я прямо она мне ничего не говорила  о  своей  склонности  к
Юстесу, но нетрудно было догадаться... Ах, вот еще какая-то пара идет  сюда!
Нужно скорее уйти, Ричард, чтобы не пришлось навлечь на  себя  подозрения  в
подслушивании...
   - Не смущайтесь,  дорогая  Сабрина:  наше  подслушивание  может  привести
только к добрым результатам, - возразил сэр Ричард, - они пройдут мимо.
   Оба прислушались. Гремела музыка, слышался смутный гул множества голосов,
раздавались взрывы смеха. К беседке подходила еще  одна  парочка.  Это  были
Вега и Реджинальд  Тревор.  Словно  нарочно,  они  тоже  остановились  перед
беседкой и как раз на том самом месте, где за пять  минут  до  этого  стояли
Кларисса с Юстесом.
   - Мой двоюродный брат Юст не отходит от  своей  возлюбленной,  -  говорил
Реджинальд. - Никогда мне не приходилось видеть  кого-нибудь  влюбленным  до
такой степени, как влюблен мой бедный кузен. Интересно бы знать, отвечают ли
ему взаимностью?
   Он бессознательно вливал яд в сердце Веги, потому что вполне был уверен в
любви девушки к нему самому. Сознательным интриганом Реджинальд,  во  всяком
случае, не был.
   - Должно быть, отвечают, - упавшим голосом промолвила Вега.
   Если бы Реджинальд вслушался в тон ее голоса и увидел выражение ее  лица,
то, вероятно, догадался бы, что он идет  по  ложным  следам.  Очаровательное
личико его спутницы было покрыто смертельной бледностью,  глаза  были  полны
слез и отчаяния, губы  судорожно  дрожали.  Он  увидел  бы,  что  несчастная
девушка едва владеет собой и только благодаря силе воли, какую трудно было и
подозревать в таком юном существе, не бьется где-нибудь на земле или на полу
в истерике. Но возле беседки было темно. Блестящие огни  иллюминации  горели
вдали, а с неба струился лишь слабый звездный свет.
   Поощряя   ухаживания   Реджинальда,   молодая   девушка    хотела    этим
продемонстрировать пренебрежение к Юстесу, мало  думая  о  том,  что  одному
подает неосуществимые надежды, а другого оскорбляет и всех сбивает с  толку.
Она  помнила  только  одно:  как   извивалась   змеей   перед   Юстесом   ее
легкомысленная кузина с Антильских островов, как она бросила ему перчатку, с
какой - это уж  Вега  сама  вообразила  -  торопливостью  он  подхватил  эту
перчатку, чтобы затем заключить в  свои  объятия  и  прижать  к  груди  свою
партнершу по танцу, и как в довершение  он  стал  гулять  с  нею  вдвоем  по
пустынным садовым аллеям. В пику  всему  этому  и  Вега  пошла  под  руку  с
Реджинальдом бродить в темноте. Теперь она каялась в своей необдуманности  и
порывистости и не знала, как выйти из тупика, в который сама себя  вовлекла.
Не поступает ли она еще хуже Клариссы? Та,  несмотря  на  свою  сумасбродную
причудливость, была хоть искренней, между тем как она, Вега, делала глупости
с целью кого-то обмануть.
   Знай Реджинальд, что происходит в душе его прекрасной спутницы, он тотчас
же ушел бы от нее, как ушла от Юстеса Кларисса, когда  поняла,  что  жестоко
ошиблась. Но он этого не знал, поэтому считал себя вправе  скорее  завладеть
тем, что, по его мнению, принадлежало ему.
   - Впрочем, я выразился неверно, сказав, что не видел еще мужчины, который
был бы так безумно увлечен женщиной, как мой кузен Юстес, - снова  заговорил
он, направляясь на этот раз прямо к цели. - Я знаю такого еще одного.
   - Разве? - безучастно проговорила Вега.
   - Да, я знаю его, - с невольной дрожью  в  голосе  продолжал  Реджинальд,
только такого вопроса и ожидавший, чтобы пойти дальше. Он  думал,  что  этот
вопрос подтверждает интерес Веги к  ею  словам  и  поощряет  его  дальнейшие
излияния, желанные ею самой. - Позволите вы мне  сказать  вам,  кто  это?  -
добавил он, склоняясь к ней.
   Вега молчала.
   - Этот человек - я сам, - пояснил, наконец, он  и  снова  приостановился,
ожидая, что она спросит об имени его избранницы. Но он ошибся и в этом.
   - Вот как! - еле слышно слетело с ее бледных губ, но и только.
