жидаться с
лошадьми Дэнси и индеец.
   Они так переволновались за время своего долгого ожидания, что  уже  и  не
надеялись на благополучный исход дела и не  удивились  печальному  известию,
которое им принес Грегори.
   Гарт дорогой еще успел обдумать свой новый план, и, когда он сообщил  его
Дэнси, тот охотно согласился принять в нем участие.
   Ориоли отправили назад в Каменную Балку, Гарт вскочил  на  свою  краденую
лошадь, Дэнси уселся на жалкую клячу, и они двинулись по  тропинке,  которая
вилась  вдоль  южной  ограды  бэлстродского  парка  и  выходила  на  большую
королевскую дорогу там, где она пересекала Джеррет Хис.
   К утру они достигли вершины Красного Холма и  теперь  спускались  по  его
склону. Гарт то и дело понукал своего спутника, который едва поспевал за ним
на своей кляче; не помогала ни палка, ни ржавые шпоры, которые Дэнси  вонзал
в  бока  бедного  животного,  -  старая  кляча  медленно  трусила  рысцой  и
спотыкалась всякий раз, когда боль понуждала ее бежать быстрей.
   - Черт бы побрал твою скотину! - вскричал Гарт. - Мы не  успеем  повидать
всех, кого надо. Дочка твоя говорила вчера, что его повезут рано утром.  Они
хотят добраться засветло в Лондон - значит, в Эксбридже они  будут  часов  в
десять. А ведь у нас сколько дела до их приезда!.. Коли ее  шпорами,  Дэнси!
Экая ленивая кобыла! Уж я бы заставил ее поворачиваться, коли  бы  сидел  на
ней!
   - Бедная скотина! - с жалостью сказал Дэнси, вступаясь за свою  клячу.  -
Она целую неделю без корма, разве только пощиплет травы на обочинах  дороги.
Чего же удивляться, что у нее нет силы?
   - Наше счастье еще, что недалеко ехать. А вот ежели бы наш путь  лежал  в
Лондон, нам бы нипочем не добраться! А знаешь, я  придумал,  как  нам  время
сберечь! Чего нам с тобой ехать вместе? Ты поезжай  по  Денемской  дороге  и
предупреди там своих друзей, а я поеду за Колн и поговорю там с херфилдскими
приятелями. Я оповещу, кого надо,  в  Эксбридже  и  Хиллиндоне,  захвачу  по
дороге и Дрейтон. Так оно лучше будет. А встретимся мы с  тобой  в  "Розе  и
короне", после  того  как  управимся.  Я  туда  сейчас  сразу  заеду,  чтобы
предупредить старика Броуна насчет винца. Хорошо,  что  я  выручил  немножко
деньжат за часы, которые мне подвернулись, а то еще неизвестно, пришли ли бы
нам эти патриоты на помощь! Я все до последнего гроша истрачу, только бы нам
удалось освободить мастера Генри!
   - Мне тратить-то нечего, а то я тоже не пожалел бы, -  сказал  лесник.  -
Хороший господин, другого такого в наших краях не сыщешь!
   - Да, Дэнси, это ты правду сказал. Хороший он человек! За  то,  видно,  и
хотят ему голову снести, потому что он стоит за правду!  Мы  должны  сделать
все, что можем, чтобы он удержал ее на плечах.  Вот  твоя  дорога  в  Денем.
Пришпорь свою клячу, да смотри будь у моста пораньше, до десяти часов!
   С этими словами Грегори Гарт покинул лесника; тот  свернул  на  проселок,
ведущий к деревне Денем, а Грегори поскакал прямо по Эксбриджской дороге.

Глава 50
ПОД КОНВОЕМ

   Было раннее утро,  и  в  Бэлстродской  усадьбе  все  еще  спали.  Скэрти,
удовлетворенный тем, что ему удалось унизить  и  засадить  в  тюрьму  своего
соперника, уснул с радостной надеждой отделаться  от  него  вовсе  и  крепко
проспал всю ночь, нисколько не подозревая о событиях, разыгравшихся  сначала
в сотне шагов от его ложа, а потом в миле от усадьбы.
   Даже когда он проснулся, никто не доложил ему ни о любовном  свидании  во
время дежурства на часах, ни о побеге узника, ни об его поимке. События  так
быстро следовали одно за другим, что все удалось сохранить в секрете.  Кроме
шести человек стражи, включая сержанта, никто из остальных  кирасиров  и  не
подозревал о том, что случилось. Уайтерс позаботился, чтобы его товарищи  по
караулу держали язык за зубами, чего ему вряд ли удалось бы  добиться,  если
бы не золотые  монеты,  полученные  от  леди,  которыми  ему  скрепя  сердце
пришлось поделиться. Таким образом, когда караул сменился, связанный  узник,
водворенный на свое прежнее место, был передан на попечение новому часовому,
и его бегство и поимка остались ото всех в тайне.
