на  ключ  и
никакой стражи к ним не было приставлено, они чувствовали себя  в  таком  же
заключении, в каком был их отец. Придворная  челядь,  находившаяся  в  свите
принца Руперта, рыскала по всему двору, громко разговаривала и  смеялась,  -
словом, вела себя самым  бесцеремонным  образом.  Попасться  на  глаза  этой
нахальной челяди было небезопасно для девушек,  потому  они  по  собственной
воле заперлись в своей  половине  и  боялись  даже  шевельнуться,  чтобы  не
привлечь к себе внимание.
   По всему было заметно, что  принц  почему-то  вдруг  резко  изменил  свое
первоначальное отношение  к  обитателям  Холлимида.  Сначала  он  был  таким
любезным, вежливым и обещал не допускать никаких бесчинств со стороны  своих
людей, а теперь, по-видимому, разрешил им  не  стесняться  во  всякого  рода
вольностях. Это, конечно, что-то означало, но что именно?
   Причина была,  в  сущности,  простая.  Вскоре  после  прибытия  принца  в
Холлимид к нему явился гонец из Монмаутса с  извещением  о  новом  поражении
роялистов: парламентские дружины взяли еще один из их  укрепленных  городов.
Выведенный  из  себя  этим  неприятным  известием,  принц  решил   полностью
последовать лукавому совету Ленсфорда и, сбросив с себя личину даже условной
порядочности, поступить со  всем  семейством  республиканца  Поуэля,  как  с
военнопленными, и отвести их в Бристоль. Став, таким образом,  полновластным
повелителем для этого семейства, он мог  заставить  "пикантную  блондиночку"
покориться его прихотям, как это уже было со многими девушками  и  замужними
женщинами, имевшими несчастье приглянуться этому развратнику.
   Усевшись вместе  с  Ленсфордом  за  небольшим  столом,  который  приказал
поставить в один из дальних углов столовой, принц  вполголоса  вел  интимную
беседу со своим соучастником  в  подлом  замысле.  Бражничавшим  за  большим
столом офицерам  было  не  до  того,  чтобы  подслушивать  разговоры  своего
начальства; да если бы они и подслушали, то едва ли  были  бы  возмущены  их
содержанием. Понятия о чести и порядочности были им  так  же  чужды,  как  и
принцу с Ленсфордом.
   - Как вы думаете, полковник, - сказал Руперт, - оставаться нам  здесь  до
утра или теперь же  вернуться  в  Монмаутс?  Мы  могли  бы  быть  там  около
полуночи, если выехать отсюда сейчас.
   - Конечно, могли бы, ваше высочество, но зачем нам так скоро возвращаться
в Монмаутс? - с удивлением спросил Ленсфорд.
   - Разве вы находите это излишним, полковник?
   - Да, ваше высочество.
   - Почему?
   - По двум причинам.
   - Какие же эти причины, Ленсфорд?
   - Первая причина  та,  что  если  Чепстоун  действительно  попал  в  руки
неприятеля, то нам будет очень затруднительно  переправиться  обратно  через
Вайю. Да и через Северну мы едва ли проберемся с нашими слабыми силами.
   - Да, это верно... Я об этом не подумал... Ну а вторая причина?
   - Вторая причина более деликатного  свойства,  ваше  высочество.  Как  вы
поведете туда пленника, в особенности - пленниц, не обратив на это  внимания
лорда Вурстера?  Вы  знаете,  какой  он  щепетильный  в  вопросах  рыцарской
чести... К тому же он не из ваших друзей...
   - О да, это мне хорошо известно,  и  когда-нибудь  я  посчитаюсь  с  этим
старым лицемерным папистом! Но по какому же тогда пути нам уйти отсюда?
   - По-моему, нам следует пройти через Форест до  переправы  через  Северну
при Ньюнгеме или при  Уэстбери.  В  обоих  этих  местах  имеется  прекрасная
переправа как для людей, так и для лошадей. Раза за два-три весь  наш  отряд
будет перевезен на тот берег. К утру  мы  можем  достигнуть  Берчлей-Кессля.
Если вашему высочеству будет угодно, мы там отдохнем,  а  затем  уж  проедем
прямо в Бристоль, где никому уж не будет дела до того, кого мы ведем с собой
в качестве пленников и... пленниц.
   - Гм... Пожалуй, вы правы... Но хорошо ли вы  знакомы  с  тем  путем,  по
которому предлагаете следовать?
