гу руки, причем Тревор мог подать только свою левую,
оба новых приятеля  пустились  мелкой  рысцой  в  указанном  сэром  Ричардом
направлении. Слуги, также успевшие уже подружиться, последовали за ними.

Глава III
СЕСТРЫ

   В то самое время, когда лесные птицы на  одном  из  митчелдинских  холмов
были встревожены лязгом оружия, в трех милях оттуда другие лесные пернатые с
любопытством   прислушивались   к   оживленным    голосам    двух    молодых
прогуливающихся девушек. Во внешности этих девушек было мало общего, хотя  и
были они родными сестрами. Старшая - черноволосая и смуглая, как цыганка,  а
младшая - нежнейшая блондинка  с  беленьким,  как  снег,  личиком,  розовыми
щечками и прекрасными голубыми глазами, свежая и сияющая, как майское  утро.
Старшую звали Сабриной, младшую - Вегой. Это были те  красавицы,  о  которых
так восторженно отзывался сэр Ричард Уольвейн.  И  он  не  преувеличивал  их
красоты.
   Действительно,  обе  девушки  были  необыкновенно  красивы,   но   каждая
по-своему. Разница во внешности сказывалась в росте и фигуре: старшая была и
выше  и  плотнее  младшей.  Одеты  они  были  тоже  неодинаково,  но  вполне
современно. Безобразные фижмы времен Елизаветы были уже оставлены, и надетые
на  девушках  нарядные  узкие  платья  с  узкими   же   рукавами   отчетливо
обрисовывали их стройные фигуры. Не только по одежде, но и по манере держать
себя, говорить, двигаться, можно было узнать в них потомственных дворянок. О
том же ясно свидетельствовало и благородство их лиц, изящество фигур, рук  и
ног.
   На младшей, по-видимому, более кокетливой,  была  прекрасная  французская
шляпа из светлого шелка, завязанная под подбородком длинными  развевающимися
лентами. На снежно-белой  шейке  блестело  изящное  золотое  ожерелье,  а  в
розовых ушках горели дорогие серьги. Все ее платье из  дорогой  белой  ткани
было покрыто искусной вышивкой  разными  шелками,  сделанной,  должно  быть,
собственными руками. В те  дни  даже  самые  знатные  дамы  не  пренебрегали
рукоделием и работали много и с любовью.
   Старшая, более степенная и скромная, была в платье и шляпе темных цветов,
вполне гармонировавших с ее черными волосами, глазами и смуглой кожей. Ножки
у обеих были обуты в белые чулки, очевидно, тоже домашнего изготовления и  в
кожаные башмаки на толстых подошвах.
   Обе девушки шли ускоренным шагом по лесной дороге, ведущей от Руардина до
Дрейбрука.  Дорога  пролегала  по  высокому  хребту  лесистых  гор.  Девушки
поднимались  вверх,  и  когда  они  достигли  высшей   точки,   Вега   вдруг
остановилась и спросила сестру:
   - Может быть, не стоит дальше идти, Сабрина?
   - А что? - отозвалась та. - Разве ты устала?
   - Нет, я нисколько не устала, но я боюсь, что мы слишком  далеко  отойдем
от дома. Как бы нам не заблудиться.
   Что Сабрина не боялась заблудиться, можно было видеть по  тому,  что  она
шла впереди твердым,  уверенным  шагом  и  притом  внимательно  оглядывалась
вокруг при каждом повороте дороги. Но Вега, очевидно, не замечала этого. Все
внимание младшей сестры было устремлено на провожавшую их большую собаку  из
старинной породы чисто английских дворовых  догов.  Эта  собака  то  и  дело
бросалась гонять мирно пасшихся в лесу темношерстных  овец,  которых  издали
принимала, должно быть, за каких-нибудь опасных для ее хозяев  зверей.  Вега
каждый раз с восхищением хлопала в ладоши и звонко хохотала над смущением  и
разочарованием собаки, принадлежавшей, кстати сказать, ей.
   - Всего каких-нибудь две мили отошли мы от дома. Неужели это,  по-твоему,
далеко, Вега? - с притворным удивлением спросила Сабрина, переждав, когда  у
сестры закончится очередной приступ хохота, вызванный все  той  же  собачьей
ошибкой.
   - Да, это действительно не особенно далеко, - созналась Вега. - Но я...
   И она не договорила.
   - Что же ты? - настаивала Сабрина. - Трусишь?
   - Да, я боюсь немножко.