   Из тех, кто был осведомлен о его бегстве, только одна Марион пребывала  в
неведении о том, что его снова схватили. Расставшись с ним, она  направилась
к  себе  в  спальню,  но,  поднимаясь   по   лестнице,   услышала   какой-то
подозрительный шум. Она постояла у  окна,  прислушиваясь.  Снизу  доносились
тихие голоса, потом послышался женский голос, который Марион сразу узнала, и
затем все смолкло. Марион, конечно, и в голову не пришло, что  это  тревога;
но все-таки у нее было неспокойно на душе, и она долго не отходила от  окна,
а потом даже спустилась на  веранду  и,  выглянув  из  окна,  посмотрела  по
сторонам. Но кругом все было тихо, и, решив, что солдаты вернулись во  двор,
она поднялась к себе в комнату и легла спать.
   После стольких бурных переживаний  и  долгого  бодрствования  она  крепко
уснула, и в то время, когда на Генри Голтспера  набросились  выскочившие  из
засады солдаты, Марион Уэд снилось, как он спасся и прибежал к  ней,  и  она
снова переживала блаженные минуты недавнего свидания.
   Она проспала до позднего утра. Но как ужасно было  ее  пробуждение  после
этого чудесного сна!
   Она проснулась от громкого шума под окном. Внизу слышался топот  лошадей,
грубые голоса, отрывистая команда и  громкий  язвительный  смех;  она  сразу
узнала его: это смеялся Скэрти.
   "Рано он поднялся сегодня! - подумала Марион. - Но,  может  быть,  сейчас
уже не так рано?"
   Марион высунула из-под  одеяла  беленькую  ручку  и  взяла  с  маленького
столика у постели свои хорошенькие часики, украшенные драгоценными  камнями.
Взглянула на циферблат - десять часов!
   И в ту же минуту зазвонили часы на башне.
   Марион так поспешно схватилась за часы не  потому,  что  ее  удивил  этот
ранний шум. После того, что случилось  сегодня  ночью,  это  могло  означать
только одно: бегство Голтспера  открыто  и  за  ним  готовится  погоня.  Она
посмотрела на часы, чтобы узнать, много ли прошло времени  с  тех  пор,  как
Голтспер скрылся, и обрадовалась, увидев, что уже десять часов.
   Но почему же Скэрти так весел? Почему он смеется, когда, казалось бы,  он
должен быть вне себя от огорчения?
   Марион вскочила с постели и быстро подбежала к  окну.  Только  вчера  она
видела из этого окна самое тяжелое зрелище, какое ей когда-либо  приходилось
видеть. Такое же зрелище предстало перед ней и  сейчас:  Генри  Голтспер  на
коне,  привязанный  к  седлу,  под  охраной  вооруженных  кирасиров,   тесно
окружавших его со всех сторон.
   Все были на конях, в  полном  снаряжении,  с  сумками,  притороченными  к
седлам, словно готовились в поход. Капитан Скэрти расхаживал взад  и  вперед
по усыпанной гравием дорожке, но, судя по его одежде, не собирался  ехать  с
отрядом; на этот раз его заменял корнет Стаббс. Он сидел на коне Голтспера и
как раз в эту минуту выезжал вперед, чтобы возглавить конвой.
   Марион едва успела окинуть взглядом это совершенно  неожиданное  для  нее
страшное  зрелище,  как  раздался  сигнал:  "Вперед!"  Кони  рванули,  и  ее
возлюбленный скрылся из ее глаз. Стон, вырвавшийся у нее из груди, потонул в
громких звуках рожка.
   Прошло около часа, прежде чем потрясенная  Марион  опомнилась  настолько,
чтобы обрести способность рассуждать. Но она все еще была в смятении и мысли
ее беспорядочно блуждали, когда  чьи-то  голоса  внизу  снова  заставили  ее
выглянуть в окно.
   Какой-то верховой разговаривал со Скэрти. Это  был  человек  в  форменной
штатской одежде - по-видимому,  дорожный  агент.  Взмыленный  конь  под  ним
тяжело дышал, словно скакал во весь опор не одну милю.
   Скэрти стоял у  стремени  всадника  и  слушал  его  поспешное  донесение,
отличавшееся, видимо, чрезвычайной важностью.