   - Изрядно знаком, ваше высочество. Но еще лучше меня  знает  весь  Форест
капитан Тревор.  Ведь  он  довольно  продолжительное  время  провел  в  этих
окрестностях, когда служил под знаменами сэра Джона Уинтора и  объездил  всю
область вдоль и поперек. Под его руководством мы не заблудимся.
   - Но я слышал, как здесь кто-то  говорил,  что  ночь  чересчур  темна,  -
заметил принц.
   - Скоро должна взойти луна, ваше высочество,  -  поспешил  успокоить  его
последние сомнения Ленсфорд. - Если  мы  поднимемся  немедленно,  то  будет,
пожалуй, и в самом деле еще темно, но часа через два появится луна. Тогда  и
в путь, а следующую  ночь  ваше  высочество  уже  будет  иметь  удовольствие
переночевать вновь в Бристоле в компании с некоей очаровательницей.
   - Да, да, обязательно в этой компании, хе-хе-хе! - подхватил Руперт, весь
красный от возбуждения вином и тем, что он называл любовью, что, в сущности,
было лишь одной из его грязных прихотей. - Хорошо, я согласен  следовать  по
этому пути. Распорядитесь, чтобы через два часа все были готовы к отъезду, а
потом возвращайтесь сюда, и мы закончим нашу пирушку.
   С этими словами принц пересел на свое  председательское  место  за  общим
столом. Когда же  вернулся  Ленсфорд,  сделав  нужные  распоряжения,  Руперт
поднял полный кубок и провозгласил:
   - Пьем за прекрасных женщин, друзья мои! Ленсфорд развлечет их  песенкой.
Он на это мастер... Слышите, Ленсфорд, мы желаем,  чтобы  вы  воспели  наших
утешительниц в боевых трудах и лишениях, прелестных женщин!
   - Слушаю, ваше высочество. Сейчас исполню ваше желание.
   Чокнувшись с принцем и остальными офицерами, Ленсфорд залпом осушил  свой
кубок,  обтер  усы  и  бороду  и  довольно  звучным  голосом   запел   песню
собственного сочинения, прославлявшую роялистов, женщин-утешительниц и утехи
любви и осмеивавшую "круглоголовых" врагов.  Припев  этой  песни  повторялся
присутствующими, и хор пьяных голосов гремел по всему замку, раздражая  слух
лишенных свободы владельцев этого чинного до сих пор дома.

Глава XXX
МУЖЕСТВЕННАЯ ВЕСТНИЦА

   Река Северна разлилась, и вся ее обширная долина превратилась в  сплошное
озеро. Вплоть до самого Вурстера на севере не видно было берегов.  Казалось,
снова хлынуло в свое прежнее ложе когда-то шумевшее здесь, затем исчезнувшее
море.
   Город Глостер оказался, как на острове, и часть его окраинных домов  была
затоплена водой. Сообщение производилось  с  помощью  лодок.  Все  шоссейные
дороги, соединявшие город  с  окрестностями,  также  были  залиты  водой  на
несколько футов глубиной.
   Этот осенний паводок и был причиной того, что  мистер  Эмброз  Поуэль  не
успел  вернуться  домой  вовремя,  до  появления  роялистов  в  его   родном
Холлимиде. Только накануне он узнал о падении Монмаутса,  и  его  тотчас  же
потянуло домой к дочерям, оставшимся там без всякой защиты.  Его  остановила
разбушевавшаяся река, и пока он нашел возможность переправиться  через  нее,
прошло несколько часов. Встревоженный отец дорого  бы  дал,  чтобы  поскорее
добраться домой, где, как  он  чувствовал,  его  дочерям  угрожает  страшная
опасность. А когда ему, наконец, удалось приблизиться к Холлимиду,  на  него
вдруг налетели солдаты королевской армии и, узнав, кто  он,  привели  его  к
нему же домой как пленника.
   Несмотря на то, что в Глостер не  было  доступа  иначе,  как  на  лодках,
Уинифреда, эта отважная девушка, не испугалась бушевавшей  воды  и  задумала
добраться до города вброд и, если необходимо,  даже  вплавь.  Лодки  она  не
хотела нанимать, чтобы не иметь лишних свидетелей.
   На башне кафедрального собора в  Глостере  пробило  девять  часов,  когда
Уинифреда  дошла  до  Хайнема  и  остановилась  на   берегу   в   результате
образовавшегося разлива реки. Луна не  взошла,  и  было  еще  темно.  Однако
слабый отблеск ее лучей уже отражался в воде и давал  возможность  различать
все, что располагалось на водной  поверхности,  на  расстоянии,  по  крайней
мере, сотни ярдов. Благодаря этому, рысьи  глаза  молодой  форестерки  могли
различить  две  линии  растрепанных   ивовых   деревьев,   вершины   которых
поднимались  над  водой.  Эти  линии  обозначали  то  место,  где  пролегала
затопленная шоссейная дорога.