   - Чего же? Волков? Если их, то я могу  вполне  успокоить  тебя.  Вот  уже
более полсотни лет, как, по словам здешних старожилов, в здешнем лесу видели
последний раз волка. И этот волк, очевидно,  последний  представитель  своей
породы в этих местах, был тотчас же убит. Здешнее население, происходящее от
древних кельтов, питает наследственную неприязнь к волкам.  Подозреваю,  что
это - последствие известного несчастья с инфантом Левеллином.
   - Ах, нет, я боюсь вовсе не волков! - с  новым  взрывом  смеха  возразила
Вега. - Напротив, мне  бы  очень  хотелось  встретить  хоть  одного.  Гектор
вступил бы с ним в бой и,  наверное,  остался  победителем...  Что,  Гектор,
правду я говорю, а? Неужели ты осрамился бы?
   Дог несколько раз очень выразительно гавкнул в ответ на этот обращенный к
нему вопрос,  энергичнейшим  образом  размахивая  при  этом  своим  огромным
пушистым хвостом. Приласканный за это смеющейся хозяйкой, он,  ободренный  и
обрадованный, снова пустился в погоню за овцами, и все с тем же результатом.
   - Чего же ты  тогда  еще  можешь  бояться?  -  не  унималась  Сабрина.  -
Призраков, что ли? Но и их здесь не водится. А если бы каким-нибудь чудом  и
водились, то они вообще  не  страшны  днем,  а  до  наступления  темноты  мы
вернемся домой.
   И Сабрина, в свою очередь, громко рассмеялась, хотя это было так же  мало
свойственно ей, как и несвойственно было ее сестре говорить серьезно. Но как
раз в это время Вега сделала серьезное лицо и заговорила таким же  серьезным
тоном. Очевидно, у каждой из сестер была своя причина  поменяться  на  время
характерами.
   - Ну, вот ты, наконец, и развеселилась, и я рада этому, хотя то, что меня
тревожит, вовсе не шутка, - сказала Вега.
   - А ты скажи, в чем дело, тогда я и буду знать, как относиться к этому, -
продолжала со смехом Сабрина. - Если тебя пугают не волки и не призраки,  то
кто или что? Уж не мерещатся ли тебе какие-нибудь  особенные  лесные  звери,
как Гектору?
   - Ты угадала, Сабрина: звери самого страшного типа - двуногие...
   - А!.. Да, двуногие звери, действительно, самые страшные... Но, насколько
мне известно, у нас, в глуши нашего Фореста,  таких  зверей  не  существует,
значит, твоя боязнь не имеет никаких оснований.
   - Ты забываешь, Сабрина, что в Монмаутсе и Лиднее появились  целые  толпы
разнузданной черни, - возразила Вега. - Может  случиться,  что  такая  шайка
забредет и сюда. Что же мы тогда будем делать?
   - Ты говоришь глупости,  Вега!  Монмаутским  и  лиднейским  бунтарям  нет
никакой надобности заходить сюда. Наши же руардинцы и дрейбрукцы, хотя  тоже
начинают волноваться, но женщин никогда не обижают не только таких, как мы с
тобой, но даже и совсем простых. Этого у нашего коренного населения  никогда
не водилось. На это способен только тот иноземный сброд, который созвал  сэр
Джон  Уинтор  в  Лидней,  да  так  называемые  роялисты,  околачивающиеся  в
Монмаутсе и возле него. Кавалеры  тоже!  Хвалятся  чистотой  своей  крови  и
галантностью манер, а на самом деле это - позор страны. Пьяницы, мошенники и
игроки. Никого и ничего не уважают, - ни  друг  друга,  ни  посторонних,  ни
почтенных старцев, ни женщин;  всячески  оскорбляют  государственную  честь,
народное и общественное достоинство... Хороши кавалеры, нечего сказать!
   Смех молодой брюнетки прозвучал саркастически. Видя, что  сестра  слушает
ее с заметным сочувствием, она продолжала:
   - Но, уверяю тебя, дорогая моя трусиха, что  и  эти  прекрасные  кавалеры
сюда не заберутся. Им совсем нечего делать в Форесте. Они  знают,  что  наши
бравые форестерцы все, как один человек,  стоят  за  парламент.  Нам  лично,
поверь, они ничего дурного не сделают, если бы  даже  и  встретили  нас  тут
одних. Напротив, они будут очень вежливы и почтительны к нам, в особенности,
когда узнают, кто мы. Ведь наш отец пользуется среди них большой  любовью  и
уважением за то, что принял их сторону против насильника Уинтора. Я  горжусь
этим.
   - Горжусь и я, - заявила Вега, - и не меньше  тебя  люблю  наших  славных
форестерцев. Не их боюсь я... Но, вообще, что ни говори, а нам, право,  пора
домой, в наш милый уютный Холлимид. Смотри, уже солнце  заходит  за  вершины
гор. Скоро начнет смеркаться.
