозяевам приносились извинения, и можно было подумать, что отряд королевских
кирасиров был прислан в Бэлстрод не на постой, а в качестве почетной стражи,
в знак уважения к его владельцу.
   Эта деликатность и внимание по отношению к  сэру  Мармадьюку  проистекали
отнюдь не из рыцарских чувств или врожденной  учтивости,  а  единственно  из
желания завоевать его дочь. Скэрти поставил себе целью завладеть ее рукой  и
сердцем. Он жаждал завоевать сердце Марион, потому  что  любил  ее  со  всей
страстью своей пламенной, сильной, хотя и заблудшей души; и вместе с тем  он
мечтал получить ее руку, потому что его привлекало ее богатство, ибо  Марион
была  наследницей  великолепного  поместья.  Это  было  отдельное  владение,
независимое от усадьбы Бэлстрод. Оно  обеспечивало  Марион  первое  место  в
графстве, и это-то и побуждало Скэрти добиваться ее руки.
   Он твердо решил, что, даже если ему не удастся  завоевать  сердце  Марион
Уэд, она все равно будет его женой; и если  он  не  добьется  этого  честным
путем, он не постесняется пустить в ход другие  средства:  использовать  для
этой цели страшный секрет, в который он проник тайком.
   Жизнь сэра Мармадьюка зависела от одного его слова. Она  была  всецело  в
его власти, все равно как если бы сэр Мармадьюк стоял пред  судом  "Звездной
палаты", где десятки свидетелей готовы были подтвердить его измену.
   Одного слова Скэрти было  достаточно,  чтобы  заставить  сэра  Мармадьюка
предстать перед этим страшным судилищем, и он знал это.  Стоило  ему  только
мигнуть своим солдатам - и хозяин его превратится в узника.
   Он не  думал,  что  ему  придется  когда-нибудь  довести  дело  до  такой
крайности. Он полагался на свои чары и на свой  успех  у  прекрасного  пола.
Человек, которого он первое время считал своим соперником, теперь  исчез  из
глаз Марион, и она, по-видимому, и не вспоминала о нем. Скэрти все больше  и
больше убеждался, что между Марион и  Голтспером  никогда  не  было  никаких
нежных отношений.
   Разве не могла она подарить ему перчатку из любезности,  в  благодарность
за какую-нибудь услугу? Такие сувениры на шляпах и на шлемах вовсе не всегда
знаменовали  собой  чувства,  а  то,  что  знакомство  Марион  с  Голтспером
состоялось совсем недавно, еще больше укрепляло Скэрти в его убеждении.
   Женщины в те дни  принимали  деятельное  участие  в  политике.  Разве  не
женщина была причиной войны с Испанией и интервенции  во  Фландрии?  Женщина
привела к искусственному союзу с Францией, и теперь та  же  женщина  правила
Англией.
   Марион Уэд была именно  такая  женщина,  которая  способна  была  вершить
государственные  дела.  Ее  политические  убеждения  не  были   тайной   для
офицера-роялиста. Она нередко высмеивала его взгляды, и он не  сомневался  в
том, что она сочувствует республиканцам.
   Быть может, именно на этой почве и возникли ее отношения с Голтспером?
   Если бы в тот знаменательный день, когда  Голтспер  спасся,  Скэрти  имел
возможность  наблюдать  за  Марион,  вряд  ли  он  пребывал  теперь  в  этой
счастливой уверенности.
   На ее лице, когда она, подбежав  к  окну,  увидела  своего  возлюбленного
связанным,  под  конвоем  солдат,  каждый  прочел  бы  мучительную  тревогу,
волнение и горе, свидетельствующие об  ее  чувстве.  Если  бы  Скэрти  видел
отчаяние, которому она предавалась до тех пор, пока не услышала слов  гонца,
сообщавшего о побеге узника, если бы он увидел, какой радостью озарилось  ее
лицо, - он понял бы, что Марион беззаветно любит Голтспера.
   Но, как ни велика была его досада, что Голтспер ускользнул  из  его  рук,
Скэрти утешал себя тем, что так или иначе он отделался от своего  соперника.
Теперь он может быть спокоен. Голтспер не  перешагнет  порога  усадьбы  сэра
Мармадьюка, и он, Скэрти, может без помехи идти к своей  цели  -  добиваться
руки и сердца его дочери.