   Уинифреда не ожидала этого препятствия; обыкновенно  Северна  разливалась
позднее. Но храбрая  девушка  не  дрогнула  перед  этим  препятствием  и  не
подумала отступить назад, как  сделала  бы  на  ее  месте  любая  изнеженная
горожанка. Да, пожалуй, и не всякий мужчина  решился  бы  поступить  в  этих
условиях  так,  как  поступила  эта  отважная  и  самоотверженная   девушка.
Разувшись и подобрав повыше одежду, она смело вошла в воду, которая  сначала
доходила ей до лодыжек, потом стала постепенно подниматься все выше и  выше.
Временами отважная форестерка попадала в полосу  быстрого  течения,  которое
почти сбивало ее с ног. Но, собрав всю силу духа, она мужественно боролась и
с течением, и  с  поднявшимся  ветром,  яростно  вздымавшим  волны,  которые
заливали лицо отважной путницы. В ее больших темных глазах не было ни страха
перед опасностью, ни упрека в душе тем лицам, ради которых она  подвергалась
опасности.
   Погруженная в холодные волны  реки  уже  по  пояс,  Уинифреда  продолжала
храбро продвигаться вперед. Ее  красивое  энергичное  лицо  было  проникнуто
выражением спокойной решимости. Возвращаться назад она и не думала,  хотя  -
повторяем - даже не всякий мужчина проявил бы такую твердость воли  и  такую
готовность к самопожертвованию. В  крайнем  случае  она  могла  добраться  и
вплавь, как не раз уже делала и раньше при подобных обстоятельствах. Но пока
надобности в этом, при ее высоком росте, еще не было. В одном  месте  смелая
путница погрузилась было в глубокую размоину почти по самую шею. Но и это не
испугало ее. Выкарабкавшись из этой ямы, путница снова очутилась  на  ровной
почве, залитой водой только по пояс.  Еще  несколько  усилий,  -  и  стойкая
форестерка очутилась  перед  высоким  укрепленным  мостом,  за  которым,  на
противоположном берегу, белела массивная  башня  городского  собора.  Теперь
всякая опасность миновала и, кроме  того,  приближалась  минута  свидания  с
любимым человеком. Ради уже одного этого Уинифреда готова была бы  переплыть
хоть океан. Грудь ее дышала свободно, и сердце радостно билось.
   К счастью, Роб Уайльд и в эту ночь, как и в ту, когда Уинифреда приходила
с братом в Бристоль, был на часах у  тех  ворот,  через  которые  она  могла
проникнуть в город. Уайльд сразу узнал  свою  невесту,  когда  та  попросила
впустить ее, и по-прежнему горячи были объятия и поцелуи этих молодых людей.
   - Господи, кого я вижу?.. Мою Уинни! - задыхающимся  от  радости  голосом
бормотал  Роб,  с  бурной  страстностью  прижимая  к  своей  могучей   груди
возлюбленную.  -  Что  принесло  тебя  сюда?  Какая   еще   беда   заставила
перебираться через паводок?.. Бедная моя, измокла-то как!
   - Это ничего не значит, милый Роб, - возразила девушка. -  Лишь  бы  было
сделано дело, по которому я пробралась сюда...
   - Дело?.. Уж не  случилось  ли  чего-нибудь  у  вас,  в  Руардине  или  в
Холлимиде? - спросил встревоженный ее серьезностью сержант.
   - Да, именно в Холлимиде,  и  случилось  очень  нехорошее,  -  продолжала
Уинифреда. - Положим, этого надо было ожидать, раз  роялисты  взяли  верх  в
Монмаутсе... Слышал ты об этом или еще не знаешь этой новости, Роб?
   - Об этом мы узнали уже третьего дня. Но насчет Холлимида нам  ничего  не
известно. Уж не нашествие ли...
   - Да, вчера днем пожаловал принц Руперт с отрядом своей конницы.  Солдаты
в красных мундирах, в золотых галунах; кони у них - одно загляденье. Сам  он
весь в золоте, бархате, перьях да  бриллиантах...  Я  послана  сюда  к  сэру
Ричарду с письмом... Догадываешься, от кого это письмо?
