Все дело в том, мой храбрый Робин, - оправдывался Скэрти, - что я и мой
товарищ, корнет, перехватили лишнего в то утро, а вы сами  понимаете,  когда
человек...
   - Понятно... - отвечал лесник, проникаясь  все  большим  расположением  к
своему великолепному  гостю,  который  мог  стать  для  него  могущественным
покровителем. - Когда человеку хмель в голову  ударит,  он  уж  за  себя  не
отвечает. Я знаю, что вы поцеловали девушку так просто, в шутку. Ах, черт, я
и сам сделал бы это, да еще как!
   - А ведь она, право, красотка, эта девица Марианна! Ваша нареченная,  как
я полагаю, мастер Уэлфорд?
   - Ну да, у нас с Бетси вроде как все решено! - с гордостью сказал лесник.
   - Вот счастливчик! Так, значит, скоро свадьбу сыграем?
   На этот вопрос Уэлфорд ответил как-то неопределенно.
   - Как человек опытный в этих делах, - продолжал капитан, - ведь я сам был
когда-то женат, и не раз, - я посоветую  вам  не  позволять  красотке  Бетси
после того, как она станет миссис Уэлфорд, подносить мужчинам цветы.
   - Кой черт! - воскликнул ревнивый любовник. - Что вы хотите этим сказать,
мастер?
   - Да просто то, чему я был свидетелем там, на поле.  И,  сказать  вам  по
правде, меня это очень удивило. Уж если кто и заслужил эти цветы  от  девицы
Марианны, так, безусловно, тот, который первым вступился за нее. А ведь  это
были вы, мастер Уэлфорд, и свидетель этому - мой череп, который до  сих  пор
ноет при одном только воспоминании!
   - Будь я проклят, да кому ж, как  не  мне,  за  нее  вступаться!  Черному
Всаднику незачем было и соваться!
   - Совершенно верно. Мы с вами уладили бы сами меж  собой  нашу  маленькую
ссору. Да я, знаете, уже собирался извиниться перед вами и  сам  чувствовал,
что поступил глупо, а он как раз тут  и  вмешался.  И,  конечно,  он  только
потому и вмешался, что хотел понравиться девушке. Я тогда сразу это заметил,
хотя мне в то время ничего о них не было известно. Ну, а с тех пор я кое-что
узнал, и теперь уж у меня нет никаких сомнений.
   - Узнали? Что вы с тех пор  узнали?  -  задыхаясь,  вскричал  Уэлфорд  и,
вскочив со стула, не  помня  себя  бросился  к  Скэрти.  -  Если  ты  знаешь
что-нибудь о Бет Дэнси и о нем, скажи мне, мастер! Скажи, и я...
   - Успокойтесь, Уэлфорд, садитесь. Я расскажу все, что знаю. Но чтобы  мне
быть уверенным, что  мне  сообщили  правильно,  я  должен  знать  кое-что  о
человеке, которого  вы  называете  Черным  Всадником.  Может  быть,  вы  мне
расскажете о нем, чтобы я мог убедиться, что он и есть  тот  самый  человек,
чье имя я слышал в связи с девицей Марианной, или Бет Дэнси?  Так,  кажется,
ее настоящее имя?
   - Что вам нужно о нем знать? - спросил  Уэлфорд,  явно  готовый  выложить
все, что ему было известно о Голтспере.
   - Да все, - ответил Скэрти, убедившись,  что  ему  более  нет  надобности
остерегаться. - Я знаю только его имя. А ведь вполне может статься, что  это
вовсе даже и не он, кого...
   - Кого? Что - кого? - живо спросил нетерпеливый слушатель.
   - Я все скажу вам, мастер Уэлфорд,  только  потерпите  немножко.  Где  он
остановился, этот Черный Всадник?
   - Где остановился?
   - Ну да, в какой гостинице?
   - Чаще всего  я  видел  его  в  "Голове  сарацина",  на  постоялом  дворе
неподалеку от Эксбриджа.
   - Эх, мой храбрый Робин! Это не то, о чем я спрашиваю. Где он живет?
   - Где его дом?
   - Ну да, где его дом?
   - Да недалеко отсюда, по ту сторону  Вепсейского  леса,  в  лощине  между
холмами. Это место называют Каменная Балка. Там  стоит  старый,  заброшенный
дом. Давно уж пора ему и стены и крышу починить - вот-вот развалятся.
   - А гости у него бывают?
   - Ну, ежели вы называете гостями  разных  разряженных  дам  и  кавалеров,
таких у него, пожалуй, никогда не бывает. Да и так, если считать, засветло у
него никого не бывает. А вот как стемнеет, ночью...