   - Сказать вам имя любимой мною женщины? - решился он  еще  раз,  полагая,
что Вега колеблется из-за свойственной девушкам  скромности,  стыдливости  и
застенчивости.
   - А разве вам так интересно, чтобы я  знала  это  имя?  -  спросила  она,
скорее по наитию, чем сознательно, потому что вся она была поглощена  своими
мучительными душевными переживаниями.
   -  Интересно,  очень  интересно...  более  всего  на  свете!  -  страстно
проговорил он. - Женщина эта - вы, мисс Вега Поуэль. Вас  я  люблю...  люблю
всем сердцем, всей душой! Разве вы еще не поняли этого? Или, быть может, вам
это неприятно?.. Вы так странно смотрите на меня...
   Она подняла на него глаза, и он больше чувствовал,  чем  видел,  что  эти
глаза говорят совсем не то, чего он так нетерпеливо ожидал.
   -  Капитан  Тревор,  -  теперь  уже  с  полным  сознанием  всей  важности
сказанного Реджинальдом  начала  Вега,  -  напрасно  вы  делаете  мне  такие
признания. Я никогда не давала вам права думать, что могу серьезно  ответить
на ваше, хотя и лестное, но чуждое мне чувство. Отвечать вам  взаимностью  я
не могу. Останемся добрыми друзьями, какими мы были до сих пор, но не...
   - Можете не договаривать, мисс Вега! - холодно и даже  грубо  оборвал  он
ее. - Я слышал достаточно, и знаю, кто является препятствием между нами. Это
- мой собственный кузен... Хорошо, будьте с ним счастливы, если вам  удастся
завладеть им. Что же касается меня, то я утешаюсь мыслью,  что  в  житейском
море плавает не одна такая  прекрасная  рыбка,  какой  являетесь  вы,  пойду
ловить другую... Прощайте, мисс Вега Поуэль!
   Сняв  шляпу,  он  с  подчеркнуто  изысканной  вежливостью  отвесил  своей
собеседнице  низкий  поклон.  Затем,   круто   повернувшись   на   каблуках,
подбоченясь и насвистывая какую-то песенку, быстрыми шагами удалился.
   Оставшись одна в темноте, Вега в отчаянье закрыла руками свое  искаженное
обидой лицо и горько зарыдала. В ту же минуту ее плечи обхватили две нежные,
теплые и мягкие женские руки и милый, ласковый голос проговорил:
   - Не плачь, моя милая Вегочка. Ты держала себя молодцом с этим франтом, и
больше он к тебе не решится приставать. А я скажу тебе кое-что,  после  чего
ты не захочешь больше плакать, а  будешь  радоваться.  Пойдем  со  мной.  Мы
обойдем дом с задней стороны, где никого нет, и я дорогой все расскажу тебе.
   В то время, когда сестры, нежно обнявшись, пошли по одной дорожке,  чтобы
через задний ход незаметно пробраться в одну из  своих  комнат,  сэр  Ричард
отправился отыскивать Юстеса Тревора. Отыскав юношу в каком-то  темном  углу
опустевшей бальной залы, где один за другим угасали огни, он  утешил  и  его
точно так же, как утешала Сабрина свою сестру. Горевавшая перед тем  парочка
стала ликующей, а ликовавшая до тех пор - кипела  теперь  из-за  отвергнутой
любви.
   Таким образом, вся эта мучительная игра, к удовольствию одних и огорчению
других, была, наконец, закончена.

Глава XXI
СДАЧА БРИСТОЛЯ

   Около сотни всадников, мчавшихся во весь опор, но не  в  стройном  боевом
порядке, а вразброд, в рваных мундирах и помятых доспехах,  пробитых  пулями
шлемах на головах, некоторые, впрочем, и без всякого головного прикрытия,  в
разорванных  покрытых  кровью  кольчугах,  в  грязных   сапогах,   неумытые,
облепленные пылью, - вот все, что осталось от армии "Вильяма Победителя".
   Эти остатки  конницы  Гессельрига,  так  называемых  "лобстеров",  бежали
из-под  Раундвэй-Дауна.  По-рыцарски  храбрый,  но   беспечный   и   слишком
доверчивый  Уоллер  вступил  в  бой  с  более   сильным   противником,   под
предводительством Байрона и Вильмота, и был разбит наголову.