   - Ну, до этого еще далеко, - отрезала  Сабрина,  спеша  вперед,  -  и  мы
отлично  успеем  подняться  наверх,  полюбоваться  оттуда  окрестностями   и
вернуться домой как раз к ужину. Я догадываюсь, что именно этот ужин  так  и
манит тебя назад.
   - Ах, Сабрина, как тебе не стыдно! - возмутилась Вега. - Ты ведь  знаешь,
что я менее всего забочусь о еде.
   Конечно, Сабрина отлично знала это. Но она подразнила сестру едой  только
так, чтобы сказать что-нибудь и скрыть свои мысли. Прогулка была предпринята
по ее же настоянию, и девушка, по-видимому, твердо  решила  не  возвращаться
домой, пока не побывает на вершине того  горного  хребта,  по  которому  шла
дорога.
   - Не сердись, милая Вега, - посмеиваясь, продолжала старшая сестра,  -  я
ведь только пошутила. Но ты знаешь, что я не люблю ничего незавершенного.  Я
задумала  побывать  сегодня  на  этой  верхушке,  и  мне  обидно   было   бы
возвращаться назад из-за твоих пустых страхов, когда до цели осталось  всего
минут десять ходу. Хочется взглянуть на ту прекрасную долину, среди  которой
течет моя тезка - река  Сабрина.  Потом  оттуда  же  мы  можем  полюбоваться
великолепным закатом  солнца  вплоть  до  того  момента,  когда  оно  совсем
скроется за Уэльсскими горами. После этого еще более  часа  будет  настолько
светло, что можно легко увидеть дорогу; а больше ничего и  не  нужно.  И  ты
совсем напрасно хочешь лишить меня эстетического наслаждения.
   - Ну, если ты так заговорила, я молчу и бегу вперед! -  снова  засмеялась
Вега, с легкостью серны опережая сестру.

Глава IV
ОЖИДАНИЕ

   На верху горы, где рос  один  дрок,  Гектор  увидал  осла,  лакомившегося
молодыми побегами дрока, и  с  неистовым  лаем  стал  прыгать  вокруг  него.
Испуганно косясь на собаку и дрожа всем телом, осел не знал, что ему делать.
Вега хохотала и хлопала  в  ладоши,  поощряя  своего  любимца  к  дальнейшим
проделкам. Явись в эту минуту на сцену собственник осла - наверное, один  из
славных форестерцев,  -  едва  ли  бы  он  оказался  таким  вежливым,  каким
представлялись в воображении путниц эти лесные жители. Но,  в  сущности,  ни
Гектор, ни тем более  его  госпожа  не  затравливали  осла,  как  это  могло
показаться со стороны, а  просто  забавлялись  по-своему.  Да  и  сам  осел,
вспомнивший,  что  и  у  него  не  хуже,  чем  у  его  отдаленных   предков,
перевезенных сюда из Месопотамии, есть хорошие зубы и копыта, тоже вошел  во
вкус затеянной Гектором игры и стал обороняться.
   Остановившись в стороне, Сабрина широко  открытыми  глазами  смотрела  на
расстилавшийся перед нею вид. Представление, заданное Гектором с ослом и так
восхищавшее Вегу, нисколько  не  интересовало  старшую  сестру.  Она  только
отметила про себя, как бы не вышло недоразумения из-за этой игры,  но  потом
махнула рукой и предалась своим мыслям.
   Внизу, под ее ногами, раскинулась обширная зеленая  равнина,  по  которой
серебряной лентой извивалась узенькая речка. На некотором расстоянии от нее,
в живописном беспорядке, были разбросаны домики довольно большого селения  -
Дрейбрука. Домики были небольшие и со своими выбеленными стенами  утопали  в
густой зелени садиков; сквозь эту зелень теперь,  при  заходе  солнца,  ярко
сверкали золотом и пурпуром маленькие окна.
   За рекой тянулся другой горный хребет, весь ощетинившийся вековым  лесом,
и по этому хребту шли дороги в самую густую глушь Фореста. По другую сторону
Дрейбрука, едва заметно, почти касаясь  самого  горизонта,  ширилась  другая
равнина с лугами и полями. Эта равнина называлась Севернской и когда-то была
морским проливом.