   - Знаю, знаю! - кивнул головой сержант. - Значит,  тебя  надо  немедленно
вести к сэру Ричарду? Или, может быть, ты сначала пообсушишься  и  приведешь
себя немножко в порядок? В таком случае я сейчас найду тебе помещение...
   - Ах нет, Роб, какое уж тут обсушиванье! - воскликнула  девушка,  кое-как
выжавшая воду из своей одежды еще на берегу, перед входом в город. -  Дорога
каждая минута. Если сэр Ричард не поспеет вовремя на выручку, то в Холлимиде
Бог знает что может произойти. Знаешь ведь, на что способен Руперт?
   - Знаю, знаю, для него ничего нет святого. Должно быть, ему  приглянулась
одна  из  барышень?  Был  среди  нас  такой  слух...  Так  пойдем  скорей  к
полковнику, Уинни, - теперь уже сам сержант торопил вестницу.  -  Он  только
что перед твоим приходом был здесь, проверял посты и дал мне  приказ...  Ну,
да это уж дело мое... Поцелуй меня еще разок, радость моя, и пойдем.  Думаю,
полковник теперь уж у себя дома.
   Через  минуту  высокие  фигуры  сержанта  и  его  невесты  уже  торопливо
пробирались по пустынным улицам, погруженным в глубокий мрак,  лишь  кое-где
прорезаемый огоньками скудных фонарей.
   Отправившись в  одну  из  своих  многочисленных  экспедиций,  глостерский
губернатор оставил своим заместителем полковника Браутона,  а  сэру  Ричарду
поручил командование конной частью и снабдил его особыми полномочиями.
   Совершив вместе со своим молодым другом, Юстесом Тревором, вечерний обход
караульных постов, сэр Ричард вернулся в свою квартиру. Озябшие  на  холоде,
он и его спутник уселись перед топившимся камином в ожидании ужина,  который
готовился им на кухне. Губерт-трубач  накрывал  на  стол.  Этот  солдат  так
искренне был предан своему господину,  с  которым  не  разлучался  с  самого
детства, что считал за счастье и честь служить ему, чем мог. Он один заменял
сэру Ричарду несколько слуг.
   Придвинув  к  господам  небольшой  стол,  накрытый   тонкой   белоснежной
скатертью, Губерт проворно расставил приборы, стаканы, корзины  с  хлебом  и
разные приправы к кушаньям. Потом достал из  буфета  заранее  приготовленную
бутылку кларета, откупорил ее и поставил перед прибором хозяина. Как молодой
Тревор, так и старший по возрасту сэр  Ричард  любили  умеренно  употреблять
хорошее вино, да и то лишь за едой. Это нисколько не напоминало  безобразные
кутежи и попойки роялистов.
   Наконец, Губерт принес и аппетитно пахнувшее блюдо  жаркого,  обложенного
гарниром из овощей, и приятели принялись утолять свой голод, усиленный  тем,
что им в этот день не пришлось вовремя пообедать.
   Заморив червячка, сотрапезники  разговорились  о  последних  политических
новостях,  к  числу  которых  принадлежало,  разумеется,  взятие  роялистами
Монмаутса. Сэр Ричард высказывал сожаление, что  ему  не  пришлось  защищать
город, который, благодаря, главным образом, его стараниям, уже  находился  в
руках  республиканцев.  Он  был  вправе  сказать,  что   будь   командование
монмаутским гарнизоном поручено ему, а не майору Трогмортону, роялистам вряд
ли удалось бы снова овладеть этим городом. Трогмортон же,  как  человек  или
слишком малодушный, или, быть может, как изменник, отдал вверенный ему город
почти без боя.
   Все это очень смахивало  на  фарс,  крайне  досадный  для  парламента.  В
описываемое   время   происходили   заседания   образованного    парламентом
"провинциального комитета"; на  этих  заседаниях  вырабатывались  резолюции,
имевшие целью отдачу под суд монмаутских мятежников и конфискацию их имений.
И вдруг те же самые лица, жизнью  и  имуществом  которых  распоряжался  этот
комитет - на бумаге, явились перед  ними  вооруженные  с  головы  до  ног  и
крикнули им грозное: "Сдавайтесь! Вы в нашей власти!"
   Никогда еще ни одно судебное заседание не бывало так  внезапно  прервано,
ничей авторитет не бывал так смехотворно повержен, как в  этот  раз.  Только
что с важным видом заседавшие судьи, игравшие в  приговоры  к  высшим  мерам
наказания и в конфискацию укрепленных замков и поместий, были захвачены, как
малые дети на месте шалости. Богато и уютно обставленная  комната  заседания
сменилась для них темной, сырой, лишенной всякого  комфорта  тюрьмой.  Люди,
стоявшие  во  главе  власти,  мгновенно  превратились  в  жалких  бесправных
арестантов, какими они собирались сделать других. Разумеется, для  роялистов
это была тема пустого бахвальства и веселого глумления над противником,  так
легкомысленно попавшим впросак; но для последнего это были стыд и позор,  не
говоря уже о разочаровании и горечи.