   Это было заключением целой серии кровавых схваток с маркизом Гертфордским
и принцем Морисом, начавшихся в низменности между  Тогскими  и  Фринольскими
холмами и вскоре перешедших в жаркий бой, какого  не  могли  запомнить  даже
самые опытные ветераны. После нового сражения на соседних высотах Ленсдауна,
в котором перевес остался на стороне роялистов, оба войска снова сошлись  на
высоком горном плато  при  Раундвэй-Дауне,  где  и  произошло  окончательное
поражение Уоллера.
   Особенно пострадали кирасиры Гессельрига. Ряды их во многих  местах  были
прорваны, у многих погибли лошади, и они оказались совершенно беспомощными в
своем  тяжелом  вооружении.  Целыми  массами  они  скатывались  в   глубокие
пропасти, которыми была изрыта скалистая возвышенность. Из сильного отряда в
пятьсот человек, лишь за несколько дней перед тем так гордо выступавшего  из
ворот  Бристоля,  уцелела  едва  ли  пятая  часть  и   спасла   свою   жизнь
беспорядочным бегством. Во главе этого  разбитого  отряда  находился  и  сам
Уоллер, несколько раз раненный и почти истекающий кровью.
   Несмотря на страшное  поражение,  никто  из  этой  горстки  храбрецов  не
проявлял никаких признаков душевной слабости. Свежая кровь, покрывавшая и их
самих, и их доспехи, еще красневшая на их оружии и на  лошадях,  -  все  это
доказывало, что они стойко бились до тех пор, пока  не  убедились  в  полной
бесполезности  дальнейшего  сопротивления.  Они  даже  не  стыдились  своего
бегства, сознавая, что отступили только перед силой, намного  превосходившей
их собственную. Осуждать их было нельзя, и они знали это.  Они  спасались  с
видом загнанных львов, а не трусливых гиен, которых может испугать и ребенок
с палкой в руках.
   Утро только забрезжило, когда перед бегущими  открылся  вид  бристольских
башен, радовавший их взоры и обещавший им безопасность и отдых. В отдыхе они
нуждались, пожалуй, даже больше, чем в безопасном убежище. Несколько дней  и
ночей подряд эти доблестные воины не  покидали  своих  седел,  поэтому  были
очень обессилены усталостью, голодом и жаждой. Сами лошади едва держались на
ногах и часто спотыкались, но, понукаемые всадниками, снова со  свойственной
им добросовестностью напрягали свои последние  силы,  чтобы  выручить  своих
хозяев.
   Но какое печальное зрелище они должны  были  представлять  сами  для  тех
тысяч людей, которые смотрели на  них  с  городских  стен,  валов,  башен  и
бастионов! Первым  увидел  их  часовой  на  сторожевой  башне  Замка,  когда
светлеющее небо дало ему возможность различать предметы на расстоянии. Потом
они были замечены другими часовыми, стоявшими на башнях  по  обеим  сторонам
крепостных ворот, и  данные  этими  часовыми  сигналы  тревоги  были  быстро
повторены  по   всей   крепости.   Загудели   колокола,   раздались   резкие
металлические звуки медных труб, зарокотали барабаны, и весь этот гул вскоре
перенесся на  улицы  города,  заставляя  мирно  спавших  граждан  с  испугом
вскакивать со своих теплых постелей.
   Когда летнее солнце начало подниматься над горизонтом, все многочисленное
население Бристоля было уже на ногах и высыпало на улицы. Мужчины с криком и
гамом неслись к городским стенам, а женщины с плачем  взбирались  на  первую
попавшуюся  возвышенность  и  оттуда  с  беспокойством  и  ужасом  старались
разглядеть и понять, что случилось. Но вот, наконец, все увидели длинный ряд
сверкающих оружием всадников, медленно приближавшихся к  городским  воротам.
На  некотором  расстоянии  от  города  разгромленный   отряд   привел   себя
мало-мальски в порядок и умерил шаг.
   Когда  же  блистольцы  разглядели,  кто  эти  всадники  и  в  каком   они
истерзанном виде, когда  увидели  еле  державшегося  в  седле,  израненного,
сокрушенного сэра Вильяма Уоллера  и  ехавшего  рядом  с  ним  не  в  лучшем
состоянии его товарища, сэра Артура Гессельрига, этих двух  вождей,  до  сих
пор считавшихся непобедимыми, - тогда они поняли, какая над ними разразилась
беда. Этот отряд выступал из Бристоля в рядах  шеститысячной  армии,  полный
мужества, храбрости и веры в успех,  и  вот  теперь  от  всей  этой  громады
возвращалась лишь жалкая горсточка полуживых людей! Многие  из  бристольских
граждан тут же почувствовали, что это грустное зрелище - лишь прелюдия к еще
более грустным и страшным событиям, угрожающим Бристолю.