   Между тем сэр Мармадьюк и его семья по-прежнему проявляли по отношению  к
своим непрошеным  гостям  учтивую  любезность,  хотя  всякий  наблюдательный
человек, хорошо разбирающийся в людских взаимоотношениях, безусловно заметил
бы, что эта любезность - вынужденная.
   Сэр Мармадьюк руководствовался в  своем  поведении  сознанием  опасности,
грозившей  ему  как  участнику  тайного  заговора.  Арест  Голтспера  служил
достаточным основанием для таких опасений.
   Ему было чрезвычайно тягостно поддерживать какие бы то ни было  отношения
со Скэрти, но осторожность и вместе с тем надежда, что события могут принять
более благоприятный оборот, заставляли его быть терпеливым.
   Короля вынудили издать указ - не об  избрании  нового  парламента,  но  о
созыве старого. На этом были сосредоточены надежды и ожидания той партии,  к
которой недавно присоединился сэр Мармадьюк.
   У Марион тоже были все основания не доверять Скэрти,  но  она  заставляла
себя быть с ним любезной из любви к отцу. Она смутно  чувствовала,  что  над
ним нависла угроза,  хотя  она  ничего  не  знала  о  тайном  собрании.  Сэр
Мармадьюк, не желая понапрасну пугать дочь, ничего не рассказал ей об  этом.
Он просто попросил ее держаться с незваными гостями  как  подобает  любезной
хозяйке дома, и Марион, смирив свое  высокомерие,  покорно  подчинилась  его
требованию.
   У Скэрти не было никаких причин обижаться на  невнимательность  хозяйской
дочери; наоборот, она держала себя с ним так приветливо, что он даже склонен
был делать из этого весьма лестные для себя выводы.
   Так в течение нескольких первых  недель  пребывания  Скэрти  в  Бэлстроде
жизнь в усадьбе текла спокойно, пока  одно  событие  не  повлекло  за  собой
некоторых серьезных перемен. Сэр Фредерик Дэйрелл, владелец поместья Фулмир,
разослал приглашения на праздник, в  программу  которого  входила  соколиная
охота. Вместе с семьей сэра Мармадьюка были приглашены и его гости - капитан
Скэрти и корнет Стаббс.

Глава 53
НА ОХОТУ!

   Первые лучи солнца протянулись над бэлстродским парком. Роса еще сверкала
на траве, и могучие каштаны бросали длинные тени на отлогие  склоны.  Олень,
поднявшись со своего мшистого ложа, отправился завтракать на лужайку.  Птицы
радостно приветствовали наступающий день и веселыми  стайками  перелетали  с
одного дерева на другое. Вся природа проснулась.
   Хотя час был  еще  ранний,  обитатели  усадьбы,  по-видимому,  не  спали.
Полдюжины оседланных лошадей были выведены конюхами со двора и стояли  перед
домом наготове, ожидая своих всадников.
   Кроме  конюхов,  стоявших  возле  лошадей,  здесь  были  и   сокольничие,
державшие на руках или на плечах соколов, накрытых колпачками, и доезжачие и
егеря с собаками на сворках - все одетые соответственно своему званию.
   Марион сидела у себя в комнате со своей кузиной Лорой Лавлейс. Обе были в
шляпах с высокой тульей, в плотно облегающих зеленых бархатных амазонках,  с
хлыстами в руках, затянутых в замшевые перчатки. Они ждали, когда их позовут
садиться на лошадей.
   - Уолтер говорит, что охота будет удачная, - сказала маленькая Лора, сияя
от удовольствия и оживленно расхаживая по комнате. - Он говорит,  на  озерах
уже давно никто не был и что  там  сейчас  целые  выводки  цапель,  бекасов,
вальдшнепов, куликов. То-то порезвятся наши  кобчики  и  соколы!  Вот  будет
весело!
   - Да, конечно, для тех, кто может забавляться этим.
   - Как, Марион, ты же так любишь соколиную  охоту!  Ведь  ты  даже  ездила
охотиться одна!
   - Ах, Лора, и охота и многое другое гораздо приятнее в одиночестве, чем в
компании, которая тебе не нравится.
   - Ну, что ты, Марион! Неужели среди этого избранного общества, в  котором
мы сегодня будем, не найдется ни одного приятного человека?
   - Ни одного... насколько мне известно.