   - Ага! Значит, его друзья собираются у него по ночам!  -  прервал  Скэрти
лесника с явно удовлетворенным видом. -  Правильно  я  вас  понимаю,  мистер
Уэлфорд?
   - Да нет, не совсем так...  я,  видите  ли,  был  в  Каменной  Балке  раз
двадцать с тех пор, как он поселился в старом доме, в самое разное  время  и
никогда не видал там ни души, кроме меня самого да Дика Дэнси. Есть  у  него
еще слуга, чудной такой, называется индеец. Он его с собой привез.
   - Но вы думаете все-таки: к мистеру Голтсперу приходит кто-то по ночам?
   - Ну, это-то да! Много народу приходит.
   - А что же это за люди?
   - Да я никого из них не знаю. Не из наших они мест, видно. Приезжают  все
с ног до головы в пыли - видать, что издалека. Вот в воскресенье ночью много
народу съедется, ежели судить по письмам, которые я в шесть домов разнес, да
Дик Дэнси столько же. А еще целую пачку  писем  повез  какой-то  человек  на
запад, в ту сторону  графства.  Не  знаю,  кто  он  такой.  Верно,  какое-то
собрание будет.
   - В ночь на воскресенье? - живо спросил Скэрти, явно заинтересованный.
   - В ночь на то воскресенье.
   - А в какое время?
   - Ровно в полночь.
   - Вы твердо уверены в этом?
   - Как же мне не быть уверенным, когда я сам должен быть там в  это  самое
время с Диком Дэнси, чтобы присматривать за  лошадьми!  Много  у  нас  будет
хлопот - ведь столько народу съедется, и все без  слуг!..  Ну,  что  вы  мне
обещали сказать, мастер? - спохватился лесник, возвращаясь к  тому,  что  не
давало ему покоя и ни на минуту не выходило из головы. - Вы говорили,  будто
вам известно, что у Бет Дэнси что-то было с ним? Ну, если только это  правда
и он посмел, - несдобровать ему! Уж я свое слово сдержу,  пусть  меня  потом
хоть вздернут за это!
   - А что посмел?
   - Обмануть Бет. Вот что! Скажите мне все, что вы  знаете,  мастер!  Прошу
вас, скажите мне!
   - Так вот, если сказать по правде, -  отвечал  вероломный  доброжелатель,
медленно подыскивая слова, стараясь выгадать время, чтобы, придумать  что-то
похожее на правду, - я сам ни за что  не  могу  ручаться,  потому  что  ведь
только слышал, да и то случайно, что вашу девицу Марианну видели  в  лесу  с
кавалером в очень неурочное время - поздно ночью.
   - В какую же это ночь?
   - Дайте-ка припомнить!.. В ночь праздника? Нет, это было... да, теперь  я
хорошо вспомнил!.. это было на следующую ночь.
   - Проклятая! В ту самую ночь, когда я ходил разносить письма! Ох!
   - Я бы и не знал, что это Голтспер, потому что тот, кто  мне  рассказывал
об этом, не назвал его. Он только сказал, что этот  человек  был  в  богатом
бархатном камзоле, в шляпе с черными перьями. Но, судя по тому,  что  я  сам
видел, и по тому, что вы мне сейчас рассказали, мне кажется очень вероятным,
что это был Черный Всадник. Видели их в лесу неподалеку от Каменной Балки. А
вы говорите - он там живет. Ну, разве это не подозрительно?
   - Это был он! Я знаю, я теперь уверен в этом! Я буду не я, если не отомщу
ему, да и ей тоже! Подлая лгунья! Ну уж я с ними разделаюсь!
   - Может быть, девушка и не так уж  виновата.  Он  человек  богатый,  этот
Голтспер, - он ведь мог соблазнить ее деньгами? Золото в таких случаях много
значит.
   - Ох, коли бы это только из-за денег, я бы еще кое-как стерпел! Да только
нет, мастер, это совсем не то! Я знаю, что  это  не  то!  Она  сама  к  нему
льнула, проклятая!
   - Но, возможно, мы и ошибаемся. Может быть, это не так далеко зашло,  как
вы думаете. Во всяком случае, я вам советую  оставить  девушку  в  покое,  а
обратить вашу месть на презренного негодяя, который ее соблазнил.
   - С ним я разделаюсь с первым! А потом,  коли  узнаю,  что  она  себя  не
сберегла...
   - Ну, сберегла там себя она или  нет,  -  он-то,  во  всяком  случае,  не
заслуживает вашей благодарности за то, что пытался ее соблазнить.