   Седые туманы, начинавшие сгущаться  над  этой  равниной,  с  которой  уже
скрылось солнце, бросавшее теперь свои последние прощальные лучи на лесистые
высоты, могли бы вызвать в воображении Сабрины картину некогда  плескавшихся
там морских волн. Но девушка смотрела вовсе не на эту равнину. Все  внимание
ее было поглощено противоположной высотой,  где  крутыми  извивами  змеилась
дорога из Дрейбрука в то место Фореста, которое так и  называлось  "Глушью".
При этом в черных серьезных глазах девушки было какое-то странное выражение,
полное как бы тоскливого любопытства и недоумения.
   Когда Веге наскучила забава с ослом,  она  отогнала  от  него  Гектора  и
вперегонки с ним добежала до сестры.  Взглянув  ей  в  лицо,  шалунья  сразу
заметила грусть в ее взгляде.
   - Ах, милая Сабрина, - защебетала  Вега  самым  наивным  тоном,  хотя  ей
заведомо хотелось немножко задеть сестру за живое, - насколько мне помнится,
ты стремилась сюда  затем,  чтобы  полюбоваться  своей  тезкой  -  рекой,  а
смотришь совсем не на нее,  бедняжку,  а  прямо  в  противоположную  от  нее
сторону. Даже на "великолепный" закат солнца не глядишь, повернувшись к нему
спиной. Кажется, тебя заинтересовало что-то на той дороге в "Глушь", хотя на
ней ровно ничего не видно.
   - Да там ничего и нет, - с легким смущением подтвердила  Сабрина,  поймав
взгляд сестры, в котором блуждал лукавый огонек.
   - Так чем же она так привлекает твое внимание, милая Саб?
   - С чего это  ты  взяла,  что  привлекает?  -  с  плохо  скрытой  досадой
проговорила  Сабрина,  торопливо  отвернувшись,  чтобы  сестра  не  заметила
вспыхнувшего на ее  смуглых  щеках  яркого  румянца.  -  Я  просто  нечаянно
взглянула туда. Разве это - преступление?
   Вега немного помолчала, с трудом удерживаясь от смеха, потом выпалила:
   - Кто он, Саб?
   - Как... кто он?.. О ком ты говоришь? - почти испуганно спросила  старшая
сестра, впиваясь в шалунью строгим взглядом и заметно бледнея.
   - Да тот, кого ты ожидаешь увидеть съезжающим  верхом  с  той  дороги,  -
храбро ответила Вега. - Полагаю, что он явится верхом.
   - Вега, ты прямо несносна со своим неуместным любопытством!  -  вскричала
Сабрина и даже топнула ногой.
   - Так ради чего же, собственно, ты затащила меня сюда, на  эту  верхушку,
когда мне хотелось скорее домой? Пойдем назад. Мне и в  самом  деле  страшно
захотелось есть. Я так проголодалась, что чувствую слабость и даже, пожалуй,
на минуту присяду отдохнуть.
   И, присев к стволу старого, полусломанного  бурей  дерева,  она,  смеясь,
прижалась к нему спиной. Смех ее был так  заразителен  и  весь  ее  вид  так
уморителен в эту минуту, что и Сабрина невольно рассмеялась, и на  этот  раз
уже искренне. Но вскоре снова ее взгляд устремился на противоположную горную
дорогу.
   - Довольно, милая Саб, хитрить передо мною, - вновь зазвенел  серебристый
голосок Веги. - Я ведь отлично все понимаю. Ты напрасно забываешь,  что  мне
на днях случайно попалось письмо  в  конверте,  надписанном  очень  знакомым
почерком. Этим же почерком - по всей видимости,  мужским  -  было  и  раньше
написано несколько писем, адресованных нашему отцу, а это было на твое  имя.
Сопоставив эти данные и приняв во внимание другие обстоятельства,  я  теперь
прихожу к заключению, что в этом письме тебе было  сообщено  о  том,  что  в
такой-то день, вечером, на закате солнца, некто сэр Ричард  Уольвейн  поедет
по Динскому лесу из такого-то места в...
   - Вега, ты... настоящий демон!
   - Ага! Раз ты награждаешь меня таким милым прозвищем, значит, я попала  в
цель! - ликовала блондинка, хлопая в ладоши. - Нечего тебе больше скрываться
от меня, Саб! Признавайся лучше прямо!
   - Мне не в чем признаваться, а если бы и было в чем, я все-таки не  стала
бы, чтобы наказать тебя за твое... шпионство.  Знаю,  что  неудовлетворенное
любопытство для тебя хуже всего. Ну и оставайся с ним, - сердито проговорила
Сабрина.