   Особенно скорбели об этом событии  полковник  Уольвейн  и  капитан  Юстес
Тревор.
   - Жаль, - говорил сэр Ричард, мелкими глотками потягивая  вино,  -  очень
жаль, что я не знал о надвигавшейся опасности в то время, когда  получил  от
Массея приказ идти сюда.
   - А что же бы вы сделали, сэр Ричард, если бы знали?  -  полюбопытствовал
Юстес.
   - Разумеется, не послушался  бы  Массея  и  направил  бы  свои  отряды  в
противоположную сторону - к Монмаутсу, - ответил Уольвейн.
   - Да, действительно, жаль, что не пришлось вам так сделать. Это спасло бы
несчастный город, - убежденно сказал Тревор.
   - Конечно, - подтвердил Уольвейн. -  Но  у  нас  осталось  утешение,  что
Монмаутс пал не по нашей вине. Дай Бог, чтобы нам с вами  не  о  чем  больше
было горевать, Тревор. К несчастью, есть кое-что еще  более  близкое  нашему
сердцу. Подумать только, что наши невесты оставлены одни  в  Холлимиде.  Это
было прямым безумием со стороны мистера Поуэля.
   - Да, мы с Вегой находили это  очень  рискованным,  -  заметил  Юстес.  -
Слишком тревожное время для таких неосторожностей.
   - Вот и мы с Сабриной говорили то же самое, - продолжал его собеседник. -
Один мистер Поуэль ничего не хотел слушать. Его никак нельзя было убедить  в
существующей опасности. В конце концов, я и  сам  стал  надеяться,  что  все
обойдется благополучно. А теперь, после падения Монмаутса, мало ли что может
случиться неожиданного? Я весь холодею при одной мысли об этом.
   - Нам с вами, полковник, следовало бы как-нибудь принудить мистера Поуэля
последовать за нами сюда вместе с дочерьми.
   - О, это было совершенно невозможно! - воскликнул сэр Ричард. - Мало ли я
старался уговорить его. На него тогда нашло такое упрямство, какое иногда он
вообще проявляет, и тогда ничем нельзя переубедить его... Неприятно говорить
в таком духе о почтенном человеке, которого мы, вдобавок,  оба  уважаем  еще
как нашего будущего тестя. Но нельзя и скрывать правды относительно кого  бы
то ни было. Когда на мистера Поуэля находит  упрямый  стих,  никакая  земная
сила не в состоянии сдвинуть его с места. Никого и ничего он не боится в это
время. Помните, как неустрашимо отнесся он к вашему кузену  и  к  Ленсфорду,
когда они явились к нему за сбором денег в пользу короля? Положим, за спиной
у него в тот день были мы с нашими людьми. Но и без этого он все равно  стал
бы бравировать с королевскими агентами, если бы даже за ними стояла  целиком
вся их армия. Это такая упрямая голова, каких мало на свете.
   - Да, это верно, сэр Ричард, - согласился  Тревор.  -  Но  такая  бравада
вполне достойна уважения.
   - Так-то оно так, друг мой, но  и  отвага,  доходящая  до  безрассудства,
может навлечь на него и на всю его семью, включая и нас, будущих членов этой
семьи, всякого рода бедствия, - возражал Уольвейн, задумчиво  глядя  в  одну
точку перед собой. - И у меня есть предчувствие, что в Холлимиде уже  что-то
происходит очень дурное, - упавшим голосом прибавил он.
   - В  каком  смысле,  полковник?  -  спросил  Тревор,  невольно  заражаясь
беспокойством своего  начальника  и  друга.  -  Может  быть,  вам  мерещится
какая-нибудь особая опасность?
   - Именно так. И эта опасность угрожает нашим милым  невестам,  -  тем  же
тоном ответил сэр Ричард.
   - Но какая и от кого?
   - Вы лучше спросите: откуда? И я вам отвечу: из Монмаутса.  Мне  кажется,
что роялисты, овладев этим местом, захотят прогуляться по Динскому  Лесу  и,
кстати, посетить прославленный своей оригинальностью Холлимид. Вы понимаете,
что в этом-то и кроется страшная опасность для тех, кто на