   - Уж я так его отблагодарю! При первом же случае, только  бы  возможность
представилась!
   - Если я не ошибаюсь, вам долго ждать не придется:  такая  возможность  у
вас уже есть.
   Лесник понял эти  слова  по-своему  и  молча  покосился  на  топор.  Этот
страшный, многозначительный взгляд не ускользнул от острого взора Скэрти.
   - Что ж, - сказал он неодобрительным  тоном,  -  эта  возможность  у  вас
всегда в руках. Но тут можно и промахнуться, не говоря уже о  том,  что  вас
самого могут проткнуть насквозь. Если все, что вы мне  рассказали,  окажется
именно тем, что я подозреваю, вам вовсе нет  надобности  прибегать  к  таким
крайним мерам.  Я  смогу  указать  вам  более  верный  и  безопасный  способ
отделаться от вашего соперника.
   - Ах, господин капитан, если бы вы это сделали... только сказали бы  мне,
как... я бы уж вам... я...
   - Терпение! Очень возможно, что я сумею вам помочь, - перебил его Скэрти.
- У меня кое-что есть в виду, и, по-моему, это как раз то, что нужно.  Но  я
должен это хорошенько обдумать, - продолжал он, поднимаясь, чтобы уйти. -  Я
вернусь сюда вечером, как стемнеет. Вы пока оставайтесь дома. А если пойдете
куда-нибудь, держите язык за зубами. Никому ни слова о нашем разговоре!  Ну,
еще глоток из фляги! Не падайте духом, Уэлфорд, до скорого свиданья!
   С этими словами капитан вышел из хижины и направился к тому месту, где он
оставил  своего  коня.  Через  минуту  он  уже  скакал  по  лесной  чаще   в
сопровождении своего помощника Уайтерса.
   Он ни словом не обмолвился Уайтерсу о своем разговоре с лесником, но  все
время, пока они ехали, этот разговор не выходил у него из головы.
   "Можно не сомневаться, что это одно из тех собраний, о которых как раз  и
упоминает его величество. Ричард Скэрти, правда, не получил приглашения,  но
он непременно будет участником этого полуночного сборища. О, если мне только
удастся подслушать, что там  происходит,  я  предоставлю  мастеру  Голтсперу
более прочное помещение, чем то, где он сейчас живет!  Будь  покоен,  добрый
король Каролюс! На этот раз я с удовольствием возьму на  себя  роль  шпиона!
Ха-ха-ха!"
   И, окрыленный надеждой, которую пробудил в нем  рассказ  лесника,  Скэрти
пришпорил своего серого коня, и  по  густой  чаще  Вепсейского  леса  далеко
разнесся его злорадный хохот.

Глава 34
ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ ОТЪЕЗД

   Окончился веселый праздник Михайлова дня,  любимый  праздник  английского
народа. Был уже тот поздний  час,  когда  поселяне,  утомленные  гуляньем  и
пирушками, отошли ко сну, - близилась полночь.
   Хотя в такое время года обычно стоят ясные ночи, в эту ночь все небо  над
Чилтернскими холмами было затянуто густыми, черными тучами. Не видно было ни
луны, ни звезд, и путник, едущий верхом, лишь  с  трудом  мог  бы  различить
дорогу, по которой ступал его конь.
   Время от времени  этот  густой  мрак  прорезала  молния;  яркая  огненная
борозда, вспыхивая то там,  то  здесь,  вырывала  из  темноты  кусок  пашни,
верхушки деревьев или склон холма, поросший громадными буками.  И  хотя  все
было неподвижно, не чувствовалось даже дыхания ветерка и ни одна капля дождя
не упала на землю, все же тучи, молния и гром предвещали  приближение  бури.
Это была одна из  тех  ночей,  когда  путник  спешит  укрыться  в  ближайшей
гостинице и, если его не призывает особо важное дело, пережидает  грозу  под
ее кровом. Несомненно, такое важное дело и было у двоих путников, которые  в
этот поздний час, несмотря  на  приближающуюся  бурю  и  непроглядный  мрак,
обволакивающий все кругом, выехали из усадьбы.
   Если бы Марион Уэд и Лора Лавлейс, которые, перед  тем  как  лечь  спать,
сидели и разговаривали в спальне,  выглянули  в  эту  минуту  из  окна,  они
увидели бы двух закутанных в плащи всадников, ехавших по аллее, которая вела
к проезжей дороге.
   Кузины сидели в спальне Марион, так как они решили сегодня спать вместе.