   Но не все в Бристоле огорчались. Часть его обитателей даже  радовалась  -
радостью удовлетворенной жажды мести.  Разумеется,  эта  часть  состояла  из
роялистов. Суровый режим губернатора Финса  причинял  им  страдания,  а  вид
пораженного противника возбуждал в них надежду на скорую  благоприятную  для
них перемену, когда они снова  восторжествуют  пока  здесь,  в  Бристоле,  а
потом, быть может, и везде. Тут были все тайные сторонники, родные и  друзья
"славных государственных  мучеников",  только  и  ожидавшие  случая  жестоко
отомстить за них; были и простые граждане, так или иначе заинтересованные  в
деле короля; были и парламентские пленники разных категорий  из  оставленных
на свободе, на честное слово,  или  заключенных  в  тюрьмы;  были,  наконец,
всякого  рода  интриганы,  держащие  нос  по  ветру,   разные   авантюристы,
устраивающие  свои  делишки  сообразно  с  обстоятельствами:  где   окажется
выгоднее, туда и примкнуть.  Все  эти  люди  радовались,  глядя  на  остатки
разбитой парламентской армии; это зрелище вселяло в них бодрость и давало им
повод надеяться, что скоро вернутся к ним прежние золотые деньки,  когда  им
опять можно будет безнаказанно грабить и производить всяческие  насилия  над
беззащитными.
   Возвращение разбитого отряда "лобстеров" совпало  с  балом  у  Гвендолины
Лаланд. В то время, когда с  этого  бала  разъезжались  последние  гости,  к
Монсерат-Хаузу подъехал верхом на  лошади  какой-то  офицер  в  адъютантской
форме и спросил, здесь ли еще находится сэр Ричард Уольвейн. Оказалось,  что
он  готовится  уезжать  вместе  с  Юстесом  Тревором  и  некоторыми  другими
парламентскими  офицерами.  Услышав,  что  его   спрашивают,   сэр   Ричард,
сопровождаемый своими товарищами и  друзьями,  поспешно  вышел  на  крыльцо,
возле которого дожидался приезжий офицер.
   - Я Ричард Уольвейн, - сказал он офицеру. - Что вам угодно от меня?
   - Мне поручено передать вам, полковник, экстренный приказ губернатора,  -
ответил адъютант, прикладывая руку к шлему. - Потрудитесь принять.
   Сэр Ричард взял  сложенную  вчетверо  и  запечатанную  сургучной  печатью
бумагу, вскрыл ее и прочитал следующее:

   "Полковнику Уольвейну. Экстренно.
   Арестуйте всех пленников, оставленных на честное слово,  кто  бы  они  ни
были, военные или штатские, и препроводите их под усиленным конвоем в Замок.
Затем обыщите весь город.
   Финс"

   - Ну, Тревор, - вполголоса обратился сэр Ричард к Юстесу,  -  вот  нам  и
реванш, если бы мы захотели воспользоваться этим  случаем...  Прочтите-ка...
Поняли? Отправляйтесь сейчас же в казармы и приведите сюда сержанта  Уайльда
с дюжиной рядовых. Начнем обыск с этого дома... Эй, да вот  и  он  сам  и  с
рядовыми! - удивленно  и  вместе  с  тем  обрадованно  вскричал  он,  увидев
въезжавшего в ворота сержанта Уайльда,  за  которым  шла  шеренга  спешенных
солдат, ведших своих лошадей под уздцы. Роб непосредственно  из  Замка  тоже
получил приказ отправиться с определенным числом людей в Монсерат-Хауз.
   Последовала сцена, трудно поддающаяся описанию. Успело  разъехаться  лишь
небольшое число гостей. Большинство же еще веселилось, разбредшись  группами
по  обширному  саду,  где  находились  столы  с   винами,   прохладительными
напитками, фруктами и разными лакомствами. Одни из гостей  были  без  масок,
другие - в масках,  но  все  в  самых  разнообразных  костюмах.  Между  ними
оказались и пленники на честное слово. Не успели они опомниться, как их всех
арестовали и отвели на свободное место перед домом, где  расставили  рядами,
чтобы вести в Замок.
   Во всем этом было  много  комичного  и  карикатурного;  раздавались  даже
веселый смех и шутки. Но  было  и  немало  досады  и  гнева.  В  особенности
негодовала сама мадам Лаланд, принимая все совершавшееся  на  ее  глазах  за
оскорбление, наносимое лично ей. На некоторых лицах,  не  закрытых  масками,
замечались испуг и что-то вроде раскаяния.