   Незнакомец говорил  взволнованным,  тихим  голосом,  и  до  слуха  Марион
долетела фраза:
   - Узник... отбит... под Эксбриджем...
   Скэрти, услышав эти слова, не отвечая всаднику, бросился сломя  голову  к
воротам с криком:
   - На коней! Все на коней!
   Приученные повиноваться мгновенно, кирасиры тотчас же повскакали в седла,
и не успела Марион  прийти  в  себя  от  этого  ошеломившего  ее  радостного
известия, как отряд, возглавляемый Скэрти, уже мчался во весь дух к воротам,
выходящим на Эксбриджскую дорогу.

Глава 51
ОТБИЛИ!

   Время приближалось к десяти часам, и жизнь в Эксбридже уже кипела ключом.
На улицах царило необычное оживление. На площади, на перекрестках и особенно
возле  харчевни  "Роза  и  корона"  толпилось  много  народу.  Это  были  не
крестьяне,  съехавшиеся  на  ярмарку,  -  день  был  не  ярмарочный,   -   а
преимущественно ремесленники и рабочие. Одеты  они  были  по-будничному,  и,
казалось, они только что оторвались  от  работы,  привлеченные  неожиданным,
занимательным зрелищем. Сапожник прибежал в своем кожаном фартуке, с липкими
от лака руками; кузнец - только что от  наковальни,  потный  и  закопченный;
мельник, пропыленный мукой; а от мясника шел тяжелый дух, словно  он  только
что был на бойне.
   Толпа, собравшаяся против  "Розы  и  короны",  была  явно  в  приподнятом
настроении; многие были  навеселе.  По  рукам  ходили  кружки  доброго  эля,
который прислуга харчевни щедро подносила желающим, по-видимому,  за  чей-то
счет.
   Высокий  смуглый  человек  в  шляпе  с  лентой  особенно  усердно  угощал
собравшихся вокруг него дюжих молодцов, из которых многие, как  видно,  были
его приятелями - они обращались с ним запросто и называли его  Грегори.  Ему
помогал другой - рослый, широкоплечий пожилой человек;  а  хозяин  харчевни,
заинтересованный в том, чтобы продать побольше, суетился возле них,  поощряя
улыбкой тех, кто стоял поблизости.
   Все то и дело поглядывали в сторону моста, по которому  проходила  дорога
через Колн,  ведущая  на  запад.  Этот  мост  не  представлял  собой  ничего
примечательного; он был построен в виде арки с  каменным  парапетом  по  обе
стороны, который с моста переходил на дорогу и тянулся вдоль нее  еще  ярдов
на двадцать - тридцать. Дальше со стороны города парапет переходил в ограду,
отделявшую городскую дорогу от прилегавших к ней лугов.
   Луга тянулись по обе стороны реки и простирались далеко на юго-запад.
   Дорога  с  моста  в  сторону  города  проходила  как  раз  перед  глазами
собравшейся у харчевни толпы, но по ту сторону реки дороги не было видно: ее
скрывали каменный парапет и арка моста.
   Смуглый человек в шляпе с лентой, хотя и обменивался забористыми  шутками
с окружающими и старался казаться веселым, поглядывал в сторону моста с явно
озабоченным видом, а  затем  шептался  о  чем-то  с  рослым  крестьянином  в
потертых плисовых штанах, который был не кто иной, как Дик Дэнси.
   - Чего это вы все здесь собрались? - спросил какой-то человек, только что
подошедший к харчевне. - Или есть на что поглядеть?
   - Может, и есть, - ответил один из толпы. - Подождите малость, - может, и
увидите что-нибудь, на что стоит поглядеть.
   - Да что такое?
   - Кирасиры его величества короля.
   - Подумаешь, есть из-за чего поднимать шум! Их теперь каждый  день  можно
видеть.
   - Да и один раз в день более чем достаточно! - добавил  третий,  который,
по-видимому, не питал истинно верноподданнических чувств к своему монарху.
   - Но ведь не каждый день можно увидеть то, что вы нынче увидите: в  Тауэр
повезут арестованного, знатного дворянина!
   - Арестованного? Кого же?
   - Черного Всадника, - отвечал первый. - Вот какого арестанта вы  увидите,
приятель!
   Это известие могло бы взбудоражить толпу, если бы большинство собравшихся
уже не были подготовлены к нему заранее. Волнение, поднявшееся в эту минуту,
было вызвано тем, что человек, стоявший  на  парапете  моста  и  наблюдавший
дорогу,  подал  знак,  а  мальчишки,  взобравшиеся  на  верх  стены,  начали
размахивать шапками и кричать:
   - Конники! Конники! Королевские кирасиры! Едут! Едут!