   Это не было в их привычках: ведь у каждой была своя комната.  Но  сегодня
был исключительный день -  произошло  важное  событие,  -  и  Лоре  хотелось
поговорить об этом по секрету со своей кузиной.
   Вернее было бы сказать, что с Лорой в этот день произошли два события,  и
оба настолько важные, что она  чувствовала  потребность  поделиться  ими  со
своей старшей подругой.
   Оба события были одного и того же порядка: и то и другое было объяснением
в любви с предложением руки и сердца.
   Но претенденты были отнюдь не похожи  друг  на  друга,  между  ними  было
огромное различие. Один  был  ее  кузен  -  Уолтер  Уэд,  другой,  как  уже,
наверное, догадывался читатель, - корнет Стаббс.
   Лора ни минуты не колебалась в  выборе;  она,  не  задумываясь,  ответила
Уолтеру согласием, а Стаббсу - отказом, если не возмущенным, то,  во  всяком
случае, твердым, и бесповоротным.
   Все это произошло еще днем, и если малютке Лоре так  хотелось  поделиться
этим с Марион, то лишь потому, что ей не терпелось попросить у нее совета по
поводу приготовления к столь важному событию в жизни женщины - к свадьбе.
   Но Марион оказалась плохим советчиком. Она, по-видимому, сама нуждалась в
совете и, так как надеялась, что приветствие Лоры поможет  ей  отвлечься  от
тревожных мыслей, с радостью ухватилась за предложение провести  вместе  эту
ночь.
   Но что же посеяло такую тревогу в душе Марион?
   Казалось бы, с тех пор  как  мы  ее  видели,  не  произошло  ничего.  Она
виделась с человеком,  которого  любила,  из  его  собственных  уст  слышала
пламенные слова любви, клятвенные уверения, запечатленные жарким поцелуем  и
крепким сладостным объятием.
   Чего же еще она могла желать, чтобы чувствовать себя счастливой, и  разве
счастье взаимной любви не есть высшее блаженство?
   Однако Марион Уэд не чувствовала себя счастливой.
   Что же было причиной ее огорчения?
   Быть может, что-нибудь пробудило ее ревность? Или заставило усомниться  в
верности возлюбленного?
   Нет, Марион Уэд не испытывала ни ревности, ни сомнения; Марион была чужда
подозрительности, и  если  до  свидания  со  своим  возлюбленным  она  могла
поддаться чувству ревности, то лишь потому, что тогда еще не была уверена  в
его любви, не слышала из его уст признания и не прочла в его глазах, что  он
принадлежит ей навеки.
   С этой минуты сомневаться в нем  Марион  сочла  бы  преступным.  Нет,  ее
огорчение происходило от другой причины.
   Во-первых, ее мучили угрызения совести, оттого что она  поступила  дурно,
нарушив  свой  дочерний  долг;   великодушие   и   снисходительность   отца,
предоставлявшего ей полную свободу, заставляли  ее  еще  острее  чувствовать
свою вину.
   Во-вторых, ей было тяжело сознавать, что она нарушила правила  поведения,
считавшиеся законом для того круга, к  которому  род  Уэдов  принадлежал  со
времени Вильгельма Завоевателя < Вильгельм I Завоеватель  (1027  -  1087)  -
герцог Нормандии с 1035 года, король Англии в 1066 - 1087 годах. В 1066 году
вторгся в Англию и в битве при Гастингсе разбил  войско  английского  короля
Гарольда. Гарольд был убит в сражении, а  Вильгельм  вступил  на  английский
престол.>, а может быть, и задолго до этого.
   Завязать  знакомство  с  чужим  человеком...  быть  может,  авантюристом,
каким-нибудь бродягой... нет, мало того: пробудить в нем  безумную  страсть,
бросить ему перчатку - знак любви, столь  же  красноречивый,  как  вызов,  -
разве когда-нибудь женщина, носящая имя Уэдов, могла  позволить  себе  такой
опрометчивый поступок?
   Нет, это было чересчур смело даже для своевольной  красавицы  Марион,  и,
конечно, она не могла не смущаться, вспоминая об этом.
   Это были две более или менее определенные  причины  ее  беспокойства,  но
была еще и третья, далеко не столь отчетливая,  и  она-то  и  доставляла  ей
более всего огорчений. Это было смутное ощущение  опасности,  угрожающей  ее
возлюбленному.