   - Но я вовсе не  до  такой  степени  любопытна,  как  ты  стараешься  это
изобразить,  Саб!  -  воскликнула  Вега.  -  Впрочем,  продолжай,   пожалуй,
скрытничать, если тебе так хочется. Это меня нисколько не трогает. Я  и  так
знаю все, что мне интересно знать. Если сэр Ричард и в  самом  деле  приедет
сегодня в Холлимид, то неужели я не догадаюсь, что была права?
   Сабрина молча окинула сестру взглядом, полным упрека.
   - Отлично! Можешь молчать, как каменная статуя, - не  унималась  Вега.  -
Впрочем, тебе нечего и говорить. Ты сама знаешь, что дважды два - четыре,  и
что против этого трудно что-либо возразить,  как  ты  ни  умна.  Сегодня  ли
пожалует сэр Ричард или завтра... Ах, Боже мой! Да вот,  кажется,  и  он!  -
вскричала  шалунья,  вскакивая  с  места  и  указывая  рукой  в  направлении
видневшейся вдали дороги.
   Действительно, по этой дороге спускался всадник, уже замеченный Сабриной,
судя по ее разгоревшемуся взору.  Всадников,  собственно,  было  двое.  Тот,
который ехал впереди, на великолепной,  богато  убранной  лошади,  одетый  в
блестящий цветной шелк и в еще более  блестящие  доспехи,  был,  разумеется,
джентльменом, между тем как следовавший за ним человек  в  простой,  хотя  и
приличной одежде и на более скромной лошади, вернее всего был его слугой.
   Пока  еще,  за  дальностью  расстояния,  нельзя  было  рассмотреть   лица
переднего всадника, но когда Сабрина заметила цвет  его  одежды,  девушка  с
трудом подавила готовый вырваться из ее груди вздох тяжелого  разочарования.
Тот, кого она так нетерпеливо ждала, а точнее, сэр Ричард  Уольвейн,  -  как
совершенно верно угадала Вега, - никогда не носил светлых  цветов.  Положим,
он мог и изменить своей прежней привычке. Сабрина давно уже не  видала  его.
Он был в Нидерландах, где под знаменами шведского короля Густава сражался за
правое дело. Быть может, пребывание в чужих странах заставило  его  изменить
своим правилам.
   Но это ничего, лишь бы не  изменилось  его  сердце,  лишь  бы  оставались
прежними его чувства. Впрочем, такой единственно страшной перемены  не  было
основания опасаться: об этом убедительно свидетельствовало то самое  письмо,
один вид которого помог проказнице Веге обо всем догадаться.
   Между тем,  всадник  продолжал  приближаться.  Вдруг  Вега,  с  таким  же
напряженным вниманием следившая за  ним,  как  и  ее  сестра,  разочарованно
вскричала:
   - Да это совсем не он!.. Это Реджинальд Тревор!
   В  ее  звонком  голосе  вместе  с  разочарованием   проскользнула   нотка
неудовольствия. Те же чувства выражало  теперь  и  серьезное  лицо  Сабрины,
убедившейся,  что  Вега  права  и  в  этом  отношении.  Блестящий   всадник,
действительно, оказался не тем, кого она в тайном томлении ожидала; это  был
двоюродный брат Юстеса Тревора, Реджинальд Тревор.

Глава V
КОРОЛЕВСКИЙ ПОСЛАНЕЦ

   Между Юстесом Тревором и  его  кузеном  Реджинальдом  было  мало  общего;
только родство да имя. Обладая  совершенно  различными  характерами,  они  и
жизнь вели различную да и положение их было разное.
   На долю Юстеса выпали все блага, между тем как Реджинальда судьба ссыпала
одними неудачами. Отец, промотавшийся дворянин, ничего не оставил ему, кроме
изрядно запачканного имени. Положим, Реджинальд не хуже других подходил  под
рубрику  так  называемых  "галантных"  кавалеров  своего  времени.  Он  даже
отличался беззаветной храбростью, что не раз и доказал,  состоя  офицером  в
армии Ленсфорда, действовавшей в Шотландии. Но, подобно своему отцу, он  был
игроком, мотом, кутилой, - словом, в глазах  республиканцев,  в  особенности
пуритан, являлся человеком, достойным глубокого презрения; среди  же  своих,
роялистов, он пользовался репутацией  славного  малого.  Если  терпимость  в
вопросах нравственности может быть причислена к христианскому милосердию, то
роялисты этим  милосердием  отличались  в  полной  мере.  Впрочем,  к  чести
Реджинальда Тревора, нужно сказать, что он был  не  злой  человек.  Если  он
кому-нибудь и делал зло, то лишь самому себе, поэтому можно  смело  сказать,
что у него не было врага опаснее самого себя. Начав свою  жизненную  карьеру
без гроша в кармане, он оставался таким же бедняк