   Вслед за этим показались пышные султаны, и  отряд  кирасиров,  въехав  на
мост, растянулся сверкающей лентой.
   Отряд состоял из шести пар всадников, следовавших одна за другой; впереди
ехал командир отряда, а посреди - еще  один  всадник,  не  в  доспехах,  как
прочие,  а  в  бархатном  камзоле,  прикрученный  веревками  к  седлу  и  со
связанными за спиной руками. Это был арестант.
   Видно было, что он  хорошо  известен  толпе.  Черный  Всадник  так  часто
появлялся на улицах Эксбриджа и беседовал с его жителями, что не было ничего
удивительного в том, что горожане встречали его сочувственными взглядами.
   Он ехал сейчас не на своем благородном коне, но толпа узнала его коня под
другим, гораздо менее подходящим ему всадником, который был не кто иной, как
корнет Стаббс, возглавлявший отряд. Будучи  любителем  лошадей,  он  недолго
думая присвоил себе коня Голтспера по праву конфискации.
   Гордясь возложенным на него ответственным делом,  Стаббс  важно  гарцевал
впереди отряда и, первым спустившись с моста, подъехал к толпе,  собравшейся
у харчевни. Ему показалось, что кое-кто встретил его угрюмым взглядом, но, в
общем, это было скорее веселое и добродушное сборище.
   Стаббсу,  конечно,  и  в  голову  не  могло  прийти,  что  ему  осмелятся
преградить путь. Он был уверен, что толпа мгновенно  расступится  перед  его
мощным конем.
   Но,  подъехав  к  харчевне,  он  с  удивлением  обнаружил,   что   народ,
столпившийся на дороге,  не  двигается  с  места;  ему  пришлось  придержать
лошадь, чтобы не раздавить людей.
   В ту же минуту позади  раздались  громкие  крики  -  народ  приветствовал
кирасиров, а один голос, покрывая все остальные,  кричал:  "Король!  Король!
Долой подлых изменников! Смерть предателям!"
   Возгласы звучали насмешливо, но это было слишком тонко для  тупых  мозгов
корнета Стаббса, и он понял их в буквальном смысле, как  проявление  истинно
верноподданнических чувств.
   - Добрые друзья! - любезно сказал он, и на  его  грубом  лице  выразилось
явное удовольствие. -  Рад  видеть  вас  в  таком  превосходном  настроении!
Клянусь Богом, рад!
   - Да, настроение у нас самое подходящее! - подхватил кто-то из  толпы.  -
Вы в этом скоро  убедитесь.  Эй,  господин  офицер,  выпейте-ка  с  нами  за
здоровье короля! Надеюсь, вы не откажетесь?
   - Ни в коем случае! - ответил Стаббс. - Ни в коем случае! Я рад бы выпить
с вами, но, видите ли, друзья, мы  сейчас  при  исполнении  наших  служебных
обязанностей, нам нельзя задерживаться. Клянусь Богом, нельзя!
   - Да мы вас и минуты не задержим, - настаивал тот, что заговорил  первым,
- здоровенный кузнец с таким же твердым лицом, как и его  молот.  -  Клянусь
Богом, не задержим! - добавил он, так явно передразнивая Стаббса, что тот на
минуту усомнился  в  его  дружелюбных  чувствах.  -  Живей  поворачивайтесь,
ребята! - продолжал деревенский Вулкан < Вулкан - бог огня в  древнем  Риме;
считался также покровителем кузнечного дела.> - Выноси вина, хозяин! Лучшего
винца для господина офицера  да  браги  покрепче  для  его  храбрецов.  Черт
побери! День-то ведь жаркий да пыльный, а до Лондона  еще  ехать  да  ехать!
Разве не приятно освежиться да промочить горло кружкой нашего  эксбриджского
эля?.. Правильно я говорю, молодцы?
   Последние слова были обращены к  солдатам,  которые  без  слов  поспешили
подтвердить кивками и жестами, что охотно принимают предложение.
   Тотчас же, словно по волшебству, по обе стороны  конного  отряда  выросли
люди с кружками, наполненными элем,  который  соблазнительно  пенился  перед
глазами солдат.
   Это были не буфетчики и не слуги из харчевни,  а  разные  ремесленники  и
подмастерья, из которых,  как  мы  уже  говорили,  преимущественно  состояла
толпа.
   Но солдатам не было дела до того, кто их  угощает.  После  того  как  они
проскакали пять миль в жару по пыльной дороге, пенящийся напиток, который им
подносили к губам, был слишком большим искушением для их пересохших  глоток,
и не кирасирам Скэрти было устоять против такого искушения!