   Дочь сэра Мармадьюка Уэда не  могла  относиться  безразлично  к  событиям
своего времени и не иметь своих убеждений. Хотя она,  к  счастью  для  себя,
жила вдали от королевского двора, интриги и развращенность придворного круга
не были для нее тайной, ибо это было предметом постоянных обсуждений  в  том
избранном обществе, к которому принадлежала ее семья.  Умеренно  либеральные
взгляды сэра Мармадьюка Уэда нередко помогали Марион  оценить  то  или  иное
событие с двух совершенно разных точек зрения и таким образом разобраться  в
нем по существу. Ее благородная и чистая душа безошибочно угадывала  истину.
Марион питала страстную любовь к свободе; пылкая сторонница республики,  она
всей душой презирала бесправный режим, насаждаемый  королевской  властью.  В
своих политических убеждениях она  далеко  опередила  отца,  и  ему  не  раз
случалось прибегать к ее поддержке, когда он колебался принять  какое-нибудь
решение. Может быть, и теперь, когда он наконец решился на этот важный шаг -
объявить себя сторонником парламента и народа, - Марион сыграла  не  меньшую
роль, чем то жестокое оскорбление, которому он подвергся со стороны короля.
   Марион всей душой радовалась, что ее  отец  уступил  наконец  требованиям
времени  и  присоединился  к  народной  партии,  которой   она   уже   давно
сочувствовала.
   Таким образом, становится  понятно,  почему  дочь  сэра  Мармадьюка  Уэда
увлеклась Генри Голтспером: он представлялся ей героем. Он был так не  похож
на тех, кто ее окружал! В его внешности, в его поступках, в его отношениях с
людьми - во всем, что он делал или говорил, не было ничего  общего  с  этими
разряженными кавалерами в париках  с  длинными  локонами,  с  этими  низкими
льстецами, которые вечно болтали  о  придворной  жизни  и  короле.  Невольно
сравнивая его с ними,  Марион  не  могла  не  видеть  в  нем  мужественного,
благородного, самоотверженного человека, достойного восхищения и любви.
   Генри Голтспер стал избранником ее сердца. И  вот  теперь  сердце  Марион
сжималось мучительной тревогой: она опасалась за его жизнь. До нее уже давно
доходили слухи об его открытых выступлениях  против  королевской  власти.  И
разве она сама не слышала в тот день, на поединке, его  победного  возгласа,
когда он, устремившись на Скэрти, воскликнул: "За народ!"
   Какой гордостью и восторгом наполнилось ее  сердце,  когда  она  услышала
этот возглас, и как она любила его за это! Но эта  любовь  и  заставляла  ее
дрожать за его жизнь.
   - Кузина Лора, - сказала она, когда они раздевались, чтобы лечь спать,  -
ты должна быть очень счастлива! Ты маленькая счастливица!
   - Почему, Марион?
   - Потому что ты всем нравишься, а в особенности человеку, который и  тебе
нравится.
   - Боже мой! Ну, если это счастье, то, конечно, я счастлива. Но и ты  тоже
должна чувствовать себя счастливой, Марион. Если я кому-то нравлюсь,  то  уж
тобой-то все восхищаются. Но  только  мне  вовсе  и  не  нужно,  чтобы  мной
восхищались все, а только один!
   - И это, конечно, Уолтер. Ну, разумеется, ты права. Я  тоже,  как  и  ты,
вовсе не стремлюсь пленять многих. Мне достаточно владеть  одним  сердцем  и
быть любимой одним...
   - И это Генри Голтспер!
   - Ты слишком много знаешь, поэтому не стану отрицать.
   - Но чем же я счастливее  тебя?  У  тебя  есть  человек,  который,  я  не
сомневаюсь, любит тебя так же, как Уолтер любит меня, и ты тоже любишь  его,
я думаю, не меньше, чем я люблю Уолтера. Не правда ли, Марион?
   - Ах, Лора! Твой возлюбленный - твой наверняка, ты за него уверена, он  в
безопасности, и он будет твоим на всю  жизнь.  А  в  моем  я  не  могу  быть
уверена, и, кроме того, ему грозит опасность.
   - Как это ты не можешь быть уверена? Что ты хочешь сказать этим, Марион?
   - Представь себе, что отец не согласится на наш брак, - что тогда?
   - Тогда можно не сомневаться, как поступит его дочь!
   - Как же она поступит?
   - Убежит с ним. Не с отцом, конечно, а со своим  возлюбленным,  с  Черным
Всадником. Вот было бы замечательно, если бы он  тебя  похитил  и  умчал  на
своем великолепном коне! Ах, Марион, я готова позавидовать тебе!
   - Стыдись, глупая девчонка! Не говори глупостей!
   Марион чуть-чуть покраснела, говоря это. Мысль о  том,  что  ей  придется
бежать, уже приходила ей в голову, и именно поэтому она не хотела, чтобы