   - Как! А наш любезный гость, который будет сопровождать  нас,  -  капитан
Скэрти?
   - Я думала, ты скажешь: корнет Стаббс!
   - Ха-ха-ха! Ну нет! Он слишком туп, чтобы мне могло быть  приятно  в  его
обществе.
   - А капитан Скэрти слишком остер, чтобы я могла находить  удовольствие  в
его обществе. Сказать по правде, я даже предпочитаю ему Стаббса, несмотря на
его ужасное имя.
   -  Ты  шутишь,  Марион?  Стаббс...  Стаббс...  корнет  Стаббс!  Или  даже
полковник Стаббс, все равно! Подумать только, миссис Стаббс! Нет, ни за  что
на свете я не согласилась бы стать леди  Стаббс!  Нет,  даже  за  герцогскую
корону!
   - Ну, если бы пришлось выбирать между Стаббсом  и  Скэрти,  право,  я  не
знаю, кто из них хуже.
   -  Ну  что  ты  говоришь,  Марион!  "Скэрти"   все-таки   звучит   как-то
воинственно. Мне даже кажется, что человек с таким именем может быть героем.
   - А мне кажется, что человек с таким именем может быть трусом. И он такой
и есть.
   - Как! Наш капитан Скэрти?  Что  ты!  Все  считают  его  таким  достойным
кавалером, и он так хорошо держит себя! Сначала он был немножко грубоват,  я
признаю это. Но потом, право же, он вел себя в высшей степени благородно.  А
уж по отношению к тебе, Марион, он проявляет такое исключительное  внимание,
что, казалось бы, мог заслужить твое расположение.
   - Скажи лучше, мое глубочайшее отвращение,  это  будет  ближе  к  истине.
Действительно, он его заслужил!
   - Во всяком случае, ты этого не показываешь. Я столько раз видела тебя  в
обществе капитана Скэрти очень веселой. Уверяю тебя, у вас обоих  был  очень
довольный вид!
   - Вынужденное довольство. Улыбка на губах  не  всегда  означает  радость,
Лора, и вежливый разговор отнюдь не доказывает расположения. Ты видела,  что
я вежлива с капитаном  Скэрти,  ничего  более,  и  для  этого  у  меня  есть
основания.
   - Основания?
   - И серьезные основания, милая Лора. Если бы не  это,  я  не  поехала  бы
сегодня на охоту, и тем более с таким спутником, как он. Быть может, в твоих
глазах, крошка, капитан Скэрти - герой, но это герой не моего романа,  и  ты
знаешь это.
   - Знаю, знаю, душечка Марион! Ведь я только шучу.  Я  знаю,  что  капитан
Скэрти не твой герой. Имя твоего героя Генри Голтспер.
   - Да, это правда. Но берегись, болтушка! Никому об этом ни слова! Если ты
только проговоришься, так и знай, я расскажу Уолтеру,  как  ты  восхищаешься
капитаном Скэрти или корнетом Стаббсом! К кому из них ты  хочешь,  чтобы  он
тебя ревновал?
   - О Марион, ни слова Уолтеру о  Стаббсе!  Ты  знаешь,  я  думаю,  он  уже
немного ревнует к нему. Ему не нравится, что он так ухаживает за мной, да  и
мне тоже, но я ничего не могу с этим поделать: ведь мы встречаемся с ним  по
крайней мере четыре раза в день. Я думала, после того  как  я  ответила  ему
отказом, все будет кончено и он оставит меня в покое.  Оказалось,  что  нет!
Представь себе, он по-прежнему продолжает за мной ухаживать как ни в чем  не
бывало! Прошу тебя, не огорчай Уолтера, а то еще он вызовет его на поединок,
и...
   - ...и храбрый корнет снесет Уолтеру голову?
   - Нет, этого он не сможет  сделать,  хоть  он  и  больше  Уолтера.  Но  я
уверена, что Уолтер гораздо храбрее его.  Он  вовсе  не  так  отважен,  этот
отвратительный наглец!
   - Как, он был резок с тобой?
   - Да не совсем так... просто он, по-видимому,  не  понимает,  что  значит
быть вежливым. Вот капитан Скэрти - совсем другое дело. Он вежливый.
   - Да, пожалуй.