   Не дожидаясь ни разрешения, ни команды,  каждый  солдат  схватил  кружку,
которую ему совали в руки, и с криком "За короля!" жадно поднес ее к  губам.
Толпа подхватила возглас, а люди, которые угощали солдат, словно  желая  еще
больше показать свое уважение, схватили за уздечки их коней, чтобы  всадники
могли спокойно осушить  кружки,  не  рискуя  пролить  ни  капли  драгоценной
жидкости.
   Двое из этих людей, как раз те, что  подносили  кружки  конвоирам,  между
которыми находился арестованный, взяв лошадей за поводья,  чуть-чуть  вывели
их из рядов, сделав это так незаметно, как будто они были тут ни при чем.  В
ту же минуту высокий человек со  смуглым  лицом,  обросшим  черной  щетиной,
юркнул мимо головы одной  из  лошадей  и,  подняв  флягу,  предложил  выпить
арестанту.
   - Вы ведь не станете возражать, если и он тоже промочит горло?  -  сказал
он, обращаясь к конвоирам. - Бедняга! Видать, он совсем истомился от жажды!
   - Можете дать ему глотнуть разок-другой,  -  отвечал  конвоир,  -  только
смотрите, чтобы офицер не увидел! - И он многозначительно кивнул на Стаббса.
   - Насчет этого можете не беспокоиться, - сказал Грегори Гарт, так как это
был он.
   - А ну, кавалер, - продолжал он,  подходя  вплотную  к  арестованному,  -
глотните-ка эля! Конечно, это не  то  доброе  винцо,  к  какому  вы,  верно,
привыкли, а все-таки выпить недурно, и вам  оно  пойдет  на  пользу.  Да  не
бойтесь, вы не упадете с седла, я вас придержу сзади. Вот так!
   И с этими словами Гарт, обхватив пленника сзади, нащупал пальцами веревки
на его руках.
   Задние конвоиры, с увлечением поглощавшие эль и перебрасывавшиеся шутками
с теми, кто их угощал, не заметили, как  ловкие  пальцы  бывшего  грабителя,
быстро орудуя  маленькой  полоской  блестящей  стали,  мгновенно  перерезали
веревки, связывавшие Генри Голтспера.
   - Славное питье, не правда ли? - громко спросил Грегори, поднося флягу  к
губам пленника,  и  добавил  быстрым  шепотом:  -  Ну,  мастер  Генри,  руки
свободны. Хватайтесь за поводья и поворачивайте направо. Ткните  кобылу  вот
этим ножом и скачите через мост, словно за вами сам дьявол гонится!
   - Ничего не выйдет, Грегори, - быстро прошептал Голтспер.  -  Эта  лошадь
настоящая кляча, меня нагонят раньше, чем я проскачу милю... Ах, Хьюберт!  -
вырвалось у него. - Я о нем и забыл! Да, можно попробовать!
   За всю свою кампанию во Фландрии кирасиры капитана Скэрти никогда еще так
не попадали впросак: на их глазах старая полковая лошадь, на  которой  сидел
арестованный, внезапно взвилась с места, словно в нее вонзили  тысячу  шпор,
и, вырвавшись из рядов, понеслась  как  ветер,  неожиданно  превратившись  в
первоклассного скакуна.
   Ошеломленные конвоиры, выронив кружки из рук, не успели схватить поводья,
которые их неуклюжие помощники сдуру перекинули через  головы  лошадей,  как
пленник  уже  подскакал  к  мосту  и,  приложив  пальцы   к   губам,   издал
пронзительный свист, в ответ на который послышалось звонкое ржание, и корнет
Стаббс на своем вороном коне стрелой промчался  мимо  остолбеневших  солдат.
Казалось, он был  единственный,  не  потерявший  присутствия  духа  и  мигом
пустившийся в погоню. Увы, это было не так! Корнет Стаббс оказался храбрецом
поневоле, ибо когда он уже настиг беглеца,  сильная  рука,  схватив  его  за
нагрудник и вырвав из стремени, швырнула на середину дороги,  а  беглец,  не
сходя на землю, перескочил на его коня  и,  приветствуемый  бурными  криками
толпы, помчался прочь.
   Оглушительное  "ура",  разнесшееся  далеко  вокруг,  внезапно   сменилось
зловещей тишиной, сквозь которую кое-где прорывался изумленный ропот.
   Удивление  толпы  было  вызвано  странным  поведением  Черного  Всадника:
очутившись на середине моста, он вдруг круто осадил лошадь, которая взвилась
на дыбы, а потом рванулся сначала в одну, за