   Самые разнообразные чувства выражало  лицо  Реджинальда  Тревора,  также,
разумеется, арестованного. И это было  неудивительно:  быть  может,  за  всю
жизнь этому человеку не  пришлось  пережить  столько  волнений,  сколько  он
пережил в этот вечер. Муки ревности к  двоюродному  брату;  торжество  из-за
уверенности в том, что Вега его любит;  наступившее  вслед  за  тем  горькое
разочарование и, наконец, унижение тем, что  арест  был  произведен  тем  же
двоюродным братом.
   К чести Юстеса нужно сказать, что ему вовсе не хотелось  добивать  своего
родственника, хотя тот и был его противником. Напротив,  он  от  души  жалел
старшего кузена, в особенности после той радостной для него  вести,  которую
услышал всего за несколько минут перед тем от сэра Ричарда.  Но  нужно  было
повиноваться приказанию начальства. С румянцем смущения  на  своем  красивом
лице молодой человек подошел к Реджинальду и тихо сказал ему:
   - Реджинальд, мне дан приказ отвести тебя в Замок.
   Во избежание  дальнейших  разговоров  он  поспешно  отвернулся  и  знаком
приказал  Робу  Уайльду  позаботиться  о  дальнейшем.   Гигант   подошел   к
Реджинальду и насмешливо проговорил:
   - Пожалуйте за мной, капитан.  Нам  недалеко  идти,  гораздо  ближе,  чем
тогда, когда вы меня вели из Кэтсхилля в Лидней.
   Роялист понял насмешку грубого форестерца, понял с острой болью в душе  и
взгляд Веги Поуэль, смотревшей на него из  окна  своей  комнаты.  Он  уже  в
третий раз видел ее там и все с  тем  же  почти  выражением  снисходительной
жалости на лице и в  прекрасных  голубых  глазах.  Однако,  встряхнувшись  и
проведя рукой по лбу и лицу,  как  бы  желая  прогнать  что-то  надоедливое,
Реджинальд с гордым видом поднял голову и бодро пошел вслед за сержантом.
   Совсем другим взглядом обменялась Вега с Юстесом, когда тот снизу посылал
ей прощальный привет. Они теперь знали, что неизменно любят  друг  друга;  а
остальное было лишь вопросом времени и обстоятельств. Охранявшие  их  добрые
гении успокоили обоих...
   Сэр Вильям Уоллер недолго  оставался  в  Бристоле,  он  пробыл  там  лишь
столько времени, сколько требовалось, чтобы дать отдохнуть измученным  людям
и лошадям, да немного оправиться и самому от  своих  многочисленных,  но  не
опасных ран. Он был не из тех  людей,  которые  любят  торчать  без  дела  в
осажденном городе, каким Бристоль  обещал  сделаться  в  ближайшем  будущем.
Открытое поле, а не ограниченная стенами крепость -  вот  что  было  ареной,
достойной деятельной натуры Уоллера. Хотя и потерпевший жестокое  поражение,
лишенный всей своей армии, этот сильный духом человек не  поддался,  однако,
унынию. Разбита одна армия, он  соберет  другую.  Поэтому  он  быстро  снова
покинул Бристоль; за ним последовал и Гессельриг. Они взяли  с  собой  своих
любимых "лобстеров", какие только уцелели, попав в город,  и  которые  могли
держаться на лошадях с оружием в руках.
   Уоллер направлялся в Лондон. При  таком  слабом  конвое  это  было  очень
рискованным предприятием, так как  вся  провинция  была  наводнена  отрядами
торжествующего врага. Но сообразительность и ловкость  Уоллера  помогли  ему
благополучно добраться до столицы, для чего он  должен  был  делать  большие
обходы по самым глухим дорогам.
   Между тем, вскоре после выступления Уоллера из  города  бристольцы  могли
полюбоваться нашествием  к  их  стенам  новых  гостей  -  передовых  отрядов
победоносной роялистской армии. Все  западные  графства  находились  уже  во
власти этой армии. Только в Глостере и Бристоле  оставались  еще  гарнизоны,
верные парламенту. Роялисты намеревались овладеть и этими  городами.  Вопрос
сводился теперь к тому, какой из них подвергнется первым натиску роялистов.
   Глостер был уже под угрозой, но местному губернатору удалось на время  ее
отвести.  Ввиду  этого  предполагали,  что  роялисты  набросятся  теперь  на
Бристоль, а потом, взяв его, вновь попытаются овладеть и Глостером. Бристоль
был богаче и важ