   - Дороти Дэйрелл считает его совершенством. Я уверена, что она влюблена в
него. Зачем она так  часто  ездит  в  Бэлстрод,  если  не  для  того,  чтобы
повидаться с ним? Я уверена, что она приезжает вовсе не ради кого-нибудь  из
нас.
   - Пусть себе приезжает, если это ради того, о ком ты говоришь!
   - Ну конечно! И сегодняшнюю соколиную охоту она устроила для того,  чтобы
насладиться его обществом. Она хитрое, опасное создание, эта Дороти!
   - Если она хочет поймать капитана Скэрти, надеюсь, что это ей удастся. Уж
я-то наверно не стану ей мешать в этом!
   - А я решила сегодня следить за ней. Посмотрим, как она будет себя вести!
О, ты не знаешь, Марион, как я ненавижу ее! И знаешь почему?
   - Право, не могу сказать.
   - Да потому что знаю, что она - твой враг!
   - Я никогда не делала ей ничего дурного.
   - Я знаю.
   - Так чем же вызвана эта вражда? Ты можешь сказать?
   - Да.
   - Так скажи мне.
   - Твоей красотой.
   - Ну, если причина в этом, то она должна быть и твоим врагом  не  меньше,
чем моим!
   - О нет! Я не так тщеславна, чтобы  считать  себя  красавицей.  Я  просто
недурна собой. А ты, кузина... если ты мне, женщине, кажешься красавицей, то
какой же ты должна казаться мужчине!
   - Ты дурочка, Лора. Ты гораздо  красивее  меня.  А  что  касается  Дороти
Дэйрелл, разве она не слывет первой красавицей графства? Я это слышала сотни
раз.
   - И я тоже. Но это ничего не значит. Хоть ты и старше меня, Марион, но  я
думаю, что в этих делах я понимаю не меньше тебя. Кроме того, я ведь сужу со
стороны. Не всегда "первая красавица" или "царица бала" бывают на самом деле
самыми красивыми. Очень часто они слывут такими не из-за  красоты,  а  из-за
своего поведения. И если о Дороти Дэйрелл, которая ведет себя так вызывающе,
говорят "наша красавица", то тебя просто не  осмеливаются  так  называть,  а
молча восхищаются твоей красотой. Ты и сама это знаешь,  Марион.  Ведь  даже
наши деревенские ребятишки и те глядят на тебя с изумлением и восторгом. Вот
потому-то Дороти Дэйрелл тебя и не терпит. Ей  хочется  быть  первой,  а  ее
рядом с тобой никто не  замечает.  Помнишь,  как  у  нас  на  празднике  она
старалась обворожить человека, которого она, по ее словам, презирает?
   - Голтспера?
   - Да. Я наблюдала за ней. Какие только уловки она не пускала в ход, чтобы
привлечь его внимание! А он, кроме тебя, никого и не замечал. А  теперь  она
решила пленить капитана Скэрти. Кузиночка, я очень прошу тебя, не можешь  ли
ты немножко пококетничать со Скэрти, чтобы  позлить  ее?  Мне  так  хочется,
чтобы Дороти получила щелчок, это сбило бы с нее спесь!
   - Нет, Лора, ты знаешь, я просто не способна  на  это,  и  в  особенности
теперь.
   - Ну, хоть часок, только чтобы наказать ее!
   - А как тебе понравится, если тебя кто-нибудь  накажет?  Представь  себе,
что кто-нибудь будет сегодня кокетничать с Уолтером? Или он с кем-нибудь?
   - А я тогда буду кокетничать со Стаббсом!
   - Неисправимая кокетка! Ах, Лора, ты, конечно, увлечена Уолтером,  но  ты
понятия не имеешь, что такое любовь!
   - Нет, я...
   - Мисс Марион! - крикнул конюх, просунув голову в дверь  комнаты.  -  Сэр
Мармадьюк уже в седле. Ждут только вас и мисс Лору.
   Он тут же побежал обратно.
   - Лора, - шепнула Марион кузине, выходя из комнаты, - никому ни  слова  о
том, что ты знаешь, никому! Обещай мне это, и тогда я,  может  быть,  сделаю
то, о чем ты меня просила.

***

   В это же время Скэрти у себя в комнате  беседовал  со  своим  подчиненным
Стаббсом. Оба были в костюмах для верховой езды, с охотничьими сумками через
плечо и уже держали шляпы в руках, видимо ожидая,  что  их  вот-вот  позовут
сад